Текст книги "Научи любить (СИ)"

Автор книги: Лана Черная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Лана Черная.
Научи любить

ЗАЧИН.

СЕЙЧАС.

Вдох. Шаг назад. Блок. Закрыть лицо. Пропустить удар. Прикрыть глаза, вводя противника в заблуждение. Поймать музыку на верхней ноте. Выдох. И контратака. Левой в голову и следом в корпус: плечо, грудь, солнечное сплетение. Вдох. И снова выдох. Правый прямой в голову, еще один сбоку и апперкот. Вдох.

Чья-то рука ложится на плечо. Выдох. Разворот. Быстрый удар в живот. Выдернуть наушники и нарваться на трехэтажный мат Лелика, согнувшегося пополам от моего удара. Усмехаюсь. Сбоку подваливает Вася с бутылкой воды. Смотрит настороженно.

– Я не понял, – чешет той самой бутылкой затылок, переводя взгляд с Лелика на меня. А нечего подкрадываться со спины. Знают же, что нельзя. Особенно, когда тренируюсь. Особенно, когда в наушниках.

– Сам нарвался, – пожимаю плечами, отпив воды и обтерев лицо полотенцем. Все-таки вспотел, хотя тренировался – гляжу на часы на левом запястье – пятнадцать минут. Теряю форму. Плохо.

– Придурок, – выдыхает Лелик, слегка разогнувшись и перестав дышать, как собачка.

– Охренеть, Самурай, – восторг за спиной заставляет обернуться. Вася едва ли не пританцовывает вокруг потрепанной груши. Вертит ее. Пальцем тычет в дырки, откуда просыпается песок. – И кого сегодня?

Пожимаю плечами и возвращаюсь к Лелику.

– Ты чего хотел-то? – друг уже совсем разогнулся, но смотрит исподлобья. А потом вытягивает из кармана мой телефон, который оживает моментально.

– И так уже пятнадцать минут. Достал.

Забираю телефон и смотрю на дисплей: номер скрыт. Холодок пробегает по спине, трогает затылок. Гляжу через плечо – ничего странного. А холодок застревает между лопаток, мешает. Что за дерьмо? Снова перевожу взгляд на дисплей – ничего не меняется. С осторожностью крадущегося хищника отвечаю.

– Раз, два, три, четыре, пять, – рястягивается в трубке неживой механический голос, – выходи ее искать…

И смех с перезвоном колокольчиков.

– Что за шутки, мать вашу?! – рявкаю в трубку, но лишь тишина мне ответом. Ребята смотрят вопросительно и готовые в одночасье сорваться с места. Вопрос: куда? И что это за приколы такие? Открываю журнал вызовов: пропущенных много, но все рабочие. Перезвонить не мешает, но голос в голове не дает сосредоточиться. А холодок между лопаток превращается в сосульку, колет. И каждое движение отдается болью между ребер. Что за ерунда?

Сообщений всего два. И оба от Кати. Открываю первое и мат невольно слетает с языка. Вчитываюсь в текст. Считалочка какая-то детская. Про клоунов. С детства клоунов ненавижу. А сосулька в спине тычется в ребра, мешает дышать. Читаю второе: те же клоуны только в другом ракурсе. Пальцы невольно сжимаются в кулак. Глухой удар в грушу. Лязг цепи. И песок на ладони.

Ох, Катенька, девочка моя, зря ты так, – мысленно говорю, уже набирая ее номер. Разбежались и ладно. Хреново тебе? Понимаю. Отомстить хочешь? Валяй. Можешь наорать, в морду дать, да хоть голым на мороз вытолкать, но не так. Такого я не прощу.

– Детский сад какой-то, – цежу, слушая голос автоответчика. Еще и разговаривать не хочет. Дура! Умная же вроде, а такая дура!

– Я уехал, – бросаю замершим ребятам. – Да отомрите уже. Все в порядке.

