Текст книги "Праведник (ЛП)"
Автор книги: Л. п. Ловелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
– Нет… нет, все в порядке.
– Хорошо, – я вешаю трубку. Ну, ясное дело, что все в порядке. Они срубают десять процентов от полмиллиона в неделю, которые я им посылаю. Это самые легкие деньги, которые они когда-либо имели. И с очень низким риском. Если только вы не настолько глупы, чтобы попасться на наркотиках, имея в здании сотни тысяч фальшивых денег. Я окружен идиотами.
Я пытаюсь нащупать в себе толику спокойствия, но все тщетно. Кровожадность поглощает меня дюйм за дюймом, и я чувствую, что я выхожу из себя. Становлюсь потерянным. Мое самоощущение исчезает вслед за рациональностью.
Я спешу к машине, сажусь в нее и завожу двигатель. Обычно я еду в "Салвейшн", проверяю, как там идут дела, организовываю встречи с разными людьми, которые могут еще больше расширить мою империю. Вместо этого я отказываюсь от своего ритуала и направляюсь прямо в церковь. Мне нужен покой, равновесие и прибежище от бури.
Меня встречает аромат ладана и лака по дереву, согревающий и притягательный. Обычно я прихожу сюда очень рано, когда нет ни одной живой души, даже священника. В эти часы я остаюсь наедине с Господом Богом. Но моя традиционная рутина была нарушена. Еще рано, нет даже одиннадцати. На передней скамье сидит мужчина, на моем обычном месте. Он выглядит грязным, отвратительным пятном в великолепии церкви. Его капюшон поднят, засаленные джинсы порваны на коленях. Я могу предположить, что он бездомный. Бог явно отвернулся от него давным-давно, и все же он здесь. Женщина стоит на коленях возле Девы Марии, пока другая зажигает свечку. Их присутствие очень расстраивает меня.
Отец Максвел замечает меня, его брови хмурятся, а черты лица выражают замешательство. Обычно он видит меня только по последним средам каждого месяца, выслушивая мою исповедь. И так было на протяжении многих лет, ведь он знает меня с детства. С тех самых пор, когда моя мать приводила меня на воскресные службы. Все эти службы предназначены для позеров, которые хотят быть окруженными свидетелями своего поклонения. Мои же отношения с Богом принадлежат только мне. Мне не нужны свидетели – только Он.
Священник мгновение колеблется, сцепив пальцы на своем выпирающем животе. В конце концов, он надевает очки на свой покрасневший нос и подходит ко мне.
– Сейнт? – осторожно спрашивает он.
– Отец.
Он останавливается в паре шагов от меня.
– У тебя все хорошо? – У меня? Нет. У меня не все хорошо. Все не так. Я нахожусь в церкви в одиннадцать часов вечера, пялюсь на затылок бездомного и терплю присутствие незнакомцев в этих священных стенах.
Мой бизнес в худшем состоянии, в котором он когда-либо был. И меня мучает… образ горящего ангела; это расплата? Что это значит? Иден Харрис вошла в мою жизнь… без предварительной записи, принеся с собой беспрецедентную и неконтролируемую ситуацию, и я отверг ее. Совпадение ли это, что самый большой кризис, когда-либо обрушившийся на мой бизнес, случился всего через двенадцать часов? Что если она действительно ангел? Возможно, это просто Господь показывает свое недовольство тем, что я избегал ее.
Нет, нет, нет. Я тру виски. Мне нужен совет.
Я сажусь на скамью, и старый священник занимает место рядом со мной, стараясь не оказаться слишком близко.
– Вы верите в ангелов, Отец? – бормочу я, и мой голос разносится по высоким арочным контрфорсам здания.
– Конечно. Они посланники Господа, ниспосланные, чтобы вести нас.
– Вы видели хоть одного?
Легкая улыбка касается его иссохших губ.
– Нет. – Тогда откуда он может знать? – Но я верю, что мы не одиноки. Я верю, что Господь не просто сидит и смотрит на наши страдания, но позволяет нам совершать наши собственные ошибки. Он посылает своих ангелов, чтобы вести нас, но его величайшим даром для нас стала свобода воли. Мы должны выбрать правильный путь. В этом красота человечества.
