Текст книги "Революция 1917-го в России — как серия заговоров
(Сборник)"

Автор книги: Л. Гурджиев

Соавторы: О. Шишкин,Ю. Мухин,В. Цветков,И. Ратьковский,Г. Потапов,К. Черемных,А. Колпакиди,Е. Прудникова,В. Галин,С. Коростелев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

Часть третья
Оппозиция начинает и…

В. Ж. Цветков
Контрреволюционное «подполье» и «надполье» в 1917 году и специфика формирования и деятельности политических объединений и подпольных организаций белого движения в 1917–1918 гг.

После событий февраля 1917 года в повседневную жизнь российского общества все более и более входила политика. Но в «царстве свободы», в которое, как верили многие, превратилась Россия в 1917 году, политическая работа вошла во вполне легальные рамки. Вместо «подполья», распространенного в условиях «борьбы с царским режимом», начало активно формироваться и т. н. «надполье» (термин того времени), в котором прежде запрещенные способы политической борьбы (призывы к недоверию или к «свержению существующей власти», подготовка отрядов, призванных, в случае необходимости, силой поддержать то или иное политическое движение) стали вполне привычными.

И отнюдь не одними большевиками использовались подобные методы. Становилось очевидным, что рано или поздно в политику «втянется» и армия, призванная, по сути своей, быть «вне политики» и продолжать идущую уже третий год Мировую, «Вторую Отечественную» войну «до победного конца». В отечественной историографии одним из первых обратил внимание на данную проблематику Г.З. Иоффе, в монографии с характерным названием «Белое дело. Генерал Корнилов» (вышла в свет в 1988 году).

По воспоминаниям одного из активных участников «политических событий» 1917 года полковника С.Н. Ряснянского, «в начале апреля на фронте было спокойно, и обычная оперативная работа была небольшая, но свободного времени не было, так как появилась новая отрасль работы – политическая». С 7 по 22 мая в Ставке Верховного Главнокомандующего в Могилеве прошел Учредительный съезд Всероссийского Союза офицеров армии и флота. Инициатива в создании данной организации исходила от сотрудников генерал-квартирмейстерской части – полковников В.В. Пронина и Д.А. Лебедева. Его руководство составили офицеры-генштабисты – полковники Л.Н. Новосильцев (член кадетской партии, депутат I и IV Государственной Думы), В.И. Сидорин (будущий командующий белой Донской армией), С.Н. Ряснянский (будущий начальник разведотдела штаба Добровольческой армии), Д.А. Лебедев (будущий начальник штаба Ставки адмирала Колчака в 1919 г.). Верховный Главнокомандующий, генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев был избран «первым почетным членом» Союза. Призыв «Поднять боеспособность и мощь Русской армии!» стал лозунгом Союза.

Как писав в своих воспоминаниях Пронин, Алексеев «горячо приветствовал идею Союза». «Союз офицеров в настоящее время необходим, он должен быть создан, – говорил генерал. – Я предвижу неминуемый развал армии; изо всех сил борюсь с разрушающими армию новшествами, но Петроград глух к моим словам. Вы, господа, правы: теперь больше чем когда-либо необходимо сплотить офицерский корпус; только здоровое офицерство может удержать армию от окончательного развала, дать опору достойным начальникам, поднять дисциплину и опять сплотить в единую, дружную, еще так недавно грозную для врага, семью офицеров и солдат. Благословляю, организуйте съезд, работайте, я поддержу».

«Политическое кредо» Союза офицеров достаточно ясно выражалось в декларации о его создании:

«2 марта в России пала старая власть. Вместе с ней пала и старая организация страны. Перед гражданами России встала первейшая и неотложная задача – организовать страну на началах свободы, равенства и братства, чтобы из хаоса революции не ввергнуть государство на путь разложения и анархии… На командный состав и на корпус офицеров выпала тяжелая задача – видоизменить, в тяжелый период военных действий, организацию армии в духе начал, выдвинутых революцией, не нарушая, однако, основ военной организации… Мы верим и повинуемся Временному правительству, которому все присягали. Мы поддерживаем Временное правительство – впредь до решения Учредительного Собрания – в целях предоставления ему возможности спокойно и работать над осуществлением и закреплением завоеванных свобод, и довести страну до Учредительного Собрания».

