Текст книги "Карты Любви : Священник (ЛП)"
Автор книги: Л. п. Ловелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Он занимает место на передней скамье, и я сажусь рядом с ним. Мы молчим долгое время, и я просто смотрю на статую Богородицы.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я. Он молчит, и я продолжаю смотреть на него. – Я приходила сюда много раз, и ты знаешь мое имя, но я не знаю твоего.
Он смотрит на свои руки, сложенные на коленях.
– Джудас.
– Джудас? – Он священник, и его зовут Джудас1.
Он кивает. Повисает еще одна пауза, прежде чем он делает вздох.
– Почему ты пришла сегодня, Делайла2?
Мы смотрели друг на друга несколько мгновений, и что-то между нами меняется на физическом уровне. Мое сердце ускорило ритм, а внутри все сжалось. Между нами потрескивает воздух, словно Богородица прикрыла глаза, а Господь затаил дыхание.
– Мне нужно было увидеть тебя, – выдыхаю я слова, словно на исповеди.
– Ясно... Я уже собирался домой, – он встает, и разочарование сводит живот. – Я хотел заскочить в суши-бар. Присоединишься? – он протягивает мне руку.
Я склоняю голову, пряча улыбку.
– Да, – мои пальцы скользят в тепло его ладони, и электричество покалывает кожу, покрывая меня мурашками.
Джудас исчезает на несколько минут, а когда возвращается, он одет в черное шерстяное пальто и брюки. Он выглядит... порочно, я и не представляла, что эта роба скрывала то, насколько он привлекательный.
Никто из нас не заводит разговор, пока мы идем по влажному тротуару бок о бок. Когда мы доходим до суши-бара, он открывает передо мной дверь и пропускает внутрь. Мы садимся у движущейся конвейерной ленты, на которой стоят тарелочки, покрытые пластиковыми куполами.
К нам подходит официантка как раз в тот момент, когда он снимает пальто и моему взору предстает черная рубашка на пуговицах, плотно сидящая на крепком мускулистом теле, которое я никак не ожидала увидеть. Белый воротничок отсутствует, и становится интересно, не означает ли это, что он "не на службе". Действительно ли у священников есть выходные? Не они ли твердят, что Бог всегда наблюдает за нами?
– Я буду виски и... – он поднимает бровь, глядя на меня.
– Эм, только воду, пожалуйста. – Она уходит, и я облокачиваюсь локтями на стойку. – Я думала, что священники не пьют.
Он улыбается.
– Ты знала, что католическая церковь раздает вино по воскресеньям?
Я ухмыляюсь.
– Как в "счастливые часы", но без рвоты в три утра?
– Хм. Ведь по этой самой причине ты пришла в церковь.
– Это был не лучший момент моей жизни.
Он смеется, подаваясь вперед и небрежно опираясь локтем о стойку. Его глаза встречаются с моими, и я чувствую, что он видит все мои грязные секреты. Все, что я хотела скрыть и забыть.
– И все же ты вернулась.
– Ну, это потому, что там был милый священник.
– Ты не религиозна.
Мои губы растягиваются в кривую улыбку.
– Да, но он необычайно религиозный тип.
– Да?
– Да, он избавляет меня от грехов всей этой библейской чепухой.
Официантка приносит напитки, и он поднимает свой, взбалтывает его, звеня льдом о стекло.
– Ты уверена, что дело только в этом? – спрашивает он, возобновляя нашу беседу. – Избавляющая ерунда?
Улыбка вспыхивает на его лице, заставая меня врасплох. В самом деле он весьма порочен.
– У него красивый голос. Это очень помогает, пока ты не можешь видеть его во время исповеди, – я пожимаю плечами, склоняясь ближе к нему. – Вероятно, это и к лучшему. Он не из красавчиков.
Он улыбается, глядя в свой бокал, а я делаю глоток воды.
– По моему опыту, большинство католических священников выглядят, как педофилы.
Я смеюсь, прикрывая ладонью рот, поперхнувшись водой, брызнувшей из приоткрытых губ. Я закашливаюсь и вытираюсь салфеткой. Он просто хлопает меня по спине, и, поднимая на него глаза, я вижу, что на его губах играет зловещая улыбка.
