Текст книги "Таинственная незнакомка"

Автор книги: Курт Циммерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Полковник Герике распрощался со своими сотрудниками. Его переводили в штаб дивизии на южный участок русского фронта, и он считал, что еще легко отделался.

Когда его спросили, кого бы он хотел видеть вместо себя, он предложил полковника Конрада фон Брокхаузена, офицера старой прусской школы. Герике удивился, когда его бывший адъютант заявил:

– У вас будет приятное общество, господин полковник. В одном поезде с вами едет полковник фон Брокхаузен, тоже вызвавшийся добровольцем на русский фронт.

«Он милый парень, этот мой адъютант, – подумал тогда Герике. – Кроме баб, у него ничего нет в голове, но он может прелестно врать. Вот сейчас он заявил, что я еду на Восточный фронт добровольно».

– Нет, мамочка, я в самом деле не могу больше есть. Ты наделала бутербродов на целую компанию. Мало того, что ты поставила меня на ноги, ты еще хочешь откормить меня, чтобы я стала толстухой.

Эльза Гёбель смотрит в худое лицо дочери и дает себе слово почаще подсовывать ей тайком лакомые кусочки. Уж она постарается раздобыть что-нибудь повкуснее!

– Хорошо, Хильда, если ты наелась, я уберу со стола. Но не забывай, что ты мне обещала!

– Нет, мама, я буду навещать тебя, как только смогу выкроить время. Ведь мне не надо больше заранее предупреждать тебя о своих визитах.

Мать вздрагивает.

– Прости, я, кажется, сказала лишнее.

Но Эльза Гёбель ничего не слышит. Она думает об Отто. Ей передали, что он в безопасности. Может быть, объяснить Хильде, почему она тогда так держалась? Пока она обдумывает это, Хильда задает ей необычный вопрос:

– Мамочка, можно тебя кое о чем попросить?

– Конечно, Хильда. Что ты хотела?

– Пожалуйста, не рассказывай никому, что, когда я болела, ко мне часто заходила Соня Кляйн.

– Эта хорошенькая брюнетка?

– Да, мама. Запомни, она никогда не была у меня. Сейчас я не могу тебе ничего объяснить. Пожалуйста, не говори никому, сделай это для меня.

– Фрейлейн Кляйн работает официанткой?

– Да.

Эльза Гёбель отказывается понимать. Возможно ли такое? Хильда стыдится, что ее подруга простая официантка? Мать отводит в сторону глаза и вспоминает о том, как сильно изменилась дочь, с тех пор как стала работать в министерстве. Распрощались они холоднее, чем обычно.

В эфир ушли последние донесения «Омеги». Томас знает, что машины с радиопеленгаторами находятся уже на соседней улице. И усердные «электрики» крутятся совсем рядом. Он приготовил для них приятный сюрприз. Это, во-первых, ручная граната. Он укрепил ее под столом, на котором стоит рация. Его друг, служивший до разведшколы сапером, научил его этому трюку: как только дверь в комнату снаружи раскроется, произойдет взрыв.

Если рация будет сегодня долго работать, они смогут застать его с поличным. Пока передатчик будет действовать, они подумают, что он сидит, ничего не подозревая, в своей комнате и его можно спокойно окружить и взять. Поэтому он и изобрел это хитроумное приспособление: при помощи магнитного барабана он сконструировал прерыватель, который через определенные промежутки времени имитировал работу телеграфным ключом. Если кто-либо будет подслушивать, то непременно решит, что кто-то радирует. Они явятся, чтобы схватить радиста, и вот тогда-то…

Кроме того, в беззаботном велосипедисте никто не заподозрит радиста, потому что тот должен еще сидеть у рации, иначе радиопеленгаторы перестали бы улавливать сигналы.

Все вещи уже уложены. В том числе и новые документы, которые принес Тео. Велосипед стоит у задней двери, ведущей в другой двор фабрики. Он примыкает к улице, на которой нет машин. Все двери тщательно смазаны и не издают ни единого скрипа. Томас последний раз окидывает взглядом комнату, служившую ему эти дни и домом, и рабочим местом. Еще раз проверяет рацию. Она работает, его взрывное устройство действует. Он включает его и выходит из комнаты, не погасив света. Он представил себе, как они уставятся на луч света, выбивающийся из-под двери. Он тихо спускается по лестнице. Во двор они еще не ворвались. Он ловко минует все препятствия, потому что знает, где они находятся. Непрошеные гости не могли бы передвигаться так бесшумно. Велосипед стоит на месте. Он тихо катит его по двору, открывает калитку на улицу, садится и едет. Он едет спокойно, без бросающейся в глаза поспешности.