Влиянием «революционного времени», кстати, можно было объяснить положение о том, что «в число членов Союза не могут быть приняты бывшие офицеры отдельного корпуса жандармов и бывшие офицеры полиции».

Майский съезд в Ставке утвердил устав Союза офицеров, его руководящие структуры. Ряснянский отмечал, что политические интересы постоянно преобладали над сугубо военными:

«Дальнейшая деятельность Союза продолжалась уже в сфере «установления общности работы с национально настроенными группами – политическими, общественными и промышленно-торговыми».

«Взаимоотношения Офицерского Союза с указанными кругами мыслились в следующей форме: Союз дает физическую силу (офицерские кадры – В.Ц.), а национальные и финансовые круги – деньги и оказывают, где нужно, политическое влияние и на руководство».

К середине лета Союз имел уже обширную сеть на фронте, «не было армии, в которой бы не было нескольких его отделений». Впоследствии предполагалось открыть отделения Союза во всех военных округах и крупных городах. Создание этих «союзных» структур предполагало не только пропаганду в духе укрепления армии и борьбы с анархией в тылу, но и прием новых членов, а также поиск информации об антиправительственной деятельности социалистических партий, прежде всего, большевиков. Собиралась информация о тех армейских комитетах, которые, по мнению членов Союза, «наносили вред» боеготовности фронта. Таким образом, определяющей чертой деятельности Союза становилась «борьба с внутренним врагом».

Но работа одного лишь «надполья» оказалась недостаточной. Летом 1917 года члены Главного Комитета установили негласные контакты с известными политиками: П.Н. Милюковым, В.А. Маклаковым (до его отъезда в Париж в качестве российского посла), П.Б. Струве, Н.В. Савичем и др. Но главную роль Союз офицеров сыграл в подготовке выступления генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, ставшего Главковерхом после неудачных для Русской армии июльских боев. По свидетельству Ряснянского, «группа, образовавшаяся из состава Главного Комитета… Союза офицеров при Ставке, всего в составе 8-10 человек (во главе ее стоял полковник Сидорин – В.Ц.), и занявшаяся конспиративной деятельностью, поставила себе ближайшей задачей организовать среди офицеров группу верных идее Национальной России. Вождем, за которым предполагалось идти, был генерал Корнилов. Корнилову об этом ничего не было сказано… часть членов Главного Комитета образовала группу, вошедшую в связь с некоторыми другими организациями… Конспиративные группы того периода представляли собой небольшие группы, главным образом офицеров, ничем не связанных и даже враждовавших между собою…, но все они были антибольшевистскими и антикеренскими».

Именно из этих групп предполагалось организовать мобильные офицерско-юнкерские отряды, с помощью которых следовало захватить центральные учреждения Петрограда и арестовать Петроградский Совет. Об их намерениях накануне выступления генерала Корнилова в августе 1917 г. узнал Алексеев и, как будет показано ниже, категорически отказал в поддержке такого рода «активизма».

Союз выступил инициатором создания достаточно широкого фронта военно-политических организаций, используя для этого необходимые личные и деловые контакты. Еще 30 марта 1917 г. в Петрограде прошло учредительное собрание Военной лиги. Ее целью провозглашалось оказание «всемерного содействия и самой широкой поддержки к охранению, закреплению и усилению боеспособности Российских армии и флота», а также «обслуживание лишь профессиональных интересов дела государственной обороны, исключая из сферы своей деятельности политику, как таковую». Но в условиях «разложения армии и тыла» участие в политике становилось неизбежным. В воззвании «Офицеры и солдаты!» заявлялось:

«Свобода, завоеванная внутри страны, отнюдь не обеспечена от опасности извне. И борьба с этой внешней опасностью, – с занесенным над нами прусским стальным молотом, – во много раз серьезнее и тяжелее, чем с тем царизмом, который всеми единодушно признан давно прогнившим».

Среди учредителей Военной лиги были: уже упоминавшийся выше полковник Лебедев (он же был и среди учредителей Союза офицеров), капитан 1-го ранга Б.А. Вилькицкий. Лига издавала газету «На страже».

