Текст книги "Сильверсмит (ЛП)"

Автор книги: Л. Дж. Кларен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Я взяла с кровати мех, перекинула через руку, и мы вышли из гостиницы на ужин.

Таверна из белого кирпича стояла прямо на самом краю моря. К ней вела деревянная дорожка, приподнятая над местами песчаным, местами каменистым берегом. Наш стол поставили между низкой изгородью из вечнозеленых кустов и стеной таверны. Спину грел костер, разожженный в большом очаге посреди открытой площадки. Вокруг него стояло еще несколько столов, за каждым по двое или больше гостей.

Бриннея казалась застывшей во времени, будто Молохай никогда не касался этого места. Будто с того дня, когда Кристабель погибла, а он разграбил город, сюда не ступала его нога. Все было отстроено заново, и с тех пор, как Симеон стал бывать здесь чаще, защитные чары Бриннеи укрепились сильнее прежнего. По словам Гэвина, для Симеона Бриннея всегда будет домом. Именно поэтому Уинтерсоны и наша армия держались подальше. Чем меньше внимания, тем лучше. Это был последний кусочек идеального мира Симеона, оставшийся нетронутым, и он оберегал его, пряча от замыслов Молохая как мог.

Это было все, что у него осталось от сестры.

Я смотрела, как огни отражаются на поверхности океана, слушала смех и разговоры, раздающиеся с пляжа, из таверны, от соседних столов – и понимала, почему Симеон так яростно защищает это место. Из всех городов, что я успела повидать за последние недели, именно Бриннея ощущалась как дом.

Гэвин оказался на удивление забавным, когда не был таким серьезным. Похоже, он твердо решил оставаться в этом состоянии весь ужин. Мы ели молча, спокойно. Мое блюдо – паста с курицей и томатами – было настолько восхитительным, что я едва не застонала от удовольствия, но, вспомнив его реакцию, когда я однажды простонала из-за пирожного, я вовремя прикусила язык.

Он рассказывал о кузнеце и его жене – Айзеке и Иден, которые его вырастили. О том, как Иден учила его читать, писать, считать и понимать основы науки вместо формального образования. Как он стал подмастерьем Айзека, а после его смерти унаследовал кузню. Рассказывал о своем лучшем друге Викторе. Тот умер, и я не посмела спросить, как, но Гэвин, казалось, смирился с потерей. Он был рад делиться со мной историями своей юности, даже если некоторые детали звучали… не слишком пристойно.

Но едва мужчина-официант начал слишком уж откровенно пялиться на мою шею и грудь, как Гэвин потерял весь свой легкий настрой.

– Да, она ослепительна, не правда ли? – рычание, вырвавшееся из его груди, разрезало воздух между нами, как гром. – Уставишься еще хоть на миг, и ослепнешь от чего-то куда менее приятного, чем ее красота.

Официант побледнел от угрозы и поспешно схватился за чек, чтобы поскорее уйти. Я поймала взгляд Гэвина и приподняла бровь. Как будто он сам никогда не смотрел на меня так же.

Он, в ответ, игриво выгнул бровь, покрутил бокал со виски в пальцах и кивнул официанту, у которого теперь дрожали руки.

– Два бокала красного сладкого, – процедил он, прежде чем тот успел сбежать.

Мое первое в жизни вино оказалось фруктовым, с богатым сладким послевкусием. Оно приятно разлилось по крови, расслабляя тело и снимая остатки напряжения. Я вздохнула и посмотрела на море, наблюдая, как волны перекатываются под ветром.

Через несколько минут квартет музыкантов, закутанных в плащи бриннейцев, настроил инструменты и заиграл мягкую, изящную мелодию. На деревянной площадке, предназначенной для гостей таверны, оставалось немного свободного места. Одна пара, потом другая медленно вышли туда, и я поняла, что это место для танцев.

Повернувшись, я увидела, как Гэвин откинулся на спинку стула, держа бокал у губ, и смотрит на меня.

– Потанцуешь со мной? – спросил он.

Щеки вспыхнули жаром. Я попыталась представить этого сурового, массивного воина в танце. Попыталась, пока он допивал свое вино, но не смогла.

– Ты умеешь танцевать?

Он поднялся, положил оплату за ужин на стол и протянул мне руку.

