Текст книги "Таинственная незнакомка"

Автор книги: Курт Циммерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Пихотка кладет перед бригадефюрером письменные показания советника. Тот отодвигает их в сторону.

– Подробности меня не интересуют. Мне нужны имела остальных. Пихотка, отдаешь ли ты себе отчет в том, что поставлено на карту? Фюрер хочет получить исчерпывающую информацию об этом деле. Речь идет о большевистском заговоре в сердце рейха. Предатели должны быть выявлены все до одного! Поэтому нам нужны все имена, осведомители, связные – все соучастники. Каждый, кто только разговаривал, да, только разговаривал с Гёбель, должен быть взят под подозрение. Левитцов или она – один из них и будет той веревочкой, при помощи которой мы размотаем весь клубок. Левитцов уже разговорился. Кто давал ему указания? Гёбель? Значит, она знает больше, чем он. Она должна заговорить. Пихотка, твоя задача заставить ее говорить.

Утром народу в церкви немного. У бокового алтаря на коленях стоят Соня и Тео. Со стороны кажется, что они молятся. На самом же деле они чуть слышно разговаривают между собой. Звуки органа заполняют все пространство, заглушая посторонний шум.

– Я боюсь, Тео. Я так рада тебя видеть, но я боюсь.

– Соня, нельзя терять голову. На Хильду мы можем положиться.

– Господи, как она там? – Соня ужасается, подумав о том, какими методами пользуются в гестапо. – Хильда знает, что делать. Она думает о нас и надеется, что мы не потеряли мужества, что мы выстоим и продолжим наше дело.

– Продолжим? Это звучит как крик отчаяния.

– Сейчас нам надо затаиться. Сейчас они настороже, и опасность возросла вдвое. Но позже мы возобновим все контакты и начнем опять работать. Или ты хочешь оставить Хильду в беде?

– Нет, Тео. Но если бы ты всегда мог быть рядом со мной!

– Я всегда с тобой. Точно так же, как и Хильда всегда с нами. Ни один из нас не одинок, потому что мы никого не оставляем в беде. Ты знаешь это.

Она кивает, незаметно прислоняется к его плечу и снова обретает мужество.

– У нас есть уверенность, Соня. Те, кто сейчас мучает Хильду, будут в свое время призваны к ответу!

– Я ненавижу их!

– Это хорошо, Соня. Твоя ненависть должна быть сильнее страха, тогда и ты станешь сильнее их.

Пихотка рассматривает молодую женщину, ставшую как будто еще тоньше и бледнее. Скоро у нее уже не хватит сил сопротивляться. Возможно, ее уже не придется переправлять на Принц-Альбрехт-штрассе.

– Ну, фрейлейн Гёбель, вы подумали?

– Я много думала, господин советник уголовной полиции.

– Рассказывайте!

– Я знаю теперь, что могла сделать лучше. Я допустила несколько ошибок.

– Хорошо. Теперь с этим покончено. Будьте благоразумны и расскажите все.

Она молча смотрит на него.

– Назовите мне имена, Гёбель. Кто был вашим осведомителем в штабе верховного командования вермахта? Кто доставал вам документы? Мне нужны имена, Гёбель!

Она молчит.

– Гёбель, мне дали указание передать вас гестапо. Там с вами не будут так церемониться. Вы представляете себе, что вас там ожидает?

– Да.

Советник уголовной полиции говорит, упрашивает, злится, но не достигает успеха. Он не хочет отдавать свою жертву на Принц-Альбрехт-штрассе. И дело здесь не в его человечности, просто ему жаль делиться успехом. Он хочет довести дело до конца, причем самостоятельно. Он отдает распоряжение применить к подследственной Гёбель особые условия содержания под стражей, «Она еще не дозрела, – думает он, – скоро я опять займусь ею».

Игрой Бернгарда Винкельманна, исполняющего роль Лестера, были восхищены даже актеры. Он никогда еще не был так великолепен. Артист вложил в роль все свое волнение, весь страх.

 
…Я здесь, быть может, и всесилен, но не в деле,
В котором я довериться вам должен,
Тут я слабей всех прочих при дворе,
Всех уязвимей для людских изветов.
 

Эта фраза не выходила у него из головы, не давала ему покоя. «Одно ее слово, и мне конец. Хильда Гёбель арестована, ее свидетельство может меня погубить. Она заговорит. Они ни перед чем не остановятся. Эта молодая женщина заговорит, и ее показания могут меня погубить».

