Текст книги "Таинственная незнакомка"

Автор книги: Курт Циммерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Этот вопрос звучит во всех странах Земли, на всех языках. От ответа на него зависит жизнь многих людей. Маленький Дональд из Манчестера подвергает строгой проверке биржу своей матери. Ее биржа – это небольшой, потертый на всех швах и углах кожаный кошелек. Он уже не один раз заглядывал туда, но ни разу не находил много денег. Изредка он отваживался вытащить несколько монет. Он думает, что все дело, может быть, в кошельке, в этом кожаном мешочке, в котором всегда так мало денег. Но ведь если отец не найдет работу, в кошельке вообще ничего не будет Как глупо устроили мир эти взрослые! Или эта биржа заколдована? Тогда ее наверняка заколдовал злой волшебник. Почему папа не может с ним справиться? Ведь он все умеет. Почему ему не помогут товарищи? Ведь в Манчестере так много рабочих. Вот если бы они все объединились!

Люсьен Дуриак бежит на своих коротеньких полненьких ножках в порт по хорошо знакомым улицам Марселя. Там стоит так много кораблей! Отец говорил ей, что корабли никто не фрахтует, поэтому матросы и портовые рабочие не имеют заработка. А виновата в этом биржа, которая лопнула. Что такое биржа? Почему она лопается? Иногда отец строил ей карточный домик. Домик разваливался, стоило лишь качнуть под ним стол. Кто же качнул стол под биржей? Лопнувшая биржа находится где-то в Америке. Почему же американцы не следили за ней получше? Отец Пьера – каменщик. Он строит большие дома. Они никогда не лопаются. Быть может, биржа не похожа на обычный дом? Кому она принадлежит? Корабли застыли безмолвно и неподвижно на водной глади Марсельского порта. Одиннадцатилетняя Люсьен обращается к одному из мужчин, которые стоят, молча глядя на воду и корабли: «Ты матрос? Ты был в Америке? Ты видел биржу? Она большая? Отчего она лопнула?» Человек не отвечает. Может быть, он не знает, что ответить? Человек, который побывал в самой Америке, не знает, что ответить?

Нэнси Макпетерсон разглядывает себя в зеркало. Бордовое платье, сшитое специально для первого бала в нью-йоркском отеле «Вальдорф-Астория», выгодно оттеняет ее нежное лицо. Дженнифер заплакала бы от зависти, если бы увидела ее. Жаль, что Дженнифер не приедет. Ее отец проиграл на бирже все состояние. «Это могло случиться и с моим отцом, – думает Нэнси. – После моего шестнадцатилетия он обещал взять меня с собой на биржу. Может быть, он даст мне полезный совет? Это просто замечательно, что по одной бумажке можно выиграть целую кучу денег. Кто в этом ничего не понимает, пусть не суется в это дело, говорит отец. Да, вероятно, есть еще люди, которые не знают, что такое биржа. Что это за люди? Такие, как наш шофер, кухарка, горничная? Эта черная дрянь Сэлли, которая сожгла утюгом мой лучший теннисный костюм, не умеет даже читать! А рабочие на отцовских фабриках? Они, вероятно, тоже глупы, иначе они не стали бы работать на фабрике. А платье действительно чудесное! И зачем ломать себе голову над этими глупыми вопросами?»

Малыш Сэм, крепкий чернокожий подросток, уже несколько дней наблюдает за одетым в красивую униформу коридорным отеля «Вальдорф-Астория». «Негодяй, не хочет даже заболеть, – думает мальчик, – И почему он не сломает себе ногу? Почему он не даст мне тоже подработать? Мама говорит, что, если бы мне удалось получить место коридорного в отеле «Вальдорф-Астория», это было бы все равно что колоссальный выигрыш на бирже». Малыш Сэм знает, что такое биржа. Это когда он может перехватить работу у другого негритянского паренька, если тот заболеет или сломает себе ногу.

