Текст книги "Праведник (ЛП)"
Автор книги: Л. п. Ловелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Глава 21
Сейнт
Тяжелый аромат полироли для дерева и благовоний окутывает меня, как одеяло, принося небольшое утешение моей измученной душе. Солнечный свет пробивается сквозь щель в занавеске, ударяясь о решетчатую перегородку и отбрасывая маленькие блики на мое лицо. Это напоминает мне об Иден.
– Прости меня, отец, ибо я согрешил. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, прошел один день с момента моей последней исповеди, – слова слетают с моих губ, временно снимая свинцовую тяжесть, которая сидела у меня в животе с тех пор, как я покинул эту самую исповедальню двадцать четыре часа назад.
Священник испускает тяжелый вздох.
– Сынок, ты пробыл здесь последние четыре дня. Я могу даровать прощение только в той мере, что уже отпустил тебе. Оно не накапливается, – он устал прощать меня, устал слушать грешника.
Но я не прощен. Я чувствую, как грех гноится, разлагая мою душу с каждой минутой. Мне нужно божественное вмешательство, исцеляющее прикосновение руки Господа. Спасение. И оно требует истинного признания и очищения.
– Я не говорил о своем грехе, – выдыхаю я, ступая на натянутый канат между Господом и его посланником. Признаться в таком… Возможно, это то, чего Он хочет, – чтобы я раскрыл свой ужасный секрет, рискнул собой и продолжил свои страдания в тюремной камере.
– Бог, Отец милосердия, смертью и воскресением своего Сына примирил мир…
– Я убил человека. – Тишина. – Я убил его, потому что он причинил ей боль.
Я насчитываю восемь тяжелых ударов своего сердца о ребра, прежде чем священнослужитель, наконец, произносит:
– Ты раскаиваешься? – шепчет отец Максвелл с заметной дрожью в голосе.
Он, наконец, видит меня. Впервые он по-настоящему видим монстра, которого я прячу внутри себя. Я больше не просто странный мальчик, который посещал его церковь последние тридцать лет, или даже неунывающий человек, которого он знает. Это мерзкое чувство опасности, которое он испытывает, когда находится рядом со мной, то, о котором он всегда говорил, и которое он считал иррациональным, потому что я представал в его глазах набожным человеком, истинным католиком, все это, наконец-то, обрело смысл. Я – убийца, грешник, хищник, живущий среди своей добычи. И как это возможно? Один из его паствы. Предатель, лживый притворщик. Я почти слышу, как эти мысли щелкают в его сознании.
– Я не жалею, что убил его, – моя голова опускается вперед, и меня охватывает горе, но не из-за Эштона, а из-за моей души, которая теперь проклята. Я чувствую только тошнотворное разочарование от того, что Бог отверг меня, потому что я так сильно ошибся, и без его руководства я бы давным-давно обрушил все свои темные побуждения на его детей. Плохие парни отправляются в Ад.
– Тогда ты не можешь быть по-настоящему освобожден от греха.
– Я обречен на адское пламя, – бормочу я, озвучивая ту самую мысль, которая неотступно преследует меня.
Он прерывисто вздыхает, и этот звук похож на выстрел в тишине исповедальни.
– Да, если только ты по-настоящему не раскаешься в своей душе.
Вскакивая на ноги, я хватаюсь за занавеску, замирая на мгновение.
– Возможно, у меня нет души.
А без души какое на самом деле имеют значение Рай или Ад?
****
Запах серы даже сильнее обычного, он проникает в мои легкие до тех пор, пока я не начинаю задыхаться от него. Волны жара мерцают в воздухе, поднимаясь от сухой, как кость, поверхности под моими ногами. Столб давит мне на спину, веревка врезается в кожу на запястьях. В панике у меня перехватывает дыхание, и я вырываюсь из своих пут. Страх овладевает мной до тех пор, пока он не поглощает меня целиком. Пламя приближается. В любую секунду…
Я моргаю, и на фоне темно-серого апокалипсического неба мерцает вспышка света. Свет приглушается, как и всегда, пока я не могу разглядеть в нем какую-то форму. Ангел направляется ко мне. Ее струящееся белое платье не запятнано почерневшим пеплом, который ее окружает.
– Иден, – выдыхаю я.
