Текст книги "Таинственная незнакомка"

Автор книги: Курт Циммерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Хильда не выдержала. Она бросилась в гущу толпы и начала колотить парня портфелем.

«Уберите детей!» – закричала она женщинам.

Оставив женщин и детей, трое парней, словно по уговору, бросились к Хильде. Один из них схватился за портфель и попытался вырвать его у нее из рук.

«Это не уличные грабители, – пронеслось в голове Хильды. – Они хотят отнять портфель. Они с самого начала следили за мной». Она вцепилась в портфель обеими руками, уперлась изо всех сил. С трудом ей удалось оттолкнуть одного из нападающих. Но она с отчаянием почувствовала, что силы ее на исходе. Нет, одной не удержать!

В волнении она не заметила, что мужчин вокруг нее стало больше. Штурмовики отступали, теперь им приходилось обороняться. Но это продолжалось недолго. Получив несколько сильных ударов, они обратились в бегство.

Ошарашенная Хильда стояла на тротуаре. Опасность миновала, но Хильда начала безудержно плакать. Напряжение, злость и страх уступили место глубокому отчаянию. Документы пропали! Она подвела товарищей, не выполнила важное задание!

Около нее хлопотали две женщины. Неожиданно она услышала знакомый голос и сквозь пелену слез узнала Гейнера Вильке, веселого бочара. Он крепко обнял ее и молча протянул свой платок.

Женщины и дети уже преодолели страх и, восторженно галдя, обступили товарищей, так вовремя подоспевших им на помощь.

В подъезде дома Хильда опустилась на скамью, пытаясь взять себя в руки. Возле нее оказались маленькая светловолосая девочка и Гейнер.

«Спасибо тебе. Если бы я была верующей, я бы сказала, что тебя сам бог послал».

«С каких это пор твой Бруно стал богом?»

«Так вы здесь не случайно?»

«Да, это Бруно о тебе позаботился».

«О документах!»

«И о тебе!»

«Ах, Гейнер, что мне теперь делать? Я провалила задание!»

«Ты немедленно отправишься к своему писателю и все передашь ему. – При этом он значительно посмотрел на Хильду, и в его взгляде она увидела что-то такое, от чего у нее сделалось легче на душе. – Фокус-покус! – Таинственным жестом он вытащил из-за спины портфель и с поклоном вручил Хильде: – Правда, он немного пострадал, но все содержимое на месте, в целости и сохранности».

Хильда обняла его за шею и поцеловала:

«Гейнер, я никогда этого не забуду!»

«Согласен, – ответил он смеясь. – Тогда не закрывай свое окно, когда я приду к тебе с лестницей».

Женщины с детьми отправились в путь, с ними и несколько товарищей Гейнера. И Хильда под защитой друзей смело пошла дальше.

Несколько часов спустя она была уже на стадионе «Нейкелльнер», успев как раз к концу большого митинга. Она стояла в толпе незнакомых людей и чувствовала, что все они – часть огромного целого, что ей передаются их сила и уверенность.

При выходе со стадиона раздавали листовки с изложением программы Коммунистической партии Германии по национальному и социальному освобождению немецкого народа.

Подхваченная людским потоком, Хильда шла со стадиона в сторону дома, читая на ходу листовку, и не заметила Бруно, который стоял на углу, высматривая ее.

«Ты, вероятно, читаешь инструкцию по проведению следующей уличной битвы?»

«Бруно! Ты ждал меня?»

«Да разве тебя можно выпускать одну на улицу?»

Он бесцеремонно врезался в толпу, подошел к ней и постарался идти быстрее, чтобы выбраться из людской плотной массы.

Хильда сжала руку Бруно, ловя его взгляд. Она ожидала увидеть упрек, но прочла в его глазах, только заботу и любовь.

В саду-ресторане, за порцией сосисок с пивом, они рассказывали друг другу о событиях этого дня. Вдруг Бруно сделался очень серьезным:

«Хильда, я не могу каждый раз высылать тебе на выручку лейб-гвардию. Ты не должна так поддаваться мгновенному чувству. Нам не подходят люди, которые с такой готовностью подвергают себя риску».