– Вы хотите сказать, он пошлет ангела только тому, кто сбился с пути?
Отец пожимает плечом.
– Возможно. Этот тихий голос разума – твоя совесть – некоторые считают своим ангелом-хранителем. – Когда я был готов убить ее, что-то остановило меня. – Но я всего лишь священник. Моя жизнь проста, мне нужно принимать очень мало решений. Я не могу сказать, что претерпел это на своем пути.
Не говоря ни слова, я поднимаюсь на ноги. Он встает следом и отходит от скамьи, пропуская меня.
– До свидания, Отец.
– До свидания. – Я чувствую его взгляд на себе, но не оборачиваюсь.
***
Первые лучи показались из-за горизонта Лондона, пробиваясь в окно и освещая все окружающее пространство. Этот вид захватывает дух. Своего рода спектакль, который мир устраивает каждое утро, и все же большинство людей пропускает его, полностью поглощенные своей маленькой жизнью и потребностью в еще одном часе сна – неблагодарные дегенераты. Склонив голову над тарелкой, я сцепляю руки перед собой и закрываю глаза. До меня доносится звук работающего лифта.
Кого, черт возьми, принесло? Переведя взгляд от окна, я осуждающе смотрю на закрытые матовые стальные двери. Они открываются, и появляется Джейс. Я дал ему ключ-карту на всякий случай. Но это не чрезвычайная ситуация.
– Ты можешь оставить ключ на столе и уходить, – равнодушно бросаю я, возвращаясь в исходное положение.
– Ты сейчас серьезно? Ты сидишь здесь и завтракаешь.
– Ну, да. Сейчас семь утра или нет? – его срыв и последующая воинственность подорвали мое никчемное самообладание.
– Сейнт, вчера ты не пришел ни на одну из назначенных встреч. Тот чистильщик из Манчестера, которого ты хотел видеть, просто ушел. Он будет говорить только с тобой, но так как ты не пришел…
– Уходи.
– Сейнт!
Стиснув зубы, я делаю глубокий вдох. Вдох, выдох… Раз, два… три, четыре… пять, шесть… Я снова сцепляю руки перед собой и закрываю глаза, блокируя непрекращающийся раздражитель – дыхание Джейса.
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.
– Серьезно?
– Ты решил проблему с фабрикой?
– Да, – Джейс больше ничего не говорит, и мне все равно. Как говорится, счастье в неведении. – Но у меня плохие новости. – Я кладу нож и вилку на стол и жду. – Полиция только что схватила другого чистильщика. Около часа назад.
Белый шум эхом отдается в моих барабанных перепонках, и я скрежещу зубами, пытаясь избавиться от него.
– Сколько?
– Больше четырехсот штук.
– Черт, – я ударяя кофейной кружкой по столу, швыряя ее через стол в сторону барной стойки. Мои глаза наблюдают за тем, как мутная жидкость стекает по первозданно-белому покрытию, в то время как это дерьмо непоправимо пятнает мою кристально чистую репутацию. – Кто-то их предупредил. Могу подумать только на арестованного китайца из последнего рейда.
Ледяная ярость ползет по моей коже, подавляя любое мнимое милосердие, которым я могу обладать.
– Выясни, кто это был, и разберись с ними. – Он кивает, отворачиваясь. – И еще, Джейс? – Он замирает. – Удостоверься, что это будет серьезное послание. – Его плечи поднимаются от глубокого вздоха, прежде чем он входит в лифт.
Меня наказывают. Это единственное объяснение происходящему.
Встав, я немедленно направляюсь к алтарю. Ворвавшись в комнату, я распахиваю шкаф и скидываю пиджак с плеч. Пытаюсь расстегнуть пуговицы на рубашке, но руки дрожат и не слушаются меня. С рычанием я дергаю ткань, и пуговицы разлетаются по полу, словно обжигающие капли адского дождя, падающие на землю.
Я беру самый дальний от двери хлыст. Его изготовили на заказ в монастыре в Таиланде. Кожаные нити усеяны осколками битого стекла. Синяков и боли недостаточно. Мне нужно дать Ему кровь.