Когда я восстанавливаю дыхание, он спрашивает:
– Так почему ты пришла сегодня в церковь? Не похоже, что ты забрела туда в поисках вина.
Я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание.
– Чтобы увидеть тебя, – подняв на него взгляд, вижу, что он смотрит на меня, ожидая продолжения. В его глазах есть что-то, заставляющее бабочек трепыхаться в моей груди.
Его губы изгибаются в улыбке.
– Но ты не хочешь говорить об этом... – Я не хочу говорить о своих проблемах. Я пришла к нему, чтобы забыть о них, потому что он отвлекает меня от хаоса в моей жизни. Его лицо, его голос, эта нервная дрожь, которую я испытываю, находясь рядом с ним – когда я здесь, это единственное, что я чувствую. Обычно мне скверно в компании с людьми. Я не могу похвастаться хорошим отношением к окружающим, и все же я чувствую необъяснимую тягу к этому мужчине. Я знаю, что в безопасности с ним.
– Нет. Я не хочу говорить об этом.
Его указательный палец рассеяно стучит по нижней губе, и он даже не знает, как губительно это действует на меня. Наконец, он опускает руку, словно закончив размышлять над чем-то.
– Тогда зачем приходишь?
– Может быть, мне нужно с кем-то поговорить. Может, я просто хочу... быть там.
– Хорошо, – он выпрямляется, слегка отодвигаясь от меня, и до этого момента я даже не осознавала, что мы так близко склонились друг к другу.
Несколько минут молчания, а затем его взгляд устремляется на меня.
– Ты разобралась со своим "бытием"? – на его губах вспыхивает дерзкая улыбка, и я хлопаю его по руке. – Давай, расскажи мне какую-нибудь заурядную фигню. Кем ты работаешь?
– Я студентка.
– Хорошо. В каком университете?
– Кинг Колледж.
– Что изучаешь?
– Психологию, – я морщу нос, и он смеется.
– Ты не знала, что выбрать, или...
– Я год провела на медицинском, и всегда хотела быть врачом. И я не знаю. Думаю, я просто устала от ожиданий людей. Я хотела позлить папашу. Вместо гордой профессии врача я решила стать стриптизершей, но, как оказалось, долгосрочные профессиональные перспективы мне не светят, – я пожимаю плечами, и он смеется, его смех отдается вибрацией во мне. – На данном этапе я более чем уверена, он думает, что я стриптизерша.
– Все так плохо?
– Да. А ты всегда хотел быть священником?
Он фыркает от смеха.
– Я увлекался этой темой. Моя мать была религиозной. В то время это казалось простым решением.
– Ты не... такой, каким я представляла священнослужителей.
– Нет? И что я делаю не так? – он придвинулся ближе, и наши руки оказались так близко, что я почувствовала жар его кожи.
– Нет. Ты не делаешь ничего неправильного, – вздыхаю я.
Он берет свой напиток и медленно подносит ко рту, его полные губы прижимаются к краю стакана, и адамово яблоко движется, когда он делает глоток. В воздухе повисло молчание, а затем он опускает стакан на стойку.
– Хорошо, – отвечает он мне, но я уже забыла, о чем мы говорили.
И в этой атмосфере проходит наш вечер. Мы говорим о разной ерунде, что составляет жизнь человека, и я впитываю каждую частичку информации о нем. Мы едим суши. Он выпивает еще пару стаканов виски, и этот низкий гул, что кажется, пронизывает воздух, когда я нахожусь рядом с ним, становится все более непрекращающимся с каждой минутой. Мне не должно это нравиться.
Так не должно быть, я просто забываюсь, находясь рядом с ним. Создается ощущение, что я просто провожу время в компании таинственного мужчины. Ничего большего. Жизнь сузилась до этого простого мгновения.
Когда ужин подходит к концу, я кладу на стойку двадцать фунтов, но он отодвигает их обратно ко мне, прежде чем дать официантке кредиткую карту.
– Спасибо, – благодарю я, чувствуя, как жар опаляет мои щеки.
– Наименьшее, что я могу сделать, это накормить голодного студента, – он посылает мне улыбку. – К тому же, ты знаешь, что говорят: у католической церкви полно денег.
– Я также слышала, что все священники коррумпированы.
Его улыбка становится шире.
– Ох, ты даже не представляешь насколько.
