Текст книги "Праведник (ЛП)"

Автор книги: Л. п. Ловелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Двигатель представляет собой месиво из проржавевших деталей и перепутанных кабелей. Я вытаскиваю на передний план изображение, которое запомнил из загруженного руководства по эксплуатации VW Beetle. Замечаю стартер и отсоединяю провода, засовывая их в пустое пространства двигателя. Потом я закрываю капот и ухожу, направляясь обратно в клуб.

Теперь я просто должен наблюдать, чем все это закончится.

Глава 19

Иден

Ноги пульсируют, и тупая боль начала проникать в череп. Это был долгий и напряженный субботний вечер. У меня едва хватало времени вздохнуть.

Я убираю последние вымытые стаканы и иду в гардеробную за пальто и сумкой. К тому времени, как я поднимаюсь наверх, в клубе уже темно и тихо. Одинокий парень прибирается, вытирая пролитые напитки с древнего каменного пола. Боковые фонари отбрасывают слабый свет на старые стены. В отсутствие грохочущей музыки, мигающих огней и извивающихся тел здание снова становится просто церковью. Я опускаю взгляд на пол и останавливаюсь над могильной плитой. Генри Уильям Райт. Умер в 1902 году. Я не думаю, что наш дорогой старина Генри ожидал, что по нем пройдутся сотни пьяных людей, когда он попросил похоронить его под полом церкви.

Когда выхожу на улицу, я глубоко вдыхаю свежий воздух. Я бы никогда не сказала Сейнту или Джейсу, но катакомбы вызывают у меня мучительную клаустрофобию. Просто осознание того, что ты похоронен под землей, вместе с мертвыми… кажется, повергает мой разум в панику. Однако здесь, снаружи, все спокойно.

Добраться до «Спасения» непросто, поскольку оно находится на окраине города. Не проехав и двух миль, вы оказываетесь прямо в центре промышленного района с уродливыми зданиями из брустверных блоков, рекламными щитами и граффити. Но именно в этой части было так спокойно, что практически можно представить, что ты находишься в сельской местности, где вокруг нет ничего, кроме леса. Сейнт вырезал крошечный кусочек святилища прямо здесь. Просто жаль, что это ночной клуб. Но сейчас мир устроен именно так. Ничто не может просто… быть. Все должно служить одной цели – зарабатыванию денег.

Я открываю дверцу своей машины, и она протестующе скрипит. На внутренней стороне ветрового стекла скапливается конденсат, и я провожу по нему рукавом пальто. Я улыбаюсь, вспоминая, как моя мама вела эту машину по автостраде, заставляя меня протирать для нее ветровое стекло изнутри каждые несколько секунд, потому что "Бесси" была не самой водонепроницаемой. В машине нет люка на крыше, поэтому я никогда по-настоящему не понимала, почему зимой сиденья всегда были влажными. Но сейчас мне было все равно. Это подчеркивает ее характер и напоминает мне о маме.

Вставляя ключ в замок зажигания, я поворачиваю его. Единственным ответом является ровный щелчок.

– Нет. Нет, нет, нет, – я поворачиваю его снова, и реакция та же. – Черт! – моя рука хлопает по приборной панели, и я прислоняюсь лбом к рулевому колесу. – Тебе обязательно делать это со мной сейчас?

Я нажимаю на рычаг открытия капота и выхожу из машины. Затем включаю фонарик на телефоне, направляя его на нагромождение механических деталей под капотом. Вроде бы ничего особенного, но с другой стороны, что я знаю об этом?

В такие моменты, как этот, когда тебе нужно иметь возможность кому-то позвонить, до меня доходит, что мне не к кому обратиться. Ну, может быть, есть один человек. Я знаю, что Эш будет ждать меня у моего дома, точно так же, как он ждал с тех пор, как я сказала ему, что картель причастен к исчезновению Отто. Кажется, он думает, что я в опасности… что кто-то собирается прийти за мной. Прошло три недели, и до сих пор никто за мной не пришел. Хотя я думаю, это мило, что ему не все равно.

Смирившись, я достаю телефон и звоню Эшу. Он отвечает после второго гудка, и я слышу, как на заднем плане хлопает дверь.

– Иден, я как раз ехал к тебе.