Спустя несколько недель, вскоре после выборов в рейхстаг, к Хильде нежданно явились гости. Утром этого дня она очень удивилась, узнав, что Бруно не сможет встретиться с ней вечером. Да и родители проявили необычную инициативу: вдруг собрались в кино, причем ни за что не хотели взять ее с собой.

«Да что такое? Почему я обязательно должна сидеть одна в квартире?» – возмущалась Хильда.

Теперь она понимала: с ней хотели встретиться два товарища из центрального аппарата, поговорить о ее будущем.

«Я хочу стать хорошей журналисткой. Но мне надо уйти из «Берлинер тагеблатт». Дайте мне возможность устроиться в «Роте фане» или другой партийной газете. Если у меня действительно есть талант, пусть он служит настоящему делу».

«Специалисты говорят, что у тебя есть талант. Твои статьи обращают на себя внимание, легко читаются. Можно смело сказать, что у тебя выработался свой стиль. – Младший из пришедших товарищей смотрел на нее с доброжелательной улыбкой. – Поэтому мы считаем, что проще всего тебе сделать карьеру в «Берлинер тагеблатт», и ты не должна упускать такой шанс!»

«Наплевать мне на это. Если вы мне не доверяете, скажите честно. К разговорам вокруг да около я достаточно привыкла в «Тагеблатт», но я не думала, что в нашем кругу так тоже принято».

Старший из товарищей, к которому она обратила молящий о помощи взгляд, молчал и только внимательно смотрел на нее.

«Ты должна уметь держать себя в руках», – с улыбкой заметил ей младший товарищ.

Хильда почувствовала, как в ней растет недовольство. «Почему они не выскажутся прямо?» – подумала она.

«Ты знаешь, что на этих выборах мы получили на миллион четыреста тысяч больше голосов, чем на прошлых. Четыре миллиона шестьсот тысяч избирателей проголосовали за коммунистическую партию. Большинство буржуазных партий и социал-демократы получили меньше голосов, чем на прошлых выборах. Но национал-социалисты получили в рейхстаге сто семь мест. Шесть миллионов четыреста тысяч немцев в сентябре тысяча девятьсот тридцатого года сделали ставку на Гитлера».

«Вот поэтому я и хочу отныне писать по-новому. Никаких дурацких заметок и статеек о достопримечательностях Берлина или болтовни из светской жизни. Я хочу писать правду, я хочу, чтобы она дошла до людей. Как только рабочие узнают правду об истинных намерениях Гитлера, они перестанут голосовать за него».

«Ты считаешь, что редакторы центральной газеты и других партийных газет не справятся с этим без тебя?» Этот вопрос молодой гость задал без тени упрека.

Хильда опустила голову:

«Простите, пожалуйста».

«Значит, тебе известны истинные намерения Гитлера?» – спросил старший товарищ.

«Я читала «Майн кампф».

«Это его программа. В книге много высокопарных слов. Можно понять, чего хочет Гитлер, каковы его цели. Но знаешь ли ты, что конкретно он планирует сейчас? Знаешь ли ты о его связи с рейхсвером, с финансовыми воротилами? Кем станет Гитлер, что он предпримет на следующий год? Что он будет делать, если действительно придет к власти в Германии?»

Хильда внимательно слушала. Она догадывалась, что самое важное еще не сказано.

«Разве будут они обо всех своих намерениях писать в книгах или газетах? Ты думаешь, их газеты и ораторы говорят чистую правду? Как мы узнаем об их планах, с которых они не говорят с трибуны, но которые готовят тайно?»

«Я не знаю», – неуверенно ответила Хильда. Она не понимала, почему с ней обсуждают этот вопрос.

«Может быть, ты собираешься поехать в Мюнхен, зайти в коричневое здание, положить на стол журналистское удостоверение сотрудника «Роте фане» и заявить: «Господин Гитлер, я журналистка коммунистической газеты, пожалуйста, расскажите мне поподробнее о ваших планах»?»

Хильда понимала, что от нее не ждут ответа на этот вопрос. «Скоро они прямо скажут, – думала она, чего хотят от меня, какое дадут задание».