– Ради тебя – да. – Я вложила ладонь в его. Его прикосновение было теплым, надежным, и он мягко поднял меня со стула. – До самого рассвета. И дольше.

Плененная собственным бешено колотящимся сердцем, я сосредоточилась на ощущении его пальцев, пока он вел меня к площадке, где под мелодичный перезвон струн покачивались две другие пары. Каблук тонкой туфли застрял в щели между досками, и лодыжка болезненно подвернулась. Я раздраженно покосилась на новые туфли, но Гэвин успел и притянул меня к себе прежде, чем я успела упасть. Его рука легла на мою поясницу, другая удерживала мою ладонь у него на груди.

– Надеюсь, в Пещерах меня не заставят носить такую обувь, – пробормотала я, глядя вниз на изящные, но уже чертовски неудобные туфли.

Он поднял мой подбородок кончиком пальца, в его суровом взгляде мелькнула тревога.

– Если они попытаются заставить тебя делать хоть что-то против твоей воли, ты скажешь им «нет». И не уступишь, – он положил мою ладонь обратно себе на грудь и большим пальцем провел по щеке. – Обещай мне.

Я кивнула, наслаждаясь его прикосновением. Это я могла пообещать.

Прижавшись к нему, к его теплу и силе, я почувствовала, как по щеке скользнула слеза. Он нахмурился и поймал ее большим пальцем.

– Я никогда в жизни не ненавидел ничего так, как ненавижу этот мир за то, чего он от тебя требует.

Я скользнула ладонями с его груди на спину, под куртку, на ткань рубашки.

– Тогда просто… запомни меня вот такой, – я улыбнулась ему сквозь жжение в глазах. – Запомни меня с тобой. Счастливой.

Он поцеловал меня в лоб и прижал к себе. Мы стояли так – он обнимал меня, я держала его, слушая учащенное биение его сердца. Эти минуты были слишком короткими, слишком хрупкими.

Никакого времени не хватило бы. Его тепло, запах свежего кедра, легкое покачивание под музыку, как он склонял щеку к моей голове, мягко гладил волосы на плечах и вниз по спине. Я могла бы жить здесь, с ним, в этом мгновении, вечно.

– Если мне суждено остаться для тебя лишь другом, – он вздохнул у моего виска, – знай: ты – лучший друг, какой у меня когда-либо был.

Я зажмурилась, чтобы оттолкнуть боль в груди, не дать телу ощутить, как оно ломается из-за него.

– Хотела бы, чтобы ты мог остаться со мной, – выдохнула я, судорожно втянув воздух, зная, что Симеон этого не допустит. Что стоит Элиасу взглянуть на меня рядом с наставником – и он сразу поймет, кому принадлежит мое сердце. Его губы вновь коснулись моих волос – мурашки пробежали по коже. – Я буду скучать по тебе, и я…

– Ариэлла, – под ухом я ощутила, как дрожит от его баритона вибрирует грудь. – Прежде чем ты скажешь еще хоть слово… мне нужно кое-что сказать.

Я провела ладонями по его широкой спине, пытаясь успокоить его.

– Хорошо. Говори.

– Прости меня, – голос стал другим – не мягким, не теплым. Отчаянным. – Пожалуйста.

– Что? – я вцепилась в его спину, не отпуская, но тишина, повисшая между нами, была оглушающей. Я больше чувствовала, чем слышала, как бешено колотится его сердце. – Гэвин? – прошептала я, умоляя внутренний голос замолчать, не предупреждать. Я не хотела слышать. – Что…

– Я солгал тебе.

Внутри все оборвалось. Я отступила и подняла голову, чтобы увидеть в его глазах ту боль, которая резала меня, как лед. Паника вспыхнула в его лице, когда он увидел, что я отстраняюсь.

– Симеона нет в Бриннее, – произнес он. – Его никогда здесь не было.

Глава 29

Ариэлла

Опустошающая тишина осела в моих костях. Страх кольнул сердце и затылок, когда он посмотрел на меня – лицо и челюсть застыли, натянутые, будто на грани боли. Я отпрянула. Потерянная, настороженная, ошеломленная. Даже мое глупое сердце подняло тревогу раньше, чем инстинкт самосохранения.

– Что значит – его здесь нет? – я пошатнулась, пятясь.

– Не убегай, – он схватил меня за запястья и удержал, кивая в сторону пляжа. – Прошу. Просто пройди со мной.

