Текст книги "Шарлатан 3 (СИ)"

Автор книги: Квинтус Номен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Глава 2

Маринка в общем-то ничего принципиально нового разрабатывать не собиралась. Реактивные моторы уже успешно производились и даже на самолеты устанавливались, причем на выпускаемые серийно самолеты. И даже на первый турбовинтовой ее потенциальный моторчик не тянул, в Куйбышеве такой мотор уже испытания проходил. Но если у Маринки получится сделать то, о чем я ее попросил, то двигатель мог стать первым сразу в трех категориях. Во-первых, он мог стать самым первым полностью отечественным таким мотором. Во-вторых, он должен был стать первым турбинным двигателем «малой мощности»: сейчас все разработки шли в направлении «сделаем самый мощный мотор», а я изначально поставил задачу придумать моторчик мощностью от пятисот до тысячи сил. То есть я имел в виду моторчик для самолета Мясищева приготовить, сил так на семьсот, но вроде выходило чуть помощнее. А в третьих, мотор мог стать первым двигателем для газотурбинных электростанций, причем изначально предполагалось, что работать он сможет хоть на керосине, хоть на солярке или вообще на метане. Причем без существенных переделок, в идеале вообще в исходном виде работающим на любом топливе. Но это были всего лишь планы, а насколько их реализация будет успешной…

Я все же надеялся, что у родственницы все получится. Потому что к ней на завод были переведены два десятка довольно опытных рабочих с турбинного (не асы, а молодежь, но уже работать научившаяся), четверо инженеров оттуда же решили, что в Ветлуге у них жизнь поинтереснее будет, еще Маринка сманила к себе шестерых выпускников Горьковского индустриального. И четырнадцать инженеров, закончивших «три года обязаловки» в разных городах страны, тоже перебрались в этот несколько странный город: все же в стране с жильем было все еще очень плохо, а там им сразу предложили отдельные квартиры, причем «по горьковской норме для молодежи плюс один» – то есть на комнату больше, чем обещали молодым инженерам в Горьком. Да и то, в Горьком пока лишь обещали, а в Ветлуге ключи от квартир выдавали сразу по приезду.

Еще у Маринки на заводе уже не самых криворуких рабочих было под пятьсот человек. Молодых, нынешних или прошлогодних ФЗУшников, и все еще немного криворуких. Но молодых, большинству и восемнадцати не было, так что научатся быстро. А что-то мне подсказывало, что и стимулы для быстрого осваивания профессии у них хватало. И что начавший строиться на территории райбольницы роддом через пару лет окажется очень востребованным…

Еще к моменту занятия Маринкой должности главного инженера на нескольких других заводах были отработаны очень интересные и нужные в турбинном моторостроении технологии. Например, в Ворсме на турбинном научились делать (хотя лишь на опытной установке и в масштабах далеко не серийных) отливку монокристаллических турбинных лопаток по выплавляемым моделям. Из стали, не из термостойких сплавов, но задел уже имелся. И там же уже опробовали этот подход к отливке лопаток из титана, так как металл вдруг стал доступным. Не везде доступным, но в Ворсме с ним проблем не было. Потому что делали его в Павлово, на магниевом заводе – а чего бы его там не делать? Хлора с электролизеров море, титановая руда – ее вообще греби лопатой, магний – на магниевом заводе уж с чем-чем, а с ним проблем не было. И в результате титан был. Его понемногу делали, примерно по центнеру-полтора в сутки, но пока и этого количества более чем хватало. Для экспериментов разных и опытов: в Ворсме теперь постоянно крутились целые толпы народу и из индустриального института, и из университета: темы-то явно диссертационные, да и были шансы премии отхватить очень престижные (и выгодные для семейных бюджетов). Причем не обязательно нужно было ждать милостей от природы – в смысле, от советских партии с правительством: за отработку технологии изготовления титановых лонжеронов для крыла мясищевского самолетика сразу три инженера получили по ордену Шарлатана. А с ним – и право бесплатного проезда на любом общественном транспорте области (кроме такси и самолетов, конечно), очень полезное в случае, если у них новенькие «Победы» сломаются, которые они тут же купили, получив еще и премии «Павловского райкома комсомола и Горьковского областного КБО» в размере пятидесяти тысяч на каждого. Премия именно совместно была, потому что райком премии присуждать право имел, а денег у него не было – а у КБО с деньгами все хорошо было, а вот прав – не хватало. Точнее, не хватало прав на именно почетные премии, все же «премия за бытовое обслуживание» звучит менее солидно, чем «премия комсомола»…