Вечер за вечером сидит он в своей уборной, весь в холодном поту. Растет число его поклонниц – и растет его страх.

«Конрад избрал лучший путь. Он бежал на фронт. А я сижу здесь, в постоянном страхе и ожидании. Какие дешевые сцены разыгрываем мы часто! Я знаю теперь, как мучительно силен может быть страх. Ее свидетельство может погубить меня».

– Гёбель, да говорите же наконец! Если вы не прекратите свое упорное молчание, вы восстановите против себя весь суд. Вы понимаете, что это значит?

– Я знаю. То, что вы называете судом, это сборище жестоких людей, которое будет против меня независимо от того, буду я говорить или молчать. Господин советник уголовной полиции, я предстану не перед судом, я предстану перед лицом своих врагов, которые являются и врагами нашего народа. Я предстану перед ними, потому что я всегда противостояла им.

«Она говорит, – радуется Пихотка, – неважно что, важно, что говорит. Пусть она ругает суд. Кто говорит, тот может однажды легко проговориться. И если у нее вырвется хоть одно слово, хоть одно имя, я позабочусь о том, чтобы она не остановилась на этом». Вслух же он произносит:

– Вы одна против целого государства, Гёбель? Вам понадобится поддержка! Кто ваши друзья? Кто ваши помощники?

– Я должна назвать всех, господин советник?

– Говорите!

– Они удерживают целый фронт – от Ленинграда до Сталинграда.

Пихотка с размаху бьет ее. И его злоба только усиливается, когда он видит, как она вытирает ладонью кровь с лица и улыбается.

– Ты у меня заговоришь, дрянь! – рычит он.

Мария Крюгер с головой погружена в работу. Она шьет, делает примерки, гладит, подшивает, но мозг ее неотступно сверлит один и тот же вопрос: а вдруг Хильда Гёбель назовет ее имя? «Как долго она еще сможет продержаться? Сколько бы я продержалась, если бы это случилось со мной?» – думает она.

Неприметная, доверчивая портниха испуганно заглядывает в лица своих клиентов, потому что ей кажется, что они слышат биение ее сердца, которое стучит громче часов на церковной башне. Постепенно страх ее спадает и уступает место тихой покорности. Она благодарна судьбе за каждый отпущенный ей час. Иногда перед глазами ее встает худое лицо Хильды. Тогда она успокаивается, и в душе у нее начинает шевелиться крохотная надежда.

Всегда, когда дневная суета на бензоколонке прекращается, Герхард Корн, пожилой человек, потерявший в аварии ногу и носивший протез, вспоминает своего старого товарища Фрица Гёбеля. Он слышал, что дочь Фрица арестовали. Может быть, она пошла по стопам своего отца? Иногда Корн оказывал ей кое-какие услуги: выполнял небольшие поручения, передавал письма. Помнит ли она еще об этом? Хочется думать, что поминает добрым словом. Хочется надеяться, что она не упомянет его имя там, где сейчас находится.

В первую минуту Иоахима Хагедорна охватывает ужас. Так, значит, его коллега – шпионка. А ведь она была очень мила и умела прекрасно слушать. «Что же я ей рассказывал? О своем брате. Если она упомянет об этом, то там подумают, что я… Но я и в мыслях не держал… Хитрая змея! Сваливать вину на других – это они умеют. Топить с собой и невинного – это подлость!» Он ругает и проклинает свою бывшую коллегу. Его трясет от страха.

Адвокат доктор Хаберфельд был юрисконсультом крупной фирмы, в которую входили и военные заводы. Он был католиком и не сочувствовал идеям Гитлера. Поэтому он несколько раз давал Хильде, которую знал, так как она однажды интервьюировала его, кое-какие сведения.

«И почему я разболтался с нею? Ведь раньше я никогда не давал интервью!» Он ненавидит журналистку, которая расспрашивала его, потому что это ее профессия. Он ненавидит и взывает о спасении к своему богу.

– Гёбель, я же не изверг. Назовите мне хоть одно имя, и я отпущу вас с миром. И даже замолвлю за вас словечко.

Она смотрит на Пихотку и молчит.