Но я вырвалась. Рванула руки с такой силой, что кожу обожгло от трения. Глупо было поворачиваться к нему спиной, но я все равно повернулась. Сдернула туфли, бросила одну в сторону и побежала к пляжу. Подальше от людей. От света. От него.

– Дура, – прошипела я сквозь слезы. – Глупая, глупая, глупая…

– Элла! – его низкий голос догнал меня, едва я ступила босыми ногами на холодный песок.

Я обернулась, размахивая туфлей, как оружием. Снова споткнулась, потеряв равновесие – песок тянул ноги вниз, холодный и липкий.

– Симеона здесь нет?

Он дернул рукой, будто хотел коснуться меня.

– Нет, но…

– Ты собирался сдать меня? – я огляделась, дыхание сбилось. – Здесь кто-то есть? Ты… ты с кем-то договорился?..

– Нет! – боль прорезала его голос, грубая, обнаженная. – Никогда.

– Тогда я не понимаю…

– Я хотел тебя. Только тебя, – сказал он, умоляюще подняв руки. – В то утро, когда храм рухнул, я собирался сказать тебе правду, но ты заявила, что хочешь поехать со мной в Бриннею, и я… я, черт возьми, эгоист, Элла, – его голос сорвался. – Мне не положено быть с тобой, не в этой жизни, но я не смог держаться подальше. Не смог отпустить. Я украл… – он судорожно выдохнул. – Украл время. Украл эти мгновения, зная, что, может быть, это все, что у меня когда-нибудь будет.

– Меня, – выдохнула я, грудь разорвалась надвое – с одной стороны недоверие и ужас, с другой – надежда и любовь. – Ты просто хотел меня?

– Да, – он медленно протянул руку, почти не касаясь. Я отшатнулась, но не так резко. – Ты правда удивлена? – он выдохнул тяжело, почти горько. – Ты видишь, как я на тебя смотрю. Слышишь, как я с тобой говорю. Когда мы рядом… когда лежим рядом… ты чувствуешь, как я тебя хочу. Я давно перестал прятать это.

Воздух вокруг стал густым, звенящим. Мне хотелось принять это, шагнуть обратно – туда, где мы просто танцевали, где все было просто, но…

– Ты имел какое-то отношение к тому, что случилось в Товике? – спросила я дрожащим голосом. – Чтобы… чтобы вытащить меня оттуда и остаться наедине?

Он скривился от боли.

– Нет.

– Но ты перехватил остальных по дороге и сказал им, что тебя послал Симеон.

– Он действительно послал, – его голос стал глубже. – Послал за тобой, чтобы я забрал тебя из Уоррича и доставил прямо в Пещеры.

Меня затошнило. Но ведь это Финн сказал, что нужно ехать в Бриннею, не он.

– Ты сказал остальным, что план – ехать в Бриннею. Еще до того, как встретил меня, – воздух вышел из легких, оставив пустоту. – Значит, ты все это продумал заранее. Еще до Уоррича.

– Да, – признал он. – Продумал.

– Есть разница между тем, что тебе велели, и тем, что ты намерен сделать, – прошептала я, вспомнив его первые слова. Тогда я не поняла, насколько это важно.

– Если бы нас не было в Товике… если бы Каз не был в Товике…

– Я знаю, – вина дрогнула в его глазах. – Но братья знали, на что идут, когда согласились сопровождать тебя из Уоррича. Они знали, что есть риск.

Порыв ветра поднял брызги с моря, холод пронзил кожу.

– Я бы никогда не заставил тебя ехать в Бриннею, Ариэлла, – он говорил мягко, осторожно, делая всего шаг вперед, будто боялся, что я разобьюсь, если он подойдет слишком близко. – Ты сама хотела поехать…

– Под ложным предлогом!

– Тогда скажи, – в голосе его загремел гнев, – скажи, что ты хотела поехать к Элиасу Уинтерсону! Скажи, что не хотела быть здесь, со мной!

Но я не могла. Время, которое он дал мне, позволило жить. Учиться. Радоваться… вне пророчества, вне страха. Пусть всего лишь несколько лишних дней, недель, но это было мое время. И он знал, что я не спешила к своему жениху.

– Это не имеет смысла, – прошептала я, проведя руками по лицу, по волосам. Сорвала с головы венок из цветов и швырнула его в холодный песок, что царапал босые ступни. – Ты ведь даже не знал меня!

