Текст книги "Карты Любви : Священник (ЛП)"
Автор книги: Л. п. Ловелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
– Так устроен мир, Лайла. Мы не запихивали таблетки в ее горло. Ты даже не знаешь, они ли были причиной. Она могла принять что-то еще.
Я знаю, он пытается успокоить меня, но ему не удается. Мир устроен по принципу эффекта бабочки. Решения и поступки одного человека влияют на другого. Мой выбор повлек последствия.
Нейт ушел рано утром, чтобы заняться своими "делами". Прежде чем уйти, он уничтожил весь алкоголь в доме, тем самым забрав у меня единственный источник поддержки. Я не могу спать, и чем больше я трезвею, тем громче становятся мысли.
Выбравшись из кровати, я прокрадываюсь на кухню, пытаясь найти запрятанную бутылку, которую он не смог обнаружить. Должно быть хоть что-то. У Иззи всегда была заначка... Поднявшись по лестнице, я плетусь по коридору, слыша, как под ногами скрепит паркет, когда я подхожу к ее двери.
Толкнув дверь, я делаю глубокий вдох и включаю свет. Ее родители забрали большую часть ее вещей, но мебель, заправленная кровать, письменный стол... все осталось на своих местах. Клянусь, я чувствую слабый аромат ее духов. Бинго! Я хватаю бутылку текилы с подоконника, хотя на дне осталось всего несколько глотков. Конечно, Нейт не заходил в комнату Изабеллы в поисках выпивки. Никто не заходит сюда. Открыв крышку, я делаю глоток и подхожу к столу, глядя на пробковую доску, которая висит над ним. К ней прикреплены фотографии, и среди них есть одна, которую мы сделали в Таиланде, где познакомились. Мы на вечеринке, а в руках у нас гигантские маргариты со льдом. Если бы мы только знали, к чему приведут наши наивные выходки.
Присев на кровать, я смотрю на фото сквозь слезы, осушая остатки в бутылке. Откидываюсь на простыни и просто лежу. Жду, когда мысли придут в порядок, но этого никогда не произойдет. Я со стоном поднимаюсь на ноги и выхожу из комнаты. Мне нужно больше. Хватаю сумку и пальто, спускаюсь вниз и выхожу на улицу. Моя цель – магазин на углу, в паре кварталов отсюда, но, когда я до туда доберусь, он уже будет закрыт. Черт. Что-нибудь поблизости должно быть открыто. И вот я бесцельно брожу, мои мысли рассредоточены до тех пор, пока я не осознаю, что нахожусь в парке. Полная луна низко повисла в небе, освещая все приглушенным серебристым светом. Повсюду клумбы с ярко желтыми нарциссами, которые, кажется, светятся даже во тьме, словно счастье не может быть поглощено темнотой.
На краю парка выстроена старая каменная стена, а за ней стоят надгробия, разбросанные в тени огромной церкви, такие же забытые, как и давно умершие люди, похороненные под ними. Я проскальзываю через крошечные ворота и двигаюсь меж камней, погруженная в полную тишину, которая, похоже, царит здесь дольше, чем где-либо еще. Словно мир затаил дыхание, отдавая дань уважения этому месту. Я провожу пальцем по одному из надгробных камней, вершина которого покрыта мхом, а лицевая сторона измучена непогодой и временем так, что надпись невозможно разобрать.
Обойдя кладбище, я оказываюсь на другой стороне церкви, на главной дороге. Древние каменные ступени ведут к массивным двойным дверям, и одна из них открыта. Раскрашенная вручную табличка гласит, что это католическая церковь Святой Марии. Я уже чувствую запах ладана, и мерцание свечей изнутри действует на меня, как маяк для потерянной души. На мгновение я задерживаюсь на ступеньках, чувствую себя глупо. А затем вспоминаю, что у католиков есть вино. Не задумываясь, я поднимаюсь по ступенькам и захожу. Внутри тихо и пустынно. Из-за каменных стен и отсутствия отопления воздух прохладный. Но несмотря на это, здесь спокойствие и умиротворение.
Я не уверена, верю ли я во что-то больше чем то, что находится прямо перед нами, но в стенах церкви сосредоточено нечто особенное. Чувство безмятежности практически может заставить неверующего человека поверить, что нечто большее протянуло ему руку, чтобы предложить помощь и избавить от его собственных демонов. И хотя я не нахожу объяснения этому, впервые за эти недели я чувствую себя не одинокой в своих страданиях.