– Гёбель, вы же интеллигентная женщина. Вы вполне могли бы оказаться на моем месте. Вы отлично можете владеть собой. Ведь вы столько времени жили под чужой личиной, и ни разу не выдали себя. – Однако это обращение тоже не имеет успеха. Он злобно смотрит на нее и грубо кричит: – Ну, довольно, я хочу знать имена!

– Какие?

– Кто с вами сотрудничал? Кто входил в вашу группу? Как звали осведомителей? Где они? Где радист?

Она молча смотрит в окно – сквозь стекло видны ветви деревьев. Из окна ее камеры была видна только голая серая стена и кусочек неба.

– Гёбель, ведь я могу поговорить с вами иначе.

– Я это знаю.

– Один-два раза вы, может, и выдержите, но на третий – уже нет! Господин фон Левитцов рассказал нам все после первого же раза.

– Зачем же вы меня спрашиваете, если уже все знаете?

Пихотка хватает телефонную трубку:

– Приведите подследственного Левитцова!

Увидев советника, Хильда поражается. За эти несколько дней он постарел, сильно постарел. Он выглядит совсем обессилевшим.

Советник уголовной полиции с удовлетворением отмечает то впечатление, которое произвела на Хильду эта встреча.

– Не стесняйтесь, Левитцов. Используйте возможность поблагодарить вашу бывшую руководительницу за все, что она для вас сделала.

Левитцов стоит, опустив голову. Хильда прекрасно понимает циничный трюк своего мучителя, который почти дружеским тоном произносит:

– Ну что же, Левитцов, почему вы не говорите спасибо? Я думал, вы вежливый человек!

– Я знала Удо фон Левитцова не только как вежливого, но и как порядочного человека.

– А я вас не спрашиваю, Гёбель. И к тому же ваш порядочный Левитцов без всякой необходимости свалил на вас всю вину. Он рассказал все о вашей преступной деятельности. Он вас не щадил.

– А вы его пощадили, господин советник уголовной полиции?

– Придержите язык, Гёбель! Я жду ваших показаний, и терпение мое на исходе!

Он в бешенстве оборачивается к советнику:

– Левитцов, повторите то, что вы мне рассказывали!

– Я подписал протокол.

– Повторите, говорят вам!

– Мне нечего добавить к тому, что я сказал. – Он впервые поднимает голову и произносит: – Простите меня, Хильда.

Лицо Пауля Пихотки наливается кровью. Он достиг совсем не того, чего хотел.

– Левитцов, вы что, желаете, чтобы и к вам были применены особые условия содержания под стражей?

Левитцова уводят. Пихотка пускает в ход свой последний козырь.

– Вам нечего радоваться, Гёбель! Левитцов рассказал то, что знал. Вы знаете больше, Гёбель. Вы руководили группой. Кто входил в состав вашей группы? Назовите имена!

Не дождавшись ответа, на который он и не рассчитывал, Пихотка тихо и угрожающе добавляет:

– Гёбель, вы хотели бы снова увидеть вашу мать? Разумеется, хотели бы. Если вы заговорите, я попытаюсь спасти ее от концлагеря.

– Как чувствует себя мама?

– Я хочу знать имена!

– Мою мать зовут Эльза Гёбель.

Исчерпав безрезультатно все свои возможности, Пихотка внезапно успокаивается:

– Сознаюсь, вы импонируете мне, Гёбель. Вопрос только, удастся ли вам сохранить ваше невозмутимое спокойствие на Принц-Альбрехт-штрассе.

Оставшись один в кабинете, советник уголовной полиции долго смотрит на внушительный по размерам документ, который он должен передать бригадефюреру. Ему ясно, мать действительно была не в курсе дела. Но это ее не спасет. Он все еще никак не может согласиться с мыслью, что Хильде Гёбель удавалось вести скрытную вторую жизнь. «И пусть бригадефюрер этому не верит, а я не могу это доказать, но не исключено, что она действительно была руководителем группы».

«Чего доброго, я и в самом деле стану набожным», – не без иронии думает Тео, опускаясь на колени перед алтарем. Он ждет Соню. Ему нужно с ней посоветоваться. Словно целиком углубившись в молитву, он опускает голову на сложенные руки и думает о Хильде: «Как ее можно спасти? В чем была наша ошибка?» Он мучительно размышляет, но в глубине души понимает, что не придет ни к какому выводу, потому что мысли его невольно переключаются на другое.

Рядом с ним опускается Соня. Она побледнела и похудела, но осталась такой же хорошенькой.