Боль исказила его лицо. Он шагнул ближе, протянул руку, но я увернулась.

– Объясни. Просто… объясни это, ради бога! Сделай так, чтобы все имело хоть какой-то смысл!

– Я не мог позволить Симеону бросить тебя к его волкам без защиты, без подготовки, без малейшего представления, кто ты и на что способна, без сил, без… – он осекся, будто слова причиняли ему физическую боль, – без еды в животе и жизни в глазах, Элла…

– Это было не твое решение!

– Нет, не мое! – его крик ударил, как гром. Воздух между нами застыл, и я тоже. – И если из-за этого я злодей для тебя, да хрен с ним, пусть будет так!

Я обхватила себя руками, втирая тепло в холодную кожу. Из таверны за спиной доносился легкий, чужой, беззаботный смех.

– Если я сейчас попрошу отвезти меня в Пещеры. К Элиасу, – выговорила я сквозь стук зубов, – ты отвезешь меня?

Гэвин вздрогнул, но кивнул.

– Если ты этого хочешь.

– Ты говорил, что убьешь Элиаса, если он ко мне прикоснется, – я глядела прямо, проверяя, не врет ли. – Говорил, что станешь его кошмаром.

– Не если… – он судорожно втянул воздух, лицо побледнело, будто его тошнило от этих слов, – не если он сделает тебя счастливой.

– Поклянись моей жизнью.

– Не… Я не стану, – он запнулся, нахмурился. – Твоя жизнь – не предмет для сделки!

– Поклянись, – сказала я холодно. – Моей жизнью. Что ты не станешь держать меня здесь против моей воли.

Как Симеон. Как Элоуэн.

Они тоже держали меня в Уорриче, не давая знать, что я пленница.

– Клянусь… твоей жизнью.

Грудь сжалась. Он споткнулся на словах, будто каждое разрывает ему душу. Я знала, каково это.

– Я буду сражаться за твою свободу и счастье, даже если это будет последнее, что я сделаю, но… – его лицо потемнело, – ты действительно хочешь к нему пойти?

– Я должна.

– Я не об этом спросил.

– Не все мы можем делать то, что хотим, – вырвалось из меня, как удар плетью. Он открыл рот, но я вскинула ладонь. – Не надо. Мне нужно подумать. Возвращайся в трактир.

– Ты не пойдешь одна, – он покачал головой.

– Думаю, я как-нибудь переживу ночь без тебя, – произнесла я. Слова были остры, как клинок, и рассекли нас обоих.

– Ариэлла… – он протянул руку, я хотела взять ее, но не взяла. – Я не оставлю тебя здесь.

– Тогда ты больше никогда меня не увидишь, – ответила я ледяным голосом. – Я найду способ уйти. Ты больше не коснешься меня. Не заговоришь со мной. И я тебя никогда не прощу, – мне хотелось рухнуть и зарыдать, но я лишь стиснула зубы и посмотрела прямо. – Делай, как я сказала. Оставь меня. Или я выберу ненавидеть тебя за ложь.

Горечь этих слов обожгла язык, но я знала – они сработают.

И сработали.

Его рука бессильно опустилась. Красивое, изуродованное шрамами лицо осело под тяжестью поражения. Я услышала, как он двинулся, но не подняла взгляд.

– Возьми это. Холодно, – его кожаная куртка коснулась моего плеча. – Пожалуйста, Элла. Возьми. И знай, я буду ждать тебя.

Неохотно, но я взяла куртку и накинула поверх меховой накидки – она была достаточно просторной. Смотрела, как он уходит в сторону трактира, пока не скрылся из виду.

Долго стояла неподвижно. Видела отражения фонарей и огней праздника на черных волнах. Слушала смех, песни, крики – чужие, далекие. Все это теперь не имело ко мне отношения.

Мелкая морось кусала щеки, ветер путал волосы и шлепал по лицу. Его куртка грела тело, но не могла согреть сердце. За спиной раздался чистый, звонкий детский смех. Я обернулась.

Трое малышей – две девочки и мальчик – бежали по булыжной дорожке, визжа от восторга, держа в руках палочки с искрящимся светом.

Я улыбнулась сквозь боль, сквозь ком в горле.

Мальчик смеялся… как Олли.

Я смотрела на их розовые от холода лица, залитые радостью, и знала – мой выбор остается тем же.