– Ты можешь забрать меня из «Спасения»? Машина не заводится. – Я ненавижу просить кого-либо об одолжении, но за последние несколько дней, мне кажется, я снова начала доверять Эшу. Я потеряна без Отто. Мой брат – это все, что у меня есть, и этот мир – одинокое место для девушки, у которой никого нет. Я уже и забыла, каково это – иметь человека, на которого можно опереться, кого-то, кто действительно будет рядом в трудную минуту. Я давным-давно поняла, что единственный человек, на которого могу положиться в этом мире, – это я сама.

– Уже еду, – говорит он и вешает трубку.

Я засовываю телефон в карман, прикусывая губу. Я не хочу, чтобы Эш неправильно понял, но прямо сейчас мне просто нужен друг.

Шины "Мерседеса" Эша захрустели по гравию, фары на мгновение ослепляют меня, когда они проносятся мимо. Оттолкнувшись от своей машины, я пересекаю стоянку к тому месту, где он остановился. Я слышу шаги, едва различимые из-за работающего двигателя. Я щурюсь от света фар, различая силуэт человека у пассажирской двери. Широкие плечи. Жесткий. Слишком тихий. Я выхожу за линию света, и моим глазам требуется секунда, чтобы привыкнуть.

– Сейнт? – Его черный костюм, кажется, впитывает в себя весь свет, но бледная кожа лица светится в темноте.

Он ничего не говорит, просто придвигается ближе и убирает выбившуюся прядь моих волос за ухо. Слишком знакомый контакт встряхивает меня, и я вздрагиваю.

– Что ты делаешь? – шепчу я.

Его губы изгибаются, и эти голубые глаза встречаются с моими, заманивая меня в ловушку. Хлопанье автомобильной дверцы выводит меня из транса, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, как Эш обходит машину спереди. Все его тело напряжено, ощетинивается агрессией и обещает разрушение. Отойдя от Сейнта, я подхожу к Эшу и кладу руку ему на грудь. Он ничего не говорит, и я благодарна ему, потому что при мысли о том, что Сейнт мог бы с ним сделать, у меня по спине пробегают мурашки.

– Эштон, – говорит Сейнт. – Рад, наконец-то, с тобой познакомиться. Я так много слышал о тебе. – Что? Откуда он знает, кто такой Эш? Я никогда не говорила о нем. – Ты должен знать, что среди воров нет чести. Слухи распространяются со скоростью света. – Эш сжимает и разжимает кулаки, и я встаю перед ним всем телом.

– О чем ты говоришь, Сейнт? – спрашиваю я.

– Пойдем, Иден. Мне нужно возвращаться, – Эш обнимает меня за талию, пытаясь отвести к машине.

Сейнт смеется.

– Держу пари, что да.

Вокруг поднимается концентрация тестостерона настолько, что я практически задыхаюсь от него.

– Ладно, хватит! – рявкую я. – Что происходит?

– Знаешь, преступниками легко управлять. Легко мотивировать их. Они расскажут тебе все, что угодно, за разумную цену, – легкая победоносная улыбка появляется на губах Сейнта. – Ходят слухи, что ты участвуешь в вербовке для братьев, Эштон. Отправляешь детей на улицу ввязываться в грязные дела, – он цокает. – Это низко даже по моим меркам.

Слова Сейнта постепенно доходят до меня, и я, пошатываясь, отхожу от Эша. Он вербовал детей… Отто.

– Скажи мне, что он лжет, – шепчу я сквозь сжимающееся горло. Но всего один взгляд на Эша говорит мне все, что нужно знать. Чувство вины – вот, что написано у него на лице, ясно, как божий день. Я не могу дышать. Такое чувство, будто меня ударили под дых.

Прежде чем я полностью осознаю собственные действия, моя рука отводится назад, и ладонь сталкивается с его щекой. Пощечина эхом разносится по воздуху, и я чувствую, как горит моя рука. Мгновение он просто моргает.

– Иден, я не знал…

– Уходи! – я не могу смотреть на него.

Я вижу след обиды в его глазах, но мне все равно. Я слишком подавлена его предательством. Он втянул Отто в торговлю. Он разрушил жизнь моего брата. И насколько я понимаю, он даже может быть ответственен за его смерть.