Я следую за ним на улицу, и холодный ночной воздух встречается с теплой кожей моих щек, отчего их начинает покалывать.
– Спасибо. Я пришла в церковь, потому что случилось нечто дерьмовое, а... ты сделал мой день лучше. Мне всегда становится лучше с тобой, – бормочу я.
Между нами повисло молчание, его губы раскрываются, словно он хочет что-то сказать, но затем он закрывает их.
– Приходи завтра на мессу.
– Мессу? А разве не нужно быть католиком, чтобы посещать мессы?
– Я бы тебе не предложил, если бы это было так, – подмигивает он. – Спокойной ночи, Делайла.
Его рука скользит по моей талии, а губы касаются моей щеки, задерживаясь слишком долго, прежде чем он отпускает меня и разворачивается, исчезая в ночи. Мое сердце переворачивается в груди, и я закрываю глаза, втягивая холодный воздух, который все еще таит в себе нотки его одеколона. Моя щека горит в том месте, где касались его губы.
Что я делаю?
Глава 9
Джудас
Я стою возле церкви с улыбкой на лице, встречая прихожан, прибывающих на еженедельную мессу. Они улыбаются, опускают деньги в ящик для пожертвований, приносят пирожные и свежеиспеченный хлеб. Мое испытание на выносливость.
Каждая неделя одинаково увлекательна: церковь наполняется прихожанами, искренне верующих в то, что я – их персональный Божий посланник. Я заставляю их думать, будто являюсь хорошим человеком, достойным обожания, которое вижу в их глазах, когда они говорят со мной, и все потому, что, безусловно, я и есть лучший из них. Благочестивый. Лжец.
Они выстраиваются в очередь, обманывая самих себя и притворяясь, что они столь же святы... балаган, который я сам же и устроил.
Я приветствую одного за другим, но, не сдержавшись, кривлюсь, когда вижу Анджелу Доусон. Мои глаза пробегаются по толпе в поисках ее мужа, но его нигде не видно. Она не появлялась здесь несколько недель, с тех пор как мы заключили сделку с Гарольдом. Предполагаю, он предостерег ее, рассказав о коррумпированном священнике, но по факту он не знает многого... Он никогда не интересовался, как я заполучил ту самую информацию. Данные, хранящиеся на его личном компьютере. В его собственном доме. Она широко улыбается мне, и я тяжело вздыхаю, потому что не хочу разбираться с этим. Подобный разговор требует определенного такта, потому что она понятия не имеет, кто я на самом деле, или то, как я использовал ее в своих целях. Если Гарольд узнает, что я отымел его жену, то... мой тщательно выстроенный карточный домик рухнет. Мужчина, потерявший достоинство, – это одно, но если добавить в это уравнение женское презрение... нет, спасибо.
Она направляется в мою сторону, пока не оказывается передо мной. Ее светлые волосы собраны во французский узел, подчеркивая острые скулы. Она, как минимум, на двадцать лет старше меня, но грязные деньги ее мужа были потрачены на то, чтобы сохранить остатки былой молодости.
– Джудас, – она вежливо приветствует меня, протягивая руку, но я не отвечаю на этот жест. Она просто держит свою ладонь протянутой, пока я весьма красноречиво не отступаю от нее.
– Анджела. Я удивлен увидеть тебя здесь.
Она оборачивается, посылая вежливую улыбку рядом стоящей женщине.
– Да, я боялась, что Гарольд узнает. Мне жаль. Хотя я хотела увидеть тебя, – она поджимает губы и выглядит искренне извиняющейся. Боже.
– Ты сделала все правильно, – стараюсь, чтобы на моем лице появилась хотя бы толика сожаления.
Она кивает и продолжает свой путь, заходя в церковь.
Сегодня мне это не нужно.
Как только все расселись, я занимаю свое место за кафедрой. Каждый взгляд устремлен на меня, но мои глаза сканируют помещение в поисках одного единственного человека. Тишина прерывается тяжелым лязгом церковных дверей, и затем маленькая фигура проскальзывает внутрь.
Делайла.
