Текст книги "Шарлатан 3 (СИ)"

Автор книги: Квинтус Номен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Глава 21

Пожалуй, самым нужным внешним устройством для нашей ЭВМ стал дисковый накопитель. Диск выглядел (для меня, конечно) как трехдюймовая дискета-переросток: в кассете (изготовленной из поливинилацетата, как грампластинки) помещался лавсановый диск диаметром в двадцать сантиметров – и на нем можно было записывать данные на тридцати двух отдельных дорожках, причем на каждую помещалось по восемь килобайт. Время доступа к данным было около полусекунды, то есть девайс получился медленным, но он был и «ёмче», и на порядки быстрее даже магнитофонов, которые у Лебедева разработали для его БЭСМ: там на ленту влезало меньше ста пятидесяти килобайт. Что было понятно: если брать магнитные головки от «Днепра», счастья тут уж точно не обрести. И самым смешным было то, что хотя диск в кассете пока получался ценой в сто двадцать примерно рублей, он все равно стоил дешевле, чем одна лента для магнитофона БЭСМ.

Сам по себе накопитель представлял собой ящик шириной в тридцать сантиметров, высотой в двадцать и глубиной в полметра, а к нему еще такого же размера контроллер добавлялся – но размеры меня вообще не волновали. А вот возможность хранения огромного (по нынешним временам) количества данных очень радовала. Причем пока что радовала меня, нескольких человек в университете и, пожалуй, товарища Бещева: он даже спрашивать про цену не стал и заказал для «своей» машины сразу восемь накопителей и тысячу дисков. Но, как я понял, это было лишь «жалким началом»: после недолгих переговоров с ребятами из политеха МПС начал срочно строить завод по производству накопителей в небольшом городке Южа. На самом деле там железнодорожники уже осенью завод строить начали, но изначально там предполагалось производить матрицы памяти на ферритовых сердечниках (это же по сути было специфическим вышиванием, а определенные «текстильные» традиции в городе имелись), но пока еще корпуса завода были не достроены, и министерство решило «диверсифицировать производство» строящегося завода. А чтобы завод быстрее заработал, оборудование для него большей частью вообще купили во Франции и в Бельгии. Валюта, конечно, всегда была в дефиците, но самому «могучему» из гражданских министров деньги на это выделили. А так как корпуса завода были почти достроены и оборудование буржуи стали сразу же поставлять (так как оно вообще «за золото» продавалось, изготовители просто «задержали поставки» такого же своим внутренним покупателям), то был шанс, что завод заработает уже летом.

Причем шанс этот был совсем не иллюзорным: чтобы заводы новые заработали, им требовалась энергия – и железнодорожники в Юже стали ударными темпами строить и новую электростанцию. Турбины для нее делались в Калуге, котлы – в Ворсме (откуда я об этой стройке и узнал), а генераторы… Оказывается, у железнодорожников были целых два завода, на которых как раз электрические генераторы и делались. Для тепловозов, но там и «для быта» оказалось несложно сделать трехмегаваттные механизмы. И так как производственные мощности у МПС были «достаточными», то поставить в городке электростанцию с шестью такими генераторами для них оказалось совсем просто. Ну, если котлы в Ворсме в срок сделать успеют и калужане с турбинами не подведут – но «обижать» железнодорожников точно никто не хотел. Тем более, что они были готовы заплатить за поставленные машины подороже, чем указывалось в ценниках заводов.

Кстати, это тоже было в законе предусмотрено, я имею в виду «сверхнормативные выплаты» – но только как премия за «сверхплановую продукцию» или «за выполнение заказов досрочно». А тут обе опции получилось применить, вот народ и старался. Впрочем, народ везде «старался»: завод в Карачеве к концу мая выдал уже восемь вычислительных машин. Пока – в «минимальной комплектации», но там рабочие только приступили к освоению совершенно новой для них деятельности. И все старались «освоить» ее как можно быстрее, ведь в городе жилищное строительство пока что вел только этот завод, а на заводе жилье выделялось работникам исключительно «при выполнении плана», так что достичь «плановой мощности» в две машины еженедельно там теоретически могли еще до конца года.