– Я не оставлю тебя…

– Уходи! – мой голос срывается, а грудь сжимается от покалывания. Наши взгляды встречаются, и что-то безвозвратно разрушается между нами. Он медленно делает шаг назад, затем еще один и еще, пока не проскальзывает внутрь своей машины. Двигатель набирает обороты, и машина трогается с места, разбрасывая повсюду гравий. Я еще долго стою в оцепенении, после того как стихает звук его отъезжающего автомобиля.

– Ты расстроена, – наконец, говорит Сейнт мне в спину.

Я зажмуриваю глаза и делаю глубокий вдох, прежде чем повернуться к нему лицом. Эти ледяные голубые глаза встречаются с моими, испытующе изучая.

– Да, я расстроена, Сейнт! – мой голос срывается, а слезы текут по щекам.

– Почему? Теперь ты знаешь правду.

– Потому что я доверяла ему. – Боже, это больно. Семя предательства проникает под мою кожу, как вирус. – Когда-то я любила его, – шепчу я это грязное признание. Эш был моей первой любовью. Он был рядом со мной, когда умирала моя мама, и я не сомневаюсь, что он был бы рядом со мной еще долго после этого, если бы я с ним не порвала. Наша любовь была невинной, рожденной двумя молодыми людьми, оказавшимися в отчаянной ситуации. Я любила его, но моей матери оставалось жить всего несколько недель. Я собиралась стать опекуном Отто. В моей жизни больше не было место для романа из сборника сказок с плохим парнем, торгующим наркотиками. Без родителей мы с Отто были гораздо ближе к тому, чтобы стать статистикой для опеки. Я любила Эша, но Отто я любила больше. Может быть, именно поэтому он пошел на такой гнусный поступок. Хотел ли он причинить мне такую же боль, какую я причинила ему?

Сдавленный всхлип срывается с моих губ, и я потираю колющую от боли грудь.

Сейнт внезапно оказывается передо мной, и его палец под моим подбородком, заставляя меня посмотреть ему в глаза. В его радужках застыло замешательство.

– Но он недостоин тебя.

– Нет, – выдыхаю я. Он не достоин. Никогда не был достоин. Человек, которого я когда-то знала, совершал плохие поступки, хотя он был хорошим. Но это… это другой уровень зла – вовлекать детей в преступную деятельность, когда у них и так мало возможностей выбраться из своей дерьмовой жизни. Чтобы втянуть в это моего брата. И эта ложь! Он был рядом со мной, вел себя как друг, на чьем плече можно поплакаться, и все это время он точно знал, что случилось с моим братом. Знает ли он, жив Отто или мертв? Не все ли ему равно? Я чувствую себя преданной. Я чувствую себя еще более разбитой, и, честно говоря, я не думала, что это возможно. Я была сломленной и хрупкой, но теперь трещины расширяются, превращаясь в зияющие дыры.

Сейнт проводит кончиком пальца по моей щеке, ловя случайную слезинку. Он зачарованно смотрит на каплю влаги.

– Ты не должна плакать, Ангел.

– Почему? – Почему его это волнует? Никому нет дела ни до Отто, ни до меня. Никогда прежде эта истина не была настолько очевидна, как сейчас.

Сейнт изучает мое лицо, его красивые черты приобретают смущенное выражение.

– Потому что это вызывает во мне желание причинить ему боль. – Я вижу правду в его словах, отчетливо читающуюся на лице.

– Я тоже хочу причинить ему боль. – Мне больно. Я сломлена, но в то же время зла.

В глазах Сейнта светится что-то опасное, но обычный инстинкт отодвинуться от него странным образом не появляется. Он – монстр. Я вижу жажду крови в его глазах. Полное отсутствие сдержанности или человечности, и все же я не боюсь, потому что это направлено не на меня. А ради меня.

Он наклоняется ближе и, больше нигде ко мне не прикасаясь, проводит губами по моему лбу в легчайшей ласке. Это заставляет меня чувствовать себя… в безопасности, а я уже очень давно не чувствовала себя в безопасности.

– Я все исправлю, маленький ангел, – шепчет он мне на ухо, прежде чем отстраниться. – Тебя подбросить домой?

– Моя машина не заводится. – Просто еще одна проблема к уже имеющимся.