Она одета в желтое платье, облегающее ее стройную талию и скользящее по бедрам. Она выглядит такой невинной, как солнечный свет, но в то же время невероятно греховно. Чертовски греховно. Ее глаза встречаются с моими – темно серые ирисы, обрамленные густыми ресницами. Она нервно пропускает пальцы сквозь темные пряди волос, прежде чем тихо скользнуть вдоль задней скамьи. На последнем ряду нет свободных мест, и вместо того, чтобы пройти вглубь церкви, она просто останавливается у стены, и я бы хотел, чтобы она этого не делала, ибо я вижу ее ясно, как днем. Она – единственное, к чему притянут мой взгляд, и я не могу перестать смотреть на мою маленькую грешницу, темного ягненка из стада.
Это время принадлежит мне, в этот момент я должен вложить все свои силы и мастерство, чтобы сыграть человека, за которого меня принимают эти люди. Человека, которым, как считает она, являюсь я. Но проблема в том, что, когда она рядом, мне просто хочется быть собой. Рассказать ей все до последней детали и посмотреть, верны ли мои подозрения, что в глубине души мы с ней равны.
Наконец, оторвавшись от нее, я перекрещиваюсь.
– Господь с вами.
Я читаю молитвы и декламирую некоторые строки из Библии, лежащей передо мной, но мне все равно с трудом удается сфокусироваться на своих словах. Люди кивают и подобострастно взирают на меня, восхищенные Библейским словом, полные решимости следовать ему всю следующую неделю. Я повторяю слова мессы, которую мог бы излагать с закрытыми глазами.
Далее наступает причастие. Отец Даниель стоит в нескольких футах от меня, держа в руках поднос с вином, разлитым в пластиковые стаканчики. Обычно вином занимаюсь я, поскольку даже и думать не могу о том, чтобы класть людям в рот еду, но сегодня все по-другому. Сегодня я хватаю поднос с хлебом, прежде чем он успевает вымолвить и слово.
Я терпеливо жду, пока прихожане по очереди подходят ко мне и опускаются на колени перед алтарем. Я даю им хлеб, стараясь не касаться. В какой-то момент подходит Анджела, но краем глаза я замечаю желтое платье Делайлы всего в паре человек от меня.
Анджела встает на колени. Легкая знающая улыбка касается ее губ.
– Тело Христово, – говорю я, и она раскрывает губы. Я быстро избавляюсь от кусочка хлеба, не желая касаться ее. По выражению ее глаз я вижу, насколько она смущена. Она думает, что я испытываю желание к ней, и мы разделяем некую запретную страсть, которой препятствует только ее муж.
– Аминь, – отвечает она.
Под давлением очереди она поднимается и идет к Отцу Даниелю.
Еще пара безликих людей, и затем Делайла встает передо мной, нервно ерзая. Она ждала до самого конца, оказавшись последней в очереди. Ее губы трогает застенчивая улыбка.
– Я, правда, не знаю, что нужно делать, – шепчет она.
– Встань на колени, – говорю я, и она подчиняется. Я борюсь со стоном, который застревает у меня в горле, и заставляю себя не прокручивать в голове образы Делайлы с моим членом между губами, боготворящих меня, как и следует прилежной ученице. Она фокусирует взгляд на мне, взмахивая этими длинными, темными ресницами, и я уверен, она знает, что делает. Под всем этим невинным фасадом скрывается грешная штучка. Соблазнительница.
Прочистив горло, я произношу:
– Тело Христово.
Затем беру кусочек хлеба, и она смотрит на него, прежде чем снова встретиться со мной взглядом. Она не двигается, раскрывая свои пухлые губы в ожидании. Я кладу хлеб ей на язык, но колеблюсь, прежде чем убрать свои пальцы. Она закрывает рот, и ее губы касаются кончиков моих пальцев в легкой, как перышко, ласке, а затем ее язык скользит по нижней губе, ловя мой большой палец.
Пульс зашкаливает, и шипящее дыхание срывается с моих губ. Мгновение, в течении которого никто из нас не реагирует. Словно мы забываем, кем должны быть на самом деле. Мне следует вести себя так, словно это было ошибкой, которая определенно не заставила меня испытать желание трахнуть ее на жестком холодном полу церкви. Но все было именно так. Каждая постыдная частичка мгновения, которое мы разделили.
Ее глаза изменили цвет: со спокойного осеннего серого неба на грозовую бурю с дождями и раскатистым громом. Воздух наполнился электричеством, создавая предчувствие, словно от одной единственной искры может вспыхнуть взрыв. Мой бедный маленький изголодавшийся ягненок, и все же она не знает, с кем или с чем имеет дело.