Только самому слабо верится. И тревога нарастает, смешиваясь с непонятной злостью. Наспех переодевшись, выхожу под проливной дождь.

– Премного благодарствую, – хмурюсь, глядя в затянутое тучами небо. Дождя мне только и не хватало для полного счастья. Снова набираю Катю. Та же песня.

Надеваю шлем, сажусь на байк, припаркованный на противоположной стороне.

Ладно, Катенька, сейчас я приеду, и мы во всем разберемся.

Но дома Кати не оказывается. Впрочем, эта принцесса запросто может не открыть. И сосулька под ребрами дает о себе знать. Шарю по карманам, в куртке нахожу запасные ключи. Не хочешь по-хорошему, дорогая, будет по моему.

Вхожу в темную квартиру и сразу понимаю – Кати здесь нет и, похоже, давно. Прямиком двигаю в спальню, открываю стеклянный шкаф. Пусто. Ухмыляюсь. И злость горечью перебивает тревогу, жжет ладони. Бегло осматриваю комнату: идеальный порядок и ни единого признака жизни.

– Где же ты, Печенька?

Но бездушные стены не дадут ответа. Странно другое. Катя ушла от меня две недели назад, а здесь никто не жил уже как минимум месяц. Вопрос: где она жила все это время? Она ведь где-то жила. Должна где-то прятаться от меня. Где? И только один человек мог знать ее убежище.

Захлопываю дверь, сбегаю по ступеням, но новое сообщение останавливает у байка. Снова Катин номер. И на открывшемся фото тоже Катя, только…растрепанные волосы, расписанное яркими красками лицо, заклеенный широкой лентой рот, страх в небесно-голубых глазах, а на обнаженной груди алая надпись: «Найди меня».

Сосулька разлетается на осколки льда. И боль пронзает грудь и спину, вышибает дыхание, подкашивает ноги. Падаю на колени у байка, тяжело дыша. Пальцы сжимают телефон, а взгляд неотрывно смотрит на снимок. Она цела. Ни единой царапины или ссадины. Цела. Это хорошо. Значит, может быть, всего лишь шутка. Но на удивление ясный мозг убеждает, что это не шутка. Катя не может так шутить, даже после того, что я сделал. А если все-таки может? И я упрямо цепляюсь за это «может». Пусть лучше шутка. Выдох. Поднимаюсь, прячу телефон в карман, надеваю шлем и рву с места на своем байке.

Марк увязывается следом. Не мешает, но напрягает, дышит в спину, не доверяет. После разговора в поместье не попустило ни грамма. Колет под ребрами и между лопатками. В висках пульсирует страх, а тревога сводит желудок. Но я упрямо поднимаюсь в Катино убежище – квартиру, подаренную Марком – и прокручиваю в голове, что говорила Алиса. Катя продала бизнес, собиралась уехать. Сбежать? От меня или…? Не даю этому «или» обрести черты. Медленно, выверяя каждый шаг, вхожу в просторные апартаменты. Огромное пространство в теплых тонах и без углов. Почти везде нет дверей, и в каждом дюйме квартиры пахнет кофе. Терпкий и еще свежий аромат. Иду на кухню. На стойке стоит пузатая чашка. Осторожно касаюсь ее пальцами – еще теплая. Кто-то пил здесь кофе совсем недавно. Катя? Кого она боялась? От кого хотела сбежать? И, черт ее подери, почему не позвонила мне? Злость подкатывает горячей волной, сжимает пальцы в кулак, ударяющий по столешнице.

– Крис, – зовет Марк из гостиной.

И голос его звучит странно. Сердце больно ударяется в ребра. Спешу к брату. Он стоит у камина, сжимая в руке белоснежный конверт. Я беру его осторожно, не снимая перчатки, раскрываю. Внутри лишь одна фотография, перевитая прядью черных волос. Я не смотрю, но уже знаю – я уже видел все. И это не шутка.

Сомнения развеивает звонок от скрытого абонента. Принимаю вызов.