В описываемый период продолжали свою работу также Союз георгиевских кавалеров, Союз увечных воинов, Союз бежавших из плена. Преимуществами подобных структур было то, что они, имея легальный статус юридических лиц, обладая хорошей военной организацией и дисциплиной, имели разветвленную сеть в тылу. Этого не хватало Союзу офицеров. Кроме того, Союз георгиевских кавалеров располагал организованной «дружиной», участвовавшей в разоружении частей Петроградского гарнизона, выступивших против Временного правительства 3–5 июля 1917 г.

Налаживалось взаимодействие и между различными организациями и союзами. 31 июля и 7 августа 1917 г. состоялись совместные заседания Союза офицеров и Военной лиги, на которых было принято решение о создании т. и. Союза народной обороны, в который помимо двух вышеназванных организаций могли войти и другие, аналогичные военные организации. 13 августа генералу Корнилову было вручено обращение, подписанное 10-ю организациями (Военная лига, Союз Георгиевских кавалеров, Союз воинского долга, Союз «Честь Родины», Союз добровольцев народной обороны, Добровольческая дивизия, Батальон свободы, Союз спасения Родины, Общество 1914 года, Республиканский Центр).

По оценке Деникина, летом 1917 г. множество официальных и неофициальных контактов, встреч генерала с политиками и военными «создавало иллюзию широкого, если не народного, то общественного движения, увлекавшего Корнилова роковым образом в центр его». В результате: «…суровый и честный воин, увлекаемый глубоким патриотизмом, не искушенный в политике и плохо разбиравшийся в людях, с отчаянием в душе и с горячим желанием жертвенного подвига, загипнотизированный и правдой, и лестью, и всеобщим томительным, нервным ожиданием чьего-то пришествия, – искренне уверовал в провиденциальность своего назначения. С этой верой жил и боролся, с нею же и умер на высоком берегу Кубани».

Таким образом, Корнилов стал реальным «политическим центром», фигурой, притягивавшей к себе всех недовольных «слабостью власти», нерешительной, компромиссной политикой Временного правительства. Это сделало доблестного генерала, фактически, «заложником» тех политических сил, которые за ним стояли.

Именно Ставка Главнокомандующего в 1917 г. волею истории оказалась военно-политическим центром, из которого выросло впоследствии Белое дело. Корнилов принял Ставку как сложившуюся структуру. Основная ее задача многим представлялась уже не в качестве сугубо военного органа управления фронтами, но в качестве основы для формирования будущей политической власти, опирающейся на «силовые структуры» того времени – армию и чрезвычайные органы по управлению государством. Нужно было не только руководить войсками, но и организовать тыл на нужды фронта.

В этой ситуации генерал Корнилов вольно или невольно должен был учитывать настроения своего окружения, хотя сам к откровенной диктатуре и не стремился.

Для более эффективной работы нужны были и «гражданские» объединения, создаваемые не по принципу партийной принадлежности, а для решения конкретных политических задач. Они могли не иметь зарегистрированных уставных документов и программ. Членство в них не обязательно фиксировалось, участники знали друг друга, да и с точки зрения конспирации это было немаловажно. Такие объединения как Всероссийский Национальный Центр, Совет Государственного Объединения России, Союз Возрождения России стали политической основой Белого движения, сыграли не только огромную роль в работе белых правительств, в разработке их политических программ, но и в противодействии советской власти, организации белого подполья.

Уже летом 1917-го появились первые подобные структуры. Ушедший в отставку с поста военного министра А.И. Гучков начал работу «по объединению в борьбе с анархией здоровых элементов страны и армии». Будучи председателем Военно-промышленного комитета он мог координировать деятельность военных и деловых кругов, среди которых, пользовался большим авторитетом, как крупный текстильный фабрикант и финансист.

В апреле по инициативе директоров Русско-Азиатского и Петроградского международного банков – А.И. Путилова и А.И. Вышнеградского и при участии крупных финансовых, промышленных и страховых кампаний было образовано Общество экономического возрождения России, председателем которого стал Гучков. Как вспоминал он впоследствии «мы поставили себе целью собрать крупные средства на поддержку умеренных буржуазных кандидатов при выборах в Учредительное Собрание, а также для работы по борьбе с влияниями социалистов на фронте. В конце концов, однако, мы решили собираемые нами крупные средства передать целиком в распоряжение генерала Корнилова для организации вооруженной борьбы против Совета рабочих и солдатских депутатов».