– Пойдем, – он подводит меня к своему автомобилю и открывает пассажирскую дверцу. – Залезай. Я отвезу тебя домой.

Обычно я бы дважды подумала, прежде чем садиться в машину к Сейнту Кингсли, но не сегодня. Сегодня он не злодей… он – мой герой.

Я должна задаться вопросом, насколько извращенным стал мой мир, что такой человек, как он, мог стать белым рыцарем.

Сейнт молча отвозит меня к дому, и я говорю что-то только для того, чтобы указать дорогу. Он заезжает на автостоянку и позволяет машине работать на холостом ходу.

– Спасибо тебе, – шепчу я.

– Завтра я пришлю за тобой машину.

– О, в этом нет необходимости. Я могу попросить… – Кого? Никого. Я не могу просить помощи.

Он медленно переводит свой ледяной взгляд на меня.

– Это была не просьба, ангел. – Я смотрю в окно на темную автостоянку. Ненавижу заходить в свой дом в такое время. Грабежи здесь происходят каждую ночь. Потянувшись к дверной ручке, я дергаю ее, позволяя холодному воздуху проникнуть в теплый салон "Ягуара".

– Я подожду, пока ты дойдешь до дома, – произносит он, словно читая мои мысли.

– Спасибо, – благодарю я, прежде чем вылезти из машины.

Прогулка до моего дома не кажется такой пугающей, как обычно, потому что я чувствую, что Сейнт наблюдает за мной. Это определенно не должно обнадеживать, но все уже не так, как должно быть. Мой бывший парень – чудовище. Мой брат связан с картелем и, насколько я знаю, может быть мертв. И человек, который несколько коротких недель назад хотел моей смерти, теперь единственный, на кого я могу хотя бы немного положиться.

Это та рука, которую мне протянули. Я просто должна принять ее.

Глава 20

Сейнт

Я не могу припомнить, чтобы когда-либо испытывал такой уровень ярости. По своей природе я сдержан, уравновешен, дисциплинирован, а это… этот всплеск эмоций не свойственен мне. Кажется, я не могу его рационализировать или смягчить. У меня так сильно сдавило грудь, что я едва могу дышать, задыхаюсь. Крепче сжимаю руль, пытаясь унять дрожь в руках. Что это?

Все, что я вижу, – это разбитое выражение лица Иден, ее слезы. Она была такой сильной, боролась за брата, и именно это сломало ее. Она сказала, что когда-то любила его? Все еще любит? У него была любовь ангела, и он пренебрег ею. Отпустил ее. Предал. Я бы никогда не отпустил Иден. Никогда.

Я подъезжаю к «Убежищу» и спешу внутрь. Слышу, как Джейс зовет меня по имени, когда прохожу через катакомбы, но я игнорирую его. Не могу сейчас с ним разговаривать. Я захлопываю двери в гостиную и спешу налить себе выпить. Мне нужно успокоиться. Я тянусь к своему обычному хладнокровию, но оно отсутствует. На его месте клубится жгучая ярость, которая никак не рассеивается. Это приводит мое сердце в бешеный ритм, заставляя его биться о ребра, как животное в клетке. Я чувствую себя… сумасшедшим, даже обезумевшим. Я расхаживаю по гостиной взад-вперед, но это не помогает. Мне нужно… Я даже не знаю, что мне нужно.

Раздается стук в дверь.

– Что? – рычу я. Джейс просовывает голову внутрь, хмуро глядя на меня.

– Эштон Хейнс здесь. Охрана его не пускает, но он говорит, что ты хочешь его видеть.

На моих губах появляется медленная улыбка. Храбрый или глупый. Мне все равно. В любом случае этот маленький сюрприз пришелся очень кстати.

– Впусти его.

– Э-э-э, Сейнт…

– Впусти его, – повторяю я. – И, Джейс, дай мне свой нож. – Его губы сжимаются в ровную линию, и он колеблется.

– Ты уверен, что хочешь это сделать? – он неуверенно достает нож из внутреннего кармана куртки и протягивает его мне.

– Впусти. Его.

Я беру клинок, вытаскивая широкое изогнутое охотничье лезвие на тяжелой рукояти. Я подарил Джейсу этот клинок, когда он впервые пришел ко мне работать. Он прекрасно обработан, идеально сбалансирован. Я возвращаю его в ножны и засовываю в карман куртки.