Стоя на коленях перед Богородицей, я, не теряя времени, поднимаю руку и перебрасываю хлыст через плечо. Выдох вырывается из моих губ, когда осколки стекла впиваются в кожу. Боль мгновенно приносит удовлетворение. Я чувствую, как адреналин бежит по венам, изгоняя ядовитый грех из моего тела. Я опускаю его снова и снова, пока не начинаю чувствовать, как теплая кровь течет по моей коже. Это кайф без дури. С каждым новым ударом кровь разбрызгивается по сторонам, окрашивая лицо Богородицы красными пятнами.
– Разве этого недостаточно? – кричу я на нее. – Разве я не проливаю кровь ради тебя?
Она лишь смотрит на меня в молчаливом осуждении. Я продолжаю, пока вся моя спина не начинает гореть. Рука болит, а грудь вздымается от напряжения, я снова и снова поднимаю хлыст. Мое тело настолько переполнено адреналином, что я дрожу и покрываюсь потом. Я делаю это для тебя, Боже. Ты меня видишь? Ты видишь, как долго я могу терпеть, чтобы очиститься от грехов, которые удерживают меня от тебя? Я достоин тебя. Я весь твой.
Пульс учащается. Перед глазами начинают плясать точки, а затем все чернеет.
Я прихожу в себя и щурюсь от света. Со стоном я отталкиваюсь от коврика и вздрагиваю. Сильная боль грозит снова повергнуть меня в беспамятство, и я нахожу в этом болезненное удовлетворение. Я чувствую на себе окровавленный, словно оценивающий взгляд Богородицы.
Кое-как мне удается подняться на ноги, подскользнувшись на темно-красной луже, что образовалась подо мной. Голова кружится, рассудок грозит сломаться из-за издевательств над телом. Я бреду в душ, чтобы сбить температуру. Струящаяся вода по изувеченному телу причиняет агонию, но холод немного притупляет ее.
Я падаю на кровать, и вчерашняя бессонница, наконец, берет вверх надо мной.
Я открываю глаза и смотрю на землю прямо перед собой. Мои пальцы впиваются в разоренную пеплом землю, жар обжигает кончики пальцев. В воздухе чувствуется сера, ядовитая и приторная. Я вижу свои руки перед собой, и все же они не кажутся моими. Пытаюсь поднять голову, встать на ноги, но не могу. С каждой попыткой мои колени все глубже утопают в земле. Словно свинцовая гиря давит на мою спину, сгибая позвоночник все сильнее и сильнее, пока моя грудь почти не касается земли.
Как только я чувствую, что силы на исходе, чья-то рука касается моего плеча. Тепло проникает сквозь мою кожу, и тяжесть начинает исчезать. Я могу поднять голову, но тут же опускаю ее, закрывая глаза, чтобы избежать слепящего белого света.
– Сейнт.
Этот голос. Такой приятный, такой спокойный, будто плывешь по совершенно спокойному озеру. Снова подняв голову, я открываю глаза, и сквозь свет в фокусе появляется образ женщины. Брови Иден хмурятся, когда она протягивает руку ко мне. Я не принимаю ее.
– Это какое-то испытание? – спрашиваю я.
– Возьми мою руку. – Испытание или обман? Земля начинает нагреваться, и я шарю пальцами по грязи, пытаясь встать, но не могу. Я слаб. – Возьми мою руку, Сэйнт, – говорит она, на этот раз в ее голосе слышится боль.
Земля становится невыносимо горячей, и тяжесть в теле вернулась, обрушиваясь на меня, пока я физически не могу пошевелить ни одним мускулом.
– Не могу, – выдавливаю я.
– Тогда ты сгоришь, – прерывисто шепчет она. Земля трескается, и передо мной вспыхивает пламя. Воздух пронзает мои легкие, прежде чем я оказываюсь поглощен им. Сначала жар не чувствуется, но позже он вспыхивает, как чистейшая, ослепляющая агония. И каким-то образом сквозь боль я вижу Иден на том же месте с величественно расправленными крыльями.
– Тебе нужно всего лишь взять мою руку, – произносит она печальным голосом.
Затем пламя взмывает выше, скрывая ее из вида, и я остаюсь один. Горю, горю, горю.
Я резко просыпаюсь, хватая ртом воздух и обливаясь потом, мое сердце все еще колотится в панике. Тебе нужно было только взять меня за руку. Это уже второй сон. Он послал ее мне. Я чувствую такую же непоколебимую уверенность в этом, как до сих пор ощущаю жар пламени на своей коже.