От следующего угла улицы навстречу ему идут двое мужчин. На багажнике у Томаса сумка и котелок, как у рабочего, который едет к своей смене. Мужчины оглядывают его. Велосипедист бормочет что-то похожее на приветствие. Он спиной чувствует их взгляды. Только не торопиться. Если они не закричат, можно считать, что дело удалось. Он сворачивает на другую улицу, едет дальше, мимо полицейской машины. Никто не обращает на него внимания. Вот и улица, ведущая на север от Берлина. В его документах написано, что он следует в Нейстрелиц, в одно из вновь сформированных подразделений. В Гранзее его ждет Тео с военной формой. Может быть, лучше поехать по главной улице?

Так он доберется быстрее, но боковые улицы безопаснее. На главной улице они могли соорудить уличные заграждения. Взрыва все еще нет.

Минут пять он едет по широкой аллее, и тут раздается приглушенный расстоянием взрыв. Томас сворачивает в переулок. Езда на велосипеде доставляет ему удовольствие, и он сильнее нажимает на педали.

Пауль Пихотка неподвижным взглядом сморит на свой письменный стол, на котором в безупречном порядке разложены листы чистой бумаги. Что записать? За что еще приняться? Эти дилетанты из радиоконтроля испортили все дело. Радист ускользнул, рация непоправимо испорчена, два его сотрудника ранены.

Гизеле Клосс дано категорическое указание никого к нему не впускать. Ежедневный звонок, которым его вызывали для рапорта бригадефюреру, еще не раздался. Может быть, Шелленберг уже в курсе? Телефон не звонит, и Пихотку все больше и больше охватывает страх. К тому же он знает, что, как только ожидаемый звонок раздастся, страх сожмет железными пальцами его сердце. Наконец в голову ему приходит идея, пусть не спасительная, но способная по крайней мере отсрочить расплату. Он с поспешностью покидает свой кабинет, чтобы телефонный звонок не застал его в последнюю минуту.

– Клоссхен, – кричит он секретарше, – если меня будут опрашивать, скажите, я поехал к старой фабрике еще раз осмотреть следы, вы в курсе!

«Выбор еще беднее, чем несколько дней назад», – решает Удо фон Левитцов, осматривая витрину ювелирного магазинчика, прежде чем войти.

Невзрачный пожилой продавец приветствует его, не поднимая глаз, и просит пройти в соседнюю комнату.

– Деньги у вас с собой? – спрашивает он, показывая на маленький стол, на котором на подушечках голубого бархата разложены великолепные кольца.

Не отрывая глаз от колец, Удо вытаскивает из бумажника пакетик с фунтами.

– Прошу! – Он бросает деньги на стол, склоняется над кольцами. И вдруг чувствует сквозняк. Удо поднимает глаза.

Вторая дверь, ведущая в эту комнату, открыта. На пороге стоят два молодых человека.

– Вы арестованы, – произносит один.

Второй быстро защелкивает на руке Левитцова наручники, прежде чем Удо успевает понять, что с ним происходит. Тут Удо начинает протестовать. Он называет себя, свою должность.

Но они не слушают его.

– Расскажите все это в другом месте. А сейчас заткнитесь! Вы пойдете с нами!

Оба молодых человека выходят. Прикованный к одному из них наручниками, Удо вынужден идти следом, стараясь приноровиться к движениям ведущего его мужчины. Ему больно. Он садится в машину и всю дорогу сидит как оглушенный, не в силах собраться с мыслями.

Процедуру помещения в следственную тюрьму он вначале воспринимает довольно бесстрастно. Но когда у него отбирают его вещи, документы, все, что у него было при себе, он пытается сопротивляться.

Чиновник бьет его по лицу.

Несколько минут спустя Удо стоит в зловонной камере, слышит, как за ним захлопывается дверь, скрипит замок, стучат задвижки, и чувствует, как его охватывает полное отчаяние.

Хильда Гёбель предлагает своему коллеге Хагедорну сигарету. Он изумленно смотрит на нее. «Раньше она никогда не делала ничего подобного», – думает он.

– Возьмите и не смотрите на меня такими глазами. Должна же я рассчитаться с вами за ландыши. Возьмите всю пачку. Вы же знаете, я не курю.

Он благодарит и в ответ делится с ней несколькими злободневными историями. Хильда Гёбель хохочет, как никогда, и это значительно улучшает его настроение. «Я сегодня в форме», – думает он.

Но хорошее настроение его коллеги имеет под собой другую почву. Еще до начала работы Тео передал ей, что Томас вне опасности. Они встретились в Гранзее, и Тео проводил его до казармы в Нейстрелиц.