Симеон наложил чары на этот город так же, как когда-то на Товик, чтобы защитить невинных, но это не могло длиться вечно. Молохай двигался на север, и рано или поздно обрушится на последние бастионы Симеона. Тогда безопасных мест не останется вовсе. Даже Бриннея падет.

В пещеры Уинтерсонов не вместятся все живые, даже если их удастся укрыть от Молохая. Все это добро, вся эта мимолетная безопасность не продлятся долго, если я ничего не сделаю. Я не должна была забывать об этом ни на миг.

Я могла бы злиться на Гэвина до конца нашей последней ночи, а могла бы быть благодарной. Как тогда, когда думала, что именно Симеон понял, что мне нужно чуть больше времени.

Но ведь это Гэвин дал мне его. Дал мне возможность дышать. Привыкнуть. Найти себя.

Симеон же, выходит, был готов вытащить меня из одной клетки и затолкнуть в другую. Восемь, девять дней пути, и я уже была бы там, в тех пещерах.

Перед своим «народом». Перед своим женихом.

Слабая. Испуганная. Голодная. Невежественная.

Без силы в теле, без огня в крови, без знания богов и их власти. Если бы мы поехали туда сразу… я вошла бы в ту тьму слепой.

«Думаю о том, как люди, которые должны были любить и защищать тебя, выжгли из тебя свет и жизнь, только чтобы потом вылепить заново такими, какими им было удобно.»

Я закрыла лицо руками и заглушила крик, потому что он был прав.

Он солгал. Он ошибся. Но это была его извращенная попытка защитить ту дрожащую, истощенную девчонку, которую он нашел в Уорриче. И сколько бы злости ни клокотало во мне… Я любила его за это.

Со вздохом я потащила усталые ноги по ледяным пескам. Когда дошла до тропы к постоялому двору, натянула туфли обратно, не уверенная в том, что боль от ремешков лучше, чем боль от камней под босыми ступнями.

Через несколько минут я вошла в двухэтажный трактир и прошла по залитому светом коридору с кремовой плиткой, пока не остановилась перед нашей дверью.

Сделала пару глубоких вдохов… и вошла.

Он поднялся с края кровати, как только я появилась. Дверь за спиной тихо закрылась. Гэвин следил за каждым моим движением.

– Ты был неправ, что солгал мне, – сказала я, снимая его куртку и волчий мех, аккуратно положив их на стул у двери. – Но я знаю, что ты хотел дать мне время. Позволить привыкнуть к тому, что я теперь… это все. Дать хоть иллюзию выбора, прежде чем вести в те Пещеры. Так что ты был неправ, – повторила я, словно напоминая это и ему, и себе, – но… я прощаю тебя.

Он выдохнул, грудь дрогнула, и сразу шагнул ко мне, но я выставила руки, остановив его, прижав ладони к его твердой груди.

– Я также знаю, что ты не сказал мне всего. И, возможно, я дура, но… сегодня я не хочу знать. Сегодня я хочу притвориться, что всего остального не существует.

Инстинкт взвыл внутри, требуя отступить. Я затолкала его поглубже.

Мне было все равно.

Нет, не все равно, просто я не хотела больше думать об этом.

– Сегодня я хочу только тебя.

В мире шло больше одной войны. И хотя я была «избранной королевой-спасительницей» этих земель, война, что имела значение этой ночью, – была между нами.

– Ариэлла, – его голос стал каменным. Он обхватил мои предплечья теплыми, сильными пальцами. – Я не пересплю с тобой этой ночью.

Надежда испарилась, как пот с кожи, оставив лишь сухой, жадный страх.

– Это кажется единственным выбором, что по-настоящему принадлежит мне, – прошептала я.

– И именно поэтому я не позволю тебе отдать это мне, – ответил он твердо. – Не этой ночью.

– Но я должна идти в Пещеры, – выдохнула я, чувствуя, как бешено колотится сердце. – И у источников, всего несколько дней назад, ты сам сказал мне: живи. Позволь себе жить. И я пытаюсь это сделать. Сейчас. С тобой. Потому что я приняла, что должна идти к своему народу, к своему мужу…

– Он тебе не муж, черт побери!

Комната содрогнулась. Воздух стал тяжелым, как перед бурей.

Я отступила, не из страха перед ним, а из страха перед тем, что могло породить такую глухую, жгучую, убийственную ярость.