Несколько минут спустя Джейс приводит Эштона в комнату.

– Ты можешь идти, Джейс. – Мой брат колеблется, и я задаюсь вопросом, беспокоится ли он за меня или за нашего друга, в конце концов, они коллеги. Разве не так описал его Джейс, когда впервые прислал ко мне Иден? Коллега. Дверь закрывается, и мы с ним остаемся наедине.

Все тело Эштона вибрирует от напряжения. Его кулаки сжимаются, челюсть плотно стиснута… Он зол, и я почти смеюсь над этой мыслью, потому что сейчас моя ярость – намного страшнее.

– Тебе нужно держаться подальше от Иден, – рычит он.

Я смеюсь в ответ. Ничего не могу с собой поделать. Моя голова откидывается назад, и слезы скапливаются в уголках.

– Интересная просьба от того самого человека, который причинил ей горе.

– Я люблю ее! – рявкает он, делая шаг вперед. – Нет ничего, чего бы я для нее не сделал. – Его слова разжигают во мне пламя и без того ревущего костра. Мое учащенное сердцебиение усиливается, пока не становится единственным, что я могу слышать – стремительный ритм, который, кажется, подталкивает меня к чему-то захватывающему.

– Ты заставил ее плакать, – я двигаюсь вперед, крепко сжимая в руке стакан с виски, мои пальцы сводит от страстного желания обхватить что-нибудь еще. Я обхожу его, изучая все его слабые места: мягкие ткани, пульсирующую артерию на шее, глаза и точку у основания горла. Есть, конечно, более болезненные, затяжные способы заставить мужчину страдать. Сломанные пальцы, коленные чашечки… яйца. Все эти бесконечные возможности раскрываются в моем сознании, движимые гневом и неприкрытой, ядовитой ненавистью.

И каждый раз, когда я закрываю глаза, единственное, что вижу, – это моего ангела, сломленного и плачущего. Он отнял у нее брата. Причинил ей боль. Он заставил ее страдать.

– Мы оба знаем, что, в конце концов, ты ее убьешь. Я не позволю этому случиться.

– Ты заставил ее плакать, – повторяю я. Бум-бум, бум-бум, бум-бум. Мой пульс бешено бьется, усиливаясь с каждым приливом ярости, и я чувствую, будто большой оркестр достигает крещендо. Это вершина, пик, построение… грандиозный финал… ярость и ненависть, и слезы ангела. Он – грешник, язычник. Работа дьявола.

Эштон делает шаг ко мне, его кулак сжимается, а затем он наносит удар. Его кулак врезается мне в челюсть, и моя голова резко дергается в сторону. Я рычу. Где-то глубоко внутри меня щелкает выключатель, и на сознание опускается красный туман, блокируя все, кроме потребности причинить ему боль. Монстр, который живет во мне, освобождается от своих цепей. Я разбиваю край своего стакана с виски о кофейный столик, прежде чем взять оставшуюся половину и вогнать ее прямо в горло Эштону. Его глаза расширяются, кровь мгновенно собирается вокруг зазубренных осколков, которые прорезают его кожу. Но этого недостаточно. С хриплым ревом я ударяю кулаком по толстому дну стакана, вонзая стекло в его шею на несколько дюймов глубже. Его тело дергается в конвульсиях. У него вырывается болезненный сдавленный звук, и он падает, как срубленное дерево, с глухим стуком ударяясь об пол.

Серия булькающих звуков вырывается у него из горла. И кровь. Так много крови. Везде. Свет костра омывает ее, и окружающее свечение могло бы придать сцене почти мирный вид – под последние вздохи умирающего человека.

Подойдя к бару, я наливаю себе еще выпивки, мои окровавленные пальцы размазывают красные вязкие пятна по стенкам стакана. Наполненные кровью хрипы Эштона звучат как музыка для моих ушей, и этот монстр, которого я так редко спускаю с поводка, танцует от радости.