По свидетельству А.И. Путилова общая сумма собранных средств достигала 4 миллионов рублей, из которых 500 тысяч было направлено Гучкову «для организации пропаганды» (на эти средства финансировалась брошюра «Первый народный Главнокомандующий»). Остальные деньги были депонированы в ведущих банках, но по первому же требованию Гучкова или самого Корнилова промышленно-финансовая элита могла их предоставить.

Тесно связанным с организацией Гучкова – Путилова был т. н. Республиканский Центр. Возглавляемый инженером П.Н. Финисовым он создавал организационное прикрытие деятельности Общества экономического возрождения России и через его финансовый отдел переводились средства поддержки Корнилову. Сопоставляя различные источники, можно отметить также слаженную работу Республиканского Центра и Союза офицеров, действовавшего не только через Ставку, но и через военный отдел Республиканского центра во главе с вице-адмиралом А.В. Колчаком (до его отъезда в САСШ в июле 1917 г.) и полковником Л.П. Десиметьером. С Колчаком в июле нелегально встречался Милюков. О своей конспиративной работе с будущим Верховным Правителем писал В.В. Шульгин. Считалось, что и сама командировка Колчака в Америку была вызвана подозрениями Керенского в отношении нелегальной деятельности популярного флотоводца, стремлением «отправить адмирала подальше» от России.

Благодаря персональному представительству, осуществлялась координация планов военных союзов на персональном уровне: полковник Сидорин входил в состав военного отдела Центра. Существовали контакты Центра с Союзом Георгиевских кавалеров, Союзом бежавших из плена (его члены – нижние чины – пользовались своим «статусом», получая информацию, в частности, из Московского совета солдатских депутатов). В случае объявления Петрограда на военном положении (по плану Ставки) и при вооруженном выступлении большевиков, опиравшихся на Петроградский Совет, члены военных организаций должны были захватить Смольный, арестовать противников Корнилова и поставить Временное правительство перед необходимостью «смены курса». Офицеры, рассчитывали поставить власть перед фактом ликвидации Петроградского Совета и ареста большевиков, после чего нужно будет менять политику, идти путем «укрепления порядка и государственности».

От Лавра Георгиевича ждали многого. Ждали критики правительства и требований передать руководящие полномочия Ставке. Заметный военно-политический резонанс должна была бы вызвать речь Корнилова на Государственном Совещании в Москве в августе. Не случайно во время специально подготовленной торжественной встречи в Москве, на Брестском (ныне Белорусском) вокзале, к генералу обращались как к «вождю» с требованиями о «спасении России».

Поезд Главковерха, остановившийся на запасных путях вокзала, стал своеобразным местом паломничества политиков и военных – от Милюкова, и Путилова, до известного монархиста В.М. Пуришкевича. Содержания бесед узнать невозможно. Очевидно, что все они, в той или иной мере, должны были убедить Корнилова в широкой политической поддержке его начинаний. Важную роль в предстоящем «выступлении» Корнилова сыграло созванное по инициативе М.В. Родзянко частное совещание бывших членов Комитета Государственной Думы, кадетов и октябристов (П.Н. Милюкова, В.А. Маклакова, И. Шингарева, С.И. Шидловского, Н.В. Савича) на квартире у московского городского комиссара, члена ЦК кадетской партии Н.М. Кишкина. На нем представители Союза офицеров полковники Новосильцев и Пронин выступили с докладами по «программе Корнилова» и также заявляли о необходимости «общественной поддержки» генерала. Правда кадетские руководители – П.Н. Милюков и князь Г.Н. Трубецкой говорили, одновременно с этим, не только о важности, но и о невозможности военной диктатуры без массовой поддержки. После этих выступлений можно было поверить, что кадеты поддерживают Корнилова.