Но могли и не достичь, так как в достатке туда поставлялись пока что лишь лампы-«желуди» с Горьковского завода и металлизированный текстолит для печатных плат. То есть железо для корпусов и краска для того, чтобы эти корпуса красить, тоже имелась в достатке, а вот с радиодеталями было хуже. Плохо было с прецизионными сопротивлениями и очень плохо – с конденсаторами. Для машин были нужны керамические конденсаторы небольшой емкости, а в СССР их хотя и делали, но с большими трудностями и в очень маленьких количествах. Так что их большей частью поставляли в страну дружественные немцы, но и их производственные возможности были все же ограниченными, а желающих «употребить» такие конденсаторы в своих поделках в СССР было очень много. Насколько я слышал, где-то у нас новый завод для такого производства строился, но было совершенно непонятно, когда он заработает и подойдет ли его продукция для вычислительных машин. Потому что то, что уже делалось, для наших целей вообще не годилось: параметры сильно плавали (в том числе и по температуре), да и откровенного брака делалось немало.

С сопротивлениями тоже было неважно, но с ними хоть перспектива была понятна: нужные сопротивления делались в том числе и в Горьком, на специализированном заводе, а последним делом товарища Киреева на Нижегородской земле было как раз расширение этого завода раза так в четыре. Последним, потому что Сергей Яковлевич «убыл на повышение», а на его место поставили какого-то товарища Ефремова – но в том, что завод будет уже летом выпускать сопротивлений достаточно, никто теперь не сомневался. Только ведь и «лето» – понятие растяжимое.

Зато в мае окончательно заработал автобусный завод в Камышине. То есть он еще зимой потихоньку заработал, а к концу мая там автобусы стали собирать уже на конвейере, и выпускались они теперь по тридцать штук в сутки. Что сильно облегчило жизнь горьковчанам: в город сразу две сотни новеньких автобусов поставили. Но и это было лишь «приятным дополнением» к транспортной системе города: первого мая была запущена ветка метро от Московского вокзала до автозавода, а десятого – от площади Минина до Мызы. Мне метро оказалось вообще без надобности, хотя в Нагорной части одна станция называлась «Университет» и выход из нее как раз напротив главного здания университета и находился. Но следующая станция была уже на площади Горького, и мне оттуда пешком до дома было идти дольше, чем от университета. К тому же Ю предупредила, что мне общественным транспортом пользоваться вообще не стоит, потому что кое-кто мог в таком транспорте мне причинить некоторые мелкие неприятности вплоть до летального исхода. Но если все же определенную осторожность соблюдать, то… то я ее соблюду.

Потому что среди моих «откровенных врагов» были враги, скажем, весьма опасные. Опасные тем, что «в лицо» их даже выяснить не получалось. Например, меня люто ненавидели некоторые (почти все поголовно) руководители Армении, и у них для этого были определенные основания. Когда в пятьдесят третьем Струмилин обратился к Зинаиде Михайловне с просьбой «помочь в восстановлении» этой республики, я для нашей суровой тетки составил «памятную записку», с которой она пошла к Струмилину и объяснила ему, почему никакой помощи ни при каких условиях Армения от нас может и не ждать. А Станислав Густавович все изложенные в записке факты перепроверил и переправил ее уже Сталину – и все разговоры о «восстановлении республики» мгновенно прекратились. Оно и понятно: там именно «восстанавливать» было нечего: во время войны в Армении не было разрушено ничего. А во-вторых… во-вторых тоже было много интересного, и даже Ю (вероятно, по просьбе «вышестоящих товарищей») меня спросила:

– Ты, говорят, очень много всякого про Армению написал. Мне вот интересно: откуда ты все это знаешь?