На мгновение я забываю, зачем пришла сюда. Сев на скамью в передней части церкви, я смотрю на статую Девы Марии, на ее распростертые объятия и нежное выражение лица. Возможно, она поймет меня.
Я резко просыпаюсь и стону, чувствуя, как моя шея протестует против резких движений.
– Извини, здесь нельзя спать, – кто-то говорит мне.
– Извините. Я не хотела, – я моргаю и фокусируюсь на фигуре передо мной. Его длинная черная сутана делает его похожим на жнеца Смерти, но когда я поднимаю глаза, то вижу белый воротничок на его шее. Это священник. Когда добираюсь взглядом до его лица, замираю. У него такое лицо, что может заманить даже самых праведных в грех. Он прекрасен. Не красив или горяч, а воистину прекрасен.
– Вы... священник? – спрашиваю я.
Он улыбается, и на его щеках появляются ямочки.
– Воротничок явно указывает на это, – пронзительно синие глаза встречаются с моими, сверкая весельем. – И церковь, – он разводит руками, указывая на наше окружение.
– Ну, конечно, – я склоняю голову.
– Я – Отец Кавана, – он садится рядом со мной, и какое-то время мы просто сидим в тишине. – Я никогда не видел тебя здесь раньше. Что привело тебя сюда? – спрашивает он.
– Я не религиозна.
– Все в порядке.
Я смотрю на него.
– И это все? Просто все в порядке?
На его губах появляется кривая улыбка, и от этого в моей груди зарождается трепет.
– Ты пришла сюда, потому что что-то ищешь. Ты просто не знаешь пока, что именно, – его глаза встречаются с моими, и они настолько серьезны, что я чувствую, что готова доверить ему свою жизнь.
– Я пришла сюда в поисках вина, – ляпнула я.
Он смеется, и этот звук похож на гром, сотрясающий высокие арки каменной церкви.
– Это что-то новенькое.
– Оно у вас есть?
Он продолжает смеяться.
– Ты пахнешь, как вино-водочный завод. Не думаю, что тебе нужно больше.
Я вскакиваю на ноги.
– Ну, тогда благодарю за ваше святое мнение.
– Сядь, – рявкает он, и по какой-то причине я подчиняюсь.
– Как тебя зовут?
– Делайла.
Его пристальный взгляд прикован ко мне, полный обещаний и такой напряженный, что я чувствую, что могу утонуть в нем.
– Тебе нужно во что-нибудь верить, Делайла?
– Думаю, да, – шепчу я.
Глава 5
Джудас
В ней есть что-то трагичное: уязвимость и отчаяние. Волосы цвета красного дерева струятся по плечам, обрамляя ее бледное лицо. Темные круги под глазами цвета грозовых облаков, полны такой грусти, что я почти могу ощущать ее боль. Однако это делает ее еще красивее.
– Не хочешь исповедоваться, Делайла? – спрашиваю я. Я хочу знать, что преследует маленького ягненка, заставив отбиться ее от стада.
Ее полные губы приоткрываются, а затем снова закрываются.
– А я могу это сделать?
– Я здесь. Ты здесь. И исповедальня тоже здесь.
– Все... Все, что я скажу, будет конфиденциально?
– Только между тобой и Богом. Я – всего лишь посредник, – повторяю слова, которые говорил уже сотню раз. Люди таят в себе желание признаться в грехах, чтобы выкупить путь на небеса, но они не хотят, чтобы их грязные секретики были раскрыты. Мне интересно, что же такого расскажет Делайла, чтобы оправдать ее вопрос. Конфиденциальность подразумевает стыд – в лучшем случае, в худшем – нечто незаконное, и это всегда волнует меня.
Я предлагаю ей свою руку, и она скользит холодными пальцами по моей ладони, прежде чем поднимаю ее на ноги. Я указываю ей путь в исповедальню, и она заходит внутрь. Зайдя в свою часть, я сажусь на жесткую деревянную скамью.
– Итак, сначала ты должна перекреститься. Затем сказать: "Простите меня, Отец, ибо я согрешила".
Она повторяет слова:
– Простите меня, Отец, ибо я согрешила.