– Теперь скажи «Аминь», – шепчу я.
– Аминь, – повторяет она, прежде чем подняться на ноги. Как только она разрывает зрительный контакт, мое тело слабеет, и она уносит это электрическое напряжение с собой, позволяя мне снова мыслить ясно. Она – не единственная, кого это коснулось и вызвало беспокойство. В этот момент я осознаю, что остальная часть прихожан чинно сидит на своих местах, наблюдая за мной, в ожидании, когда я закончу службу. Дерьмо.
После мессы я встречаю свою паству снаружи, но нигде не вижу Делайлу. Она, должно быть, уже ушла. Я иду в офис, чтобы сменить белое воскресное одеяние. Всего секунду назад я был один, но как только я снимаю материю через голову, перед глазами появляется Анджела. Я бросаю на нее взгляд, прежде чем повернуться к ней спиной и повесить одежду.
– Чего ты хочешь, Анджела?
– Увидеть тебя. – Я опускаюсь на стул, и она подходит ближе, слегка оттягивая свою блузку, чтобы продемонстрировать декольте. Женщина, благочестиво стоящая в церкви и умело играющая на публике степфордскую жену, испарилась. – Я знаю, что ты злишься на меня, но это было рискованно. Гарольд был... вел себя… отстраненно. Я подумала, что он все знает.
– Тебе не следовало приходить сюда.
Она опускает голову, а ее плечи напрягаются.
– Я думала, ты обрадуешься, увидев меня.
Мой мозг пытается отыскать подходящие слова, но ничего кроме "отвали" не приходит на ум. Последнее, что мне нужно, это разозлить ее или еще хуже – подтолкнуть ее все рассказать Гарольду. Он мне еще нужен.
Опустив голову, я делаю вздох.
– Анджела, – потираю челюсть. – Пожалуйста, уходи.
– Почему? – огрызается она.
– Потому что так будет лучше. Ты замужем. Вам просто нужно добиться прощения и жить в чистоте.
Я смотрю на нее спокойным взглядом, и ее губы напряженно поджимаются.
– Ты далек от чистоты, Джудас.
– Я знаю, и это мой позор. Я нарушил свои клятвы и предал Господа. Я был искушен, как Адам яблоком, – я позволяю своим глазам пройтись по ее телу. – Я не могу допустить, чтобы это повторилось. Так что, пожалуйста, не дай мне сойти с моего пути. Я больше не поддамся искушению и не причиню тебе боли.
Я вижу, как она колеблется.
– Мне... Мне жаль.
Я киваю.
– Прости меня. Я должен быть сильным. Это было неправильно с моей стороны.
Она купилась на уловку, потому что я знаю, как женщины, подобные Анджеле, устроены. Знаю, что она гордится тем, что ей удалось соблазнить божьего человека. Хорошо. Пусть так думает и дальше и остается с нетронутым эго и закрытым ртом.
Она делает неуверенный шаг, а затем останавливается. Наконец, она разворачивается на каблуках и на секунду задерживается в дверях.
– Прощай, Джудас.
– Прощай, Анджела.
Слава Богу. Единственное, что спасает, – моя мать не пришла на мессу.
Когда выхожу в главную часть церкви, я вижу Делайлу, сидящую на скамье в первом ряду, с Библией в руках и хмурым лицом, пока она вчитывается в страницы. Она здесь.
– Все так плохо?
Она поднимает голову, и на ее щеках появляется румянец.
– Я просто...
– Зачиталась?
– Вроде того, – она поднимается и разглаживает ярко желтую ткань на бедрах. – Прогуляешься со мной? – спрашивает она с надеждой в глазах.
Я почти улыбаюсь. Так-так, сладкая Делайла. Кто-то переходит границы. Но я не хочу гулять с ней или обедать, или играть в хорошего священника. Я хочу заполучить тайну ее греха, и чем больше я заставляю ее улыбаться, тем сильнее отдаляю ее от этого шага.
– Я должен работать. Извини. – Улыбка сходит с ее лица.
Ее голова склоняется набок, серые штормовые глаза смотрят на меня так, что это причиняет мне боль. Интересно, она в курсе обо всех темных закоулках, что таятся внутри них?