Мысль о том, что Соня могла угодить в лапы этих охотников за людьми, разрывает ему сердце. Страх за нее, которая так не похожа на решительную Хильду, перехватывает ему дыхание.

Соня рассказывает, что она слышала в «Адлоне». Ходят ужасные слухи. Одни называют Хильду Гёбель опаснейшей шпионкой после Маты Хари, другие утверждают, что она стала жертвой злобной клеветы. Она работала одна, так как никто больше не арестован. Советник схвачен только из-за валюты. Кое-кто поговаривает уже о готовящемся процессе.

– Она ничего не сказала, Соня. И она ничего не скажет.

– Неужели мы не можем ей помочь?

– Поверь мне, Соня, если бы мы могли переговорить с ней, она бы нам приказала: затаитесь на некоторое время, а потом продолжайте наше дело. Она наверняка много думает о нас.

– Я думаю о ней день и ночь.

Облаченный в черную форму, бригадефюрер Шелленберг сидит за письменным столом. Пауль Пихотка держится на заднем плане. Он чувствует, как его охватывает легкий озноб. Хильда Гёбель провела на Принц-Альбрехт-штрассе только около суток, а ее уже трудно узнать. При взгляде на нее его снова охватывает страх, который он уже начал было забывать. Достаточно одного слова бригадефюрера, и его тоже бросят в подземелье. А уж там с ним не станут церемониться. Только глаза Хильды Гёбель остались прежними. Они даже стали как будто больше. На человека в черной форме она не смотрит. Она вообще не обращает на него внимания, кричит ли он или говорит едва слышно. «Ей больно, – понимает Пихотка, – и она из последних сил старается не показать этого».

– Все порядочные немцы с негодованием отвернутся от такой личности! – вопит в бешенстве Шелленберг, потому что видит, как мало впечатления производят его слова на эту женщину, на это, по сравнению с ним, ничтожество, – Твое упрямое молчание является для нас лучшим подтверждением вины. А твоих сообщников мы найдем так или иначе. Так почему ты молчишь?

Она покачнулась, но тут же выпрямилась.

– Может быть, на советника уголовной полиции твои уловки и действовали. Он страдает приступами сентиментальности. А я позерства не терплю. Ты для меня все равно что кусок дерьма.

«Какая все-таки у нее сила воли», – думает Пихотка.

Это понимает и бригадефюрер. Он продолжает говорить о величии фюрера, которого не сокрушить никакими предательствами, но привычное воодушевление не приходит.

– Увести! – кричит он в телефон. Пихотке он говорит: – Забери ее назад. – И больше ничего – ни приветствия, ни угрозы, ни порицания.

Советник уголовной полиции покидает Принц-Альбрехт-штрассе в смятенном состоянии духа. «Мне и на этот раз удалось легко отделаться», – думает он.

Полковник Конрад фон Брокхаузен получил из Берлина письмо от своего друга, актера Бернгарда Винкельманна. В завуалированных выражениях, чтобы не догадалась цензура, актер сообщил об аресте Хильды Гёбель.

Полковник решил опередить полевую жандармерию. Через полчаса он был найден застрелившимся у себя на квартире. Его похоронили со всеми воинскими почестями. Причина самоубийства осталась неизвестной, поэтому решили распространить версию, что полковник пал жертвой партизанского налета.

Уже несколько дней Хильду Гёбель не водят на допрос. Следы кратковременного пребывания в гестапо еще не исчезли с ее лица и тела. Но она получила небольшой отдых и возможность собраться с мыслями. Впечатления последних недель она старается гнать прочь, как кошмарный сон. Она знает, что ее ждет, но мысленно уносится в прошлое. Ей в камеру приносят обвинительное заключение. Она читает его без особого интереса. Какое ей дело до высокопарных фраз нацистского прокурора, если в мыслях она может бродить с Бруно по лесу! Они держат друг друга за руки, бегают наперегонки и собирают огромный букет лютиков.

ХИЛЬДА ГЁБЕЛЬ

– Обвиняемая Гёбель, решение имперского военного трибунала вы должны выслушать стоя. От имени немецкого народа я оглашаю приговор: уголовное дело, возбужденное против Хильды Гёбель, рожденной седьмого мая тысяча девятьсот одиннадцатого года в Берлине, проживающей в Берлине, незамужней, работавшей в министерстве иностранных дел рейха, вменяет в вину государственную измену, передачу враждебной державе сведений, составляющих государственную и военную тайну. Обвиняемая Гёбель сама себя поставила вые рамок нашего народного единства. Будучи фанатически приверженной антигерманскому лжеучению, она с каждым годом активизировала свою преступную деятельность. В то время как миллионы мужчин и женщин Германии проявляли свою преданность фюреру и рейху, она была полностью лишена чувства долга.