– Затем ты говоришь, сколько времени прошло с последней исповеди, но поскольку ты не верующая...
– Я никогда не исповедовалась, – подтверждает она. Девственница. Полна не отпущенных грехов, что томятся в ее душе. Религиозен исповедующийся или нет, каждый раз я убеждаюсь, что это как-то влияет на человека. Вина и отпущение грехов могущественны. Человеческая совесть хрупка, и зачастую религия дает ложное чувство силы, когда она подвергается сомнению.
– Теперь можешь начинать, Делайла, – я подаюсь вперед, и небольшое волнение разливается по моим венам. Я хочу знать, что она сделала, и это желание больше, чем обычно. Возможно, причиной этого является глубокая, мучительная печаль, которую я увидел в ее глазах. Или, возможно, дело в ее красоте. Красота таит под собой множество грехов, но стоит чуть ковырнуть поверхность, и они выплескиваются наружу
– Я... – она замолкает и делает глубокий вдох. – Я сделала кое-что ужасное, и я не могу простить себя.
– Мы все совершаем ужасные вещи.
– Но это причиняет боль другим, – говорит она, и ее голос дрожит.
– Ты намеренно сделала им больно?
– Нет!
– Но ты чувствуешь вину?
– Да.
– Тогда Бог простит тебя, если ты действительно раскаиваешься.
Я слышу, как она задерживает дыхание, фыркает, и через перегородку я могу разглядеть фарфоровую бледность ее щек, и слезы, стекающие по ним. Обычно мне нравится анонимность исповеди, не позволяющая видеть лица грешников, но я понимаю, что пристально наблюдаю, как одинокая слеза катится по ее челюсти, а затем вниз по ее горлу. Она симпатичная девушка, но в слезах она просто великолепна.
Я выслушиваю, как люди признаются в изменах женам и в плохом отношении к соседям. Самые обыкновенные люди, имеющие самое обычное поведение, свойственное человеку, ищущие отпущение грехов просто для того, чтобы им открылись жемчужно-белые врата. И я, самозванец, даю им ложное спасение, зная, что они не сожалеют ни о чем из содеянного, разве мир не так устроен? Все мы эгоистичны.
Но эта девушка... эта девушка другая. Измученная.
– Вы верите в Бога? – вздыхает она.
– Конечно.
– Если бы Вы были Им, то простили меня? – Интересно.
– Я не знаю, что ты сделала. Но он бы простил, – образуется молчание. – Ты веришь в то, что достойна искупления?
– Нет. – Грешник, который не ищет прощения, лишь только признания. Редкий драгоценный камень.
– Так что не покидает тебя, Делайла?
Пауза.
– Потеря, – шепчет она.
– Тогда найди свою дорогу домой, – я поднимаюсь. – До свидания, Делайла.
Я покидаю исповедальню, разочарованный тем, что она больше ничего не рассказала мне. Что она не раскрыла свою душу.
Я хочу знать, как глубоко пала эта прекрасная девушка с печальными голубыми глазами.
Глава 6
Делайла
Вернувшись домой, я тихо открываю входную дверь. Запах кофе ударяет в нос, и, оказавшись в кухне, я вижу Тифф, которая опирается о барную стойку, читая газету. На ней тренировочная одежда и я знаю, что она собирается пойти на занятия йоги.
Она поднимает на меня взгляд, хмуря брови.
– Где ты была?
– Эм… Вообще-то, я ходила в церковь.
– Церковь? – Я киваю. – Сейчас 6:30 утра.
– Я знаю.
– И ты никогда не была религиозной.
– Я знаю. Я просто... случайно там оказалась.
– Ну, хорошо.
Я хмурюсь.
– Хорошо?
Маленькая улыбка касается ее губ, но не достигая глаз.
– Ты выглядишь дерьмово, и ты была пьяна в течение последнего месяца, – она пожимает плечами. – Ты нуждаешься в какой-то опоре. – Я жую нижнюю губу, чувствуя себя неудачницей, потому что она права – я дура. – Эй, послушай, если церковь поможет... Миллионы людей обращаются к вере за советом. Они не могут ошибаться все поголовно.
Это забавно, потому что впервые с утра, слыша, что Иззи мертва, я чувствую покой на сердце. Церковь сделала это со мной. Он сделал это со мной, с помощью успокаивающего голоса и своим почтительным присутствием.