Но все это – и турбомоторы, и даже роддом в Ветлуге были делом будущего (хотя я надеялся, близкого), а пока на заводе делались простые поршневые моторы для самолетиков. Понемногу, пока что по паре в сутки их делали. Очень, кстати, неплохой мотор получился: с прямым впрыском он стал мощностью под триста тридцать сил на восемьдесят восьмом бензине и ресурс пока по результатам испытаний у него уже превышал пятьсот часов. Насколько больше, было пока непонятно, просто на стенде их больше погонять не успели потому что времени не хватило. И мотор делался на заводе все же не целиком: всю поршневую группу и коленвалы туда пока привозили из Павлово, устройства прямого впрыска – из Воронежа. Но все же с каждым днем там все больше и больше обучались делать самостоятельно. И еще «в порядке обучения рабочих» на заводе делали и турбины – обычные, паровые. Для генераторов на сто двадцать пять киловатт: их в Ворсме из-за этого даже делать прекратили. То есть прекратили их в Ворсме делать потому что других заказов было выше крыши, но и такие мини-электростанции все еще спросом пользовались приличным, так что молодые рабочие не бесплатно металл в стружку переводили и Зинаида Михайловна говорила, что скоро завод вообще на самоокупаемость выйдет на одних этих турбинах.

А с окупаемостью в КБО был вопрос больной: все же на строительство очень многого разного всего в Воронежской области денег было потрачено, мягко говоря, больше, чем их вообще было. И некоторые из тамошних строек вызывали очень непростые вопросы в том числе и у областного руководства, у нашего, Горьковского руководства: довольно много всякого горьковские заводы произвели «в кредит», а вот со сроками возврата этих кредитов картина выглядела не лучшим образом. И мою репутацию в городе спасало лишь то, что свои обязательства по жилищному строительству мы выполняли почти полностью.

То есть домов в Горьком за лето успели выстроить очень много, в смысле «коробок» понаставили. Но чтобы в эти дома можно было людей жить пускать, нужно было еще очень многое доделать. Очень-очень многое, например, больше половины домов пока что стояли без окон потому что стекла обычного не хватало. И еще не хватало проводов, не хватало розеток и выключателей. Патроны для лампочек – и те внезапно стали дефицитом, но как раз это меня даже порадовало: цех одного из городских приборостроительных заводов, которые такие патроны раньше делал, переключился на новую продукцию. А конкретно – на изготовление электросчетчиков и автоматически «пробок» для электрощитков. Причем там вместо патронов как раз автоматические пробки и стали делать в варианте, позволяющим их вкручивать вместо прежних, керамических. А для новых счетчиков они начали выпускать уже привычные мне «по прошлой жизни» автоматы. Правда, в результате в Кишкино закончилось «бесплатное электричество», во всех домах такие счетчики с автоматами установили и теперь за электричество в деревне не скидывались, как раньше, по принципу «кто столько может», а платили в соответствии с потреблением – но народ этому лишь радовался. Не потому, что теперь платить нужно было меньше, напротив, так как расценки установили «государственные», за электричество теперь нужно было платить раза в два больше прежнего, но сам факт наличия счетчика как бы говорил, что в деревне теперь «не хуже чем в городе, и даже лучше»…