Она останавливается передо мной и склоняет голову набок, ее глаза полны горькой печали.
– Ты сгоришь, Сейнт.
– Нет, – я качаю головой. – Пожалуйста. Ты можешь спасти меня. – Она делает шаг вперед, медленно протягивает руку и кладет ее мне на голову. Ее пальцы скользят по моей щеке, и это прикосновение потрясает меня до глубины души. – Ты можешь спасти меня, – шепчу я.
Она придвигается ближе, эти прекрасные зеленые глаза изучают каждый дюйм моего лица.
– Да. Я могу, – обхватив мою щеку, она наклоняется, и ее теплые губы касаются моих. Это все равно что стоять на солнце ясным летним днем. Запах серы исчезает, и вместо него я чувствую аромат цветов и скошенной травы. Тишина, каким бы чистилищем это ни было, сменяется перезвоном ветра и мягким шумом волн, набегающих на пляж. Я чувствую себя… благословенным. Ее губы крепче прижимаются к моим, а пальцы так нежно поглаживают мою щеку. – Я могу спасти тебя, – шепчет она, прикасаясь своим лбом к моему. Я чувствую это глубоко внутри себя. Только она может спасти меня.
Я просыпаюсь, и мне сразу же хочется вернуться туда, прямо в Ад – к ней.
Спаси меня, ангел.
Глава 22
Иден
Кажется, жизнь просто продолжает пинать меня, когда мне плохо, и, честно говоря, синяки начинают проявляться. Прошло три дня, а я ничего не слышала от Эша. Я полагала, он хотя бы пришлет мне смс с извинениями. Думаю, на самом деле ему все равно. Возможно, в конце концов, он просто хотел снова залезть ко мне под юбку. Дура я, что думала, будто ему на самом деле не все равно. Ведь всем было все равно.
Кроме того, прошло три дня с тех пор, как я в последний раз видела Сейнта.
Каждый вечер за мной приезжает машина, забирает меня и отвозит на работу в «Убежище», а моя машина таинственным образом исчезла. Я бы спросила его об этом, но не видела ни его, ни Джейса, если уж на то пошло. И в таких реалиях моя жизнь продолжается. Мой брат все еще числится пропавшим без вести. Я все еще одна. Ничего не меняется.
Я отрабатываю свою смену и иду домой, как и всегда. Водитель въезжает на парковку и останавливается, ожидая, пока я выйду. Это не всегда один и тот же парень, но никто из них никогда не разговаривает со мной. Интересно, было ли им приказано этого не делать, или они просто не хотят? В любом случае эта молчаливая поездка, кажется, усугубляет мое одиночество, лишь подчеркивая его. Одинокая девушка, которую избегают даже незнакомые люди.
Вылезая из машины, я захлопываю дверцу и направляюсь к своему зданию, а затем притормаживаю. Там, на парковочном месте прямо у дорожки, стоит моя машина, чью тускло-желтую краску невозможно не заметить в оранжевом свете уличных фонарей.
Прислонившись к пассажирской двери, стоит Сейнт. Его голова опущена вниз, скрывая лицо. Черные волосы подходят к его костюму, и он будто сливается с тенями, становясь одним целым с ночной темнотой. Тишина, кажется, цепляется за него, выводя из себя его неподвижность. Он всегда пугал меня, но сегодня будто в нем ощущается нечто другое – некая зловещая аура, которая заставляет меня дрожать.
– Сейнт? – мой голос дрожит, и я тереблю ремешок своей сумочки.
Медленно он отходит от машины и подходит ближе. Он останавливается в нескольких футах от меня, будто чувствуя мой страх и на самом деле уважая его. Он выглядит… по-другому. Под его глазами залегли темные круги, и он не так собран, как обычно.
– Ты… в порядке?
Его глаза встречаются с моими, и он выглядит… уязвимым. Я никогда не думала, что увижу Сейнта Кингсли таким уязвимым.
– Твою машину починили, – он протягивает мне ключ, и я делаю шаг вперед, забирая тот из его руки. Он починил мою машину. Я боюсь его, но когда смотрю в его глаза, мне почти жаль его. Он окружен людьми, но у него никого нет. Как и у меня.
– Спасибо, – шепчу я, будто повышая голос, смогу проникнуть сквозь безмолвный пузырь, который, кажется, окружил нас. – Ты не должен был этого делать.