– Спасибо, Тифф. Мне следует попробовать поспать.
Я не могу уснуть, но мои мысли немного прояснились, и это маленькое окошко среди вязкого тумана дает мне столько надежды, что я чувствую подступающие слезы. Проблема в том, что мое сознание вновь заволокут непроглядные тучи. Поэтому я гуглю церковь Святой Марии, в Хаммерсмит. Я кликаю на вебсайт и просматриваю расписание.
Несколько часов спустя я заказываю кофе на вынос, без кофеина, и еду в университет. Моя голова гудит, и я не уверена, в чем причина: то ли это выпитая водка, то ли внезапный отказ от алкоголя после нескольких недель беспрерывного злоупотребления. Я с трудом воспринимаю то, что говорит лектор, и чувствую, что начинаю волноваться. Меня преследует ощущение, что нечто ужасное, мрачное и вязкое, засевшее внутри меня, было временно вытеснено, но снова поднимает свою уродливую морду. Я не знаю, что мне делать, но сейчас это кажется разумным решением. Станет ли когда-нибудь лучше? Просто жить день за днем. Пройти это и двигаться дальше.
Когда лекция заканчивается, я бегу к станции метро Пикадилли. Я даже не пытаюсь заскочить домой, просто держу свой путь к церкви. Как только оказываюсь в здании, я успокаиваюсь. Дышать становится немного легче, и мой сердечный ритм выравнивается, становясь более равномерным и устойчивым. Несколько человек сидят на скамейках, склонив головы в молитве. Старушка зажигает свечу перед статуей Богородицы, крестится, а затем произносит какие-то слова себе под нос.
Посмотрев на исповедальню, я иду к ней, словно мотылек, летящий на пламя. Эта маленькая кабина внезапно кажется единственным безопасным местом. Я просмотрела их сайт и теперь знаю, что исповедь проходит с двух до пяти. Войдя внутрь, я задвигаю шторку. Это всего лишь кусок материи, но как только она задвигается, внешний мир исчезает. Отделяя это маленькое пространство, меня, мужчину по другую сторону перегородки и секрет, который мы разделим. Я не верующая, но я чувствую силу в этом таинстве.
Я пробую вспомнить, что говорил мне сделать священник. Перекреститься.
– Прости меня, Отец, ибо я согрешила, – вздыхаю я. – Прошел один день с моей последней исповеди.
– Продолжай, дитя, – раздается грубый голос с северным акцентом.
Это не он, и досада пронзает меня до самой глубины души. Я сглатываю внезапный ком в горле, я даже не представляла себе, насколько нуждалась в этом. Это не включало в себя обязательно церковь или даже исповедь, а лишь его. Я не понимаю своей реакции, потому что он – незнакомец. Мы разговаривали не более получаса, но он успокоил меня. Что-то было в его глазах, чему я искренне поверила. Когда он говорил, он мог быть голосом самого Бога.
Если я исповедуюсь этому мужчине, буду ли ощущать себя так же? Я уже знаю ответ. Нет. Но почему? Он такой же священник, как и мужчина, сидящий по другую сторону перегородки.
– Я... Мне нужно идти.
Выйдя из исповедальни, я покидаю церковь, не оглядываясь. Я ухожу без решения своей проблемы, без прощения, в котором я так отчаянно нуждаюсь.
***
На следующий день я вновь стою прямо у входа в церковь, вдыхая густой пряный запах ладана. Я нервничаю и не знаю почему. Свет льется сквозь витражи, освещая путь передо мной, представляясь мне настоящим проведением. Так красиво, глубоко, воодушевляюще.
Мои ботинки на каблуках цокают по неровному каменному полу, и мои шаги становятся неуверенными, когда я смотрю на исповедальню. Она такая неприметная: темное дерево кабинки, затмеваемое колоссальными размерами здания, в котором она находится. Тяжелая зеленая ткань штор выцвела практически до серого цвета, годы солнечного света словно украли насыщенность цвета.
Глубоко вздохнув, я жду, пока старушка покинет кабинку, и я смогу занять ее место. Я снова погружаюсь в тишину, уединение и всепоглощающее чувство чего-то иного. Мое сердце колотится в груди, и я нервничаю, но не знаю почему.