Но генерал стремился учитывать интересы и «левой» стороны своего окружения. Следуя консультациям Управляющего Военным министерством, известного эсера Б.В. Савинкова, а также по предварительной договоренности с премьер-министром А.Ф. Керенским, Корнилов обошел в своем докладе на Государственном Совещании все «острые углы», выразив уверенность в перспективах сотрудничества Ставки и правительства. От премьера, для осуществления предложенных мер, требовалась реорганизация кабинета. Технически это было несложно, ведь к августу Временное правительство меняло уже третий состав. Однако в политическом плане, это означало отказ от «углубления революции» и полный разрыв с советами рабочих и солдатских депутатов.

После Совещания, вернувшись в Ставку, Корнилов, при активной поддержке Савинкова и Филоненко, продолжил работу по подготовке к осуществлению своей программы. За это время Савинкову с трудом удалось добиться согласия Керенского на утверждение смертной казни в тылу и введение закона о военно-революционных судах, призванных ввести дисциплинарные взыскания офицеров в рамки «демократической законности». Савинков считал это крупным успехом и надеялся, что в ближайшем будущем он заставит Керенского признать и остальные требования Ставки, прежде всего законы о комитетах и комиссарах:

«Керенский принципиально высказался за необходимость твердой власти в стране и, таким образом, открывалась возможность попытаться поднять боеспособность армии».

Однако «правые круги» не были заинтересованы в намечавшемся сотрудничестве с Временным правительством, во всяком случае с тем его составом, в котором допускалось вполне лояльное отношение к советской власти. В Ставке все большую популярность приобретал уже не вариант «коалиционного правительства» или столь же неопределенной Директории. Гораздо более перспективным предполагался вариант объявления Петрограда на военном положении, создания Петроградского генерал-губернаторства, под управлением Корнилова и формирования Особой армии, в состав которой должен был войти весь петроградский гарнизон.

Данный план, хотя и принципиально согласованный с премьер-министром, предполагал в будущем существенное усиление военно-политических сфер. И хотя Временное правительство 21 августа утвердило решение о выделении Петроградского военного округа в прямое подчинение Ставке (о чем официально сообщили Корнилову 24 августа), все-таки сама столица должна была оставаться под контролем только Временного правительства. На должность петроградского губернатора предполагался Савинков. В распоряжение правительства, для «ограждения от посягательств с чьей бы то ни было стороны», Ставка должна была отправить конный корпус.

Вариант «Петроград под контролем Ставки» устроил бы Корнилова гораздо больше. Ведь тогда решались не только военные, но и политические проблемы. Объявление всего округа на военном положении позволяло ввести в действие «Правила о местностях, объявляемых состоящими на военном положении», согласно которым власть принадлежала уже не гражданским, а военным чинам.

25 августа, в полном соответствии с распоряжением правительства, в Петроград направился конный корпус. Это были казачьи части 3-го конного корпуса (а также Туземная («Дикая») дивизия) под командованием генерал-лейтенанта А.М. Крымова, хотя Корнилов обещал Савинкову отправить корпус регулярной кавалерии, во главе с более «либеральным» командиром. Правда, одновременно из Финляндии на Петроград двигался кавалерийский корпус генерал-майора А.Н. Долгорукова, но войти в столицу должны были именно казаки и горцы.

Союз офицеров продолжал свою активную работу. Корнилов, несомненно, считал его своей опорой. Новосильцев, Сидорин и Пронин были доверенными лицами генерала при получении средств от «Общества экономического возрождения России». Встречаясь с Путиловым в Москве Корнилов добился согласия на дальнейшее финансирование Союза и Республиканского Центра в объеме до 4 миллионов рублей. Даже когда под давлением Савинкова и Филоненко Корнилов решил перевести Главный Комитет Союза из Ставки в Москву, он говорил Новосильцеву, что делается это лишь для «отвода глаз». Корнилов надеялся на Союз, как на организацию, которая могла бы противодействовать отрядам Красной гвардии и большевикам в самом Петрограде, путем создания мобильных офицерско-юнкерских отрядов. На их финансирование предполагалось направить средства организации Гучкова-Путилова (уже полученные 900 тыс. рублей пошли на аренду помещений для офицеров, приобретение мотоциклеток, автомобилей, оружия). Боевые структуры Союза офицеров фактически стали подчиняться самому Корнилову, действуя независимо от правительства.