Она здесь, чтобы совершить правосудие надо мной.
Глава 6
Сейнт
Выглянув из окна ресторана, я вижу, как фары проезжающих машин отражаются на мокром от дождя асфальте. Мне всегда кажется, что ночью город выглядит менее нелепо. Твердые, огромные края бетонных конструкций скрыты во мраке. В окнах офисов ярко светятся огни, переливаясь, как светлячки в ясную ночь. Это может обмануть вас, заставив думать, что это красиво.
В ресторане стоит гул от тихого хихиканья влюбленных парочек на свидании, бизнесмены важничают на деловых встречах. Столовые приборы стучат о тарелки, а стаканы звенят друг о друга. Мраморные полы уступают место антикварным французским зеркалам и произведениям искусства рубежа столетий, чтобы угодить клиентам, которые считают себя причастными к культуре. Огромные люстры бросают свет на стены и ковер, освещая ресторан, как большой бальный зал. А я вот сижу в темноте, абсолютно чужой в их сверкающем мире, и наблюдаю.
Меня окутывает восхитительный аромат еды, когда я подношу бокал с вином к губам. Моя рука дрожит – результат чрезмерного количества кофеина, и я ставлю стакан обратно на белоснежную скатерть. Отсутствие сна доводит меня до сумасшествия, и мне интересно, в какой момент потребности тела перевесят невзгоды разума.
Это была неделя нескончаемых сновидений. Я просыпаюсь от них с чувством, будто только что пробежал марафон. Один и тот же сон. Вновь и вновь. Пламя поглощает меня, и все же я никогда не беру ее за руку. У меня нет контроля над своими действиями – нет сил остановить это. Мой разум говорит, что это всего лишь сны, но моя вера… моя вера требует, чтобы я поверил. Плохие парни горят в аду.
Я на грани развязки. Я чувствую это: уязвимость, незащищенность. Мое чувство собственного достоинства скомпрометировано. Девочкой. Девушкой, которую я видел однажды. Зеленые глаза. Крылья. Пламя. Я больше не могу игнорировать ее или то, чем она является. Правда предстает передо мной ночь за ночью.
Я чувствую, как это разъедает меня: потребность видеть ее, быть рядом с ней.
Я горжусь своим постоянным контролем. Мой распорядок неизменен, так продолжалось в течение последних пяти лет. Никаких отклонений от четкого графика. Просыпаюсь, бегаю, молюсь и наказываю себя. Я прихожу в «Блё», где меня ждет французское Мерло 1993 года и стейк филе-миньон со спаржей, пюре из сладкого картофеля и соусом из меда и редьки. Затем я отправляюсь в «Салвейшен», где занимаюсь почти всеми своими делами. Я могу отправиться в другое место, если того требует бизнес, а потом иду в церковь. Возвращаюсь домой в шесть тридцать и завтракаю в семь. Сплю, и все повторяется вновь. Всегда одно и то же. До этого момента. Теперь наказания проходят в любое время суток, церковь стала моим пристанищем вдали от дома, а мой бизнес… мой бизнес рушится. Деньги не печатаются, а моих чистильщиков, похоже, убивают одного за другим.
Мне просто нужна… она.
И вот я делаю то, чего мне до этого момента удавалось избегать. Я пишу Джейсу, запрашивая всю имеющуюся информацию на Иден Харрис. Жду долгие минуты, и вот, наконец, я получаю ответ. Один единственный файл. Открываю его и с жадностью изучаю.
Иден Ребел Харрис. Двадцать один год.
Отец: Дональд Харрис, мертв.
Мать: Айрис Харрис, мертва.
Брат: Отто Уолтер Харрис, местонахождение уточняется.
Адрес: 503 Норв Тауэр, Рассел-роуд, Пекхэм
Изучает право в Королевском колледже. На полной стипендии. Четыре года назад получила законную опеку над своим братом. Работает в ночном клубе «Элизиум» с четверга по воскресенье.
Читая, я впитывал каждую мельчайшую деталь о ней. Ни друзей, ни семьи. Аномалия.
Чудо.