После того как благодаря гениальной политике фюрера была преодолена безработица, обвиняемая, являясь интеллигентной женщиной, могла бы сделать карьеру в любой области. Ей предоставлялась такая возможность, когда она была еще моложе. Двадцати одного года она была послана одной из немецких газет корреспонденткой за границу. Но в то время как огромная армия мужчин и женщин Германии строила светлое будущее национал-социалистского немецкого рейха, она противопоставила себя фюреру и отчизне. Ее одноклассники и друзья юношеских лет испытывают к обвиняемой только одно чувство – презрение.

Председателя суда доктора Крелля смущают большие глаза обвиняемой, так упорно смотрящей на него, словно она хочет получше запомнить его лицо. Ему неуютно от ее взгляда, и он, боясь сбиться, опускает глаза в свои записи.

– Мы должны осудить преступление, представляющее особую опасность для великой Германии, для военного руководства. Конечно, не вызывает сомнений тот факт, что обвиняемая в итоге не смогла бы добиться успеха. Хильда Гёбель до сих пор не осознала бессмысленности своей преступной деятельности. В этом суд должен усмотреть еще одно доказательство опасности обвиняемой. Ее соучастники, имена которых она упорно скрывала, скоро будут выявлены. Их тоже осудят по всей строгости закона.

На всех допросах Гёбель держалась очень замкнуто и упорствовала в своем бессмысленном молчании. Ей следует винить во всем только себя. Потому что тот, кто упорствует в своих заблуждениях и не испытывает ни малейшего раскаяния, тот неизбежно окажется вне рамок народного единства. К тому же очевидно, что обвиняемой было известно о недопустимости и наказуемости ее действий. Так что о смягчающих обстоятельствах не может быть и речи. Подсудимая Гёбель виновна в тяжком преступлении против родины. Показания сообвиняемого Удо фон Левитцова, процесс по делу которого состоится позже, изобличают ее в подстрекательской деятельности, причем сама Гёбель не отрицает этого. Поэтому в этот решающий для германского рейха час суд мог вынести только одно решение: применить к обвиняемой Гёбель высшую меру наказания.

Похудевшая и бледная Хильда Гёбель стоит под маленьким зарешеченным окном и смотрит на виднеющийся в нем кусочек голубого неба. По нему плывет белое облако. Ей кажется, что она плывет вместе с облаком.

– Бруно, нам еще долго идти?

– Лесная дорога скоро кончится, и ты увидишь деревню.

– Давай споем?

– Начинай, Хильда.

– Нет, ты начинай!

– «Мы – молодая гвардия», – бодро начинает Бруно. Он поет очень громко, но при этом отчаянно фальшивит.

Хильда подтягивает, но тут же сбивается, потому что начинает смеяться:

– Нет, Бруно, так нельзя. Ты поешь неправильно.

– Ну, одна-две ноты не считаются.

– Нет, Бруно, из нот состоит мелодия.

– Мне важен текст. – Он не смущаясь продолжает петь дальше.

Хильда остается на месте. Она смеясь держится за куст лещины и кричит ему вслед:

– Это просто удивительно, с какой точностью ты не попадаешь в тон!

Бруно тоже останавливается.

– Пойдем дальше, пой вместе со мной, и тогда тебе не будет слышно моего тона.

– Я знаю лучшее средство! – Она подбегает к нему, бросается ему на шею и от всего сердца целует.

– Твое средство недурное, – замечает Бруно, – по так я никогда не научусь музыке.

Хильда делает грозное выражение лица:

– Тот, кто производит или распространяет фальшивые ноты, подлежит наказанию, – и смеется.

Он берет ее за руки, нежно привлекает к себе:

– Хильда, когда ты смеешься, ты становишься еще красивее.

– Это первый комплимент, который ты мне сказал! – Она вырывается из его объятий, бежит от него и хохочет, хохочет. – Догони меня! – Она убегает от него. – Догони меня, Бруно! Почему ты не смеешься? Жизнь так прекрасна!