– Раз, два, три…

– Я убью тебя, сука, – перебиваю механический голос. – Если ты ее хоть пальцем тронешь. Я найду тебя и убью.

И только перезвон колокольчиков мне ответом.

 ГЛАВА 1

ДВУМЯ НЕДЕЛЯМИ РАНЕЕ

Проклятый дождь хлещет прямо в лицо, ухудшая и без того паршивую видимость. Крупные капли бьются о гладкую поверхность шлема, мотор ревет, нагнетая скорость, разгоняя по венам адреналин. Фотографии жгут грудь, сбивают дыхание, а в голове только одна мысль, что я что-то сделал неправильно. Разумом понимаю, что нужно остановиться, передохнуть, подумать. И о том, что произошло пару часов назад, и о собственной шкуре. Но я уперто выжимаю из своего «сапсана» по максимуму. А финиш уже за поворотом, по прямой, которую пронесусь за несколько секунд, оставив наивного сопляка на потрепанной «Ямахе» дышать выхлопными газами. И вот уже финишные огни сверкают впереди, сквозь шум дождя доносятся крики и аплодисменты, а мне вдруг кажется, если остановлюсь – подохну. От того давящего, что сидит внутри. Оно просто сомнет мои ребра к чертовой матери, потому что дышать уже нечем. И шлем мешает. И я сбрасываю скорость, останавливая байк, передним колесом пересекая финишную.

Шквал аплодисментов, свист и восхищенное улюлюканье взрывают мозг, оглушают. Фейерверки и свет фар слепит. И на мгновение закрываю глаза, понимаю, что давно подох, осталась лишь оболочка, гордо именуемая самым молодым миллионером. Моя комфортная жизнь, в которой я ничего не собираюсь менять.

– Поздравляю! – чьи-то руки хлопают по плечу, теребят. Раздраженно сбрасываю чужие ладони.

– Отличная гонка, – раздается сбоку. Поворачиваю голову и смотрю внимательно, пытаясь сфокусироваться на подошедшем юнце. Наглый. Смотрит с насмешкой и без сожаления протягивает мне пустую ладонь. Вопросительно изгибаю бровь. Он кивает на мой байк. Ах да, мы же гоняли на «железо». Усмехаюсь, скрестив на груди руки. Зрение постепенно приходит в норму.

– Ты часом берега не попутал, щенок? – усмехаюсь, с удовольствием наблюдая, как этот сопляк меняется в лице. Бросаю короткий взгляд на пересеченную мной финишную линию. Щенок бледнеет, сжимает кулаки, зубы. И протягивает мне ключи. Нехотя, но держит лицо.

Встаю, похлопываю его по плечу.

– Я на металлоломе не езжу.

И тут же оказываюсь в чьих-то медвежьих объятиях, сцепивших руки, и громкий бас рвет барабанные перепонки.

– Самурай, ты вернулся, чертов засранец!

– Лелик, придурок, – через смех и новую волну аплодисментов ору, – поставь меня!

Он ставит и отпускает, но ненадолго – я успеваю лишь повернуться лицом к другу, как он снова хватает меня за плечи, трясет, радуясь, как ребенок. А ведь виделись только вчера. Чего это с ним?

Хватаю друга за ворот косухи, притягиваю, смотря в веселые глаза.

– Ты пьян, что ли?

Тот отрицательно мотает головой, а потом заявляет совершенно серьезно:

– Ты – легенда, понимаешь? О тебе здесь молодняк такие байки сочиняет, – и молодые стритрейсеры подтверждают его слова, подходят, здороваются, а кто-то даже автограф просит. И плакат подсовывают. Перехватываю. Смотрю на огромную фотографию себя молодого на этом «сапсанчике» и чувствую, как улыбка растягивает губы. На глянцевый снимок шлепают капли дождя. Поспешно скручиваю его, возвращаю хозяину. – И тебя не было здесь тринадцать лет! – продолжает Лелик орать во все горло, перекрикивая музыку и рев моторов. – И вот ты здесь. И катаешь. Чудеса!