***
Центр Лондона в пятничный вечер – настоящая мерзость. Я включаю радио, заполняя машину классической музыкой, чтобы заглушить какофонию, доносящуюся из баров вдоль улицы. Люди в пьяном угаре шатаются из стороны в сторону, падают на дорогу, заставляя машины останавливаться и сворачивать в сторону. Женщины поправляют свои короткие платья, рискуя сломать лодыжку на высоких каблуках. На тротуары из заведений выкатываются толпы, а люди задерживаются, сбившись в кучу и куря сигареты. Весь город превращается в помойку. Город превращается в помойку.
Я мчусь на машине сквозь поток плотного трафика, пока не оказываюсь там, где мне нужно быть. «Элизиум» находится в самом центре делового района. Сюда приезжают богатые банкиры, чтобы продемонстрировать свои деньги и поболтать с женщинами, далекими от их лиги. Очередь на вход тянется вокруг здания. Время от времени девушка, которая слишком высокого мнения о себе, попытает счастья с вышибалой, только для того чтобы быть позорно отвергнутой, как собака с поджатым хвостом. Я подхожу к неприметной двери.
Вышибала кладет руку мне на грудь, и я опускаю взгляд на этот возмутительный жест.
– Предлагаю убрать руку по-хорошему.
– Вернитесь в очередь, – ворчит он, как неандерталец, которым и является.
– Ты знаешь, кто я?
Он смеется.
– Мне плевать.
Мое терпение заканчивается, и я хватаю его за лацкан дешевой куртки, притягивая ближе.
– Я – Сейнт Кингсли. Моя семья платит тебе зарплату. Так что в сторону!
Я вижу, как крошечные шестеренки в его мозгах начинают работать с невероятной скоростью в попытках понять, не лгу ли я. На самом деле я не плачу ему. Но, с другой стороны, любой клуб, гостиница или ресторан в этом городе принадлежат Кингсли. Мне не особо нравится большая часть моей семьи, но никто не поспорит, что мы – настоящая правящая монархия Лондона.
Думаю, он пришел к выводу, что разборки того не стоят, или, возможно, мой брат Джудас, чей внешний вид идентичен моему, владеет этим клубом. Мужчина отступает, позволяя мне пройти. Внутри клуб такой же, как и любой другой – полный потных, пьяных людей. Девушки покачивают бедрами в минимальном количестве одежды, и их разум настолько затуманен алкоголем, что они не смогли бы принять правильное решение, даже если бы попытались. А рядом с ними кружат мужчины, которым настолько не хватает гордости, что они способны только на то, чтобы воспользоваться женщиной в ослабленном состоянии. Омерзительно, но, тем не менее, само общество порождает такое поведение. Некоторые из этих девушек проснутся завтра утро голыми рядом с мужчиной, которого они не помнят. Они просто оденутся и уйдут, ни о чем не думая, потому что так устроен этот мир. Это болезнь.
Музыка пульсирует, и перед моим взором вспыхивают огни, временно ослепляя меня. Запах дыма и спиртного образует приторную дымку. Это место отталкивает меня во всех отношениях, и я готов развернуться и уйти, а затем замечаю ее, как божественное явление сквозь толпу. На ней топ, который ниспадает до декольте и обнажает живот. Длинные золотистые волосы падают ей на плечи, обрамляя загорелую кожу голых рук. Мужчина в баре что-то говорит ей, и она улыбается, хоть и выглядит это фальшиво. Но, несомненно, она это делает, потому что печаль в этих стенах неприемлема. Она заставляет людей чувствовать себя некомфортно, словно любое отсутствие радости мгновенно крадет их собственное. Я вижу ее. Сквозь эту маску вежливого счастья, которую она так хорошо изображает, просачивается горе.
Я проскальзываю в тень и прислоняюсь к задней стене. Наблюдаю. Всегда наблюдаю. Я знаю Томаса, сидящего напротив бара, и Лиама на балконе выше – двух мужчин, которым Джейс поручил наблюдать за ней. Я стараюсь остаться незамеченным для них и для Иден. У меня есть определенная репутация, которую нужно поддерживать.