После обеда Иоахим Хагедорн приносит последнюю новость, над которой Хильда Гёбель уже не смеется: советник Удо фон Левитцов арестован.

СТРАХ

Они и сами не знали, почему именно к советнику применяли самые изощренные методы допроса. Им даже и в голову не приходило, что, схватив Удо, они поймали крупную дичь.

Он проснулся с ощущением, что его избили палками. Это второе пробуждение в тесной камере окончательно доконало его. После первой ночи он еще надеялся, что это просто недоразумение и все скоро выяснится. Пребывание в тюрьме изводило его. Этот невыносимый шум: дверь открылась, дверь захлопнулась, отрывистые команды, топот по коридорам. И ужасный запах! Он хотел было объяснить тюремному надзирателю, что с ним случилось, кто он такой, попросить сообщить о нем в министерство господину министру иностранных дел. К полудню он придумал, что скажет; он надеялся, что его заявление произведет нужное впечатление на тюремщиков.

Шум снова усилился. Шаги во всех коридорах, бесконечный скрежет ключей в замках, повелительные команды. Удо фон Левитцов пощупал подбородок. Небритый, неопрятный, Удо боялся, что не сможет произвести должного впечатления. Он поднялся, и тут дверь в его камеру открылась.

– Обед! – недовольно буркнул ему человек в арестантской одежде.

В дверях стояли четверо. Двое заключенных держали большой котел, из которого исходил непонятный малоаппетитный запах. Третий держал наготове большой половник. Рядом стоял надзиратель с безучастным выражением лица.

Советник обратился к нему:

– Господин начальник охраны, произошло досадное недоразумение. Будьте так добры, доложите, пожалуйста, обо мне вашему начальству. Я советник Удо фон Левитцов, сотрудник министерства иностранных дел.

Тюремщик даже не взглянул на него. Он кивнул заключенному, державшему половник, и отвернулся.

– Морда! Подхалим! – Арестант сильно толкнул Левитцова половником в грудь.

Левитцов качнулся назад, не удержался на скользком полу, упал, ударился затылком о деревянную скамейку и потерял сознание.

Очнулся он от сильной боли в затылке, с усилием поднялся и со стоном взобрался на нары. Что произошло? Он попытался вспомнить, но не мог собраться с мыслями.

Дверь снова громыхнула, в камеру ворвались два тюремщика.

– Ты, может, думаешь, что попал в санаторий, ты, ленивая свинья!

– Средь бела дня развалился на нарах!

– Ну ничего, мы тебя научим хорошим манерам!

Взревев, они бросились к нему, заставили его подняться, но после сильного удара по шее тяжелой связкой ключей Удо опять снопом свалился на землю. Его били ногами, но он уже ничего не чувствовал.

Ночь он провел дрожа от лихорадки и страха, все его тело болело. Он почти не сомкнул глаз. Желудок взбунтовался, сильно мутило. Его стошнило, и сразу стало легче, боль прошла. Он почувствовал, что панический страх, вцепившийся в него, как стая волков, отступил. Теперь он осознал: то, что произошло, не ошибка. Это серьезно, смертельно серьезно. Пытаясь найти спасение в своей обычной иронии, он несколько минут забавлял себя мыслью, что здесь не привыкли иметь дело с джентльменами. И почти тут же ему стало ясно, что пришла пора проститься с джентльменскими привычками. Речь идет о жизни и смерти. Его снова охватил страх, ужасный страх, за несколько часов убивший в нем все, что еще поддерживало его. Какая польза в имени, должности, деньгах? Он хочет жить. И зачем он связался с этой Гёбель? Это она во всем виновата! Он ненавидит ее, ненавидит всех, кто остался за стенами тюрьмы. Страх крепко держит его в своих лапах, трясет его и не отпускает больше ни на минуту.

– Можешь быть спокоен, Тео, за мной точно никто не следил.

По пути в «Меркишес музеум» Хильда петляла, меняла направление. Стоя у витрины, но не глядя на выставленные товары, они обсуждали обстановку.

– Тебе надо перебраться в безопасное место, Хильда.

– Нет, время для чрезвычайных мер еще не настало. Мы просто прервем между собой все контакты, предупредим всех, кто дает нам информацию, и переждем некоторое время.

– Хильда, если они хорошенько возьмутся за Левитцова, он не выдержит и все выболтает. Он постарается спасти свою шкуру.

– Мы еще ничего не знаем. А вдруг он завтра снова явится на работу?

– Не заблуждайся, Хильда. Надо рассчитывать на худшее.