Увидев мой взгляд, он заставил себя дышать ровно и тихо добавил:

– Пока нет. Он пока не твой муж, а ты не его жена, – голос прорезал воздух низким, опасным рычанием. – Для него ты просто что-то эфемерное, а для меня… – его руки легли на мое лицо, потом вцепились в волосы, – для меня ты воздух, которым я дышу. Свет и жизнь. Причина, по которой я открываю глаза каждое утро и не сдаюсь этому миру. Ты – лекарство от моих кошмаров, ангел, бросающий вызов моим демонам.

– Тогда будь со мной! – я прижала ладони к его груди. – Ты украл время, ты украл мгновения, так укради и меня! – пальцами смяла его черную рубашку. – Я знаю, будет больно прощаться, но…

– Нет! – рявкнул он, голос сорвался, как обугленный крик. – Ты не знаешь! Ты понятия не имеешь, что такое боль прощания!

Пульс бешено стучал, разгоняемый его железной хваткой – той самой, что одновременно удерживала и ласкала. Держала на расстоянии, но не отпускала. Толчок и притяжение, что могли разорвать меня на части.

– Я не собираюсь делать тебе больнее, чем уже есть, – сказал он глухо.

– Это мой выбор! – я выдохнула, упрямо глядя ему в глаза.

– А ты даже не представляешь, что просишь меня с тобой сделать, если я этот выбор уважу.

– Представляю, – я подняла руку и коснулась его лица, проводя пальцами по щетине, чувствуя подушечками ее грубую теплоту, – они решили, что моим мужем будет Элиас, но сейчас я хочу тебя. Если он даже не попытался что-то предложить мне, я не вижу причины хранить себя для него.

Он нахмурился и попытался отстраниться, но я подняла вторую руку и удержала его лицо, не позволяя уйти.

– Я сама могу решать. Для меня ты безопасен.

Он смягчился, пальцы осторожно сжали мои запястья.

– Я цела, каждая часть меня в сохранности и под защитой, – я сглотнула, подавляя дрожь, загоняя ее глубже, в живот. Сейчас не время для нервов. – Я хочу, чтобы ты был моим первым.

Я судорожно втянула воздух, увидев, как в его взгляде вспыхнул смертоносный, ослепительный, как взрыв, гнев.

– Первым, – повторил он, с такой гримасой, будто произнес проклятие. Он отпустил меня и отступил, тяжело дыша. – Первым?

– Да.

– Нет! – рявкнул он.

Я вздрогнула, сжалась под ним, будто сам бог прогремел с небес, обрушив гром на мою упрямую искру, чтобы затушить ее бурей.

– Нет.

– Пожалуйста! – голос мой треснул от злости и отчаяния. – Ради всех богов, скажи, что мне сделать, чтобы ты захотел меня! Чтобы ты захотел трахнуть меня!

Он смотрел холодно, будто боль и тоска затопили его изнутри. В темно-карих глазах шевелились тени – умоляли освободить их. Я видела этот взгляд лишь однажды, тогда, когда впервые назвала его другом, и он не был с этим согласен.

– Ты этого хочешь, Элла? – он сделал шаг. Медленно. Опасно.

Я инстинктивно попятилась, пока спиной не уперлась в стену.

– Хочешь, чтобы я тебя трахнул? – Гэвин навалился, поставив руки по обе стороны от моей головы. Его тело было сплошным напряжением, дыхание тяжелым, он горел.

– Да, – прошептала я.

– Хочешь, чтобы я трахнул тебя только для того, чтобы узнать, каково это – быть взятой, прежде чем ты пойдешь к своему драгоценному жениху? – прошипел он сквозь зубы, касаясь губами моего лба. – Прежде чем сбежишь и выйдешь за другого мужчину?

Слезы жгли глаза. Боль в груди, голод между бедер – все смешалось.

– Д-да.

– И ты спрашиваешь меня… – его голос стал низким, опасным, вибрация шла по всему телу, – что тебе нужно сделать, чтобы я этого захотел?

– Да.

Он ответил глухим, звериным рычанием.

– Тебе достаточно просто существовать, чтобы я хотел тебя. Чтобы я хотел тебя до безумия. Тебе не нужно ничего делать. Все, что я делаю – я делаю, чтобы не хотеть.