Эта девушка завораживает меня. Я в восторге от ее способности сливаться с дегенератами в этом месте, потому что она на них не похожа. Она гораздо выше всего этого. Каждый из них жаждет ее. Каждый раз, когда она поворачивается спиной, их взгляды следуют за ней. Они наклоняются чуть дальше через стойку, пытаясь лучше рассмотреть. Их грешные глаза устремлены на нее, и я хочу вырвать их из глазниц, прежде чем погасить жизнь в каждом из их никчемных тел, оставив их блуждать по аду слепыми.
И все же она позволяет быть объектом их грязных маленьких фантазий. Почему? Конечно же, она выше подобных низостей, тронутая благодатью.
Не знаю, как долго я остаюсь на своем месте, но со временем в клубе становится все больше и больше людей. Иден бросается разносить напитки, и мой наблюдательный пункт теряет свою функциональность. Я ловлю себя на том, что расстраиваюсь, и выхожу из тени. И тут я чувствую, как чья-то рука ложится на мою. Повернувшись, я смотрю на миниатюрную темноволосую девушку. Узнавание мелькает на задворках моей памяти.
– Сейнт? Джудас хочет видеть тебя. – Ах, да, я знаю ее. Она маленькая одержимость Джудаса. Его собственная грешница, созданная для него. Делайла Томас или, я полагаю, теперь Кингсли. Он женился на ней, чтобы спасти от меня, потому что семья… всегда под защитой. Он искусно использовал лазейку.
– Я здесь не ради брата.
Она вздыхает.
– Тогда он спустится сюда сам.
Мой брат не доверяет мне даже в лучшие времена, что с его стороны смешно. Я позволяю своим глазам с омерзением скользнуть по ее телу. На ней такой же топ, как у Иден, но джинсы кажутся в два раза теснее. Да она кричит о грехопадении всем своим видом. Неудивительно, что Джудас так любит ее. Подняв руку, она заправляет прядь волос за ухо, на пальце блестит золотое обручальное кольцо – самая гнусная насмешка над святостью церкви, какую я когда-либо видел.
Не говоря ни слова, я поворачиваюсь к ней спиной и ухожу. Джудас никто иной, как грешник. В тот день, когда подчинюсь его прихотям, я начну поклоняться дьяволу. Когда же он поймет, что мы с ним обладаем совершенно разными сущностями? Он будет гореть в пламени ада, а я буду смеяться, потому что это меньшее, что он заслуживает. Его нельзя спасти. Даже мама так говорит. Отец испортил Джудаса еще до того, как у нее появился шанс его спасти. Жадность Джудаса испортила его и увлекла во тьму.
Снаружи люди все еще стоят в очереди, чтобы попасть внутрь, несмотря на то что сейчас почти три часа ночи. Температура прямо балтийская по сравнению с клубной сауной, но холод успокаивает разгоряченную спину.
Я прохожу пару улиц к тому месту, где стоит моя машина. Сев в нее, я завожу двигатель, но делаю паузу, потому что не знаю, куда ехать. А я всегда знаю, куда направляюсь. В это время я должен быть в «Салвейшен», работать, надзирать – существовать. Это не то место, где я хочу быть.
Вместо этого я выезжаю с автостоянки и держу путь через город по адресу, который уже выучил наизусть. Я въезжаю в один из самых уродливых районов Лондона. Вокруг одна грязь. Шлакобетонные постройки покрыты граффити, а перед каждым магазином установлены опущенные металлические ставни. Грязь и отчаяние, кажется, цепляются за это место, как вторая кожа.
– Ваш пункт назначения справа, – радостно оповещает меня навигатор.
Я смотрю через лобовое стекло на малоприятные многоквартирные дома, уходящие в небо и заслоняющие лунный свет. Я буквально чувствую кожей, как мою машину могут угнать в любую минуту. Мне здесь нечего делать. Мне следует убраться отсюда, но, опять же, я колеблюсь. Что-то заставляет меня просто ждать. Зудящее желание снова увидеть ее доводит меня до изнеможения. Хотя это даже не желание. Это необходимость.