Я перекрестилась.
– Простите меня, Отец, ибо я согрешила, – шепчу я. – Прошло два дня с моей последней исповеди.
– Я выслушаю твое признание.
Этот глубокий мелодичный голос обволакивает меня изнутри, как успокаивающий бальзам, и я выдыхаю с облегчением, даже не подозревая, что задерживала дыхание. Я почти забыла, почему пришла, словно моей целью было услышать его голос.
– Я приходила сюда прошлой ночью, и... Вы помогли мне, – выдыхаю я. – Вы, вероятно, не помните меня, – заикаюсь я.
– Я помню тебя, Делайла, – мое сердце тяжело ударяется о ребра, и я не произношу ни слова, пока молчание не начинает угнетать меня.
– Я приходила сюда вчера исповедоваться, но Вас не было, так что... – я замолкаю от смущения. – Я ушла.
– Я рад, что смог помочь. – Мне не нравится то, что я не вижу его и не могу оценить его реакцию.
– Да, это так.
Минута молчания, а затем раздается его тихий смех.
– Ты собираешься исповедоваться?
– Я могу исповедоваться в одном грехе дважды?
– Если ты не чувствуешь, что действительно раскаялись или прощена, тогда, да, ты можешь исповедоваться столько раз, сколько пожелаешь.
– Хорошо. Я сделала нечто ужасное и не могу простить себя.
– Бог все прощает, Делайла.
Я киваю сама себе, и слезы наворачиваются на глаза.
– Даже тех, кто не верит в него?
– Он верит в тебя. – И в этих словах, я слышу, что он верит в меня – таинственный священник с обезоруживающей улыбкой и странным успокаивающим воздействием на меня. По какой-то причине его вера обладает огромной ценностью.
– Спасибо, Отец.
Я встаю и открываю занавеску, прежде чем уйти из церкви. Я хочу развернуться и вернуться. Мне хочется, чтобы священник заверил меня, что все будет хорошо, потому что прямо сейчас он кажется единственным человеком, который способен заставить меня почувствовать, что все именно так и будет. Можете называть это защитным механизмом, излечением, лейкопластырем, но это единственное, что есть у меня. И я знаю, что действительно теряю это, потому что я обращаюсь к человеку, незнакомцу, пусть и представителю духовенства.
Глава 7
Джудас
– Простите меня, Отец, ибо я согрешила. С последней моей исповеди прошло два дня.
Я улыбаюсь, мгновенно узнавая ее голос, мягкий и с хорошо поставленной речью, несомненно женский.
– Я выслушаю твое признание, – повторяю слова, которые я произнес сотни, а может быть, и тысячи раз. Эти мирские слова подразумевают служение Господу, но они кажутся ей неправильными. Лишенными смысла. Я подаюсь вперед, слегка наклоняя голову к перегородке, потому что не хочу упустить ни слова.
– Я сделала нечто ужасное и не могу простить себя.
Пять дней. Она приходит сюда как по расписанию. Я даже не должен был быть здесь сегодня, но я пришел. Ради этого. Ради нее. Потому что за столь короткое время она стала своего рода одержимостью. В прошлый раз, когда она приходила, исповедь проводил Отец Дениелс, но она не открылась ему. Только мне. И это не дает мне покоя. Прошло пять дней, и она всегда говорит одно и то же. "Я сделала нечто ужасное, и не могу простить себя". И каждый день я даю ей один и тот же чертов совет – я в ожидании. Терпеливо жду момента, когда она поведает мне свои темные тайны.
До тех пор мы претворяемся, исправно играя свои роли. Возможно, это то, в чем она нуждается прямо сейчас – быть потерянным ягненком, ищущим своего пастыря. Что бы ни терзало ее день за днем, она никогда не признается в этом, но пытается. Однажды она сделает это. И я жду этого момента.
Каждый раз, когда она приходит, я на грани, отчаянно пытаюсь услышать, как правда слетает с ее губ. Мне хочется знать, что она сделала. Хочется верить, что эта девушка – милая девчонка с печальными глазами – на самом деле испорчена. Так же испорчена, как и я? Эти мысли не должны быть такими волнующими.
Я прижимаюсь спиной к деревянной стене, заставляя себя оставаться на месте и не наклоняться вперед, чтобы мельком увидеть ее лицо.