Я стою над умирающим телом Эштона, наблюдая в ожидании, когда он, наконец, испустит свой последний вздох, и это ничто иное, как библейское зрелище. Воздух с тихим шипением выходит из его тела, и паника покидает его глаза, будто длань Господа опустилась ему на лоб, забирая боль и успокаивая его душу перед ее последним путешествием. Я не сомневаюсь, что душа Эштона падет, а не вознесется, но в его последние минуты я верю, что Бог оплакивает всех своих детей. Есть что-то странно умиротворяющее в том, как расслабляется тело перед тем, как последний луч света окончательно покидает его глаза. Разделение души и физического существа. Я никогда не ощущал подобной силы, и это такое пьянящее чувство.

Я так очарован видом крови Эштона, растекающейся по каменному полу, что не замечаю, как открывается дверь.

– Сейнт. – Отведя взгляд от завораживающего зрелища, я смотрю на Джейса. Его лоб наморщен, и он медленно приближается ко мне, будто подбираясь к дикому животному.

Я перевожу взгляд с него на истекающее кровью тело, а затем снова возвращаюсь к Джейсу. Подобно наркотическому кайфу, ощущение власти ослабевает, и на его место приходит ледяная реальность. Я убил его. Я убил! Желчь подступает к моему горлу, и страх наваливается на меня свинцовой тяжестью. Что я наделал?

– Мне нужно идти, – я выбегаю из комнаты, не останавливаясь, пока не оказываюсь в своей машине. Я куда-то еду. Куда глаза глядят. Мое сердце колотится, как пойманная в панике птица. Белое свечение приборной панели подчеркивает красный оттенок моей кожи… кровь на моих руках. Я лихорадочно вытираю ее о ткань своих брюк, нуждаясь в том, чтобы она исчезла.

Плохие мальчики отправляются в Ад.

«Тогда дьявол, который ввел их в заблуждение, был брошен в озеро огня и серы, где находятся зверь и лжепророк, и их пыткам не будет конца ни днем, ни ночью, во веки веков».

Грешник, грешник, грешник. Я утону в огненном озере вместе с дьяволом. Пытки, снова и снова. Плохие мальчики отправляются в Ад.

Плохие мальчики отправляются в Ад. Слова моей матери эхом отдаются в голове при повторении. Разве она не предупреждала меня? Она пыталась.

Кровь, огонь и грехи терзают мою душу. Я чувствую, как они ползают по мне, словно личинки, разъедая мою плоть.

Церковь маячит передо мной в нескольких сотнях ярдов дальше по улице. Я не хотел приходить сюда. Сам Господь Бог вел меня. Он знает, что я нуждаюсь в нем.

– Если мы исповедуем свои грехи, Он верен и праведен и простит нам наши грехи, и очистит нас от всякой скверны.

Да, прощение, мне нужно прощение. Он простит меня. Он должен.

Бросив машину на обочине, я, спотыкаясь, вхожу в церковь. Место, которое обычно приносит мне полное умиротворение, внезапно ощущается, как прогулка к виселице. Пройдя по проходу, я падаю на колени перед Пресвятой Девой. Ее взгляд устремлен на меня… материнская жалость, ниспосланная на мою грешную душу.

Закрыв глаза, я склоняю голову и складываю ладони вместе.

– Помни, о, всемилостивейшая Дева Мария, что никогда не было известно, чтобы кто-либо, кто бежал под твою защиту, умолял тебя о помощи или искал твоего заступничества, остался без ответа. Вдохновленный этой уверенностью, я лечу к тебе, о, Дева из дев, моя Мать; к тебе я прихожу; перед тобой я стою, грешный и печальный. О, Матерь Воплощенного Слова, не пренебрегай моими мольбами, но, по милости Твоей, услышь и ответь мне. Аминь.

Я не знаю, чего ожидаю, но знаю, что я не прощен. Эта темная грязь неприятно бурлит внутри меня, душит меня.

– Сейнт? – Я поднимаю голову на звук голоса моего брата. Джудас стоит в нескольких футах от меня, его лицо в замешательстве. – Что ты… – он замолкает, его взгляд падает на мою рубашку, на мои руки. Он бросается вперед. – Вставай, – шипит он, хватая меня за бицепс и поднимая на ноги. – Пошли, – он нервно оглядывается по сторонам, увлекая меня к своему кабинету через заднюю дверь.

– Нет, – я сопротивляюсь его хватке. – Мне нужно покаяться.