В конце концов, с дороги доносится пыхтящий звук мотора, выделяющийся на фоне пустынной ночи. Взглянув на часы, я вижу, что сейчас пять тридцать – время, когда большинство людей спит, погрузившись в свои сновидения. Ярко-желтая машина подъезжает к парковочному месту, хотя я не могу четко разобрать модель или детали. Дверь распахивается, и из нее выходит фигура, оглядывающаяся по сторонам. Когда она переводит взгляд на меня, ближайший уличный фонарь отражается от ее золотисто-светлых волос. Иден. Она выглядит напуганной. Возможно, она чувствует на себе чужой взгляд, слежку. Да, я здесь, Иден. Прямо сейчас мы связаны, она и я. Мы вполне можем быть единственными людьми, существующими в этот момент. Во тьме.
Она спешит покинуть мрачную парковку, двигаясь через лужи оранжевого света, освещающие путь к многоквартирному комплексу. Она продолжает нервно оглядываться через плечо, и мне становится интересно, всегда ли она такая обеспокоенная в месте, в котором живет? Или эта тревога развилась после исчезновения ее брата?
Она пропадает из виду как раз в тот момент, когда подъезжает черный Рэндж Ровер и паркуется в нескольких парковочных местах от меня. Быстрый взгляд на номер подтверждает, что это один из моих парней. Либо Томас, либо Лиам. Мой Ягуар, как и блестящий Рэндж Ровер, выглядит совершенно неуместно в этом захолустье. Если у них есть хоть какие-то мозги, они это поймут. Поэтому я завожу двигатель и переключаю фары на дальний свет, прежде чем трогаюсь с места. Моя грудь сжимается, и отвратительно примитивное ощущение начинает подбираться к горлу. Ревность, зависть, гнев. Потому что теперь они могут наблюдать за ней, а я нет. Это чувство пробирается под кожу, заражая меня изнутри, как болезнь.
Я звоню Джейсу, пока темные улицы Лондона проносятся за моим окном. Он отвечает после нескольких гудков, запыхавшись.
– Да.
– Отзови своих людей от Иден Харрис.
Многозначительная пауза, несколько вдохов и выдохов.
– Почему?
Я вешаю трубку.
Бывает так, что я побуждаю Джейса задавать вопросы, но не в этот раз.
Глава 7
Сейнт
– Простите меня, Отец, ибо я согрешил, – выдыхаю я, крестясь. – Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, прошла неделя с моей последней исповеди.
– Поведай мне свою исповедь, дитя, – скрипучий голос доносится из темноты.
Я колеблюсь, не в силах подобрать подходящие слова.
– Я отстранился от ангела.
Несколько минут тишины.
– Каким образом?
– Она просила меня о помощи, а я ей отказал. Теперь она посещает меня во сне и наблюдает за тем, как я горю.
– Почему ты отказал ей в помощи?
– Чтобы спасти ее, – шепчу я. И это правда. Я позволил Иден уйти, потому что мне что-то помешало заставить Джейса избавиться от нее. Значит, я действительно спас ее, не так ли?
– Прочти три раза Богородицу…
– Это… это что-то значит? Нечто большее? Это послание?
– Пути Господни неисповедимы. Он испытывает нас, – священник ерзает, и старая деревянная скамья скрипит под его весом. – Отец милосердия, Бог, через смерть и воскресение своего Сына примирил мир с собой и послал Святого Духа среди нас. Для прощения грехов, через служение Церкви я освобождаю вас от ваших грехов во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь.
– Аминь.
Выйдя из исповедальни, я направляюсь к выходу. Обычно после исповеди мне становится легче, будто я еще на месяц умилостивил Бога и попросил прощения за то, кем являюсь. Но не в этот раз. Этого не достаточно. Я чувствую. Это гнетущее чувство, недовольство Господа накрывает меня толстым душным одеялом. Я не прощен, и никакая исповедь не сможет исправить этого.
Сев в машину, я мчусь по лондонским улицам по тому же адресу. Я ничего не могу с собой поделать, ночь за ночью. Это как зависимость.
Я въезжаю на парковку, заставленную разбитыми машинами и несколькими мопедами. В одном конце находится дорожка, ведущая к возвышающимся многоквартирным домам, зияющими уродливым пятном на фоне ночного неба. Припарковав машину, я выхожу. Пульсирующий ритм музыки доносится откуда-то надо мной, из одной из верхних квартир. Плач ребенка. Вдалеке глохнет машина, визжат шины. Слишком громко работающий телевизор перебивает разговор на повышенных тонах. В этом месте, как в жужжащем улье, сконцентрирована активность самого нежелательного вида человеческого существования.