За громом и молниями, бурями и непогодами скрывались для наших предков таинственные, могущественные владыки, управлявшие их судьбами. Если кто-то отваживался спросить, что такое молния, ему грозили богами и злыми духами. Современные естествоиспытатели развенчали богов и отвергли духов.

Что такое молния? На этот вопрос ответ найден.

Что такое биржа? В состоянии ли экономисты ответить на этот вопрос? Или они не хотят давать ответа? Неужели никогда не настанет время развенчать богов и отвергнуть злых духов?

Х.Г.»

Фриц Гёбель позвал жену:

«Сядь, Эльза. Прочти-ка, что написала наша Хильда».

Эльза Гёбель прочитала статью очень вдумчиво. Она гордилась своей дочерью. И конечно, она нашла прекрасным все, что ею написано, но все-таки спросила:

«Почему же она сама не ответила на этот вопрос? Может, она тоже не знает, что такое биржа?»

Фриц Гёбель взял у жены газету, тщательно сложил – он хотел сохранить ее.

«Эльза, иногда важнее правильно поставить вопрос. Ответы легко читаются и поэтому легко забываются. А вопросы надолго остаются в памяти. Кто спрашивает, тот размышляет. Хильда хочет, чтобы число думающих людей возросло».

«Одна уже есть!» Эльза Гёбель достала из кухонного шкафа еще одну газету, «Берлинер берзекурир».

«Ну, мать! Ты хочешь сбыть наши акции?» – со смехом спросил Фриц Гёбель.

«Сейчас тебе станет не до смеха. Я не все поняла, Фриц. Быть может, ты поможешь мне разобраться? Или мне подождать, пока вернется наша дочь с зятем?»

Улицы, ведущие к Фридрихсхайн, были почти безлюдны. Видимо, желание провести праздничный вечер в теплой, уютной квартире у большинства людей сильнее, чем потребность в свежем воздухе.

Хильда и Бруно разглядывали дома, магазины и вдруг одновременно остановились у одной из витрин.

«Тебе тоже бросилось в глаза, что в праздники дома выглядят как-то иначе?» – спросила Хильда.

Бруно, внимательно вглядевшись в фасады домов, пожал плечами:

«Не вижу ничего особенного. Такие же каменные коробки, как и всегда».

«Нет, не такие. Некоторые дома я замечаю только по воскресеньям, будто в другие дни их не существует».

«Черт возьми!»

«Можешь поберечь свой дурацкий смех до другого раза. Я же не виновата, что ты смотришь и ничего не видишь».

«А я и не подозревал, что ты по-разному воспринимаешь мир».

«Ерунда! Это особое настроение, оно изменяет очертания фронтонов, крыш, окон и отделки. Даже воздух стал другим. Я чувствую это».

Бруно оживился:

«Вот в чем дело! Значит, не улицы стали другими, а ты сама, ты смотришь на все другими глазами. Извини меня, любимая, я вел себя как глупый мальчишка».

Хильда прижалась к нему:

«Ты реагировал вполне нормально, мой строгий эксперт по экономическим вопросам».

«Ты хочешь узнать, что варит на ужин твоя мать?»

«Нет, я хочу узнать, когда мы снова сможем поехать в Гревенитц за лютиками».

И они стали обсуждать совместные планы на будущее. Это были не совсем конкретные планы, часто они начинались со слова «если»: «Если мы найдем квартиру, если будем жить экономно, если минует экономический кризис, а если он обострится, если, если, если…»

Они стояли в самом начале своего жизненного пути и едва ли могли заглянуть на неделю вперед. Но они были полны надежд и стремлений.

«Не принимай все так близко к сердцу, дорогая, товарищи помогут нам».

Обсуждая проблемы политического развития, оба проявляли куда больше оптимизма, чем при обсуждении своих личных проблем. Хильда была убеждена, что немецкие рабочие смогут разгадать демагогические тирады Гитлера и попытки социал-демократических лидеров успокоить и обмануть рабочий класс.

Бруно больше полагался на широкую разъяснительную работу, которую коммунисты проводили на предприятиях, биржах труда и в других общественных местах.