Его губы изгибаются в улыбке, хотя глаза остаются… измученными.
– Нет. Если это касается тебя, то я ловлю себя на том, что делаю много такого, чего обычно не стал бы делать.
Я хмурюсь. Должно быть, он говорит об Отто. И помощи мне.
– Я ценю, что ты пытаешься найти моего брата, и… за то, что рассказал мне об Эше, – я качаю головой. – Никому не стоит доверять в этом мире.
Внезапно он оказывается прямо передо мной, так близко, что я чувствую, как его дыхание шевелит пряди моих волос.
– Доверься мне, Иден.
Я медленно поднимаю на него глаза и погружаюсь в пустоту его боли и мучений. И на мгновение, всего на мгновение, я забываю о своей собственной боли и о своих мучениях.
– Я не понимаю тебя, Сейнт. – Что вообще может причинить боль такому человеку, как он?
Подняв руку, он проводит пальцами по моей челюсти. Мне не должно было понравиться это прикосновение. И оно, конечно же, не должно заставлять меня чувствовать себя в безопасности, но есть что-то в том, как он смотрит на меня, будто готов убить ради меня…
Наклонившись, он прижимается губами к моему лбу, и я прислушиваюсь к мягкому вдоху его дыхания. Я не знаю, что происходит. Клянусь, я слышу, как он произносит слова: "Ты мне нужна", но, нет, я все же ослышалась.
Он отступает назад при звуке автомобильного двигателя где-то позади нас.
– Увидимся завтра, ангел. – Черный "Рейндж Ровер" останавливается рядом с нами, и он подходит к задней двери. – Иди. Я подожду.
Я поворачиваюсь и начинаю идти, чувствуя на себе его взгляд всю дорогу до входа в мое здание. Я вхожу в свою квартиру и подбегаю к окну гостиной, наблюдая, как "Рейндж Ровер" выезжает с парковки. Я разжимаю пальцы, бросая взгляд на ключи, лежащие у меня на ладони. Нахмурившись, зажимаю дополнительное кольцо для ключей между большим и указательным пальцами. Крыло, изящное перо, выгравированное серебром. Как странно.
Потом мне приходит в голову мысль… может быть, он просто жалеет меня. Возможно, он что-то знает об Отто, что-то достаточно плохое, и именно поэтому он вдруг стал так добр ко мне. Тошнота оседает в моем желудке, и я крепко сжимаю кольцо с ключами, пока острый конец не впивается мне в ладонь. Нет, он бы мне сказал. Он бы так и сделал.
Я заставляю себя выронить ключи, и они со звоном падают на деревянный стол. Взяв пульт, я включаю телевизор, нуждаясь в фоновом шуме, чтобы заглушить свои мысли.
Два тела были выброшены на берег, на южном берегу реки Темзы, очень близко к O2 Арене. Мой взгляд мгновенно приковывается к телевизору, и я прибавляю звук. Было подтверждено, что это Билли и Брэд Бромли, два брата, которых долгое время подозревали в руководстве бандой Южного Лондона, известной, как «Братья Бромли». Это произошло после убийства нескольких членов другой банды в китайском ресторане в Хаммерсмите ранее в этом месяце. Полиция отказывается от комментариев на данном этапе и заявляет, что расследование продолжается.
Братья Бромли…что это значит? Были ли они свергнуты картелем? Неужели сейчас убивают всех членов банды?
Факты прямо передо мной, и, честно говоря, по прошествии почти четырех недель я не уверена, насколько возможно, что мой брат выжил. Я быстро теряю надежду, и отчаяние подступает все ближе, угрожая уничтожить меня.
Я не знаю сколько еще смогу продолжать в таком темпе.
Глава 23
Сейнт
Я преклоняю колени перед пресвятой Девой, поднимая девятихвостку высоко над головой. Кожаные кисточки выгибаются дугой, прежде чем соприкоснуться с моей кожей. Стекло вонзается в меня, и боль отзывается в каждом нервном окончании. Приятное ощущение крови, стекающей по спине, заставляет меня улыбнуться. Я повторяю это действие снова и снова, пока от простого поднятия руки над головой не натягивается поврежденная кожа. Бросив инструмент, я наклоняюсь вперед, упираясь руками в коврик и пытаясь отдышаться. Вот до чего я доведен. Пустые наказания Пресвятой Деве за то, что она бросила меня. Я чувствую это. Ее материнский взгляд больше не падает на меня, а смотрит прямо сквозь меня. Моей крови недостаточно.