Запах отчаяния тянется, как ядовитый туман. Холодный воздух охватывает меня, увлекая за собой аромат мусора и городских выхлопных газов. Вдалеке гудит транспорт, смешиваясь со случайными гудками и сиренами.
Я скрещиваю руки на груди, плотнее закутываясь в тяжелое пальто.
Многоквартирные дома возвышаются передо мной, как уродливое светящееся чудовище на фоне ночного неба… И в одной из этих квартир горит одинокий свет. Одно особенное окно на пятом этаже, единственная точка в море других мельтешащих огоньков. Это одинокое окно стало моим личным смотровым экраном – крошечной лазейкой, чтобы взглянуть на единственное существо, способное подвести меня к отпущению грехов. Ее послали следить за мной, но это я наблюдаю за ней. День за днем, в течение… я не знаю, как долго это длится.
Я смотрю в окно. Жду. Благоговейный страх приковывает мои ноги к месту. Не могу сказать, сколько прошло времени, но, наконец-то, я вижу ее, словно святое явление пред грешником.
Силуэт ее фигуры показывается на свету, и я вижу, как она стягивает через голову рубашку.
Я нахожу определенное удовлетворение в ее неведении. Она понятия не имеет, что за ней следят. Такая блаженно-наивная, несмотря на то что прекрасно знает, что в этом мире существуют монстры.
Я жду, когда она уйдет или погасит свет. Но ни то, ни другое не происходит. Минуты перетекают в часы, и умиротворяющая тишина ранних утренних часов укрывает словно одеялом. Большинство других окон темнеет, но не ее. Нет, оно светится в темноте, как маяк для потерянного корабля. Меня неистово тянет к нему. Закрыв глаза, я представляю, как она сидит в своей маленькой квартирке, возможно, пытаясь забыть о своих проблемах. Может быть, она выпьет несколько бокалов вина. Возможно, она сейчас плачет. Слезы ангела. Когда чернота ночи начинает переходить в самый темный оттенок серого, я начинаю нервничать. Свет в ее окне все еще горит. Любопытство разъедает меня, и я больше не могу просто стоять на месте. Оттолкнувшись от машины, я иду по дорожке, ведущей к домам.
Поворачиваю налево в сторону "Северной башни". Вестибюль там не предусмотрен, при входе открывается просто бетонное помещение с лифтом и двумя дверями с надписями "Лестница номер один" и "Лестница номер два". Дверь лифта живописнее украшает облупившаяся краска, чем кем-то нанесенное граффити. Локтем нажимаю на кнопку вызова и жду. Ничего не происходит в течение долгих минут, пока я, наконец, не соображаю, что лифт не работает. Придется идти по лестнице. Бледно-голубая краска отслаивается от двери, а стекло выглядит так, словно оно чем-то испачкано, и мне совершенно не хочется углубляться в его изучение.
Прикрываясь рукавом куртки, я распахиваю дверь, и меня тут же встречает невыносимый запах мочи. Бетонная лестница выглядит как рассадник всех известных науке бактерий. Музыка сверху становится громче, когда я поднимаюсь на пятый этаж. Коридор освещен мигающей люминесцентной лампой с ненадежно свисающими проводами. В этом комплексе нет управляющей компании. Либо так, либо жители просто привыкли к определенному уровню убогости. Все кажется вполне стандартным и приемлемым, если люди просто не способны ни на что иное, кроме как принять любую ситуацию. Типичная эксплуатация бедных и необразованных. Однако Иден не относилась к этой категории.
Полные стипендии в академии недостижимы, они присуждаются только лучшим и умнейшим из тех, кого может предложить Европа. Нет, в ней не было недостатка образования, может быть, она просто была глубоко несчастной? Умершие родители и младший брат, которого нужно поставить на ноги… Говорят, что Бог дает нам ровно столько, сколько мы можем вынести. Я не уверен, правда ли это. Я люблю и уважаю Его, но думаю, что Ему нравятся наши страдания. Такое могущественное существо, как Он, наверняка могло поддаться нарциссическим наклонностям. Возможно, просто любви недостаточно. Ему нужны доказательства. Определенные акты стойкости, которые подтверждают нашу безусловную веру.