«Промышленные воротилы, директора банков и крупные владельцы акций доказали свою беспомощность. Они не знают, как выйти из экономического кризиса. Они хотят таскать каштаны из огня руками Гитлера и его фашистских приспешников. Можем ли мы доверить Германию ему и его коричневым бандитам? Нет. Ты права, Хильда. – Бруно крепко обнял ее. – Немецкие рабочие не допустят этого. Нельзя доверять корабль обанкротившемуся беспомощному капитану и алчным офицерам, которые ради корысти готовы объединиться с пиратами против своей же команды. Иначе к чему это приведет?»

Соня Кляйн с изумлением смотрит на круглый партийный значок со свастикой посередине. На скромном костюме Хильды Гёбель он кажется ей отвратительным темным пятном.

– Я бы хотела выпить кофе, – произносит Хильда, чтобы вывести официантку из оцепенения.

– Кофе? Сию минуту, госпожа.

Даже самый внимательный наблюдатель не заметил бы сейчас между ними отношений более близких, чем между клиенткой и официанткой. Соня Кляйн обдумала предложение своей новой приятельницы вернуться работать в «Адлон». Поэтому она, не называя, конечно, имени Хильды Гёбель, обратилась к доктору Паульзену. Она сказала, что никак не может привыкнуть к работе в Целендорфе. Он поворчал на вечные женские прихоти и настроения, но в помощи не отказал. Квалифицированные специалисты стали редки и в области общественного питания, поэтому начальник отдела кадров с радостью принял блудную дочь на прежнее рабочее место. Теперь она снова работает в ресторане отеля, а иногда обслуживает и отдельные кабинеты. Мужчины тоже любят поболтать, и, чем удачнее прошел день, тем с большей охотой они обсуждают его события вечером. А у официантов хорошая профессиональная память.

В бюро информации министерства иностранных дел мужчины с удовлетворением отметили, что симпатичная фольксгеноссин Гёбель, кажется, несколько изменила свой отшельнический образ жизни. Теперь она время от времени показывается в отеле «Адлон».

– Получите с меня, – произносит Хильда.

Вместе с чаевыми Соня Кляйн незаметно забирает крошечную записку и кладет ее в свой кошелек. Прочтет она ее позднее, когда будет одна. Таким образом Хильда назначает ей время и место встречи. Если Соня хочет сообщить что-то Хильде, она пишет прописью число и месяц на счете, который Хильда оплачивает, а потом складывает и прячет в свою сумочку.

Они встречаются у портнихи Хильды, но только как заказчицы. Обе делают вид, что не знают друг друга и здороваются лишь потому, что этого требуют правила вежливости. Хозяйка просит дам немного подождать.

– Ничего, если я оставлю вас на минутку одних? Я работаю сегодня без помощников, а у меня кончились все пуговицы. Вы не будете возражать, если я отлучусь? Магазинчик здесь недалеко, а я бы хотела, чтобы вы взглянули на пуговицы, которые я куплю к вашему платью…

– Теперь можем говорить, Соня.

– Она тоже в курсе дела?

– У Марии работал мастер-еврей. Она знает столько, сколько ей нужно знать.

– Ах, Хильда, я так рада! А сначала я испугалась, не сердись на меня за это.

– Да в чем дело?

Соня прячет глаза от ее испытующего взгляда.

– A-а, понимаю. Мой значок…

– У меня сердце чуть не выскочило из груди от страха. Я думала, что ты предала меня и все это только ловушка.

– А ты думала, что я работаю у них и при этом не скрываю своей ненависти? Есть такая пословица: «С волками жить – по-волчьи выть». Я не собираюсь выть по-волчьи, но я должна жить в их стае, чтобы знать все их слабые места. – Соня смотрит на нее с удивлением. – Конечно, это нелегко. И ты тоже должна скрывать свои чувства, свою ненависть к ним. Никогда не забывай об этом!

Собственно говоря, Соня хотела излить душу, рассказать, как ей приходится пересиливать себя каждый раз, обслуживая избранных гостей «Адлона», с которыми нужно быть всегда внимательной и приветливой. Но теперь она поняла, что Хильде во сто крат труднее, чем ей самой.