Его кулак врезался в стену рядом с моей головой. Мир вздрогнул под его яростью. Горячее дыхание обожгло мою шею, и когда его рука – та самая, что секунду назад могла сокрушить камень, – скользнула вдоль линии моей челюсти к ключице, я задохнулась.

– Хочешь знать, чего я на самом деле хочу, Ариэлла?

Я моргнула, и слеза скатилась по щеке. Он поймал ее большим пальцем и стер бережно, почти нежно.

– Я хочу утонуть в тебе, – его голос стал тенью, мраком, но в нем было что-то болезненно сладкое. – Хочу, чтобы ты лежала подо мной голая и извивающаяся от удовольствия. Хочу, чтобы из твоих уст звучало только одно имя – мое – когда ты кончаешь для меня. Хочу, чтобы мой рот, мой язык прошли каждый дюйм твоей кожи, пока я пью твои стоны. Слышу твой бешеный пульс. Эти маленькие, прерывистые вздохи… – он сжал мой подбородок, его палец лег мне на губы, – …чтобы я мог потеряться в этих звуках. В тебе. Навсегда. Я хочу, чтобы ты была до краев наполнена моей спермой, – я ахнула, когда его ладонь скользнула по моей шее, – чтобы в тебе не осталось места ни для силы, ни для войны. Ни для этого гребаного мира. Ни для Элиаса блядского Уинтерсона. Ни для кого, кроме меня. Нет ни первого. Ни последнего. Только я.

Меня разрывали тихие рыдания. Он наклонился и мягко поцеловал меня в лоб, почти благословляя. Я боролась с желанием спросить больше, зная, что ответ разобьет меня. Но проиграла.

Потому что если я могла хотя бы мечтать об этом, о нем – может быть, мое будущее королевы не будет таким одиноким.

– Ты… – я дрожала под его рукой, – ты был бы… нежен?

– Столько, сколько тебе потребуется, – прошептал он, его губы коснулись моего виска. – Но потом… – его челюсть напряглась, мышцы ходили под кожей.

– Потом?.. – я едва выговорила, когда его мозолистые пальцы сжались крепче на моей шее.

Он зарычал и резко отдернул руку, отступая, покачав головой – предупреждение, выставленная граница.

– Клянусь волей богов, Элла, – глухо выдохнул он, – однажды я возьму тебя. Всю. До последнего вздоха. Но не сегодня.

– Почему?

– Потому что есть вещи, которых ты не знаешь. Потому что я отказываюсь делать тебе еще больнее, чем сейчас, когда я… – он снова протянул руку, легко коснувшись моей челюсти, а другой обхватил щеку. Его пальцы выманили из груди тихий стон, и большой провел по коже, будто стараясь запомнить каждую линию. – Потому что я люблю тебя больше, чем хочу трахнуть.

Я зажмурилась, тщетно пытаясь сдержать слезы.

Он поцеловал каждую, одну за другой.

– Да. Я люблю тебя, – прошептал он и коснулся губами моего лба, потом носа. От его нежности потекли новые слезы. – Боги, как же я тебя люблю, моя Элла.

– Ты не можешь меня любить, – вырвалось у меня. Слова уничтожили последние крохи надежды. – Не можешь.

– А я – люблю, – он взял мой подбородок между большим и указательным пальцем, глядя прямо в душу. – Люблю тебя дольше, чем ты вообще можешь представить.

– Если ты, – я набрала воздуха, заставив голос звучать тверже, – если ты любишь меня, тогда выполни мою волю. Прежде чем я уйду в эти Пещеры и превращусь в то, что они хотят от меня. Если тебе правда не все равно, Гэвин, сделай хотя бы это одно, чего я прошу.

В его взгляде вспыхнули сострадание и тоска, и мне стало больно дышать, сердце будто застряло в груди.

– Нет, – произнес он, слишком уверенно, слишком упрямо. – Я не уступлю.

– Гэвин, люди спят друг с другом постоянно.

– Не вот так.

– Да, вот так! – вспыхнула я, как будто знала, о чем говорю. – Джемма и Финн…

– Мы не Джемма и Финн.