– Господь прощает тех, кто искренне раскаивается, Делайла, – повторяю я, словно заевшая пластинка. После этого она обычно уходит, но не сегодня.
– Я раскаиваюсь.
Нет, это не так. И именно этот момент настолько интригует в ней.
– Тогда почему ты приходишь сюда каждый день?
– Потому что я не хочу чувствовать это.
– Тогда просто перестань.
– Я не могу.
Я улыбаюсь.
– Зачем, думаешь, люди исповедуются, Делайла?
– Чтобы почувствовать себя лучше?
– Нет, потому что, если я скажу им, что они прощены, это позволяет их совести оставаться чистой.
– А что, если я заслуживаю это чувство вины? – Нет ничего прекраснее того, как какая-то заблудшая душа занимается самобичеванием.
– Если ты будешь продолжать так думать, то будешь и дальше нести на себе бремя этого креста.
– Я не знаю, как избавиться от этой тяжести, – шепчет она.
– Просто отойди от столба для бичевания, Делайла.
После короткой паузы ее рука прижимается к перегородке, и замысловатая решетка впивается в молочную кожу ее ладони. Меня накрывает желание прикоснуться к ней, нашептывая на ухо о том, насколько прекрасна эта маленькая грешница, наполненная печалью.
– Спасибо, Отец, – ее рука соскальзывает, и она покидает кабинку.
***
– Я ухожу. – Мой взгляд отрывается от бумаг на столе. Отец Дениэлс задерживается в дверях, на его лице дружелюбная улыбка. Подозреваю, что он слишком налегает на вино. Его седые волосы коротко стрижены, а воротничок впивается в пухлую шею. – Ты справишься с этим? – кивает он в сторону бумаг.
Я выдаю, как мне кажется, дружескую улыбку.
– Все в порядке. Спокойной ночи.
– Спокойной. – Он уходит, и я снова возвращаюсь к документам, на первый взгляд они кажутся рабочими, но на самом деле они мои личные.
В этот раз я изучаю финансирование школы в Пуэрто Рико, которое, конечно, никогда не состоится. Отмывать деньги через церковь – это все равно что отнять конфетку у ребенка. С одной стороны, анонимные пожертвования, а с другой – благотворительный проект, на самом деле перечисляются на оффшорный счет компании.
Звонит мой телефон, пронзительный звук эхом разносится по кабинету.
– Да?
– Джудас, это Рено. – Рено является главарем одной из уличных группировок в северной части Лондона. Он сбывает большую часть товара через меня – главное звено в цепочке.
– Рено. Как дела? – я понижаю голос, так, на всякий случай.
– Слушай, я буду откровенен с тобой, Итальянцы предложили мне сделку, – говорит он с грубым лондонским акцентом. Чертова семейка Моретти достает меня каждый день.
Я зажимаю переносицу, сдерживая стон.
– Сколько?
– На десять процентов меньше.
– Я предложу столько же, но только если ты и дальше будешь молчать.
– Хорошо, – он вешает трубку, и я ударяю кулаком по столу. Дерьмо!
Я облажался по всем фронтам. Во-первых, закрытие дела о пожаре, и я не имею ни малейшего понятия, когда власти, наконец, прекратят эту бесконечную бюрократическую волокиту, в которую меня вовлекли. Ведется расследование. Творится полная неразбериха. Эффект домино запущен, и некоторые клиенты стали закупаться у итальянцев. А теперь они хотят забрать у меня оставшихся покупателей. Но есть причина, по которой наша семья правит этим городом на протяжении последних тридцати лет. У нас имеется определенная стратегия, мы обладаем влиянием и знаем, за какую ниточку потянуть. Проблема в том, что Кингсли никогда ничего не делают даром. Семья это или нет.
Проведя руками по волосам, я запрокидываю голову и глубоко вздыхаю. Только одного человека я могу попросить о помощи, и, к счастью, она должна мне.
Я набираю номер, что установлен на быстром наборе, и подношу трубку к уху, слушая длинные гудки.
Кто-то принял вызов, но молчит.
– Это Джудас Кингсли. Я хочу поговорить с Мариной, – произношу я. Линия обрывается, и я жду.
Моя семья сумасшедшая, но это помогает держаться им – нам – на вершине пищевой цепочки.