– Тебе нужно снять эту рубашку и смыть гребаную кровь с рук, – он бросает еще один нервный взгляд на двери церкви. – Господи, ты, что, хочешь, чтобы тебя арестовали? Ты не можешь просто так войти сюда.

– Мне нужно покаяться, – наши глаза встречаются, и на этот раз напряжение между нами исчезает. Он нужен мне прямо сейчас, и он это видит. – Пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты выслушал мою исповедь.

Глубоко вздохнув, он проводит рукой по своим черным как полночь волосам.

– Ладно. Прекрасно.

Он отпускает меня и подходит к исповедальне, заходя внутрь. Я следую за ним, проскальзываю на другую сторону и задергиваю за собой занавеску. Я нахожусь на судейском месте, и впервые я не чувствую себя посвященным или близким к Богу. Я никогда не был так далек от него.

Я перекрестился.

– Прости меня, отец, ибо я согрешил. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, прошло две недели с момента моей последней исповеди.

– Я выслушаю твою исповедь, – говорит Джудас с другой стороны разделительной решетки.

– Я убил человека, – от ужаса, когда произношу эти слова вслух, у меня по спине пробегает ледяная дрожь, будто сам дьявол дразнит меня, смеясь над моей духовной кончиной.

– Почему? – Вот в чем вопрос.

– Я не знаю. Он… Я потерял контроль.

– Ты никогда не теряешь контроль, Сейнт. – Но я это сделал, и с человеком, который для меня ничего не значил. Я проклял свою душу из-за Эштона Хейнса – грешника и грязного богохульника. Как такое могло случиться? Как это произошло? – Ты слишком сильно боишься Божьего гнева. – Он прав, но это не помогает!

– Он причинил ей боль. – Он причинил ей боль, и это свело меня с ума. Я смотрю на свои руки, узкий луч тусклого света проникает сквозь занавеску, давая мне ровно столько, чтобы увидеть ржаво-медный оттенок, окрашивающий мою кожу.

– Кому?

– Иден, – я наклоняюсь вперед, моя голова опускается на руки, когда я пытаюсь втянуть воздух поглубже в свои горящие легкие. – Он причинил боль ангелу. Лгал, развращал. Он был грешником, Джудас. Грешником! – Тишина – единственный ответ, который я получаю, и мое сердце заходится в беспорядочном ритме. – Убивать нельзя. Я навеки проклят. – Обречен.

Молчание продолжается и кажется бесконечным, пока мой брат, наконец, не заговаривает:

– Ты абсолютно веришь в Бога?

– Конечно.

– Тогда задумывался ли ты когда-нибудь о том факте, что Он создал тебя таким? Ты – психопат, Сейнт. – Я помню, как впервые услышал это слово, сидя в кабинете психиатра в возрасте восьми лет. Врач сказал, что у меня проявлялось психопатическое поведение. Я до сих пор могу с ясностью представить выражение лица моей матери, ее ужас, и то, как она вцепилась в золотое распятие, которое всегда висит у нее на шее, даже сейчас. – Убивать – это сама твоя натура. Возможно, именно в этом и был его замысел.

– Это Его испытание, ниспосланное на меня, и я провалился.

– Возможно, а, может быть, ты и не такой злой человек, каким себя считаешь. Если плохой человек борется со своей природой, чтобы попытаться стать лучше, разве этот бунт против самого себя не делает его хорошим по умолчанию?

Я хочу верить его словам, но не могу.

– Убийство – это дело рук дьявола в чистом виде.

– Разве ты не видишь, что этому всегда было суждено случиться? Такова твоя природа, таким он тебя создал.

– Как ты думаешь, Он простит меня?

– Я не знаю, Сейнт, но твое раскаяние, несомненно, позволит тебе попасть на Небеса.

– Раскаяние, – шепчу я. – Да, я раскаиваюсь.

– Правда? – Конечно, это так, разве он не видит? – Я знаю тебя, брат. Желания, которые мучают тебя. Тебе понравилось убивать его? – Я прижимаю пальцы к вискам, зажмуривая глаза. Неужели мне пришлось это по нраву? Я помню это чувство, тот момент, когда он, наконец, сделал свой последний вдох… эту силу. – Ты раскаиваешься в том, что лишил его жизни? Чувствуешь ли ты вину за то, что этого человека больше нет на этой земле?