– Сегодня воскресенье. Разве это не день для отдыха? – она меня подловила. – Ну, давай же, соглашайся. Я даже куплю тебе мороженое в парке.
Мой взор устремляется на ее губы, и теперь я могу думать только о том, как она облизывает мороженое. Дерьмо.
– Хорошо, – сдаюсь я. Не то что бы я раньше в это верил, но я точно попаду в ад. И вот я снова играю в хорошего проповедника, который хочет помочь этой девушке, хотя на самом деле хочу вскрыть тьму, таящуюся в ней. Я хочу увидеть ее на коленях передо мной. Я хочу трахнуть ее и погубить. И она даже не подозревает об этом, словно ягненок стоит перед львом и умоляет съесть его. Да и как она догадается, если лев скрывается под личиной доброго пастыря?
Она направляется к дверям церкви, и я следую за ней. Как только я выхожу наружу, яркое солнце начинает играть на моей коже, грея и соблазняя. На секунду я закрываю глаза, и сквозь закрытые веки вижу играющие солнечные пятна. До меня доносится аромат свежескошенной травы и костра, принесенного ветром, и я вдыхаю его полной грудью. Гул лондонского трафика смешивается со звуками пения птиц и играющих детей.
Я спускаюсь по ступеням, и она ведет меня по дорожке вдоль церкви, через кладбище, и выходит в маленькие боковые ворота, ведущие в парк. Клумбы усеяны пестрыми цветами, крошечные ромашки пробиваются среди срезанной травы. Делайла наклоняется и срывает одну из них, крутя ее в пальцах.
– Мне понравилась твоя служба, – говорит она.
– Правда? – я, если честно, с трудом могу вспомнить, о чем там шла речь. Искушение? Испытание Господа? Если бы я не знал ничего лучше, я бы сказал, что он сейчас проверяет меня.
– Это было... познавательно.
– Нет, это не так. Тебе было скучно большую часть времени.
На ее лице проскальзывает веселье.
– Я ходила в англиканскую церковь. Моя бабушка затащила меня туда, когда я была ребенком. Честно говоря, я не помню, чтобы их служба была такой долгой.
Я смеюсь.
– Католики любят сочинять песни обо всем подряд и танцевать. Тебе стоит увидеть католические похороны. Та еще срань.
Мы идем через парк к маленькому фургончику с мороженым, стоящему под ветвями ивы. Неподалеку пролегает небольшой ручей, и пара детей сидит с удочками. у него.
Сев на траву, я жду, пока Делайла покупает пару рожков мороженого и возвращается, протягивая мне один из них. Она устраивается рядом со мной, поджав под себя ноги, а подол ее платья разметался по траве.
Вот так мы и сидим, едим мороженое и наблюдаем, как мир живет полной жизнью вокруг нас. Люди выгуливают собак, дети играют, парочки прогуливаются, держась за руки. Все так... обыденно. И мне становится интересно, неужели обычные люди таким образом проводят свое время?
Я бросаю на нее взгляд как раз в тот момент, когда она ловит кончиком пальца каплю тающего мороженого. Она подносит его ко рту, и мой член оживает. Я делаю глубокий вздох, желая отвести взгляд от ее рта.
Я больше, чем уверен, она могла бы соблазнить настоящего святошу, а я совсем не святой.
Глава 10
Делайла
Солнце словно впитывается в его кожу, придавая ей золотистый оттенок. Его взгляд опущен к мороженому в руке, и его густые ресницы отбрасывают тень на скулы. Мое сердце ускоряется, когда я заставляю себя не смотреть на него. Он такой красивый. Я часто думаю о том, что Джудас больше похож на произведение искусства, чем на реальность, словно ожившая статуя Микеланджело. Переодетый в ангела, чтобы заманивать глупых девиц, вроде меня, ввергая их в искушение. Никогда еще он не был так близок к этому образу, чем стоя за кафедрой и проповедуя Слово Божье своей пастве. Я бы могла услышать упавшую булавку в стоящей благоговейной тишине, насколько они были увлечены речью, льющейся из его прекрасных губ. Ловлю себя на том, что мне хочется узнать его, чтобы он поделился со мной мгновениями своей жизни. В нем есть нечто таинственное, заставляющее меня поверить в присутствие чего-то большего, за пределами его воротничка священнослужителя.