– А эти чудеса откуда? – киваю в сторону девицы с плакатом.

– Пигалицы твоей проделки, – фыркает Лелик.

От мысли о Кате холодеет затылок и колет в висках от воспоминаний. От ощущений ее сцепленных на талии пальчиков, от ее горячего дыхания и страха, выбивающего чечетку ее сердечком.

Помню, как впервые предложил ей прокатиться. И как она тряслась, забирая из моих рук шлем. А потом упрямо отказывалась ехать, ждала Плаху – на машине ей спокойнее. И свои слова помню: «Два колеса возят душу, Печенька. Так что не трусись. Запрыгивай и я покажу тебе скорость и чистую свободу. И ты влюбишься так же, как и я. Обещаю». И она влюбилась. В скорость, свободу, в мой байк и в меня. А я ее выгнал да еще так… изыскано.

Муть в голове вылезает наружу, тошнит. И шум раздражает до зубного скрежета.

– Я уехал, – хлопаю озадаченного Лелика по плечу. – И Василию передай, чтобы шлюхами не увлекался, завтра на работу.

Ветер играет дождем, швыряет в лицо, не защищенное шлемом. Но так легче. Все мысли вышибает. Окраины города спят сном праведника и только в самом центре бушует адова жизнь: яркие витрины режут глаз, манят в свой, затуманенный кайфом и алкоголем мир. Мне туда не надо. Сворачиваю к офису. Охранник кивает приветственно – давно привык к моим ночным визитам. На ходу включаю везде свет, тот вспыхивает ярко, создавая иллюзию рабочего дня. Только тишина давит. Ненавижу тишину. В кармане нашариваю наушники, цепляю и врубаю музыку на полную. Выдох. В кабинете тоже врубаю свет. Стягиваю куртку, швыряю в кресло и падаю в свое. Бросаю взгляд на торчащий из кармана куртки карман с фотографиями. Их много. Сперва решил, что это вторая серия, только в новом антураже. Ошибся. На всех Катя, только мужики разные. Обычные фотки, рабочие. Только Катя на них другая: броский макияж, идеально подобранные платья. Расфуфыренная, значит, красуется. По свиданкам бегает. Вдох. Сминаю лист бумаги, швыряю на пол. Но вместо злости – непонятная горечь и отвращение к самому себе. Сам виноват. Сам не хотел, чтобы она меня любила. Ерошу волосы, выдыхаю. Вытягиваю первую попавшуюся папку с документами и погружаюсь в цифры.

Музыка успокаивает и заставляет думать. Только глаза болят. Поднимаю голову в поисках очков и натыкаюсь на задумчивый взгляд застывшего в дверях Плахи. Выдергиваю наушники.

– Давай напьемся, – предлагает друг.

– Давай, но сперва взгляни, – киваю на конверт в кармане. Плаха пересекает кабинет, достает стопку фотографий. Присвистывает.

– Опять?

Пожимаю плечами. Плаха раскладывает снимки на стеклянном столе. А я цепляюсь взглядом за одну. Катя сидит в кофейне, задумчиво размешивая кофе. На ней темная водолазка и джинсы. Черные волосы собраны в высокий хвост. Что она делала в тот день? Куда ходила и с кем? Судя по дате, меня не было даже в стране. И глухая ревность теребит нервы. Отворачиваюсь.

– Надо подумать, – Плаха собирает фотографии обратно в конверт. Киваю. – Еще были подарки?

Отрицательно качаю головой. Хотя были, но Плахе знать не обязательно. Те снимки не для чужих глаз. Слишком личные. Слишком откровенные. Слишком болезненные, как током по оголенным нервам. Из-за этих гребаных снимков и мне крышу снесло.

– Куда завалимся? – ухмыляюсь, вставая из-за стола.

– Пофиг, но к тебе ближе.