– Тогда кто мы? – ярость и отчаяние пробили брешь в моем самообладании, но с ним я могла позволить себе быть неосторожной. – Потому что я не хотела никого так, как хочу тебя. Я ничего не чувствую, кроме тебя, все время, каждую, черт побери, секунду! Только ты для меня – реальность. И мне не страшно то, что ты думаешь меня сломает! – я поймала его взгляд и удерживала, не отпуская. – И я знаю, что не смогу иметь тебя всегда, но хочу тебя сегодня.

Он держал мое лицо в ладонях и виновато, но непреклонно смотрел сверху вниз. И я уже знала, что ответ будет прежним.

– Тогда поцелуй меня, – прошептала я хрипло, пересохшими губами.

– Я пытаюсь тебя защитить, – его голос стал мольбой, но все, что я чувствовала – это жгучее тепло его пальца на щеке. – Я защищаю твое сердце.

– А я умоляю тебя, – голос сорвался, – дай мне хоть что-то, что останется только моим. Нашим, – пульс гремел в ушах, я положила ладони на его лицо, впитывая шероховатость бороды, силу под кожей. – Мы не можем управлять моим будущим, но мы можем управлять этим. Этой ночью. И сегодня, – я шагнула ближе, – есть только ты и я. Если ты любишь меня, хотя бы поцелуй.

Он молча, упрямо сжал челюсть, но я знала: ревность и потребность контролировать – его слабое место.

Это была грязная игра, и я собиралась ее выиграть.

Я не была гордой – только отчаянной.

– Пожалуйста, поцелуй меня, прежде чем это сделает кто-то другой, – шепнула я, и от вины кольнуло в груди. – Прежде чем меня поцелует Элиас.

Его рык был низким и опасным, и когда между нами остались считаные сантиметры, а в его глазах зиял голод, я молилась хоть раз победить.

Он метнулся взглядом к моим губам, грудь его тяжело вздымалась, как у горы, готовой обрушить лавину. Я ждала.

Бесконечные, мучительные секунды он ничего не делал, и внутри росла горькая, обжигающая пустота. Я бросила последний, отчаянный взгляд и, поняв, что он не уступит, отвернулась.

Земля ушла из-под ног, когда он схватил меня за шею, притянул обратно и впился в мои губы.

Мы столкнулись с яростью – жадно, болезненно, как будто воздух между нами был слишком плотным для дыхания. Потом остановились. Будто он испугался, что любое движение разрушит то, что держало нас вместе. Его борода царапала мою кожу, а из груди вырвался низкий, голодный стон.

Еще. Мне нужно было больше. Я застонала, едва слышно, в просьбе, мольбе, желании.

– Нахуй проклятых богов, – выдохнул он, проводя пальцами по линии моей челюсти, зарываясь в волосы, запрокидывая мою голову, – ты – мое небо.

Я с наслаждением выдохнула, когда он медленно, почти благоговейно взял мою нижнюю губу между своими. Я задрожала и прижалась ближе. Услышав, как я ловлю дыхание, он скользнул языком, требовательно и настойчиво раздвигая мои губы.

С дрожащим вздохом я раскрыла рот и впустила его. Наши губы соприкоснулись, и пламя между нами разгорелось с новой силой.

Я ответила поцелуем, и его стон отозвался мурашками на моей коже. Гэвин поглощал меня, как оголодавший человек. На вкус он был как тепло и мед, янтарный виски и свежий воздух. Я не видела, не слышала и не ощущала ничего, кроме него.

Он забрал мое сердце, мою душу, и лишь силой и жаром поцелуя разрушил меня. Мир, который исчез при первом прикосновении его губ, снова возник, но повернулся на оси. Он стал моей точкой притяжения.

И если я была его небом, он был моим.

Приятное тепло и сладость его языка пронзали меня электрическими разрядами. Каждый изгиб его твердого тела, прижатого к моему, отзывался в самом центре. Это было желанное вторжение, тысяча солнечных вспышек, рвущих мое ледяное тело в зимний день.

Я чувствовала себя живой. Я чувствовала… свободу.

Я отвечала ему ртом, стараясь повторять движения, хоть никогда раньше этого не делала, надеясь, что этого достаточно. Он явно не возражал. Каждый раз, когда я выдыхала, он вдыхал, словно мой воздух был святыней. Все во мне горело огнем, молнией и жаром, пока он не отстранился. Я задыхалась, инстинктивно тянулась к нему руками и губами, как будто ни одна часть меня не могла выдержать разлуку с ним. Мысль об этом пронзила грудь, словно рана ржавым кинжалом.