– Ну, что ты слышала интересного?

– В основном разговоры об Англии. Я так понимаю, они хотят воздушными налетами и бомбардировками английских городов подготовить почву для высадки десанта. В конце недели у нас гуляли офицеры: летчики, моряки и с ними командир подводной лодки. Они говорили о том, кто первым поставит лживого лорда – так называют Черчилля – на колени. Так вот этот, с подводной лодки, говорил о тотальной блокаде Британских островов, что якобы фюрер уже отдал такой приказ. Уничтожение городов с воздуха только раздразнило британского льва, парни в голубой форме загонят его в угол и прикончат. Но последний удар нанесут десантники совместно с летчиками.

Я запомнила несколько цифр – потопленные корабли и подводные лодки, а также сбитые самолеты. Запишешь?

– Запомню так. Пойми, Соня, записывать сведения можно только если нет другого выхода.

Когда портниха возвращается, обе дамы погружены в разглядывание последних журналов мод. На примерку сначала приглашают Хильду, и она же первая уходит из ателье.

Советник фон Левитцов любит бродить вокруг памятников Бетховену, Моцарту и Гайдну, расположенных в парке недалеко от пруда с золотыми рыбками. Все чаще его влечет в последнее время сюда, к музыкальным гениям германской нации, как он их называет.

На скамейке, стоящей сбоку от узенькой дорожки, он замечает Хильду Гёбель. Она сидит, подставив лицо лучам нежаркого осеннего солнца. Он кланяется, она вежливо отвечает на его приветствие.

– Вы позволите мне присесть рядом с вами, глубокоуважаемая фрейлейн?

«Не может без своих фокусов, – отмечает про себя Хильда. – А впрочем, так оно и лучше. Каждый, кто с ним знаком, знает, что он всегда так держится. Не упускает возможности пофлиртовать. Если бы кто-то из коллег прошел мимо, то подумал бы с усмешкой, что Левитцов наметил себе новую жертву».

– Фрейлейн Гёбель, дело серьезное. Операция «Морской лев» будет проведена уже в этом году.

– Вы уверены?

– Я просто в отчаянии. Все идет именно так, как наметил Гитлер в своей директиве. Иногда мне делается страшно. Этот человек страдает манией величия, и остановить его невозможно. Геринг отдает приказы бомбить военные заводы, казармы и города. Дениц напускает свои подводные лодки на каждое суденышко, пытающееся приблизиться к берегам Англии. Если эта блокада удастся, то битву за Англию можно считать проигранной и богемский выскочка вторгнется в Вестминстер.

– Только без паники, Удо. Блокада не такая уж плотная, вы это сами знаете. А битва за Англию будет проиграна не раньше, чем нога немецкого солдата ступит на английскую землю. Будет ли высажен десант – вот сейчас самый важный вопрос. Вы слышали что-нибудь новое по этому поводу?

– Богатый дядя Сэм, кажется, все-таки собирается помочь своим британским племянникам.

– У вас есть информация из США?

– Соединенные Штаты заключили с Великобританией договор и предоставили в распоряжение королевского флота пятьдесят крейсеров и эсминцев. За это Америка получила право разместить свои базы сроком на девяносто девять лет на Ньюфаундленде, Ямайке, Бермудах, Багамских островах и других британских владениях в Западной Атлантике и Карибском море.

– Черт возьми, дело того стоило! Готовый к услугам дядюшка проявил себя неплохим дельцом!

– Почему американцы не действуют активнее, фрейлейн Гёбель?

– Это не отвечает интересам большого бизнеса. А может быть, советники Рузвельта иначе оценивают события.

– При наступлении итальянских войск в Северной Африке не были выдержаны сроки. В ставке фюрера состоялись первые совещания по вопросу о создании немецкого корпуса в Африке.

– Для мистера Черчилля это будет радостное известие, Удо. Вы только подумайте! Африканский корпус и десант в Англии – это уж слишком даже для человека, страдающего манией величия. Я боюсь, что у него другие планы. Удо, сознайтесь, вам известно еще что-то.