– Ко мне нельзя, у меня…Нельзя, и все.

У меня Катька спит. И если я вернусь сегодня обратно, будет только хуже: и ей, и мне.

– Тогда ко мне, – понимает без слов Плаха.

– Только у меня одно условие, – заявляю, гася везде свет. – Пить будем молча.

Молча и пьем до самого рассвета, пока мир не расплывается. Становится тепло и мозг, наконец, сдается алкоголю. А я отключаюсь.

Реальность всплывает яркими красками, взрывающими мозг. Со стоном перекатываюсь на бок, накрыв голову подушкой. Легче становится лишь на пару секунд, а потом возвращается зудящая боль в затылке. Не надо было столько пить вчера. Или уже не вчера? Сколько я пробыл в отключке? И где я, собственно? Голой барышни рядом не наблюдается, о чем свидетельствует пустая половина кровати рядом. Уже хорошо. Значит, вечер прошел вполне благородно и я не успел накосячить. Это радует.

Осторожно приподнимаю подушку, стиснув зубы от режущего света. Все плывет перед глазами, расползается радужными кругами, но спустя несколько ударов сердца обретает черты небольшой аскетичной спальни. Деревянные стены и потолок, минимум мебели. Ах да, мы же с Плахой у него бухали. И никаких баб, все верно.

Контролируя каждое движение, сажусь на кровати. В голове что-то взрывается и глаза слепит вспышка. Зажмуриваюсь. Надо же было так нажраться придурку. Последний раз я так надрался лет пятнадцать назад. Так, ладно. Побоку лирику. Вдохнуть. Выдохнуть. И встать на ноги. Покачиваюсь, но стою. Уже хорошо. Теперь добраться до душа. Когда я оказываюсь под тугими струями, жизнь начинает налаживаться. Прикрыв глаза, я просто наслаждаюсь прохладой. И как же хорошо, что в голове ни одной мало-мальски осмысленной мысли. Знаю, они еще придут. А пока…

– Растаешь, Снегурочка, – весело протягивает Плаха рядом.

– Отвали, изверг, – отмахиваюсь.

– Я не изверг, я – врач.

Приоткрываю один глаз, кошусь на стоящего в дверях Плаху.

– Когда успел переквали…перевкали… тьфу ты, – сплевываю и усмехаюсь самому себе. Раньше никогда не страдал заиканием или неумением выговорить слово. В любой ситуации я был трезв как стеклышко и никогда не влипал в подобные казусы. А тут со всего размаху да в гомерический хохот друга.

– Я твой персональный врач, – смеясь, добавляет Плаха. – Вылезай давай, разговор есть.

Вот мне сейчас только разговоры разговаривать. Но приходится. Если Плаха намерен разговоры вести со мной на похмелье, то оные не терпят отлагательств. А думать все равно не хочу. Потом.

Переодеваюсь в чистую одежду, найденную в шкафу друга – он не обидится, а мне уже ничто не повредит, даже прикид друга, сидящий на мне, как мешок на пугале. Плаху нахожу на кухне, где вкусно пахнет только сваренным кофе. Самое то сейчас.

Плаха ставит передо мной тарелку с салатом и большую кружку черного кофе. Давно уже свыкся с моим ненормальным организмом, требующим жратвы на похмелье. Отпиваю глоток и жмурюсь от удовольствия. Сладкий, с ноткой корицы, как я люблю. И единственное средство, способное угомонить гудящую голову.

– Ну давай, я готов слушать, – киваю, приступая к поеданию салата.

– Скажи, фотографии тебе прислали или ты следил за Катей? – Плаха стоит у окна с большой белой чашкой.

Откладываю вилку, ощущая, что завтрак мой отменяется. Странное предчувствие холодит затылок.

– Нет, я никогда не следил за Катей. Те фотографии мне прислали, как и прежние. Я же говорил вчера.

Ну не говорил, но Плаха сам все понял.

– Были еще, – все-таки признаюсь. – Но я не покажу. Откровенные слишком.