Понятно, что я не стал ей рассказывать, что все это я узнал «в прошлой жизни» и уж тем более не стал говорить откуда. Когда я работал в Заокеании, мне довелось выполнить небольшую работу во Фресно – столице «американской Армении». Там был забавный институт, занимающийся исключительно историей армянского народа, и у них как раз появились технические средства для перевода огромного массива документов в цифровую форму и американские армяне решили «извлечь из массива достоверную информацию». Ну, они извлекли, кое-что и я запомнил – просто потому, что от таких данных у меня буквально шок случился. Там много было именно о военном времени, и больше всего меня тогда удивило, что больше восьмидесяти процентов армян (из тех, кто в Армении родился, ко всем армянам это не относилось вообще) при попадании в плен радостно бежали записываться в «армянский легион» вермахта. Ну и еще кое-что по мелочи показалось мне тогда интересным: например, что в сорок первом, когда в стране были заморожены все стройки, не относящиеся к военному производству, в Ереване спокойно продолжили постройку автомобильного моста. И на строительство его за время войны потратили государственных средств, которых было бы достаточно для изготовления танков на целую танковую дивизию.

Железные дороги страны задыхались от перегрузки, а армянские товарищи везли в Ереван базальтовые блоки для отделки опор моста – и Иосиф Виссарионович решил уточнить, кто именно этим занимался. И даже уточнил, после чего несколько армянский фамилий исчезли из «публичного пространства» – но, по словам Ю, кто-то наверху разболтал об первоисточнике информации. И она даже думала, что знает, кто именно разболтал…

На самом-то деле я особо ничего нового даже не сообщил, все это было довольно широко известно – просто я кое-какие данные собрал вместе и «показал в нужном свете», а в результате у меня образовались «неизвестные враги». Пока вроде бы образовались далеко, так как Горьковская область почти целиком занималась оборонкой и МГБ любого, кто хотя бы собирался сюда приехать, тщательно проверяло. И особенно проверяло «армянских армян»: даже в командировку в область им было невозможно приехать без того, чтобы МГБ их не проверило на наличие родственников среди дашнаков или легионеров: именно в Армении такие родственники были больше чем у каждого десятого, а кто такие дашнаки, тот же Лаврентий Павлович очень хорошо понимал.

И это было крайне неприятно – с одной стороны. Но с другой стороны, все время ходить и думать, что сейчас тебя кто-то бросится убивать, смысла не имеет: если за дело возьмутся профессионалы, то им сначала нужно будет пройти сквозь других профессионалов вроде Ю, а это, как я понял, будет очень непросто. Тем более непросто, что по некоторым намекам «любимой» она отнюдь не одна тут работала. Так что я предпочитал заниматься своими делами.

И не своими – тоже: в конце мая к нам приехал лично Сергей Алексеевич Лебедев. Мужик абсолютно гениальный, но немного суетливый, жадноватый и в чем-то даже глупый. И очень, очень честолюбивый, но все же наш, нижегородский – так что мозги ему вправить будет, по моему убеждению, несложно. По крайней мере я точно знал, с чего такое вправление начать – и предложил Юрию Исааковичу сначала Лебедева ко мне отправить на переговоры…

Иосиф Виссарионович, после окончания совещания по сельскому хозяйству, на котором обсуждались итоги прошедшей посевной, как бы мимоходом спросил и Станислава Густавовича:

– Слава, вы сейчас у себя вычислительную машину установили, она вам в работе-то сильно помогает? Мне товарищ Берг говорил, что для его задач машина весьма хороша, и Лаврентий Павлович упоминал, что в Арзамасе-16 физикам она весьма понравилась, но там, как я понимаю, задачи исключительно расчетные, а у тебя все же больше по статистике…

– Пока не очень помогает, мы же машину всего месяц как получили. А чтобы она действительно помогала в работе, для нее нужно много специальных программ написать, а мои специалисты эту науку только осваивать начали. Да и сейчас на ней и обрабатывать информацию трудновато, но если товарищ Бещев запустит, как обещает, к осени завод по производству накопителей информации, я сводку вроде сегодняшней смогу получать вообще за полчаса. За полчаса, а не за месяц – и у меня сейчас даже сомнений нет в том, что так и будет.