Бог покинул меня, и никакие поиски души не смогут исправить то зло, которое я совершил. Мой грех – мой собственный, но я не могу чувствовать за него настоящей вины. Возможно, по самой своей природе я неспособен на такие вещи. Этот простой факт обрекает меня на адское пламя. Это отдаляет меня от Него, и это причиняет мне такую боль, которую я не могу выразить словами. Он был моим постоянным спутником, моей путеводной звездой. Без него я… потерян. Возможно, Джудас был прав, и мне всегда было суждено быть именно здесь. Единственный раз, когда я чувствую Его, – это когда я рядом с ней: с Иден.
Она как сосуд для Святого Духа. Чистота изливается из нее, как дождь из черной тучи. Я могу спасти тебя. Она – мое отпущение грехов, мое спасение, и из-за этого она стала моей навязчивой идеей.
Поднявшись на ноги, я вешаю хлыст обратно на стену и натягиваю через голову черную футболку. Материал мгновенно прилипает к крови, но её не видно из-за цвета ткани.
Я открываю дверь и выхожу в коридор. Из кухни доносится стук кастрюль и сковородок, и я иду на звук. Прислонившись к дверному косяку, я наблюдаю, как Отто носится по кухне, наводя беспорядок на моих нетронутых поверхностях. Он замирает, когда видит меня.
– О, привет, Сейнт. Я пеку блинчики. Хочешь? – Он проводит пальцами по щеке, оставляя красный след на своей и без того бледной коже.
– Нет. Спасибо.
– О, хорошо. – Он кажется разочарованным, и я заметил это в младшем брате Иден… он жаждет одобрения. Ему нравится совершать добрые дела и получать за это похвалу. Как собаке.
– Какое любимое блюдо Иден? – спрашиваю я.
– Э-э, наверное, лазанья. Конечно. Все просто, по-домашнему.
– Какая музыка ей нравится?
– Хм. – Отто смотрит в потолок так же, как он всегда делает, когда думает. – Она любит Королевскую кровь.
– Рок?
– Э, вроде того.
Теперь это стало для нас нормой. Каждый день я задаю ему вопросы об Иден, и он отвечает на них. Сначала он отнесся к этому с подозрением, но больше не колеблется. Мои вопросы всегда касаются несущественных, случайных фактов, из которых складывается жизнь человека: первое домашнее животное, имя матери, увлечения в детстве, мечты.
Отто нарисовал портрет своей сестры, который только подтверждает то, что я уже знал… у нее чистая душа. Она ухаживала за матерью, страдавшей от рака, в возрасте шестнадцати лет, потеряла ее в семнадцать, когда суд присудил ей опекунство над тринадцатилетним братом. Она легко могла окунуться в преступную жизнь, живя там, где они жили. Вместо этого она выучилась и получила стипендию. Она больше училась и работала на двух работах, чтобы сохранить крышу над головой. Она ездит на этой развалюхе, потому что она принадлежала ее матери, хотя ремонт обходится ей дороже, чем покупка новой машины. Она не продаст ее. Эту девушку можно назвать святой, она ангел.
Чем больше я узнаю о ней, тем больше меня тянет к ней, как будто ее доброта может каким-то образом стереть зло, которым я заражен. Я изгнан, но она – мой путь обратно, я знаю. Вопрос в том, как. Я наблюдаю, как мальчик взбивает яйца с мукой в миске, одаривая меня при этом неловкой, застенчивой улыбкой. Его вьющиеся светлые волосы торчат во все стороны, а щеки пылают юношеским румянцем. Он такой невинный, сторонний наблюдатель во всем этом. Мне нужно вернуть его ей. Это сделает ее счастливой… облегчит ее страдания. Она заслуживает этого – воссоединиться с братом, которого вырастила. Она заслуживает всего хорошего, потому что она хорошая.