«Сотрудница буржуазной газеты нацистского толка имеет лучшие перспективы, ты согласна? Но речь идет не только об интервью, о материалах для газетных статен. Товарищ Гёбель, мы должны сделать тебе предложение. Выслушай спокойно, как мы представляем себе твою дальнейшую работу. Мы не требуем ответа сегодня. Ты готова выполнить поручение партии?»

«Да».

«Хорошо. Тогда в первую очередь ты должна прекратить всякие контакты с товарищами по партии и единомышленниками. Но не сразу, это не должно бросаться в глаза. Перемена должна произойти постепенно. Просто ты преодолела юношеский период бури и натиска и стала разумнее. Ты понимаешь, что подразумевают под этим словом немецкие буржуа?»

«Да».

«Кроме того, ты приложишь все усилия к тому, чтобы завоевать надежную позицию в «Берлинер тагеблатт» или в другой почтенной буржуазной газете. Ты должна развивать свой талант. Научись писать так, чтобы к тебе обращались с заказами. Пусть у тебя останется твой оригинальный, запоминающийся стиль, но все, что ты напишешь, должно доставлять удовольствие сильным мира сего. Свое собственное мнение держи при себе. Ты можешь, например, представить себе, что бы хотел увидеть в твоей статье о состоянии экономики Германии господин Гугенберг?»

«Да».

«Если Гугенберг, читая твою статью, скажет, что готов подписаться под каждой строчкой, значит, ты нашла верное направление. Ты должна овладеть новыми специфическими знаниями, улавливать каждый поворот в политике раньше своих коллег и, кроме того, всегда иметь наготове мнение, сходное с мнением господина Геббельса».

«Старые друзья отступятся от тебя, будут презирать тебя».

Хильда чувствовала каждый удар своего сердца. Она попыталась даже задержать дыхание, чтобы ничто не мешало ей внимательно слушать обоих товарищей, которые спокойно, но настойчиво задавали по очереди свои вопросы. Она слушала внимательно, но как бы ей хотелось, чтобы сейчас рядом с ней был Бруно! Она боялась, что ей не удастся спрятать от их пытливых глаз свое волнение.

«В трудных ситуациях ты должна уметь держать себя в руках. Советуем тебе развивать в себе это качество. Ничто не должно выводить тебя из себя».

«Мы разговаривали с твоим женихом, товарищем Бруно Керстеном. Он сказал, что ты должна решить все сама».

«Обдумывая наше предложение, не забудь, что тебе придется, вероятно, на некоторое время расстаться и с Бруно. Это будет нелегко для тебя».

Хильда кивнула.

«Кроме нас Бруно будет единственным, кто знает о тебе правду».

Следующий вопрос так явно читался в ее глазах, что они сразу же ответили:

«Твои родители не должны ни о чем догадываться. Может быть, они тоже однажды сочтут тебя отступницей, предательницей. И все же ты никогда, ни при каких обстоятельствах не должна разубеждать их. От этого будет зависеть и твоя, и их безопасность. Ты понимаешь?»

Конечно, она понимала. Но разве тут достаточно одного понимания?

«А когда ты станешь первоклассной журналисткой, ты добьешься, чтобы тебя послали за границу. И вот только тут, Хильда, и начнется твоя настоящая работа».

На мгновение воцарилась полная тишина. Хильда рассматривала свои руки, удивляясь, что они так спокойно лежат на коленях. Оба товарища глядели на нее, и глаза их выражали тепло и доверие.

«Выскажи все, что у тебя на сердце, Хильда». Эти слова прозвучали тихо, почти нежно.

Хильда встала:

«Позвольте предложить вам чаю?»

Они просидели еще почти два часа. Серьезный топ, соответствующий этому разговору, был забыт. Трое товарищей обменивались мнениями в дружеской беседе. Каждый сознавал, что речь идет о судьбе человека, даже, пожалуй, о большем.

«Все будет не так, как в кино, Хильда. Тебя ждут не развлекательные приключения. Это трудная, каждодневная черновая работа, которую ты обязана выполнять. Ты должна действовать по-научному четко и методично. Чтобы выбрать из массы сведений самую важную информацию, надо иметь не только терпение, но и знания, а еще больше – старание».