Ну, насчет «лучше» конкретно в Кишкино никто и не сомневался: сейчас в деревне во всех уже домах и центральное отопление появилось, и вода горячая из кранов лилась. И плиты газовые на кухнях в каждом доме теперь стояли: их только в Горьком на двух уже заводах делали, так что даже выбор был какую ставить. Но главное – было чем за всю эту роскошь платить: в деревне (причем в любой деревне, а не только у нас) появился еще один серьезный такой «источник дохода». Программа «сталинского преобразования природы» с невероятной скоростью набирала обороты и государство теперь платило довольно заметные деньги за рассаду нужных на лесополосах культур. То есть поначалу расценки выглядели копеечными, например за саженец желтой акации платили (в зависимости от размера кустика) от двадцати пяти копеек до рубля, но в деревне ребятишки прикинули, что таким незатейливым способом можно себе денежек на сладости поднять – и под осень все свободные участки на огородах превратились в «дендропитомники»: приезжие лесники сказали, что программа госзакупок рассады утверждена до пятьдесят второго года…

Лесники приехали в Кишкино не случайно: они забирали в горьковском городском питомнике рассаду акации, и им там сказали, что эта акация «митяевская», и даже сообщили, где «оригинатор сорта» живет. Ну они и решили «прильнуть к первоисточнику» – а дед Митяй еще прошлой весной несколько соток на склоне к Кишме черенками акации засадил в расчете на будущий мед. И решил, что «потом еще раз черенков понавтыкает», а пару тысяч за небольшие, но все же уже сформировавшиеся кусты он точно лишними не посчитал…

Но в основном в деревне люди денежки дополнительные получали, работая в теплицах: оказалось, что тепла с электростанции и на них хватает – а в городе зимой огурцы и помидоры свежие продавались все же неплохо. Причем чтобы за свежие овощи деньги получить, людям даже ездить на рынок не нужно было: Ворсменский ОРС каждый день в деревню машину присылал, которая все, что народ продать хотел, и забирала. И у нас дома «торговлей овощами» занимались Маруся: сестренке уже полностью доверили вести сбор урожая в теплице, чем она очень гордилась.

А я тоже гордился, правда совсем иными делами: мне пришлось очень серьезно озаботиться «координацией обеспечения мебельных предприятий сырьем», а более точно, решать вопросы распределения березы. Вообще-то береза – очень ценное дерево. Из коры ее делают деготь, который, кроме всего прочего, еще и в медицине оказывается полезным, а из древесины делают дрова и уголь для шашлыков. Дрова, конечно, очень хорошие – и всё, то есть не все, из нее еще вроде фанеру делают и паркетную доску. Поэтому береза не считается «ценной древесиной», а раз она совсем не ценная, то и мебель из нее получается недорогая. Вот только недорогая мебель получается когда береза есть, а когда ее нет, то уже не получается. И для многочисленных нижегородских мебельных артелей березы запасли в достатке, а вот для новых, тех же воронежских, например, ее просто не было. Потому что ту березу, которую мебельщики себе сразу не забрали, тут же на дрова и рубили – а из дров почему-то мебель было уже не сделать. Правда в лесу березы было много – вот только для мебели годилась лишь та береза, которую срубили в период с конца ноября (а лучше с середины декабря) и по середину февраля: именно в это время древесина считалась «достаточно сухой».

То есть считалась, но даже такую требовалось еще пару месяцев как-то дополнительно сушить. Но это чтобы мебель делать «из массива» требовалось, а если делать клееную, то можно было и «ускоренной сушкой» заняться. Но все равно береза требовалась «зимняя», так что все воронежские новенькие фабрики просто стояли и ничего не делали до конца ноября. То есть все же делали разную мелочевку и осваивали новое оборудование, но пока выручки от их продукции даже на зарплату рабочим не хватало. Но это лишь пока, а вот в ноябре начались поставки той же березы в Воронежскую область откуда-то с северов – и фабрики потихоньку заработали. А еще на фабрики завезли уже и настоящую «ценную древесину», в Воронеж откуда-то товарищ Жуков даже пару вагонов махагона притащить сумел. Но в основном на фабрики пошел дуб, бук (красный и белый), кипарис…