Так, начиная вполне легальные действия по переброске частей к Петрограду, Корнилов отнюдь не исключал введение осадного положения в городе, отправил к столице казаков и горцев 3-го конного корпуса под командованием генерала Крымова, предполагал использование боевых отрядов Союза офицеров. Однако, все эти «нарушения» плана, принципиально согласованного с Савинковым и Керенским, не казались Главковерху преступными. Напротив, они представлялись необходимыми для укрепления «порядка». Внешне Корнилов продолжал подчеркивать свою лояльность правительству, хотя и не считал премьер-министра способным на решительные действия ради победы в войне.

Дальнейшие события т. н. «корниловщины» хорошо известны. Поездка в Ставку бывшего Обер-прокурора Святейшего Синода В.Н. Львова и его последующие заявления Керенскому о том, что Корнилов готовит свержение премьера. «Испуг Керенского» (по словам Савинкова) и объявление Главковерха «вне закона», ответные заявления Корнилова о предательской политике Временного правительства, «война телеграмм» между Могилевым и Петроградом, легализация отрядов Красной гвардии и остановка продвижения 3-го конного корпуса к Петрограду, самоубийство генерала Крымова и самопровозглашение Керенского руководителем «обороны Петрограда» от «контрреволюционных войск» Ставки.

Что же в эти дни делал Союз офицеров? 28 августа он опубликовал обращения о поддержке Корнилова. Этого было уже достаточно, чтобы обвинить его членов в «мятеже». Но вот те самые «офицерско-юнкерские мобильные отряды», на которые рассчитывали при предполагавшемся вступлении корпуса Крымова в Петроград, оказались не подготовлены. Их организатор полковник Сидорин, получив от «Общества экономического возрождения России» 800 тысяч рублей (для сравнения: пожертвования на всю Добровольческую армию в ноябре не превышали 600 тысяч), должен был получить чек еще на 1,2 миллиона. Однако Путилов, увидев «заговорщиков» в полной «боевой» готовности в ресторане «Малый Ярославец», с шампанским вместо револьверов, раздумал передавать им оставшуюся часть суммы. С.Н. Третьяков (председатель Московского биржевого комитета) вообще отказался жертвовать деньги на «авантюру».

Не менее интересные, сведения содержат опубликованные в эмиграции воспоминания инженера Финисова. Ведь члены Центра также собирались весьма активно действовать в момент приближения 3-го конного корпуса к Петрограду. Поскольку одной из задач корпуса предполагалась ликвидация Совета рабочих и солдатских депутатов (если бы он оказал противодействие Временному правительству), то для его «гарантированного разгрома» предполагалось разыграть следующий сценарий.

«Полки генерала Крымова продолжали двигаться к Петербургу. Не воспользоваться этим, – считал Финисов, – было бы преступлением. Если повода нет, его надо создать. Специальной организации было поручено на этом совещании вызвать «большевистское» выступление, т. е. разгромить Сенной рынок, магазины, одним словом, поднять уличный бунт. В ответ должны были начаться, в тот же день, действия офицерской организации и казачьих полков генерала Крымова. Это поручение было возложено на генерала (тогда еще полковника – ВЦ.) В.И. Сидорина, при чем тут же ему было вручено 100 000 рублей на эту цель (из этой суммы генерал Сидорин истратил только 26 000 рублей на подготовку «большевистского бунта», а остальные 74 000 вернул затем нам)… Момент же искусственного бунта должны были определить мы, т. е. полковник Десиметьер и я, после свидания с генералом А.М. Крымовым, переслав приказ шифрованной запиской в Петербург».

Примечательно, что согласно воспоминаниям Финисова «генерал Корнилов не был своевременно осведомлен о плане «искусственного большевистского бунта» в Петербурге: мысль эта всецело принадлежит петербургской организации, принявшей такое решение в последний момент».

Казалось бы, ничто не предвещало неудачи такой «красивой» по форме, но глубоко порочной, провокационной по сути своей задачи. Если бы не неожиданное введение Сидориным «в курс дела» генерала Алексеева. По воспоминаниям Сидорина, также опубликованным уже в эмиграции, «день 28 августа был проведен в полной готовности; 29 августа, с утра до 4–5 часов дня я провел у генерала Алексеева, и при полном его одобрении в связи с общей обстановкой, вынуждены были отказаться от активного выступления в Петрограде по причинам исключительно важного характера».