Всплывает воспоминание о моем сне, о ней, с глазами, похожими на райский сад, с широко распростертыми крыльями, когда она берет мальчика за руку и уводит его прочь. Она оставила меня там гореть. Если я отдам его ей, она оставит меня в наказание гореть в аду. Нет, я убивал ради нее. Мы связаны кровью, вплетены самой судьбой. Она не может оставить меня. Она моя. Мой ангел. Нет ничего, чего бы я не сделал для нее. Я бы заботился о ней так, как никто другой никогда не заботился. Что означает, что он не может уйти. Если я не могу вернуть его сестре, тогда что мне делать? Этот вопрос сейчас мучает и меня.
Отступая назад, я потираю виски. Мне нужно подумать. Принять решение.
* * * * *
Вечер пятницы. В клубе много народу, и я, в свою очередь, остаюсь в гостиной, хотя и не отрываю взгляда от Иден. Служба безопасности лично подключила все камеры видеонаблюдения клуба к приложению на моем телефоне. Теперь я могу видеть клуб из любого места.
Иден сегодня выглядит особенно несчастной. Я наблюдаю, как она разливает напитки и смешивает коктейли. Фальшивых улыбок, которые ей когда-то удавалось изобразить на лице, теперь нет. Отсутствие Отто сказывается на ней. На ней то же самое черное платье до колен, в котором я видел ее, когда она только начинала, только оно больше не облегает ее изгибы. Материал свисает, обтягивая ее худеющую фигуру. Даже отсюда, под слоем макияжа, я вижу тени у нее под глазами, то, как выступают ее скулы, словно пытаясь вырваться из-под кожи. Мой ангел падает. Она теряет веру. А что такое ангел без веры? Нет, ей так нельзя.
Встав, я направляюсь в клуб на первом этаже. Иден уже ставит поднос с напитками на столик. Грязным политикам. Джейсу удалось шантажировать их в пользу нашего дела в прошлом году. Иден наклоняется, ставя один из бокалов на стол, и в этот момент один из мужчин постарше кладет руку ей на заднюю сторону бедра, его пальцы чуть проникают под ткань платья. Она замирает, а затем отходит, игнорируя это движение. А вот я нет. Этот образ прочно запечатлелся в моем сознании.
Всего через пару тяжелых ударов сердца я оказываюсь возле столика. Иден первой замечает мое присутствие и опускает взгляд в пол, как будто ей неловко. Я хватаю мужчину за волосы и запрокидываю его голову назад. Потрясенный крик срывается с его губ, и все его продажные друзья замирают.
– Ты положил руки на мое.
– Нет, – хнычет он. Жалкий.
– Не оскорбляй меня своей ложью! – Он запинается на своих словах, но ничего внятного не выходит. Я отпускаю его, толкая вперед, но прежде чем успеваю остановиться, моя рука ударяет его по затылку, используя его и без того вращательный импульс, чтобы впечатать его лицом в стол. Я слышу треск, и повсюду разбрызгивается кровь, как будто разбивают яйцо.
Все его друзья вскакивают на ноги и отпрыгивают в сторону, пытаясь не испачкать свои дорогие костюмы.
– Убирайся отсюда – Я отступаю, разглаживая рукой перед своего пиджака. Я бросаю взгляд на Иден, которая теперь уперлась в стену, прижав поднос к груди, как щит. Мужчина отползает от меня, держась за сломанный нос. Однако никто из них не осмеливается ничего сказать. Они в костюмах. Коррумпированы, но не так, как я. Я вижу ужас в их глазах, когда они боятся за свои жалкие жизни. Хорошо. Они должны испытывать хоть какое-то уважение.
Когда они скрываются из виду, я поворачиваюсь к Иден. Ее глаза широко раскрыты, зубы прикусывают полную нижнюю губу.
– Пойдем. – Я протягиваю ей руку, и она мгновение смотрит на нее, прежде чем медленно провести своими пальцами по моим. Ее прикосновение мгновенно успокаивает бурю гнева в моей голове. Все исчезает, кроме нее. Она – все, что я вижу. Все, что я слышу. Наши взгляды встречаются, и я погружаюсь в нее, как будто погружаюсь в Божий сад. В этот момент все кажется… спокойным. Идеальным. Она опускает взгляд, и внезапно все возвращается на круги своя. Джазовая музыка, негромкий щебет разговоров, звон бокалов и жужжание автомата для льда. Ее пальцы крепче сжимают мои, и я опускаю взгляд на наши вплетенные руки.