«Ты все время должна быть начеку. Но не путай бдительность с недоверием. Если в любой обстановке и к любому человеку ты будешь недоверчива, ты вообще не сможешь работать, не сможешь установить контакт, и у тебя просто скоро сдадут нервы».

«Хильда, ты должна забыть, что ты девушка из рабочей семьи. Они примут тебя в свой круг, только когда ты станешь такой же, как они. Ты должна перенять их манеры, их речь, их привычки и причуды».

«Ты видела в зоопарке хамелеона? Он всегда принимает окраску окружающей среды. Ты должна сделать больше. Только одной окраски будет мало».

«Но не будь и наивной овечкой, которая считает, что ей достаточно только набросить волчью шкуру, чтобы быть в безопасности в волчьей стае. У волков хороший нюх и острые зубы».

Они беседовали очень откровенно. Их связывала не только общая политическая идея, но и общая тайна. Мужчины видели, как непросто Хильде принять решение. Не однажды она сама начинала разговор и тут же меняла тему. Она рассказала о своей работе в редакции.

«Вы даже не смеетесь. Обычно я рассказываю очень забавно».

«Не спеши, Хильда. Подумай, не мучайся. Мы не требуем от тебя решения именно сегодня. Какое бы решение ты ни приняла, никто не будет на тебя в обиде».

Хильда улыбнулась, но эта едва заметная улыбка тут же сошла с ее лица.

«Я боюсь. Боюсь, что не справлюсь».

Мужчины не ответили. Они только смотрели на нее. И вот улыбка появилась снова. Теперь она светилась уже в трех парах глаз.

СОЮЗНИКИ

Элегантный кабриолет привлекает в Гревенитце всеобщее внимание, и это доставляет Удо фон Левитцову огромное удовольствие. Он еще вставляет в глаз монокль, хотя знает, что Хильда этого не любит. Перед гостиницей «Дойчес Хаус» он делает последний лихой разворот. Хозяйка, Труде Тетцлафф, приветствует гостей у входа:

– Как хорошо, что вы приехали, фрейлейн Гёбель. Я бы сейчас ни за что не согласилась остаться в Берлине. Ни за что на свете!

Левитцов пронзает хозяйку взглядом сквозь свой монокль и произносит тоном, какого Хильда от него еще не слышала:

– Скажите-ка, хозяйка, вы что, имеете что-нибудь против столицы рейха?

Но Труде Тетцлафф не так-то легко сбить с толку.

– Вы хотите провести уик-энд в Гревенитце, потому что моральный климат в Берлине не слишком полезен для здоровья?

Советник хохочет, перестает изображать из себя аристократа и превращается в обычного человека.

Хильда с признательностью кивает хозяйке:

– Позвольте представить вам господина фон Левитцова!

Та оглядывает носителя монокля с чуть заметной иронией и дружески протягивает ему руку.

– Добро пожаловать, – произносит она и снова обращается к Хильде – Я приказала приготовить две комнаты, как вы просили, фрейлейн Гёбель. – И, подыгрывая начатой игре, добавляет манерно: – На долю нашей скромной деревенской гостиницы не слишком часто выпадает встречать таких важных столичных гостей. Мы, право, польщены.

Они отвешивают друг другу вежливый поклон и, рассмеявшись, входят в дом. Левитцов спрятал свой монокль и, нагруженный сумками и чемоданами, больше походит теперь на слугу.

– Видите, фрау Тетцлафф, мы привезли вам хорошее настроение, – говорит Хильда, беря под руку хозяйку, очень располневшую со времени их последнего визита. – Часы, проведенные в Гревенитце, покажутся нам раем.

– Надеюсь, вы не будете разочарованы, фрейлейн Гёбель. Ведь «Дойчес Хаус» не более как сельская гостиница.

– Ну что вы, фрау Тетцлафф, – возражает Хильда, – когда я была здесь на пасху с матерью…

Но хозяйка не дает ей договорить:

– Пасха! Это было еще в мирное время. А теперь, когда ко всему прочему прибавилась и война с русскими, у нас тут стало несладко.

Вся напускная веселость куда-то исчезла. Гости из Берлина молча глядят друг на друга, размышляя об истинной цели своей поездки.