Большая капля мороженого тает и скатывается по краю рожка. Я ловлю ее пальцем и кладу в рот, всасывая сладкое блаженство. Перевожу взгляд на Джудаса и замираю с пальцем во рту. Все меняется в одно мгновение. Его глаза темнеют и фиксируются на моих губах, словно у хищника, поймавшего взглядом раненную добычу. Мою грудь сдавливает, а дыхание перехватывает, когда между нами вспыхивает что-то запретное, нашептывая мне грязные обещания. Мы смотрим друг на друга долгое мгновение, прежде чем я медленно вытаскиваю палец изо рта.
– Джудас? – спрашиваю я, потому что не понимаю, что происходит. Он быстро отворачивается, его ноздри раздуваются, когда он стискивает челюсть.
– Тебе следует держаться от меня подальше, Делайла.
Я хмурюсь, неожиданный болезненный удар простреливает мои ребра.
– Что? – шепчу я.
– Я скажу это только один раз, так что выслушай меня: я не тот человек, который спасет тебя от твоих грехов.
Я напрягаюсь.
– Ты ошибаешься. Ты спасаешь меня прямо сейчас.
Наши взгляды встречаются, и внезапно в мире становится недостаточно воздуха, чтобы заполнить мои легкие. Он приближается ко мне, и я склоняюсь навстречу ему, ища его, как маяк. Он, как костер в самые холодные дни, и я хочу, чтобы он растопил меня. Мы все ближе и ближе. Я чувствую жар его дыхания на своем лице и аромат цитрусового одеколона с нотками ладана.
– Проклятье, Делайла, – выдавливает он сквозь зубы. Его кулаки сжимаются, а мышцы на шее напрягаются.
Мое сердце бешено колотится, и дыхание учащается. Все внутри меня замирает в предвкушении, я так хочу почувствовать его губы на своих. Я испытываю острое желание, чтобы он дал мне ощущение уверенности, что на самом деле я не настолько ужасный человек, потому что Джудас не будет целовать человека, полного грехов, не так ли?
Он не двигается.
Или, может быть, я все неправильно поняла. Возможно, он считает меня ужасной женщиной. И на самом деле он не хотел идти на прогулку со мной, но он слишком хороший человек. Добрый. Священник. Он принял обет. Как пощечина, холодная реальность заставляет меня отойти от края пропасти. Выпрямившись, я отодвигаюсь и прочищаю горло.
– Я… эм-м.. Мне нужно идти, – встав, я бросаю остатки мороженого в металлическую урну, прежде чем посмотреть на него. – Но спасибо. За то что прогулялся со мной.
Он смотри на меня, прищурив глаза, коротко кивнув, перед тем как я разворачиваюсь и ухожу. О чем я только думала?
Я захожу домой и напрягаюсь, как только слышу голос Нейта. Что он здесь делает? Как только я оказываюсь на кухне, Саммер обрывает свое мерзкое хихиканье и смотрит на меня так, словно ее только что поймали за тем, чего она не должна была делать. Ее ладонь лежит поверх его пальцев, но он не прилагает никаких усилий, чтобы прикоснуться к ней. Она убирает руку и отступает, и я закатываю глаза.
– Лайла, – произносит мое имя Нейт.
– Нейт.
Его глаза медленно проходятся по моему телу, как и всегда: высокомерно, лениво и похотливо. Это был тот самый взгляд, который заставил меня лечь в его постель и не думать о каких-либо последствиях. Но сейчас я просто испытываю дискомфорт от его внимания.
– Хорошо выглядишь, – говорит он, скользнув зубами по нижней губе.
Я киваю головой в сторону входной двери и покидаю комнату. Я жду, пока он последует за мной и закроет дверь. Он подходит ближе, и меня обволакивает запах его кожаной куртки с нотками дыма, но только сейчас это меня не успокаивает. Я хочу ощущать аромат цитруса и ладана. Я страстно желаю чего-то чистого и незапятнанного.
– Где ты была, Лайла?
– Я...
– Ты не отвечаешь на мои звонки. Я был терпелив, не хотел давить на тебя, – он отступает, и мы встречаемся взглядами. Я вижу гнев в глубине его глаз. – Ты же знаешь, я не давлю на тебя, детка.