– Ты не говорил.

Да, не говорил. Потому что слишком личное. И слишком давнее. И возможно совершенно не имеет отношения к двум другим сюрпризам. Возможно.

– Не думаю, что есть разница.

– Есть, – Плаха ставит чашку на подоконник. – Фотографов было двое.

– С чего ты так решил? – а предчувствие уже превратилось в острое лезвие. Невольно передергиваю плечами.

– Я видел даты на вчерашних снимках, – берет с холодильника пачку фотографий, кладет передо мной. – И на тех, что ты дал мне. Их делали разные люди. Потому что первый фотограф не мог сделать эти, – он постучал пальцем по стопке. – Он уже был здесь.

– В смысле здесь? – изгибаю бровь. – Ты его нашел?

– А ты сомневался? – Плаха в точности копирует мою мимику.

– Позавтракал называется, – отодвигаю тарелку.

– Вот и прекрасно, злее будешь, – улыбается друг, улавливая мое настроение и приглашая за собой.

Фотограф сидит на стуле в старой конюшне на окраине парка. Худосочный, несуразный и молодой совсем. Не следопыт, а ботаник какой-то. Легкой наживы захотелось? Не на того нарвался.

– В старые времена, – заговариваю тихо, присев на стул напротив пленника. Тот ошалело дергает головой, но тут же затихает, прислушивается, – люди придумали любопытную штуку. К конечностям злодея привязывали веревку, накручивая ее до самого локтя и колена. Другие концы веревки привязывали к брусьям, в которые впрягались лошади, – и словно в унисон моим словам недалеко ржет конь. Пленник вздрагивает, озираясь по сторонам, норовя разглядеть хоть что-то из-под черной повязки на глазах. Усмехаюсь, наблюдая за его реакциями. Он напуган, рвется в путах, отчаянно мотает головой, слыша приближающийся цокот копыт. И это хорошо: сговорчивее будет. – Так вот. Блюстители порядка начинали подстегивать лошадей. Медленно, заставляя растягивать в разные стороны конечности злодея. Бесконечная боль сводила с ума. Лопалась кожа, рвались мышцы, кости выворачивались наружу, пробивая тело. И так до тех пор, пока не наступало время казни. Тогда лошадей били розгами и те, обезумевшие от боли, разрывали злодея пополам. Но и это еще не предел…

– Что вы хотите? – хриплый голос фотографа дрожит.

– Кто нанял тебя следить за моей женщиной? – спрашиваю ровно, хотя злость так и колет пальцы.

– Кто вы? – он снова дергается, пытаясь рассмотреть меня.

– Неправильный ответ. Да развяжите его, – раздражение прорывается в голосе и я ловлю на себе вопросительный взгляд Плахи. Отмахиваюсь. А фотографу тем временем сняли повязку. Он подслеповато щурится, пока его отвязывают от стула. – Итак. Теперь ты видишь и знаешь, кто я. Повторяю вопрос. Кто нанял тебя следить за моей женщиной?

– Я не знаю, – отвечает фотограф. Я морщусь, как от зубной боли. Нет, это никуда не годится. Что же они все как один всегда повторяют одно и то же. В чем смысл? Все равно скажут правду. К чему тянуть время? Мне оно дорого.

– Значит так, – поднимаюсь со стула. – Или ты отвечаешь на мои вопросы или твоя невеста получит тебя по частям. А ты…пожалуй, я дам тебе шанс выбрать, как именно ты умрешь.

– Я правда не знаю! – занервничал фотограф. – Он дал мне вашу визитку. И сказал, что вы подозреваете жену в измене. И всего-то нужно, сделать пару снимков. Я и сделал. И все! Все! Честное слово!