– Интересно… а ты можешь мне вот на какой вопрос ответить: как это получилось, что какой-то мальчишка придумал машину в десятки тысяч раз лучше, чем самые опытные специалисты сумели сделать?

– Могу, я у этого мальчишки специально об этом спросил и он мне ответил. Ты знаешь, а он ведь на самом деле не знает, как эта машина сделана, и ему это даже неинтересно. Машину разработали люди, разбирающиеся в очень многих науках, а он лишь стоял рядом и рассказывал, что ему от этих людей получить хочется. Но вот как раз про это он очень однозначно говорил, и ему сделали именно то, что он хотел. И так, как он хотел – но пока еще ее просто не доделали. А вот когда доделают, вычислительные машины где угодно можно будет применить с огромной пользой.

– То есть как это он не знает, как она устроена?

– Вот так: не знает и всё. Зато он знает как ее можно использовать и что для такого использования в машине нужно. Сначала они к машине подключали то, что под руку подворачивалось, но и то с существенными доработками, а теперь придумывают устройства, которые специально для такой машины делаются. Те же накопители информации, устройства ввода информации при помощи телевизора и клавиатуры – и мальчишка тоже не знает, как они устроены: он разработчикам просто эти устройства описывал и ждал, когда ему их изготовят. Потому что он придумал, заранее придумал, как их можно с пользой применить – и добивался того, чтобы ему делали именно то, что нужно. Что ему нужно – а уж он дальше с помощью своей математики… в основном все же логики…

– Математической логики.

– Да, так, наверное, будет правильно это описывать. Так вот, машина у него одна – я имею в виду конструкцию. А вот программы для нее уже разные. И для тех же физиков он придумал – сам придумал, я проверял – специальный язык, с помощью которого любой физик или математик расчетную программу написать легко сможет и нужные ему результаты быстро получить. Но вот для работы со статистикой этот язык не очень удобен, и он для разработки статистических программ новый язык придумал, под названием «Аналитик». И опять: ему неважно, как из строк этого языка получится программа в машинных кодах, он просто дал поручение рабочей группе, чтобы те разработали программу перевода строк языка в эти самые коды – и снова просто сидит и ждет, пока ему эту программу разработчики не напишут.

– То есть просто ходит и ценные указания дает: сделайте так, чтобы была я владычицей морскою и чтобы рыбка была у меня на побегушках.

– Не совсем все же так. Он очень хорошо представляет, что машина сделать может и что нет. И, я убежден, прекрасно знает, как нужно программы для машины правильно писать. И он не говорит разработчикам «сделайте мне хорошо», а очень подробно расписывает все задачи, которые они должны выполнить, и даже указывает, как их правильно выполнять. Поэтому все разработки у него выполняются очень быстро. Я на той неделе в Горькой ездил, и мне товарищи показали, как некоторые статистические запросы на вычислительной машине исполняются. У них же изрядную часть времени ведутся расчеты по доставке стройматериалов на стройки, и все исходные данные они как раз на диски и записывают. Но так как первичная информация уже в машинном виде имеется, они мне показали, как из нее любые сводки формировать. Например, машина за две минуты выработала сводку по расходу шпатлевки и краски, причем за неделю и с разбивкой по часам. Вроде ерунда, но из такой сводки сразу видно, где возникают провалы с поставками материалов – и диспетчера, которые такие сводки именно каждый час и получают, успевают куда надо дополнительные объемы отправить и, по их словам, простои из-за отсутствия материалов на всех стройках по всей области не превышают получаса в неделю.

– Это ты не врешь?