– Пойдем, – снова говорю я, ведя ее к лестнице. Ее рука остается в моей, пока мы идем по клубу, и слабый ток передается от нее ко мне.
Я открываю для нее пассажирскую дверь своей машины и сажаю ее внутрь. Когда наши пальцы разъединяются, я скорблю об утрате. То тепло, которое она излучает так легко, покидает меня, и мне холодно. Только когда мы проезжаем несколько миль по дороге, она, наконец, заговаривает.
– Куда мы едем? – спрашивает она.
– Увидишь, ангел.
Остаток пути мы сидим в молчании, хотя оно не ощущается напряженным. Нам не нужны слова, только присутствие друг друга. Две одинокие связанные души.
Я останавливаюсь у церкви и глушу двигатель. Иден выглядывает в окно, свет, льющийся через открытые двери, освещает ее черты. Она, наконец, обращает свой пристальный взгляд на меня. – Ты привез меня в церковь.
– Да.
– Я не религиозна. – Ирония в этом заявлении не ускользнула от меня.
– Ты теряешь веру, ангел.
Она заправляет волосы за ухо.
– Что?
– Ты больше не веришь, что найдешь своего брата. Ты сдаешься.
Она качает головой.
– Нет! Я бы никогда не сдалась. – Ее глаза опускаются на колени, но не раньше, чем я замечаю в них намек на стыд.
– Вера должна подвергаться испытанию. То, как мы реагируем, определяет нас.
Она медленно поднимает взгляд, склонив голову набок.
– Ты веришь в Бога.
– Я католик.
Она долго молчит.
– Ты удивляешь меня, Сейнт. Чем больше я узнаю о тебе, тем больше ты сбиваешь с толку.
– Безнравственный человек все еще может молиться за свою душу. – Я открываю дверцу и вылезаю, наблюдая через крышу машины, как она делает то же самое. Она стоит спиной ко мне, уставившись на церковь так, словно это какая-то иностранная, неизвестная концепция. Обходя машину, я подхожу к ней и переплетаю свои пальцы с ее. Она опускает взгляд на руки, и уголки ее губ приподнимаются в легчайшем намеке на улыбку.
В церкви тихо, вокруг ни души. Снаружи вдалеке раздается автомобильный гудок, но он не проникает в тот пузырь спокойствия, который существует здесь. Присутствие чего-то большего недвусмысленно.
Каблуки Иден цокают по древнему каменному полу, их слабое эхо отражается от сводчатого потолка.
– Я не люблю церкви, – выдыхает Иден.
– Почему? – Как можно не захотеть испытать абсолютное спокойствие, которое приходит от пребывания в церкви?
Она поворачивается ко мне лицом, и когда моргает, по ее щеке скатывается одинокая слезинка.
– Мама умерла четыре года назад. Отец умер, когда мне было одиннадцать. За последние десять лет я была в церкви только на их похоронах. – Такая юная душа пережила столько трудностей.
– Твоя мать была религиозной?
Она отвечает не сразу.
– Она верила в Бога, но не в правила какой-либо религии. Это было скорее духовное занятие. Она верила в то, что нужно быть доброй к людям и делать мир лучше. – На губах Иден появляется мягкая улыбка. – В комнате становилось светлее, когда она входила в нее. У нас было не так много денег, но она отдала бы свой последний пенни кому-нибудь другому, кто в этом нуждался. Мама была доброй и порядочной, и она умерла. – Она вытирает слезы, которые теперь текут по ее щекам. – Как я могу поверить во что-то, что могло отнять ее у меня?
Я сажусь на переднюю скамью, и она неуверенно садится рядом со мной.
– Когда-то у меня была сестра, Ниав. Она умерла в возрасте двух недель. На похоронах выступал священник. Он сказал: мы посланы на эту землю, чтобы учиться, стать хорошими людьми и очистить наши души, чтобы мы могли вознестись на небеса и быть с Ниав. У Ниав уже была чистая душа. Вот почему ее рано вызвали домой. – Я помню, как был десятилетним мальчиком и ненавидел свою умершую сестру, потому что мне наверняка пришлось бы жить вечно, чтобы когда-нибудь стать достойным Его милости. Как получилось, что она родилась чистой, а я таким испорченным? Это казалось несправедливым.
– Ты действительно в это веришь? – спрашивает она.