– Во Франции усилилось движение Сопротивления. Удалось установить контакт с офицерами английской контрразведки. Лондон организовал «управление специальных операций». Это особый орган, в задачи которого входит установление контактов с группами Сопротивления на континенте.

– У вас есть еще что-нибудь?

– Как дела с моими фунтами стерлингов? Я надеюсь, они беспрепятственно поступают на мой счет в швейцарском банке?

– У вас есть основания полагать, что я вас обманываю, господин фон Левитцов?

– Нет-нет, фрейлейн Гёбель. Но вы себе представить не можете, как успокаивает меня вид выписки из банковского счета.

– Удо, вы с ума сошли! Вы что, носите его с собой?

– Вы считаете, что чтение этой бумажки порадовало бы нашего уполномоченного службы безопасности?

– Если вам уже надоело жить, то доставьте ему это удовольствие.

Советник понимает предостережение. Он слышит и нотки озабоченности в голосе Хильды. Но, пересилив свой страх, держится по-прежнему самоуверенно.

– Нет, это меня не устраивает. Я собираюсь прожить тысячу и один год.

– У вас далеко идущие планы, – отвечает Хильда, тоже переходя на шутливый тон, но глаза ее остаются серьезными. – Надеюсь, они осуществятся.

– Я хочу пережить тысячелетний рейх Гитлера хотя бы на один год.

Ежедневный просмотр газет нейтральных стран стал давно привычным делом. И все же Хильда выполняет работу тщательно, стараясь не упустить ничего важного. Она просматривает материал быстро, но очень внимательно. И все же мысли ее невольно переключаются на другое. После длительного молчания снова объявился Тео. Встреча с ним назначена на воскресенье.

Газета «Базлер нахрихтен» дает подробный отчет о первых мероприятиях правительства Петена по переселению из Парижа в небольшое курортное местечко Виши, департамент Алье.

Во всех газетах упоминается некий генерал де Голль. Это еще кто? Почему такая шумиха вокруг французского генерала в Лондоне?

– Господин Хагедорн, – обращается Хильда к своему коллеге, – вы знаете что-нибудь о Шарле де Голле?

Обрадовавшись возможности блеснуть эрудицией, отставной офицер дает ей по-военному короткую справку:

– Бывший генерал танковых войск, военный теоретик, до занятия нами Франции был заместителем государственного секретаря в военном ведомстве Франции.

– Если не ошибаюсь, он имел отношение к событиям на Балканах? – спрашивает Хильда в надежде, что словоохотливый эксперт по Ближнему Востоку обязательно клюнет на эту удочку.

Настроение Хагедорна заметно улучшается.

– Нет, уважаемая коллега, для такой сложной области нужны головы поумнее. С политической точки зрения этот де Голль нуль, как и большинство французских генералов. Он годится разве на то, чтобы писать мемуары. Насколько мне известно, он был членом военной комиссии в Польше, руководимой генералом Вейганом. До Балкан он явно не дорос. Здесь джентльмены из Лондона и их окружение просто развлекаются. Британцы везде, где на карту поставлены их интересы. А Балканы они рассматривают как подступ к ближневосточной сфере влияния. Французскому генералу они не доверят даже чистить свои ботинки.

– Но я только что прочла, что британское правительство признало генерала Шарля Андре Жозефа де Голля главой свободных французов, – возражает Хильда, зная, что таким образом наверняка заставит Хагедорна разоткровенничаться. Он не переносит возражений и поэтому расценивает решение британского правительства как личное оскорбление.

– Но это смешно до абсурда! Англичанин и француз никогда не будут истинными партнерами. Вспомните Орлеанскую деву, вспомните Наполеона! Для старого бульдога Черчилля французы не более чем шахматные фигурки, которые он волен переставлять по своему усмотрению. Прелестные союзники! Вы еще не читали? Английский флот атаковал и потопил в портах Мерс-эль-Кебира и Дакара французские военные корабли. Да если бы не мы, Франция стала бы английской колонией!