Мне не нужно ему отвечать. Мы оба знаем, что я не раскаиваюсь в этом.

– Порежь меня.

– Сейнт…

– Тебе нужно порезать меня. – Позволь греху омрачить мое тело, чтобы уменьшить тяжесть на моей душе. Изгони скверну из моего тела.

– Ты не можешь проливать кровь из-за этого, Сейнт. Это совсем другое дело.

– Не суди меня, Джудас. Ты убивал много раз. Ты – язычник.

– Мы говорим не обо мне. Тридцать два года, и это была единственная грань, которую ты отказался переступить.

– Потому что это невозможно простить!

Он испускает долгий вздох.

– Каждый грех может быть прощен, но чтобы достичь истинного отпущения, ты не можешь испытывать угрызения совести только из-за своего наказания. Оно должно исходить не из страха перед карой, а из совершения самого греха. Истинное чувство вины, исходящее из сердца. – Я слышу скрип дерева, и исповедальня озаряется мягким светом свечей, когда он отодвигает занавеску со своей стороны. – Тебе нужно найти себя, Сейнт. Я буду здесь, когда ты найдешь ответы, которые ищешь. – И затем мой брат, язычник, покидает исповедальню более праведным из нас двоих.

К тому времени, как я возвращаюсь домой, в моей голове словно поселился рой пчел. Ничего не ясно. Мне нужно облегчение, но его нет. Кровь, мне нужна кровь. Только через жертву можно обрести спасение. Джудас предал меня, оставил меня наедине с моим грехом, бросил меня в объятия дьявола.

– Сейнт? – голос Отто доносится откуда-то из глубины квартиры. Нет, он меня не видит. Поспешив на кухню, я беру большой нож для разделки мяса с подставки и несусь по коридору к алтарю. Я закрываю за собой дверь и запираю ее на засов, чтобы мальчик не смог войти. Разочарованный взгляд Пресвятой Девы падает на меня, и я падаю перед ней на колени, склоняя голову.

Молитва срывается с моих губ в спешке. Кровь бежит по моим венам, а сердце колотится в предвкушении. Это излечит меня. Жертва – это то, что требуется в данный момент. Сжимая рукоятку ножа в кулаке, я подношу его к верхней части грудной клетки. Заостренное острие колет меня, и я чувствую, как в ответ выступает капля крови. Легкая улыбка трогает мои губы. Да, я обескровлю себя досуха, если понадобится.

Закрыв глаза, я молча молюсь, проводя лезвием прямо вниз, до середины живота. Острая боль от пореза отдается волнами с каждым тяжелым ударом моего сердца. Открыв глаза, я приставляю нож к левой груди и провожу им до середины правой. Кровь стекает по моей коже так гипнотически, что ее вид приводит меня в восторг. Мое тело пытается очистить себя от скверны с помощью знака распятия. Я провожу ладонью, размазывая кровь по груди и животу. Глаза кровоточат. Я поднимаю взгляд на Пресвятую Деву, по ее щекам текут окровавленные слезы. Я проливаю кровь за нее, точно так же, как она проливала кровь за своего сына. Я плачу точно так же, как плакала она. И теперь я предлагаю ей всего себя. Широко раскинув руки в стороны, я запрокидываю голову, ожидая чего-то: знака, ощущения…

У меня начинает кружиться голова, и мне кажется, что мир поворачивается вокруг своей оси. А потом все погружается во тьму.

Я стою на пепельной равнине, моя кожа сохнет и трескается на обжигающе горячем ветру. Вихри пепла поднимаются вверх и беспорядочно носятся по бесплодной почве. Я двигаюсь, чтобы сделать шаг вперед, как делаю всегда, но не могу. Я… застрял.

Мои руки связаны за спиной, вокруг деревянного столба. Что это? Я дергаю за ремни, но с каждым движением они, кажется, натягиваются все туже, впиваясь в мои запястья до тех пор, пока я не перестаю чувствовать свои руки. Мой взгляд мечется по сторонам, отчаянно ища ее. Моего ангела. Но ее нигде нет.

Она бросила меня.

Земля сотрясается у меня под ногами. Я вдыхаю всепоглощающий запах серы, а затем земля раскалывается, вздымая стену огня прямо в воздух.

Я горю.