Я надеюсь, что это не так, иначе мне суждено провести вечность, пытаясь искупить свою вину. Теперь я убийца. Сколько времени требуется, чтобы смыть с души подобный грех? Десять лет? Пятьдесят? Сто?
– Иногда вера – это просто дать кому-то то, во что можно верить, – говорю я.
Эти темно-зеленые глаза встречаются с моими.
– Ты думаешь, я должна верить? – Как она может не верить?
– Я думаю, тебе нужно во что-то верить, ангел. Какой вред может принести вера? – Я не могу отдать ей Отто прямо сейчас. Но я также не могу смотреть, как она сдается. Если она падет, то и я тоже, потому что она – мой единственный шанс на искупление. Я чувствую это. Когда она прикасается ко мне, это духовно, свято, трансцендентно.
Ее взгляд останавливается на статуе Пресвятой Девы, и она медленно поднимается на ноги.
– Почему католики молятся Пресвятой Деве?
– Это не молитва ей. Больше похоже на просьбу о помощи и руководстве. – Как у ангела.
– Как у матери, – шепчет она.
– Да.
Она останавливается перед статуей и неуверенно протягивает руку, проводя кончиками пальцев по щеке девы. Воздух колеблется, и я понимаю, что наблюдаю момент, когда ангел возвращается домой. Это библейское и знаменательное событие. Смотри, Господь, я привел к тебе твоего ангела. Я отведу ее обратно в твои любящие объятия.
Она благоговейно склоняет голову вперед и остается в таком положении в течение долгих мгновений, безмолвно беседуя с Богом. Я ревную, зная, что ее услышат, в то время как меня встречает только тишина.
Наконец, она поднимает голову и смотрит на меня через плечо.
– Спасибо. За то, что привел меня сюда.
Встав, я выхожу с ней из церкви. Как только мы переступаем порог, внешний мир врывается обратно. Реальность обрушивается на нас, и эта печаль снова появляется в ее глазах.
– Ты думаешь, мой брат мертв? – спрашивает она. Я знаю, что это не так.
– Нет.
– Я видела новости. Я знаю, что Билл Бромли и его брат мертвы. Их убил Картель? Они уничтожили всю банду?
Я вздыхаю.
– Братья Бромли облажались со многими людьми. Их мог убрать кто угодно. – Она опускает голову, издавая тихое шмыганье носом. Придвигаясь ближе, я нежно беру ее за подбородок, заставляя посмотреть на меня. – Все еще есть надежда, – произношу я эти слова, и они правдивы, но эта надежда тает, потому что возвращение Отто – это моя гибель. Теперь, когда я проклял себя, у меня заканчиваются варианты.
Она снова шмыгает носом, пытаясь натянуто улыбнуться.
– Тогда я буду надеяться. По крайней мере, еще один день.
Наверное, жестоко смотреть, как она страдает, но она сама сделала это со мной. Я убил ради нее. Я отдал себя дьяволу ради гнева ангела.
Теперь ангел должен спасти мою душу.
Глава
24
Иден
Я брожу по идеально подстриженному кладбищу, проходя мимо надгробий; за некоторыми хорошо ухаживают, в то время как другие брошены гнить, как и люди под ними.
Я замечаю большой дуб и направляюсь к нему. Ветер колышет листья, а в воздухе разносится аромат скошенной травы и земли. Птицы щебечут на высоких ветвях, заглушая отдаленный гул городского движения.
Прямо под самыми дальними ветвями гигантского дерева есть крошечная табличка, зарытая в траву. Травинки почти полностью прикрыли ее, мать-природа пытается отвоевать свои земли. Опустившись на колени, я вырываю разросшуюся траву, которая покушается на имя моей матери. Мы не могли позволить себе шикарное надгробие. Перед смертью она велела нам положить ее в картонную коробку. Я улыбаюсь при этом воспоминании, несмотря на слезы, наворачивающиеся на глаза.
Я ненавидела то, как легкомысленно она обсуждала свои похороны. Я так злилась на нее, потому что мне казалось, что она перестала бороться, как будто она смирилась с этим. Я злилась, что она так легко приняла свою смерть, в то время как я так и не смогла. К концу, однако, она смирилась, просто была убита горем и боялась оставить Отто и меня. Это то, что я сейчас делаю со своим братом? Могу ли я просто не принимать факты, стоящие передо мной?