Я слышал, что кипарис для мебели вообще не годится, но это если его просто так брать. А вот в виде шпона – у него рисунок довольно необычный и с таким шпоном можно довольно красивую мебель сделать. Красивую, но не особо и популярную – но когда с другой красотой имеются проблемы, то и такая сойдет. Однако шпон (а всю эту «ценную» только на шпон и пускали) без основы – ничто, а пока еще березы было маловато – и я, как проклятый, считал, сколько на какую фабрику дров отправить. Потому что больше считать было просто некому: там такие нетривиальные сетевые графики рисовались, что человеку неопытному в них запутаться было раз плюнуть. А если запутаться, то рабочие опять себе на зарплату не наработают, опять КБО в долги влезать придется. Точнее, не придется: больше Комбинату никто в кредит и копеечки не даст. Так что считать, считать и считать приходилось именно мне, так как я, все это и затеявший, лучше всех знал, какие у кого новые станки появились и что на них на самом деле можно сделать.

И в самом конце ноября воронежские мебельщики наконец начали работать почти что в полную силу. Лично у меня был особый интерес к восстановленной из руин фабрики в поселке Сомово под Воронежем, причем чисто ностальгический интерес: когда-то моя жена приобрела для дома мебель именно их фабрики и мне в голову втемяшилось и здесь себе такую же заказать. То есть я даже заказал, и сумел большую часть запрошенных для ее изготовления станков туда отправить, но в любом случае вряд ли там успеют мой заказ в этом году исполнить. Тем не менее эта фабрика выделялась из всех прочих тем, что там хотя бы рабочие были уже опытные – и она могла лучше прочих начать возврат слишком уж быстро истраченных на восстановление области средств. Однако и на остальных рабочим нужно было денежку хотя бы на себя заработать – так что управлять потоками дешевой березы приходилось с учетом и этого фактора. Пока приходилось: по планам, рассчитанным уже Зинаидой Михайловной, с января все эти фабрики начнут нормально работать, не ожидая поставок бревен как манны небесной, а за зиму и запас сырья смогут сделать на весь следующий год…

И вот, общаясь в процессе распределения дров с мебельщиками, я узнал много нового и интересного, что заставило меня опять «заняться станкостроением», правда на этот раз только в Сергаче. Оказывается, что красное дерево – штука потрясающе красивая. Дуб с буком тоже ничего, но до махагона им еще расти и расти. Не в смысле «ввысь» или «вширь», а в смысле потребительских качеств. Потому что на буке и даже на дубе нож лущильного станка «садится» после обработке пары десятков стволов, а на махагоне – уже после одного. И после этого нож этот нужно перетачивать, а перетачивать двухметровую железяку так, чтобы отклонение от идеальной прямой не превышало десятой доли миллиметра очень непросто. Очень-очень непросто, вручную хороший мастер такой нож выправляет примерно весь день, да и то, если никто его при этом злить не будет. А точильные станочки, которые в Сергаче делались, для такой работы вообще не годились – и пришлось тамошним инженерам придумывать новый станок. Тамошние инженеры очень тщательно подумали, затем обложили меня матом – после чего мне пришлось подключать к работе уже инженеров Станкина. Затем – уже инженеров приборостроительного (чтобы разработать автоматику, способную точить нож с учетом износа точильного круга), потом еще и специалистов из ВИАМа задействать пришлось, чтобы те сказали, из чего такие ножи вообще изготавливать можно…

Зинаида Михайловна, после того, как подписала очередную пачку присланных за все эти работы счетов, не поленилась, приехала ко мне с копиями и поинтересовалась, очень вежливо поинтересовалась:

– Вовка, а может ну ее к… этим самым, программу по разработке деревообрабатывающих станков, я имею в виду. Траты-то получаются бешеные, а выхлоп…

– Выхлоп будет, причем скоро, – ответил я, не отрываясь от присланного из ВИАМа «отчета по исследованию». Вот, нам прислали очень интересную бумажку по поводу фрез для обработки кромок панелей, они даже готовы нам десяток-другой таких фрез изготовить.