Марина Кингсли для всего внешнего мира – это женщина, которой все хотят быть или иметь ее рядом с собой: красивая, обаятельная и богатая. Эта ветвь нашего семейства владеет половиной Лондона: отели, ночные клубы, бары, рестораны и частная собственность. Марина даже имеет долю в размере пятидесяти одного процента в фармацевтической компании, поэтому она может предоставлять дешевые лекарства для своих благотворительных целей – в помощь странам третьего мира. В глазах общества она выглядит наследницей, использующей деньги своей семьи, чтобы сделать мир лучше. Но мало кто знает, что Марина Кингсли – стихийное бедствие, замаскированное под радугу. Наркобарон. Дочь Ричарда Кингсли, бывшего наркобарона, а ныне действующего депутата. Как меняются времена. В любом случае Марине нужно только позвонить Дяде Рику, и он сделает все, что она пожелает. Включая открытие моего клуба.
Наконец, раздается трель моего телефона, на экране отображается неизвестный номер, и я отвечаю:
– Алло?
– Джудас, у тебя минута, – мурлычет моя кузина, и я представляю чувственный изгиб ее губ, и как она накручивает длинную светлую прядь своих волос на палец, пока разговаривает по телефону. Она ничего не может с этим поделать, ведь ее воспитали так, чтобы она использовала все свои уловки для достижения того, чего желает, и она отлично с этим справляется. В динамике то звучит, то прерывается музыка. Вечер пятницы, и это значит, что она в ночном клубе в Сохо. Это, разумеется, один из самых популярных ночных клубов города. Меньшего я бы не ожидал.
– Мне нужна услуга, Марина.
Она издает легкий смешок.
– Ну, конечно, нужна.
– Я бы не стал просить, если бы в этом не было острой необходимости.
– Возможно, дела совсем плохи, раз ты обратился ко мне. Вы с Сейнтом еще не помирились?
– Сейнт не задолжал мне услугу.
На том конце провода повисает тишина, как признание темной тайны, которую мы разделяем. Я никогда ни о чем не просил Марину, но мы оба знаем, что она задолжала мне с десяток раз.
– Что тебе нужно? – спрашивает она, на смену озорной девушки приходит безжалостная бизнесвумен, которой она и является, а еще она дочь криминального босса. Кингсли.
– Пожар, и как можно быстрее. Я знаю, у тебя есть связи.
– А что ты сделаешь для меня?
– Я думал, что ясно выразился. Ты должна мне. Пять лет, если быть точным.
– Я никогда ничего не просила у тебя, Джудас, – огрызается она. Да, это так. И я не собираюсь использовать это против нее, но я знаю Марину. Она торгует на черном рынке и заправляет им.
– Тогда можешь считать это благотворительной акцией для любимого кузена.
– Ну, если я начну заниматься благотворительностью такого рода, то все захотят, чтобы им перепало немного моей благосклонности. Я буду выглядеть слабачкой, и люди начнут задавать вопросы, – она замолкает. – Ты обещал мне, Джудас.
– Я не нарушаю обещание. Просто потяни за нужные ниточки.
– Хорошо, но мне понадобится кое-что взамен. Ты ведь знаешь, что я поеду к Папочке, а он обязательно спросит об этом.
– Чего ты хочешь? – вздыхаю я, устав от бесконечных игр Марины.
Она смеется, громко и звонко.
– Десять процентов. Он знает, что я действую только в своих интересах, так что... десять процентов от «Пламени», – она замолкает, делая глубокий вдох. – Запомни, у меня есть репутация, которую нужно поддерживать.
Репутацию хладнокровной стервы. Моя маленькая кузина уже не хрупкая девочка-подросток, которой она когда-то была.
– Пять.
– Семь с половиной. И я просто отпущу тебя, потому что я не люблю обманывать человека Божьего.
– Пять, и я не расскажу твоему отцу, что ты потеряла невинность со своим учителем. – В пятнадцать.
Она рычит.
– Ты не посмеешь.
– Отчаянные времена, Марина.
– Хорошо. Пять.
– Договорились, и ты используешь свою долю для отмыва.
Она фыркает.