– Ну конечно, то, что королевский флот позволил себе у берегов Африки, он не посмеет сделать на Ближнем Востоке! – И Хильда возвращается к своим газетам. «Неужели не клюнет?.. – думает она. – Или приманка была слишком очевидной?»

Хагедорн соскакивает со своего стула и в волнении начинает ходить по комнате.

– Мы не должны недооценивать бриттов. В них сочетается опыт многовекового мирового господства с природными преимуществами германской расы. Они, конечно, ничего не могут противопоставить гению фюрера, но они еще доставят нам немало хлопот, особенно на Ближнем Востоке. Я бы мог рассказать вам о кое-каких выходках британских агентов…

«Это как раз то, что мне надо», – думает Хильда.

Но уже первые слова эксперта по Ближнему Востоку прерывает телефонный звонок. Он в бешенстве хватает трубку, недовольно произносит:

– Хагедорн слушает! – но через секунду сбавляет тон: – Разумеется, господин советник, в любое время! – Он поспешно собирает некоторые документы и подчеркнуто равнодушно, хотя видно, что его прямо распирает от гордости, обращается к Хильде: – Ничего не поделаешь. Шеф хочет посоветоваться со мной по одному вопросу.

Хильда снова возвращается к своим газетам, но сосредоточиться ей удается с большим трудом.

Небо в воскресный полдень почти сплошь затянуто облаками. На дороге, ведущей через Тегельский лес в направлении Креммена, людей и машин в этот час мало. Только молодая женщина быстро едет на велосипеде из города. Неподалеку от станции Хайлигензее она слезает с велосипеда, озабоченно ощупывает заднюю шину, достает насос и пытается накачать ее, но безуспешно. Тогда она начинает шарить по карманам, ища что-нибудь подходящее, чтобы починить шину.

Возле нее останавливается «опель-блиц» – машина для доставки товаров. Шофер открывает дверцу и обращается к молодой женщине:

– Вам помочь?

– А у вас есть чем залатать шину?

– К сожалению, нет. А вы куда едете?

– Мне надо в Креммен.

– Я могу подвезти вас. – Любезный шофер вылезает из машины, поднимает велосипед и помогает молодой женщине сесть.

– Ну, Тео, минута в минуту!

– Да и твоя авария произошла точно в назначенный срок.

По их глазам видно, что они рады видеть друг друга. Слова тут не нужны. Хильда склоняет голову на плечо своего спутника. Ощущение такое, словно она вернулась домой после долгих скитаний.

– Как ты жил?

– Мои дела теперь лучше. Я работаю шофером в организации Тодта. Вожу довольно важную персону, иногда он даже доверяет мне свой портфель.

Хильда разглядывает крепкого приземистого человека, который улыбается ей в ответ. Находясь рядом с ним, она всегда заражается его спокойствием. Ей кажется, что Тео ничем не выведешь из себя.

Он догадывается о том, что происходит в душе молодой женщины. Уже с самого начала их совместной работы она видит в нем опытного товарища. Она полагается на него, как на старшего брата. Он вспоминает их первую встречу. Тогда Германия напала на Польшу. Хильда только что вернулась из Варшавы в Берлин и познакомилась с Тео, который должен был ввести ее в курс новых дел. Он никак не ожидал увидеть такую молодую и хорошенькую женщину, но ему удалось скрыть свое удивление. Они быстро нашли общий язык и стали добрыми приятелями, несмотря на то, что встречались нечасто. Друг друга они понимали с полуслова.

«Надеюсь, что она не заметит сегодня моего волнения, – думает он. – Я не должен рубить сплеча. Товарищи доверили ей нелегкое задание. Теперь ей будет еще тяжелее».