Левитцов встряхивает головой, словно желая отогнать неприятные мысли:

– Я отнесу вещи наверх. Можно взять ключ?

Обе женщины глядят ему вслед. Он поднимается по лестнице как актер, изображающий дворянина или лакея, который на самом деле является принцем. «Никогда не упустит случая», – думает Хильда.

– Вас можно поздравить, фрейлейн Гёбель! Такой представительный мужчина. И с машиной, и даже «фон».

– Что это вы мне приписываете, фрау Труде? Вы знаете, что я не гонюсь за розами и орхидеями. Моей привязанностью остались лютики.

Фрау. Тетцлафф и не ожидала другого ответа. Она просто хотела убедиться в этом. С материнским участием погладила она Хильду по волосам, потом решительно направилась за стойку, вспомнив о своих обязанностях хозяйки.

– Как вы смотрите на то, чтобы выпить за ваш приезд?

– Не откажусь. – Именно здесь Хильда научилась пить крепкий киршвассер одним глотком. Тогда она была вместе с Бруно. Нет, лучше не вспоминать! – Что нового в Гревенитце, фрау хозяйка?

– Новое-то есть, только хорошего мало. Они, наверное, опять начнут свои набеги, как на пасху. Тогда вы все узнаете из первых уст. Кто был дома, кто больше никогда не пойдет в отпуск, кто ожидает весточки с фронта и все такое прочее.

Советник фон Левитцов не только отнес наверх чемодан Хильды, но еще и позаботился о букете цветов для нее, рассчитывая на похвалу.

– Хильда, а мне здесь в самом деле нравится. Домик будто специально создан для приятного уик-энда.

– Удо, вы недооцениваете мою любовь к удовольствиям. Мне мало только уик-энда.

– Черт возьми, это что-то новое! Такой вы мне нравитесь еще больше, моя прекрасная фрейлейн!

Хильда подходит к нему полти вплотную и заглядывает в глаза:

– Предупреждаю вас, я пробуду здесь неделю, месяц – пока все не закончится.

– А как насчет небольшого аванса?

Но прежде, чем он успевает обнять ее, она проворно отскакивает в сторону и с привычной деловитостью начинает заниматься распаковкой вещей:

– Удо, для отдыха в вашем понимании время еще ке пришло. К тому же мы не имеем на это права. Вермахт рвется к Москве. Вы знаете, каких я жду сведений.

– Я знаю, как вы меня гоняете с самого начала русской кампании, моя дорогая. Но почему мы не можем совместить приятное с полезным?

– Что может быть сейчас более полезным, чем нужная информация?

Хильда искренне хочет внести свой вклад в дело защиты Советского Союза. А у нее уже в течение нескольких недель связаны руки. После нападения на Советский Союз, которого она ждала, опасалась и которое ее тем по менее чрезвычайно напугало, связь с Центром прервалась. Она приложила максимум усилий, чтобы в тяжелейших условиях восстановить этот контакт. Она еще старательнее собирает сведения и ищет возможность переправить их дальше. Каждая сводка о победе или специальное сообщение верховного командования вермахта подстегивают ее. Но она старается не показывать свое волнение перед другими.

Левитцов рассержен. Он не знает, восхищаться ли ему этой женщиной или, как мужчине, чувствовать себя уязвленным тем, что она так настойчиво дает ему отпор. Может, ему следует быть таким же последовательным, как она? Он знает, что никогда не сможет измениться, даже в угоду ей. Что же касается большого дела, которому они оба служат – правда, она никогда не говорит об этом, только действует, – то она требует от него фактов, сведений, цифр, информации. Все больше и больше.

– Знаете ли вы, железная женщина, что происходит в берлинском обществе?

– Могу представить. К счастью, в священных стенах нашей конторы по крайней мере прекратились ночные увеселения.

– К счастью для кого?

– В том числе и для вас, господин советник!

– Вот еще! Мне это доставляет удовольствие. Словно во Франции дореволюционных времен. Тост, который чаще всего провозглашают в берлинском обществе: «После нас хоть потоп!»

– И вы поехали со мной в Гревенитц, потому что рассчитывали провести выходной под этим лозунгом?