– Я бы согласилась просто взять твой товар, – медленно произносит она. Последнее, что ей нужно, так это еще больше собственности. – Ну, как всегда, Джудас, вести с тобой дела – одно удовольствие. Береги себя, – бросает она угрозу, прежде чем повесить трубку.
Глава 8
Делайла
Домой заходит Тифф и бросает сумку рядом с диваном, прежде чем рухнуть на подушки. Ее светлые волосы выбились из хвоста, и она выглядит напряженной.
– Боже, это была ужасная лекция.
– Обществоведение?
Она закатывает глаза.
– Само собой. Я хочу заказать пиццу. Ты будешь?
– Конечно.
Она достает телефон и начинает стучать по экрану. Я слышу, как открывается входная дверь и снова захлопывается, прежде чем появляются Саммер и незнакомая мне девушка.
– Это Триша, – представляет меня Саммер, ее голос звучит тише. – Триша, это Тиффани и Делайла. – Триша нервно поправляет очки на носу, ссутулившись. Ее волосы собраны в неряшливый пучок, а на футболке изображен Йода.
– Привет, – я посылаю ей улыбку, и Тифф улыбается в ответ, но ее глаза устремляются в мою сторону. Затем я замечаю, что Саммер бросает на меня мимолетные взгляды. В воздухе повисло напряжение.
– Что происходит? – спрашиваю я.
Тифф выходит вперед, потирая шею.
– Послушай, Лайла, мы изо всех сил пытаемся потянуть арендную плату...
О, мой бог.
– Вы хотите заменить ее, – шепчу я.
Обе заметно вздрогнули.
– Это не так, – восклицает Тифф.
– Она была твоей кузиной, – напираю я на Саммер. – Как вы можете просто... заменить ее?
– Ты ведешь себя так, словно единственная, кто заботился о ней, Делайла! Словно мы плохие, раз продолжаем жить дальше. Ты хочешь, чтобы мы погрязли в долгах?
– Саммер, – обрывает ее Тифф.
– О, нет, всё именно так: ты не вносила дополнительную арендную плату, потому что была слишком занята, напиваясь и разваливаясь на части.
Я перевожу взгляд с Тифф на Саммер, а затем на Тришу, которая выглядит удрученно.
– Делайла, – Тифф опускает свою ладонь на мою.
Они заменяют ее. Почему это так беспокоит меня? То есть, это логично и рационально. Комната пустует. Но так не должно быть, не так ли?
Мой телефон звонит. На экране высвечивается имя Нейта, и желчь начинает подниматься по моему горлу. Слишком много всего за один раз, и я чувствую, что не могу дышать. Мне нужно на воздух.
Вскочив на ноги, я хватаю пальто и устремляюсь к двери.
– Ты куда? – Тифф кричит мне вслед.
Я не отвечаю. Мне просто нужно убраться отсюда.
Я даже не поняла, как снова оказалась здесь. Думаю, мой мозг просто отключился, и я действовала на автопилоте, пока запах ладана не ударил мне в ноздри. Я, наконец-то, делаю, как мне кажется мой первый настоящий вдох. Я знаю, его может не быть здесь. Мне хочется позвать его, но я понимаю, что даже не знаю его настоящего имени. И называть его Отцом Кавана кажется... я не знаю, как-то неправильно?
Я прохожу по центральному проходу и останавливаюсь, смотря на статую Богородицы. Интересно, сколько людей стояло на этом самом месте, чувствуя, что их жизнь бессмысленна. Мне хочется узнать, сколько людей обрели покой в безмятежности ее взгляда и в доброте ее распростертых объятий.
Перед ней расположена стойка со свечами, некоторые из них были зажжены, а некоторые уже сгорели до основания. Каждая таит в себе молитву, желание, надежду. Я беру новую свечку и зажигаю от пламени горящей. И мысленно я молюсь за семью Изабель, чтобы они нашли покой. Я надеюсь, что если существует жизнь после смерти, то она тоже найдет там покой.
– Делайла. – Я поворачиваюсь на звук своего имени. Эти сапфировые голубые глаза впиваются в мои, и тепло разливается в груди, словно я погружаюсь в горячую ванную. Пламя свечей танцует на его коже и цепляется за его угольно-черные волосы. – Ты в порядке? – его брови нахмурены в беспокойстве, и я не знаю, что сказать, потому что я не в порядке. Качаю головой. – Проходи и садись.