– А кроме них что, никто фрезы у нас в стране уже не делает?

– Делают, но не такие. ВИАМ за каждую просит всего по шестьдесят две тысячи рублей.

– Они с ума сошли, то есть это ты с ума сошел.

– Нет. Там сплав используется, который сам по себе стоит тысяч пять за килограмм, плюс обработка очень непростая, и доводка с правкой… кстати, установка для правки сама по себе тысяч в тридцать обойдется, и сырье для нее очень недешевое. Но эта фреза по буку без правки проходит двадцать-двадцать пять километров кромки, со скоростью до пяти метров в минуту. Это – один обеденный стол или шкаф очень непростой, и на каждом предмете мебели фреза нам сэкономит уже рублей по десять. То есть чистая экономия получится сорок тысяч до правки, а всего, по прикидкам, за время службы она даст экономию уже заметно больше полумиллиона – это с учетом всех затрат на правку. И выпуск мебели увеличит процентов на пять, а то и на десять. Правда, нам теперь придется отдельную мастерскую, даже отдельный заводик небольшой строить для правки всех таких фрез…

– Ты это как посчитал?

– Подождите полчасика, я вам все расчеты передам для проверки. А сколько мы у ВИАМа фрез закажем… надо опять по всем мебельным пробежаться, с мастерами поговорить по поводу планируемого ассортимента, но, надеюсь, полусотни для начала нам хватит.

– Нет, ты точно с ума сошел. На три с лишним миллиона одних фрез… кромочных, я правильно запомнила? Но я знала, на какую работу шла, и ты меня из себя все же не выведешь. Хоть чаю-то нальешь? А то просто сидеть в углу и ждать, пока ты там бумажки свои карябаешь…

В ВИАМ я с фрезами сунулся не просто так: на новом трехкоординатном станке, разработанном на девяносто втором заводе, обычная фреза по металлу при обработке кромок панелей садилась за пятнадцать минут, твердосплавная – за пару часов. И просто перетачивать эти фрезы не получалось: они форму имели очень непростую, а при заточке эта форма просто «плыла», причем даже на глаз заметно как. А мало что новая фреза в производстве обходилась рублей в триста (или почти в тысячу, если твердосплавная), так и на ее замену времени уходило от пятнадцати минут до получала. И станок за пятнадцать минут мог обработать пять-семь, скажем, крышек для столов, а затем уходил в простой на полчаса.

Сейчас в индустриальном институте целая команда занималась тем, что разрабатывала автомат, самостоятельно меняющий инструмент в таком станке – но быстрого результата от них я не ожидал, да и сама эта концепция казалась мне, мягко выражаясь, бесперспективной. То есть разработку механического автомата я считал абсолютной глупостью – но команду продолжал финансировать. То есть настоял на том, чтобы КБО ее проложил финансировать: дело это в любом случае небыстрое, денег они пока очень немного тратили – а когда у них что-то получаться начнет, то, глядишь, и компы уже появятся. Первые-то вроде уже где-то появились…

К тому же уже начал прорисовываться вариант даже без компов кое-что полезное сделать. То есть без цифровых компов: у Вовки Чугунов для его новых изделий нужно было изготавливать одну очень хитро отфрезерованную железяку, причем с качеством, с каким не каждый фрезеровщик шестого разряда изготовить сумеет в обозримые сроки. Я ему по простоте душевной предложил дурью не маяться и отливать их по выплавляемым моделям, но оказалось, что я не единственный дурак на этом свете: он уже попробовал и получил от начальства знатный втык. Потому что используемый сплав отливался очень хреново, его еще приходилось долго и разнообразно ковать чтобы металл нужную прочность набрал. Но дурость свою мы еще в прошлом году друг другу продемонстрировали, а теперь для его производства вроде уже заканчивали делать где-то очень непростой копировальный станок, якобы управляемый аналоговой машиной. И если ему не наврали, то прорисовывались довольно интересные варианты… вот только про аналоговую автоматику и я ничего раньше не слышал, да и сам Вовка очень слабо представлял то, о чем ему говорили – так что вполне вероятно, надежды на скорую автоматизацию окажутся напрасными.