Он жил в Берлине с 1935 года под именем Тео Гофмана. Рабочий-металлург Карл Червински из Оберхаузена был в феврале 1933 года схвачен штурмовиками. Нацисты посчитали, что два года заключения помогли ему изменить свои взгляды, и он был отпущен на свободу. Ему удалось скрыться. В Берлине он появился уже под новым именем, с новыми документами и надежной легендой для продолжения прежней деятельности. Но ему пришлось еще несколько лет работать, чтобы проявить себя, прежде чем партия смогла доверить ему новое задание. Из-за повреждения тазобедренного сустава медицинская комиссия вермахта признала его годным только к гарнизонной службе. Когда он рассказывал об этом Хильде, он добавил: «Как видишь, пребывание в концлагере может иметь и положительные стороны».

– У тебя есть для меня какое-нибудь радостное известие? – Хильда смотрит на него с легким упреком.

Тео кажется, что она видит его насквозь, но он улыбается ей, он гордится ею.

– С этой минуты я буду работать под твоим руководством, так было решено. Сведения, которые я буду добывать, пойдут в Центр через тебя. От тебя я буду получать задания. Ты будешь старшей в группе, которую мы с тобой составим. Товарищи возлагают на нас большие надежды, Хильда. Они рассчитывают на тебя, Хильда, и желают нам успеха.

Хильда не отвечает. Она смотрит перед собой через стекло машины, но не видит ни дороги, ни деревьев на ее обочине. «Мне поручают новую работу, – думает она. – Значит, того, что я делала до сих пор, теперь недостаточно. Почему?» И она обращается к Тео:

– Что произошло?

– Состоялось совещание. Ведущие нацистские политиканы и вояки замыслили новый план. Началась подготовка к нападению на Советский Союз.

Этого можно было ожидать, и все же Хильда не на шутку встревожена. Чудовищно опасный зверь готовится к прыжку. Он чует хорошую поживу. Когда же он совершит свой прыжок? Каковы его силы? Как от него защищаться? Мысли обгоняют одна другую.

– Тео, на этот раз они просчитаются.

– Только численность сухопутных войск они хотят увеличить на сто восемьдесят дивизий. Возрастет выпуск продукции военных предприятий. Гитлер надеется на свой план «молниеносной войны».

Небольшой автомобиль катится по загородному шоссе. Двое людей в машине советуются, планируют свои дальнейшие шаги. Они знают своего противника, знают его намерения, его силу, методы, хитрости. Они начали неравную борьбу, но у них есть одно преимущество: враг их не знает.

Господа в серой, коричневой и черной форме, с красными лампасами, золотыми и серебряными погонами, а также их сообщники в безукоризненно сшитых костюмах сидят в прекрасно оборудованных кабинетах, ездят в дорогих автомобилях, созваниваются по телефону, советуются, обсуждают, упиваются мыслью о том, какую поживу принесет им очередное разбойничье нападение. В их распоряжении аппарат власти, неограниченное господство почти над всей Европой, и они мечтают о том, чтобы овладеть всем миром. Один приказ – и тысячи людей отправятся в далекий поход; один звонок – и любой документ, любые нужные сведения лягут на их письменный стол; одно распоряжение – и сотни станков начнут выпускать продукцию, нужную им для осуществления их планов; один росчерк пера – и покатятся с плеч человеческие головы. Эти господа хорошо образованны, они могут толково распоряжаться своей властью. Их сообщники держат под своим контролем многие страны, следят за каждым, кто внушает им опасения, и полагают, что останутся безнаказанными. Всеми доступными средствами они разыскивают своих противников, но они не знают их, не знают ничего о другом мире, который восстал против возврата ко времени первобытного кулачного права. Они ничего не знают о тех людях, которые, располагая гораздо меньшими средствами для своей борьбы, поднялись, чтобы дать им отпор. И они никогда не поймут таких людей.

В действие вновь пущена огромная, страшная машина войны. Ей противостоят Хильда Гёбель в министерстве иностранных дел, Тео Гофман, шофер из организации Тодта, и многие другие, военные и гражданские, в заводских цехах, бюро и военных штабах. Что дает им силу и уверенность в успехе? Они работают в одиночку или небольшими группами, не зная друг друга, но зная, что они не одиноки.