– Я знаю, зачем мы сюда приехали. Меня уже тошнит от этого! Простите, Хильда. Поездка сюда, тихая деревенская гостиница, уютные комнаты, ваша близость. Чего же вы еще от меня ждали?

– Сведении из Будапешта.

– В средние века женщин, подобных вам, сжигали на кострах как колдуний или причисляли к святым. – Господину фон Левитцову нужно несколько минут, чтобы восстановить внутреннее равновесие.

Хильда одаривает его очаровательной улыбкой. Она раскрывает свой саквояж, достает бутылку вина:

– Садитесь, Удо, давайте выпьем по глотку!

– Чтобы отбить у меня аппетит к тушеной капусте или священному фимиаму?

– Это настоящий токай!

– Токай из стаканчиков для чистки зубов. Это экстравагантно, но мне нравится. – Он поднимает свой стакан и словно преображается от выпитого вина: – О’кей, Хильда, вы победили. Токай превосходный. Давайте пока вернемся к Венгрии.

– Какие изменения в группе армий «Юг»?

– В самом начале похода на Россию на южном фланге выступили шестая, одиннадцатая и семнадцатая немецкие армии, третья и четвертая румынские армии, первая танковая группа и только один венгерский корпус. Но, правда, теперь адмирал Хорти под давлением ставки фюрера согласился на приведение в боевую готовность еще и других венгерских дивизий.

– Нам нужны точные данные о численности танковых и моторизованных частей. Предоставят ли балканские союзники авиацию для поддержки? Какую? Сколько? Как осуществляется переход на выпуск военной продукции на румынских предприятиях? Начальник венгерского генерального штаба генерал Верт вел переговоры с немецким генеральным штабом. О чем?

– Но переговоры велись с соблюдением строжайшей секретности. Хильда, как вы о них узнали?

– Частично в переговорах принимал участие представитель Риббентропа. Но это я знаю неточно.

– Мне удалось заглянуть в протокол.

– Отлично, Удо. Я слушаю.

– Не знаю, иногда у меня такое чувство, что вы прекрасно обошлись бы и без моих сведений!

– Вы требуете для себя исключительного права? Но вы же не новичок. Только многочисленная информация из многих источников позволяет составить полную картину. Это вы знаете не хуже меня.

– Да-да. Вы умная женщина, Хильда, н не только умная.

– Осторожно! Вспомните средние века!

– Я неоднократно задавал себе вопрос, почему вы одиноки.

– Вы так думаете? Я что, похожа на существо среднего рода? Или на человека из реторты, на гомункулуса?

– Так, значит, мужчина все-таки был?

– Почему же «был»? А если он и сейчас есть?

Левитцов берет бутылку токая, наливает, протягивает один стакан Хильде:

– Я пью за женщину, которая остается для меня загадкой. Мы знакомы почти десять лет, а меня не покидает чувство, что настоящей Хильды Гёбель я так и не знаю.

– Вы рассчитываете на открытия за этот уик-энд?

– Я надеюсь на приятные неожиданности.

– Не буду лишать вас надежды, но я бы хотела наконец послушать содержание протокола совещания.

– Вы неисправимы!

– Кто знает, была бы я лучше, если бы была иной?

На лестнице слышатся тяжелые шаги.

– Мы что, не единственные гости?

Шаги приближаются к комнате и стихают. Раздается стук в дверь.

– Это не хозяйка!

Стук становится сильнее, грубый голос за дверью кричит:

– Откройте! Полиция!

Хильда не теряет присутствия духа. Она готова к любым неожиданностям. Едва слышным шепотом она спрашивает:

– У вас есть с собой документы, записи?

– Кое-какие заметки.

– Давайте! – Она проворно прячет все в вырез платья и успокаивающе шепчет: —Это обычная проверка. – Затем спокойно открывает дверь: – В чем дело?

В дверном проеме стоят двое полицейских.

– Хайль Гитлер! – Они входят в комнату. Один встает к двери, закрыв ее спиной, другой по-военному строго, но все же не очень – ведь никогда не знаешь заранее, с кем имеешь дело, с преступником или с высоким начальством, – требует показать документы.