– Раве что мне соврали, но это вряд ли: стройки в Горьком очень быстро идут. Там пока основные задержки, если и возникают, связаны с тем, что не везде можно по телефону дозвониться быстро, но теперь в центральной диспетчерской по области готовятся ставить радиостанции для оперативной связи с каждым грузовиком, и вот когда поставят…

– Спасибо, я в целом понял. Одного не пойму: почему мальчишка этот так настаивал на том, чтобы мы не закрывали программы по разработке новых вычислительных машин в институтах Академии наук и у военных? Ведь то, что в Горьком уже сделали… я слышал, что там даже бухгалтерские электронные калькуляторы в сотни раз быстрее считают, чем академические машины.

– А хоть бы и в тысячи: все равно бухгалтер на кнопки нажимает не особо быстро.

– Да я не об этом.

– И я не об этом. Мальчишка придумывает технику… я бы сказал, очень простую. У него даже в документах вычислительная машина обозначена как «упрощенная». А те же академики могут и неупрощенную придумать, и когда они такую придумают…

– Тогда… академикам-то на работу деньги Госплан выделяет. Ты тогда забеги в этот ИТМиВТ, намекни прозрачно товарищу Лебедеву о том, что… путь он попробует разобраться, относительно чего Шарлатан машину свою упрощал. И постарается исходный, неупрощенный вариант все же придумать. Ведь если упрощенная машина так работает, то, думаю, сложная вообще чудеса творить будет, так?

– Хм… заявка от института на дополнительное финансирование исследований на днях к нам пришла, так что намекнуть я смогу быстро. Но будет ли польза?

– А мы и посмотрим. Потому что просто деньги на ветер выкидывать явно не стоит? Товарищ Берг говорил, что машина горьковчан все его потребности лет на десять вперед покроет. А если можно эти десять лет такие деньги не тратить… И еще: у меня родилась идея о том, как можно товарища Лебедева дополнительно простимулировать работу сделать быстро и хорошо. Ты вот лично как к такому относишься? – и Иосиф Виссарионович пододвинул к Станиславу Густавовичу исписанный лист бумаги.

– Сам придумал?

– Нет, Аксель Иванович.

– Я думаю, он опоздал примерно так на год, но уж лучше поздно, чем никогда… Мне где-то подписываться надо будет?

Сергей Алексеевич сделал одну «тактическую ошибку»: он сразу начал размахивать своим удостоверением академика и директора академического института. И требовать, чтобы ему предоставили и лампы новые в ассортименте, и прочие всякие детали, и периферийные устройства, включая и дисководы, и дисплеи с клавиатурами. А так же передать ему методики расчета топологии печатных плат и прочие «технические секреты». Возможно, в Москве это бы и сработало, но в Горьком на такие вещи народ не ведется.

Вообще-то в городе к москвичам никаких негативных эмоций не было, наоборот, горьковчане в москвичам в целом относились весьма положительно и всегда были готовы помочь. Например, если человек дорогу на улице у прохожих спрашивал, или в магазине какую-то мелочь хотел взять без очереди. Последнее меня особенно веселило: своих очередь не пропускала, даже если горьковчанин хотел булочку за двадцать пять копеек на бегу купить – а если человек говорил «с московским акцентом», то ему всегда предлагали (сами предлагали) в очереди не стоять с такой мелочью. Но если человек (кто угодно, не только москвич) начинал внушать, что он один такой умный, а все вы тут в провинции должны молча слушать и умные мысли впитывать, то к такому человеку отношение было соответствующее.