И рванулся ко мне, но Игорек перехватывает его, усаживает обратно. А мне надо подумать. Выхожу на улицу, вдыхая промозглый осенний воздух. Нужно подумать. Вот только собрать мысли в кучу никак не удается. Не надо было вчера пить, ох не надо. Разминаю шею. И возвращаюсь мыслями к Кате. Похоже, в моем похмельном мозгу не осталось ничего другого. Невольно смотрю на часы и понимаю, что Катя наверняка еще в моей квартире. Сейчас она докурит в моей спальне, затушит сигарету о зажигалку, которую она отобрала у меня год назад, чтобы я не курил. А потом уйдет. Оставит ключи и уйдет. Была бы посуда на кухне – перемыла бы. Ненавидит, когда грязь и вещи на местах. А мне нравилось ее сердить, разбрасывая вещи и превращая квартиру в место хаоса. Нравилось наблюдать, как она дуется, но приводит все в порядок и знает, где лежит каждая моя вещь. Кажется, будто она все обо мне знает. А я о ней – ничерта.

– Дай сигарету, – говорю вышедшему следом Плахе.

– Ты не куришь.

– Угу, и здоровеньким помру, – злюсь. А курить хочется до ломоты в затылке. Но Плаха прав – я бросил, и начинать заново не стоит, наверное.

– После вчерашнего – вряд ли, – усмехается друг и предлагает: – Излагай.

Если бы я знал, что излагать.

– Визитка – фуфло. У каждого второго, кто бывал в клубе, может быть моя визитка. И определить, кто заказчик – нереально.

– Визитка клуба возможно, – Плаха все-таки протягивает мне пачку. Я выуживаю одну сигарету, кручу в пальцах. – Но лично твоя? Ты раздаешь визитки всем подряд?

Не раздаю.

– И Катя, – продолжает Плаха. – Как много людей знает о ваших отношениях? Вы выходите в свет? Появляетесь перед прессой?

Нет, нет и нет. Кто знает о Кате? Прикрываю глаза, ерошу волосы. Не так. Кто знает, насколько она мне дорога? И кому я так сильно мешаю жить? Марк? Братец мой хоть и скотина, но ему сейчас явно не до такого. Ему своих проблем хватает с лихвой. И если верить его женушке, то виновник всех проблем – адвокат Андрей. Ну исключая меня самого, конечно. Я-то к проблемам Марка не имею никакого отношения. За себя я еще в состоянии отвечать. Значит, Андрей. Человек, однажды спасший мне жизнь.

Набираю номер. В трубке хриплый и запыхавшийся голос.

– Василий, – говорю ласково, растягивая буквы. Друг напрягается моментально.

– Кто? – осторожный вопрос почти шепотом, как эхо из прошлого, когда мы подыхали каждый вечер.

– Василий, не нервничай, – меняю тон на рабочий, привычный другу. – Лучше отлепляйся от своей нимфы и найди мне Андрея.

– Самурай, ты…

– Я. Но сперва пришли мне его фотку. И в темпе, Василий, в темпе.

– Я понял, – отчеканивает друг.

– И, Василий, завязывал бы ты со шлюхами, не ровен час подцепишь чего-нибудь, лечи тебя потом, – улыбаюсь, предчувствуя реакцию друга.

– Самурай.

– Да?

– Иди в жопу.

Смеюсь, но через минуту получаю портрет адвоката. Возвращаюсь в конюшню под пристальным взглядом Плахи. Показываю физиономию Андрея фотографу.

– Он?

– Нет, – и для убедительности качает головой.

– Уверен?

Лихорадочный кивок. Задумываюсь. Странно. Но Андрей вполне мог прислать кого-то, как, например, к Алисе. То, что игру с Марком затеял Андрей – без сомнения. А со мной? Неопределенность бесит. И злость накатывает новой волной. И курить хочется все сильнее. Ладно, попробуем зайти с другой стороны.

– Заказчик с тобой расплатился?

– Только аванс. Аванс был, да. Щедрый такой. Обещал столько же после того, как все будет сделано.

Отлично.

– Тогда звони. Поглядим, кто придет на встречу.

Но никто так и не пришел.