На аналоговую автоматизацию, а вот на цифровую… Американцы вроде уже начали производить транзисторы, и я надеялся, что и в СССР этим всерьез займутся. Правда вот «в прошлой жизни» у нас этим занялись как-то через одно заднее неприличное место, но у меня теперь появился шанс «все исправить». Появился бы, если бы я хотя бы примерно представлял, как эти самые транзисторы делаются – но обломись, я знал лишь то, что транзисторы бывают кремниевые, германиевые и из арсенида галлия. И я даже знал, что кремний из песка получают – но, к сожалению, на этом мои знания заканчивались. И я даже не представлял, кто в Союзе вообще такими разработками занимался – а то бы я этим разработчикам… квартиры без очереди предоставил, что ли? Так они и без квартир ведь что-то делали, квартиры тут могут не сработать. Да и в любом случае я не знал, кому их пообещать можно, так что «оставь надежды, всяк».

Да и если транзисторы в стране Советов появятся, что я могу с ними сделать? Я ведь не знал, как цифровые машины изнутри сделаны. То есть общие принципы представлял… очень примерно, но вот в детали никогда в жизни не вдавался за ненадобностью, так что и в этом поле мне пахать просто нечем. Да и незачем, все равно других людей, которые знают, как сделать правильно, в стране хватает. И если уже этим людям потребуется помощь, то я, конечно же, им помогу… чем смогу, проблема была лишь в том, что я даже примерно не представлял, в чем моя помощь может заключаться. Просто потому, что я не знал, что им может потребоваться – зато я знал кое-что другое. Ну как знал… знал, точно знал что я хочу получить. А вот кто именно мне желаемое получить поможет….

Перед самым Новым годом кое-что из «желаемого» я все же получил: рабочие мебельной фабрики в Сомово все же успели сделать мебель, которую я у них заказал. Пока не всю, мне прислали только комод (небольшой), маленький обеденный стол и четыре стула. И большую кровать, которую я специально для бабы Насти заказал. То есть сначала они мне прислали счет за выполненную работу, и на нем написали, что «если вам покажется очень дорого, то вы можете от заказа отказаться», однако я отказываться не стал. Да, было дорого, по нынешним временам просто безумно дорого, но у меня-то денежки были, а тратить их мне практически не приходилось. То есть еду родители обеспечивали (в дополнение к огороду, который вообще продукты давал «бесплатно»), для одежды я только за ткань деньги Надюхе отдавал, бензин и обслуживание машины мне КБО оплачивал. А давно ожидаемой мною денежной реформы так и не случилось, так что у меня даже от Сталинской премии почти все деньги в неприкосновенности остались – ведь все, что я тратил из нее «на общественные нужды», общественность мне всегда возвращала, причем даже с процентами (если за таковые считать положенную мне в десятке артелей зарплату). Так что почему бы и не потратить несколько тысяч на приличную мебель?

Честно говоря, меня в ней больше всего порадовало даже не то, что они ее для меня сделали, а то, что они в своей записке приписали «эти изделия мы собираемся теперь делать в больших количествах и всего через год цена на них упадет раза в три». Ладно, если на самом деле упадет, я и Маринке, и Надюхе такую же куплю. А кое-какие предметы и деду Митяю наверняка по душе придутся. Но пока…

Пока у меня появились новые желания – и требовалось срочно найти тех, кто их исполнит. Причем, желательно, побыстрее, потому что в газетах появились заметки, которые мне очень не понравились…