Назначено время следующей встречи. Хильда и Тео прощаются. Слова излишни. Он смотрит ей вслед. «Она похудела, – думает он. – Это женщина, о которой может мечтать каждый мужчина. Она заслуживает всего самого лучшего».

Летний день был так хорош, что даже серые ряды домов в его свете не казались угрюмыми. Хильда, в новом платье, стояла перед зеркалом, любуясь собой, Это платье сшила ей мать. В то воскресенье Хильда впервые надела его. До этого дня 1930 год доставлял ей мало радостей. А теперь лучи августовского солнца пробуждали воспоминания о лугах и лесных тропинках, о купанье в прохладной воде и прогулках вдвоем. Она знала, что Бруно сейчас в пути. Может быть, его удастся застать. Эта мысль придавала ей энергии. Зажав под мышкой старый, поношенный портфель, она покинула родительскую квартиру. Сами родители ушли еще рано утром.

На улице было много людей, они спешили, поодиночке или небольшими группами, не обращая внимания на других прохожих. Хильда с удовольствием присоединилась бы к ним, но у нее другая цель. Тем летом жизнь в Берлине била ключом. Безработные проводили демонстрации, многочисленные партии вели среди своих приверженцев агитационную работу в связи с сентябрьскими выборами в рейхстаг. А национал-социалисты развернули просто невиданную по размаху пропаганду. Откуда у Гитлера, Геббельса и Геринга столько денег? Вероятно, они имеют неограниченные кредиты у наиболее богатых финансистов и промышленников. К тому же Гитлера поддерживают теперь многие представители средних слоев, ремесленники, служащие и даже рабочие. Они слушают его речи и верят, что он поможет им выбраться из вечной денежной кабалы. Будут ли директора банков, угольные и стальные короли финансировать движение, якобы направленное против них? Хильде это кажется неправдоподобным. Людям, обманутым предвыборными обещаниями, надо открыть глаза на тех, кто стоит за спиной Гитлера. Но для этого надо иметь доказательства.

Одному из товарищей удалось добыть документы, свидетельствующие о размещении ассигнований: справки, квитанции, письма. Это уже настоящее оружие в предвыборной борьбе. Чтобы произвести наиболее сильное действие, эти документы должны появиться сначала не в коммунистической, а в умеренной газете.

Хильда несла эти драгоценные бумаги в стареньком портфеле. Она спешила передать их знакомому журналисту, который хотя п не скрывал своих антикоммунистических убеждений, по не меньше ее самой ненавидел Гитлера. Итак, Хильда торопилась к своему знакомому. Восхищенные взгляды, которыми окидывали ее встречные мужчины, не производили на нее впечатления. Бруно это задевало, а она привыкла, что на нее всегда смотрят, а порой просто раздевают взглядом.

Трое молодых людей, разглядывавших Хильду в упор, догнали ее уже второй раз. Их шаги раздавались у нее за спиной. Только бы не пристали! Вот уже и дом знакомого журналиста, который называл себя крестовым рыцарем либерализма и галантно ухаживал за Хильдой.

Трое молодых людей тоже ускорили шаги и приблизились к Хильде.

На прилегающей улице Хильда увидела много женщин с маленькими детьми, они образовали целую процессию. Некоторые несли плакаты с надписями: «Наш отец ищет работу», «Мы голодаем», «Мы хотим работы и хлеба – поэтому голосуем за красных».

Хильда остановилась на тротуаре, чтобы пропустить демонстрацию. Она кивала людям, стараясь показать, что с удовольствием присоединилась бы к ним. Трое молодых людей за ее спиной негромко переговаривались. Она не обращала внимания на их шепот. Вдруг молодые люди бросились на проезжую часть, подбежали к группе детей, оттолкнули в сторону женщину и попытались вырвать у ребенка плакат. Вокруг них тут же собралась толпа. Демонстранты защищались и кричали. Используя свое физическое превосходство, парни попытались пробиться, отбиваясь от женщин и детей палками, на которых был закреплен плакат. И вдруг на палку, которой размахивал один из них, наткнулась маленькая светловолосая девочка.