Дипломатический паспорт фон Левитцова производит впечатление. Документы Хильды рассматриваются с пристрастием. Потом полицейский возвращает паспорта:

– Вы должны понять нас, господин советник. Мы выполняем свой долг. Служба!

Полицейский, стоящий у двери, не видит дипломатического паспорта и потому спрашивает довольно нелюбезно:

– Какие причины побудили вас приехать в Гревенитц?

Тут Левитцов не упускает случая сыграть роль, которую с удовольствием играют многие мужчины: роль сдержанного, неболтливого джентльмена-любовника. С доверительной улыбкой он задает встречный вопрос:

– Разве можно найти более приятный повод для воскресной поездки?

Но полицейский у двери не теряет служебного рвения:

– У вас есть с собой багаж?

Хильда показывает на сумку и чемодан:

– Только самое необходимое.

– Вы записались в книге приезжающих?

– Разумеется. – Левитцов вытаскивает портсигар и протягивает полицейским – Угощайтесь, господа. Кто знает, сколько вам еще сегодня придется нести службу.

Полицейские перестают изображать строгих блюстителей порядка и, не скрывая удовольствия, берут прекрасные сигары.

– Чем мы можем быть вам полезны?

Вопрос Хильды звучит как обычное выражение вежливости и лишь отчасти как проявление женского любопытства. Полицейский, проверявший документы, снова проникается чувством долга:

– Вы должны быть нам полезны, юная фрау. Вы обязаны быть полезны. Это ваш долг. Кто не отметился в книге для приезжающих, тот подвергается штрафу. Если заметите что-нибудь подозрительное, немедленно сообщите!

Удо фон Левитцов, сознающий свой долг гражданина, согласно кивает:

– Ну разумеется. Но, к сожалению, мы не знаем, что или кто тут может быть подозрительным?

– Ладно, вам мы можем сказать. Здесь в округе шатается дезертир. Предполагают, что это радист люфтваффе, у которого где-то здесь живет подружка. Так что будьте начеку!

– Договорились, господа полицейские! – восклицает Левитцов и опять протягивает им свой портсигар. – Желаем вам успеха!

– А вам желаем приятно провести время! Хайль Гитлер! – бодро отзываются полицейские.

Хильда смотрит им вслед. Когда шаги на лестнице стихают, она негромко спрашивает;

– Вы желаете успеха этим охотникам за людьми, Удо?

– Вам было бы приятней, если бы они охотились за нами?

– Если человеку до чертиков опротивела война и он не хочет больше участвовать в ней, то его начинают травить, как дикого зверя.

– Полицейские не рассуждают так, Хильда, Они действуют по приказу. Они вообще не рассуждают. Им внушили, что думать надо предоставить лошадям – у них головы больше.

Хильда выглядывает в окно, видит удаляющихся полицейских и представляет себе их с лошадиной, нет, с волчьей головой и хищно раскрытой пастью, представляет их и без головы. Зачем им головы, если они не хотят думать? Ее взгляд переносится на церковную башню Гревенитца, на деревенскую площадь, на знакомые дома и дворы, и она наконец вспоминает.

– Здесь, в Гревенитце, мы однажды познакомились с полицейским, обыкновенным деревенским полицейским, который еще не разучился думать. Сначала мы были к нему несправедливы. Мы думали, что он такой, как все. А потом мы перед ним извинились.

– Кто это «мы»?

– Что за допрос, Удо? Он тоже был здесь.

– Кто?

– Мой муж.

Фон Левитцов смотрит на нее в смущении. Так ее голос еще никогда не звучал. А если это было ошибкой – приехать сюда? Она никак не может избавиться от воспоминаний.

Весной 1937 года Бруно не застал ее в Варшаве. Она возвращалась в Германию, хотела отдохнуть несколько дней. И он поехал со своим фальшивым паспортом через всю гитлеровскую Германию в Гревенитц.

«Я знал, что ты здесь, у фрау Тетцлафф».

«Бруно, милый, как ты догадался?»

«Прошу!» Он протянул ей букетик лютиков, собранный по дороге к гостинице «Дойчес Хаус».

Она крепко обняла его:

«Я сняла нашу прежнюю комнату, Бруно. Идем!»