Как же отреагировал Алексеев на информацию о подготовленном офицерскими группами «большевистском бунте» и каковы были те «причины исключительно важного характера», о которых упоминал Сидорин? Финисов приводит достаточно красноречивые свидетельства об этом: «С изумлением мы узнали…, что в городе все спокойно, что никакого выступления нет, – вспоминал он события 30 августа. – Начали звонить генералу Сидорину по всем телефонам, но нигде его не находим. В 3 часа утра приезжает от него сотник Кравченко и сообщает, что генерал Сидорин имел беседу с генералом Алексеевым и что генерал Алексеев воспротивился выступлению… Трудно передать вам, как глубоко мы были потрясены!.. Утром (29 августа – В.Ц.)… он сообщил весь план генералу Алексееву. Алексеев решительно восстал против «провокации» и заявил: «Если вы пойдете на такую меру, то я застрелюсь! А перед смертью оставлю записку с объяснением причин». Сидорин подчинился, отменил распоряжения и вернул Республиканскому центру оставшиеся неизрасходованными деньги…».

Алексеев надеялся на подходящие к столице полки корпуса Крымова но, при этом, крайне опасался любых рискованных действий Союза офицеров. Вечером 29-го августа Алексеев уже выступал посредником между Керенским и Крымовым, вызывая последнего «для переговоров» в Петроград и разъяснения ситуации «к общему благу». Позднее Алексеев принял предложение Керенского «вступить в должность начальника штаба Верховного Главнокомандующего». Только Главковерхом стал уже сам Керенский.

1 сентября в Ставке Алексеев встретился с Корниловым, передав ему распоряжение правительства об аресте. Арестовывая Корнилова и все руководство Ставки, Алексеев стремился, прежде всего, к спасению не только самого Главкома, но и сотен офицерских жизней, в частности членов Союза офицеров, от совершенно очевидного «революционного самосуда». Еще до ареста Корнилова Алексеев беседовал с товарищем председателя Главного комитета Союза офицеров полковником Прониным и предупреждал от необдуманных выступлений: «Полное спокойствие в настоящее время является единственным, что необходимо для перехода к нормальной жизни… В деле устроения армии все меры будут энергично поддерживаться и проводиться. Если я в этом потерплю неудачу, то сложу полномочия. Данная же минута требует особливого спокойствия и поддержания полного порядка, насколько это зависит от деятельности Главного комитета».

И хотя практически все руководство Союза оказалось арестовано, следует помнить, что низовые структуры оказались слабо затронуты репрессиями и стали через два месяца, в ноябре 1917-го, основой для создания т. н. «Алексеевской организации», для «борьбы с революцией», но уже в составе Белого движения.

История антисоветского подполья, безусловно, заслуживает внимания не только с точки зрения форм и методов борьбы с советской властью, но и с точки зрения формирования нелегальных структур, связанных с различными оппозиционными группами и социальными стратами российского общества, разделенного непримиримым противостоянием периода Великой Российской революции. Ошибочно мнение, разделявшееся в советской историографии что подпольные структуры действовали в некоем «вакууме» и включали в свой состав людей обреченных, озлобленных, стремящихся любой ценой отомстить за лишение определенных социальных, сословных привилегий. В реальности, антисоветское подполье было весьма широким как по своему составу, так и по степени взаимодействия с теми структурами и отдельными людьми, кто в той или иной степени был заинтересован в свержении советской власти. В истории антисоветского подполья целесообразно выделить несколько периодов, на протяжении которых преобладали те или иные методы и формы борьбы: от индивидуального террора и внедрения в работу советских органов власти до организации повстанческого сопротивления и сотрудничества с представителями иностранных государств. При этом следует выделить еще одну немаловажную черту антисоветского подполья. До тех пор, пока в стране шла гражданская война активные, убежденные участники подполья были уверены в том, что их действия (пусть и нелегальные), по сути своей абсолютно законны и, более того, необходимы для «возрождения России», уже на том основании, что именно большевики, большевистская партия представлялась им партией «захватчиков власти», партией «государственных преступников». Те же силы, которые вели с советской властью организованную борьбу (прежде всего представители Белого движения) определялись как «единственно законная власть», хотя и не существующая еще в общероссийском масштабе.