Конечно, Сергей Алексеевич хамить не стал, формально он всего лишь «просил оказать помощь», но слишком уж он напирал на свои «академические заслуги» и очень прозрачно намекал на то, что «уж он-то лучше знает, как эвээмы делать». Поэтому Юрий Исаакович его внимательно выслушал, все принесенные Лебедевым бумаги просмотрел и – тоже очень вежливо – посоветовал ему сначала пообщаться со мной:

– К сожалению, ни одну и ваших просьб университет выполнить не может. Продукцией электролампового завода мы не распоряжаемся, и вся она, почти вся, насколько мне известно, отправляется на Карачевский завод вычислительных машин, мы и сами с трудом получаем очень небольшое количество для наших исследовательских работ. Внешние устройства, которые вы просите, вообще больше не делаются: в политехе их разработали и изготовили только опытные образцы, а серийное производство где-то пока налаживается, и я даже не в курсе, где именно. Что же до запрошенных вами методик… видите ли, все они идут под грифом «секретно» и «совершенно секретно», и допуск к ним может предоставить исключительно полковник Уткина. Я вам сейчас напишу адрес, куда вам нужно будет идти за таким допуском… но сначала я бы порекомендовал поговорить с Шарлатаном. Он почему-то давно хотел с вами о вычислительной технике поговорить, а полковник Уткина все равно допуск предоставляет лишь тем, на кого товарищ Кириллов пальцем ей покажет…

– Шарлатан? Это, если я не путаю, вообще мальчишка?

– Вообще-то уже практически совершеннолетний молодой человек. И я снова вам советую с ним поговорить: видите ли, есть очень достоверные сведения… в общем, ваш институт пока не ликвидирован лишь потому, что Шарлатан лично просил товарища Сталина его сохранить.

– Мне кажется, что вы говорите чушь.

– Повторю: сведения достоверные. Товарищ Сталин прислал нам запрос относительно того, стоит ли верить Шарлатану в том, что ваш институт способен принести какую-то пользу для развития советской вычислительной техники. И если он считает – я Шарлатана имею в виде – что пользу вы принести можете, то вам стоит хотя бы узнать, какую именно имел в виду этот молодой человек. Потому что я, например, этого понять просто не могу: разработанная Шарлатаном вычислительная машина превосходит по производительности вашу в десятки тысяч раз, а ведь ему всего лишь семнадцать и что он еще придумает лет, скажем, через пять…

– Я… спасибо, я понял. А где можно товарища… Кириллова найти?

– Пойдемте, я вас провожу, он сейчас в университете. Надеюсь, его подруга не будет ему препятствовать в столь важном разговоре…

– Подруга?

– Да, есть у нас тут одна талантливая первокурсница, она еще и ведет спортивную секцию… довольно необычную. А сейчас как раз время тренировки – но в крайне случае вам придется подождать… – Неймарк поглядел на часы, – минут двадцать. Ну что, пошли?

Тренировка уже подходила к концу, и Ю даже перестала меня сильно гонять, сказав, что мне пока просто стоит «остыть», чтобы лишней нагрузки на сердце при резком прекращении занятия не возникло. И именно тогда дверь в зал открылась и в него заглянул товарищ Неймарк. Ю сильно удивилась – ведь весь предыдущий год к нам в зал вообще никто ни разу не совался – и напряглась, ожидая какой-нибудь пакости. Но Юрий Исаакович, извинившись за то, что помешал тренировке, с очень довольной физиономией сказал:

– Вовка, ты давно хотел поговорить с Сергеем Алексеевичем Лебедевым, и теперь у тебя такая возможность появилось: он ждет тебя в коридоре. Ю Ю, вы его можете отпустить с занятия пораньше?

– Ну, мы уже почти закончили… да, конечно, пусть идет.

– Я только переоденусь, минут через пять буду готов. Где мы с ним можем поговорить?

– Я думаю, лучше всего будет у меня в кабинете. Я вам не помешаю, у меня уже через полчаса зачет начинается для лентяев, так что кабинет будет в полном твоем распоряжении.

– Меня подожди, – сказала девушка, когда Неймарк закрыл за собой дверь. – У меня этот Лебедев тоже в списке был. Он, конечно, опасным не выглядит, но на всякий случай… У людей в голове такие жуткие мысли иногда рождаются, что уж лучше перебдеть.

– Ну перебди. Ты готова? Пошли разговаривать с настоящим гением…