На следующий день они бродили по знакомым дорогам. Говорили мало, хотя обоим было что сказать, друг другу. Они встретились после долгой разлуки, были счастливы и позволили себе немного отдохнуть от дел и провести вместе несколько часов.

К вечеру во всех вазочках, стаканах, чашках и мисках в комнате стояли лютики.

Фрау Тетцлафф искренне разделяла их радость. Для своих молодых гостей она накрыла праздничный стол. Первый стакан они выпили вместе. Это было такое же вино, как то, что они пили здесь в прошлый раз.

«Я бы с удовольствием свернула торговлю и попраздновала вместе с вами».

Хильда с Бруно еще обедали, когда за стойкой разгорелся жаркий спор. Молодые люди решили не обращать на него внимания, но голоса споривших становились все громче.

«Ты не можешь запретить мне говорить! Кто угодно, только не ты! Я утверждаю, что если Фридер попался там, то он сам виноват!»

«А ну-ка повтори!»

«Фридеру нечего было там искать, поэтому он сам виноват!»

«Ты свинья!»

Спорившие начали наступать друг на друга. Остальные пытались удержать их. Мужчины кричали и вырывались. Слышался звон разбиваемых стаканов.

Хозяйка, которой было жаль свое добро, попыталась вмешаться:

«Мужчины, будьте благоразумнее!»

Только что она была видна из-за своей стойки и вдруг исчезла среди дерущихся. Хильда едва сдерживалась, сидя на своем стуле:

«Бруно, мы должны помочь ей!»

«Сиди». Он поднял большой поднос и бросил его на пол. Словно удар гонга раздался в помещении. На мгновение дерущиеся остановились, и Бруно выкрикнул, как спортивный комментатор:

«Друзья мои! После первого раунда – ничья! – И добавил, уже меняя тон: – Если ваш Макс Шмелинг хочет посоревноваться, это отлично, но не за счет хозяйки, верно? Или вы собираетесь использовать ее как партнера по боксу?»

Мужчины смотрели друг на друга все еще угрюмо, по-прежнему сжимая кулаки.

«Надо отвлечь их внимание, – думал Бруно, – остудить эти горячие головы».

Фрау Тетцлафф ползала по полу, собирая уцелевшие Стаканы и прижимая их к груди. Потом подняла на драчунов глаза и произнесла:

«Какая муха вас укусила? Если два разумных человека, вместо того чтобы спокойно выпить по стаканчику, начинают дебоширить, мне это кажется странным!»

«В том-то и дело! Не на пользу пошло Селлентину Фридеру путешествие в Испанию. Туда он отправился на двух ногах, а теперь лежит в лазарете с одной».

«На алтарь свободы надо приносить жертвы!» – произнес один из крикунов и с вызовом посмотрел на другого.

«Опять ты со своими цитатами!»

Бруно помог хозяйке подняться и задал спорщикам вопрос, который опять разжег прекратившуюся было ссору:

«А что он делал в Испании, ваш Фридер?»

Размахивая руками, мужчины пустились в длительные рассуждения. Бруно задавал внешне безобидные вопросы п радовался тому скрытому неодобрению, с которым все присутствующие относились к использованию легиона «Кондор» в Испании на стороне Франко. Он не заметил, что мужчина, начавший ссору, больше ничего не говорил, а только наблюдал за спорящими.

На следующий день Хильда и Бруно завтракали, когда в гостинице появился деревенский полицейский. Он заказал себе пива и попросил разрешения присесть за их столик.

Густаву Борнеманну перевалило за пятьдесят. Более десяти лет он олицетворял власть в Гревенитце. Он знал людей, и это сделало его немногословным. Он сидел рядом с Хильдой и Бруно и неторопливо цедил свое пиво. Лишь выпив одну кружку и заказав вторую, он спросил:

«Вы впервые в наших краях?»

Он задал еще несколько вопросов, и ничто не указывало на то, что его любопытство неслучайно и носит служебный характер. Под конец он словно бы между прочим попросил их рассказать о вчерашней драке в гостинице.

Хильда и Бруно взглянули друг на друга. Фрау Тетцлафф, старательно протирающая свою стойку, тоже начала внимательно прислушиваться.