Уперевшись ладонью в его грудь, я пытаюсь оттолкнуть его, чтобы между нами было больше пространства. С ним было что-то не так, и в моей голове вспыхнули тревожные звоночки, чтобы я была на чеку.
– Я говорила тебе. Мне нужно время.
– Время для чего?
– Время для чертовой скорби! Время, чтобы... смириться с этим, – шиплю я.
Его челюсть сжимается, и я вижу, как мышцы перекатываются и пульсируют под кожей.
– Ты никому не можешь рассказать об этом.
– Я знаю.
– Саммер сказала, ты ходишь в церковь.
– Саммер следует заниматься своими делами, – огрызаюсь я. – Как и тебе.
Он проводит рукой по волосам. Тусклый свет, проникая через окно, окрашивает его теплым свечением. Все в Нейте кричит о том, что он плохой парень, и впервые в жизни я не хочу этого.
– Поговори со мной, Лайла, – тихо говорит он. Когда он смотрит мне в глаза, на удивление выглядит серьезным. – Ты можешь поговорить со мной.
– Нет, не могу, Нейт, потому что тебе все равно. – Он молчит, и с моих губ срывается грустный смешок. – Я должна жить в этом доме каждый день, – указываю пальцем на дверь. – С людьми, которые любили ее. Она была, вероятно, лучшим другом, который когда-либо появлялся в моей жизни.
– У тебя нет друзей, Лайла.
Без раздумий я замахиваюсь и отвешиваю ему пощечину.
– Пошел ты, Нейт. – Его голова дергается в сторону.
Наступает тишина, и я медленно отступаю назад, так как не знаю, чего ожидать он него. Он поднимает лицо к потолку и закрывает глаза, сжимая и разжимая кулаки.
– Ты расстроена, так что я спущу тебе это с рук, – цедит он сквозь зубы
Я обхватываю себя руками.
– Ты вел себя как мудак, – бормочу я.
– Хорошо, извини. Я понял. Тебе плохо.
– Нет, мне не "плохо". Я чувствую, как моя жизнь покатилась по наклонной, а где был ты? – Боже, я ненавижу его. Он напоминает мне обо всем, что случилось, но в то же время он – мое единственное утешение, потому что он все знает. Только когда Нейт рядом, я не чувствую себя наедине с этим чудовищным секретом.
Он обхватывает мое лицо ладонями, и это прикосновение ощущается грубым. Чувство омерзения тяжестью оседает в животе.
– Я пытался, Лайла. Не вини меня, потому что ты сама оттолкнула меня. Я беспокоюсь о тебе, понимаешь? Я люблю тебя.
Мне потребовалась мгновение, чтобы осмыслить его слова, а затем я хмурюсь и медленно поднимаю на него взгляд.
– Ты... сейчас, Нейт? Ты говоришь это мне только сейчас? – я толкаю его в грудь и чувствую, как меня переполняет ярость.
На его губах появляется самодовольная улыбка, и я хочу врезать ему.
– Я чувствую, как ты ускользаешь, детка. Но ты моя. Ты должна знать это.
Безумие. Это безумие. Я не могу сделать этого. Я закрываю глаза и считаю до десяти, но уловка не срабатывает. Слезы скатываются по щекам, а в груди становится настолько болезненно тесно, что я просто жду, когда она раскроется и из меня выплеснется вся это накопившаяся грязь. Моя жизнь – это какая-то шутка. Я перестала узнавать себя и образ, к которому я стремилась. Я словно самозванка, движущаяся просто на автопилоте.
– Ты должен уйти.
Пальцы Нейта тянутся к моей щеке.
– Лайла...
– Уходи, Нейт! – Он останавливается и опускает руку, заботливое выражение лица переходит в чистый гнев.
Его челюсть сжимается, а на шее пульсирует жилка. Я делаю осторожный шаг назад, но он просто кивает и уходит. Я делаю глубокий вдох и прижимаюсь спиной к входной двери. Мне это не нужно. Открыв дверь, я поднимаюсь наверх и падаю на кровать. На меня наваливается усталость, как и всегда в такие дни, потому что не могу спать. Мои веки тяжелеют, и я на мгновение их закрываю.