Я провожу пальцами по выгравированному на ней имени: Дейзи Джейн Харрис. Ниже цитата, хотя я понятия не имею, кто ее написал.
«Не плачь, потому что все кончено. Улыбнись, потому что это было».
Я едва сдерживаю слезы. Она говорила нам это постоянно. Боже, я скучаю по ней. Я скучаю по ее доброте, по ее силе и по тому, как все было хорошо в ее объятиях. И теперь я одна. Отверженная, покинутая остальным миром. Я была в порядке. Я выживала… потому что должна была. Ради Отто. Но сейчас, сегодня, все кажется слишком тяжелым. Сейнт сказал, что я должна верить, но если бы Бог существовал, он наверняка сжалился бы надо мной. Сколько должен принять один человек, прежде чем он сломается?
Если ты слышишь меня, мама, если есть что-то за пределами этой дерьмовой жизни, пожалуйста, верни Отто домой. И… если он мертв… если он мертв, пожалуйста, присмотри за ним ради меня.
Проглотив комок в горле, я кладу дешевый букет цветов над мемориальной доской и поднимаюсь на ноги.
Я иду по захудалым улицам, серое небо провожает меня. Когда возвращаюсь в свою квартиру, я нахожу Сейнта Кингсли у своей двери.
– Сейнт.
Не говоря ни слова, он отталкивается от стены и предлагает мне руку.
– Пойдем со мной?
Мгновенно возникает тревога.
– Почему? Что случилось?
– Ничего. – Его брови хмурятся в замешательстве, и он все еще протягивает мне руку. Это странно и не в его характере, но в данный момент я не думаю о последствиях своих действий. Мне больше нечего терять. Я беру его руку, мои пальцы скользят по дорогой шерсти его пальто.
Он ведет меня по моему дерьмовому многоквартирному дому, как будто сопровождает даму на послеобеденный чай. Его движения скованны и неловки, и его ледяной взгляд направлен на каждого, мимо кого мы проходим.
На нас опускается тишина, но в ней нет неловкости или напряжения. Я чувствую себя… в безопасности с ним. Мы идем по уродливым улицам, пока не оказываемся у шикарного кафе. Никто из моего района сюда не заходит, так что здесь почти никого нет. Сейнт придерживает для меня дверь, пропуская внутрь. Теплый воздух касается моих щек, и я мгновенно снимаю куртку. Аромат молотого кофе и сладкой выпечки наполняет помещение, и мой желудок бурчит в ответ, хотя при мысли о том, что я действительно поем, меня мгновенно подташнивает.
– Ты пригласил меня на кофе? – Спрашиваю я, совершенно сбитая с толку.
Его взгляд скользит по моему телу, хотя в этом нет ничего сексуального.
– Я покормлю тебя. Чего ты хочешь?
– Я не голодна.
Он поворачивается к ожидающему баристу.
– Два кофе, черничный маффин и суп.
– С вас восемнадцать пятьдесят три. – Сейнт проводит своей карточкой по автомату и ждет, пока официант поставит на поднос два кофе. – Я принесу вам поесть, – весело говорит она, несмотря на явно холодный нрав Сейнта.
– Спасибо.
Он игнорирует меня, поднимая поднос. Я следую за ним к столику у окна. Кожаные кресла-диваны завалены разноцветными подушками, а между ними стоит кофейный столик в деревенском стиле. Мы садимся, и он берет свою кружку с кофе, его взгляд устремляется в окно, кажется, на целую вечность. Пейзаж за стеклом – это ничто иное, как горизонт уродливых бетонных зданий и подъемных кранов. Даже люди, проходящие мимо окна, кажется, становятся единым целым со всей этой депрессией. Я беру кофе, вдыхая горьковатый аромат, доносящийся мне навстречу. Тем не менее, он смотрит в окно, его лицо искажено чем-то похожим на отвращение. Я никогда по-настоящему просто не смотрела на него. Он всегда был своего рода врагом, человеком, на которого я должна положиться, но который, я знаю, может легко убить меня. Я никогда не замечала квадратную линию его челюсти, разрез скул, острый изгиб носа. Все, что я когда-либо видела, – это эти холодные, нечеловеческие глаза.