– Я уже несколько лет так и поступаю. Я знаю, что мне делать. Мы не должны допустить, чтобы раскрыли всю группу. Пусть все ведут себя как обычно и уничтожат все, что может бросить на них тень подозрения. Непосредственная опасность пока никому не угрожает. Советник знает только меня.

– Вот именно. Почему бы тебе не скрыться на время?

– Не беспокойся обо мне, Тео. Я все время начеку. Позаботься лучше о Соне. Поцелуй ее за меня. Счастливо, Тео. У меня еще кое-какие дела!

– Хильда!

– Не унывай, Тео, все будет в порядке!

Министериальдиректор доктор Рюдигер Детлеф фон Вейден навел справки на Принц-Альбрехт-штрассе. Там никто ничего не знал. С чувством облегчения он созвал всех руководителей отделов и произнес перед ними энергичную речь о ниспосланных испытаниях и великих целях фюрера.

Но эти господа были разочарованы. Их любопытство так и осталось неудовлетворенным. Что же с фон Левитцовом? По учреждению ходили самые нелепые слухи. Основной упор делался на вопросы деликатного характера. Все секретарши с необычным рвением целыми днями сновали по коридорам словно по делам, на самом деле – за свежими новостями. Начальство вело себя сдержаннее.

Министериальдиректор закончил свою бессодержательную речь:

– Вот таким образом, господа.

Когда все поднялись, он добавил:

– Доктор Паульзен, задержитесь на минутку.

Советник посольства взял предложенную ему сигарету и всем своим видом выразил внимание.

– Скажите-ка, Паульзен, у вас работает некая фрейлейн Гёбель? Она знакома с советником еще с Варшавы? Здесь она также поддерживала с ним контакт? Выясните все это. И доложите мне.

Инспектор уголовной полиции Брайтенбах беспомощно смотрел на свой заваленный бумагами стол. Он был не в состоянии разобрать их все. Шайки спекулянтов росли как грибы после дождя, а ему так и не дали помощника. Разве он справится один с такой кучей дел? А между тем, что ни день, ему подбрасывали все новые и новые документы с пометкой: «Срочно. Исполнить немедленно».

Он угрюмо перечитывал бумаги. На одной из папок было написано: «Валютные преступления». Раскрыв папку, он нашел протокол допроса, прочитал имя и замер. Советник из министерства иностранных дел – это что-то новое! Просмотрел дело, пробормотал: «Пустяк» – и взглянул на число.

«Черт возьми, этот господин сидит уже два дня. Надо посмотреть на него побыстрее, иначе на мой стол прилетит еще жалоба из министерства, от самого Риббентропа».

Он распорядился по телефону, чтобы к нему на допрос доставили фон Левитцова. Все его усилия навести на письменном столе элементарный порядок потерпели неудачу. Он с облегчением услышал стук в дверь.

– Да, войдите.

Инспектор рассердился. Ребята явно перестарались – вошедший человек едва держался на ногах. Он весь трясся от возбуждения. Это могло доставить немало хлопот.

– Садитесь. – Сопровождающему полицейскому инспектор сказал: – Идите, я позову вас. – Брайтенбах хотел задать подследственному первый вопрос, но ему не удалось и рта раскрыть.

Извергаемый советником поток слов был способен прорвать плотину:

– Господин комиссар, я преисполнен сознания тяжести своего преступления против фюрера и народа, вернее, я это осознал лишь сейчас. Все эти годы я не понимал, что делаю. Я рассчитывал на союз между Германией и Великобританией, я хотел сыграть на английской карте. Вы знаете, представитель фюрера тоже выступал за соглашение с Англией. Я работал несколько лет, я собирал информацию для сэра Роберта. Но Хильда Гёбель работает на русских. Я не знал этого. Она обманула меня, она втянула меня в это. Я был лишь инструментом в ее руках. Хильда Гёбель – мозг. Она может все подтвердить.

– Подождите, о чем вы?

– Я знаю, это был шпионаж, но я не знал, не предполагал, она сказала… – Он говорил и говорил, торопливо, подгоняемый страхом, пронявшим его до мозга костей.

Инспектор Брайтенбах заколебался. Что это: случайное везение или ошибка? Он ударил ладонью по столу:

– Стоп!

Человек, сидящий напротив него, умолк, но задрожал еще сильнее.

– Будете отвечать только на мои вопросы, ясно?

Ответы были сначала сбивчивые, но становились все понятнее, точнее. Инспектор требовал разъяснения подробностей и постепенно пришел к убеждению: это крупный улов. Это уже не входило в его компетенцию. Он приказал увести задержанного, который все еще пытался что-то рассказывать и объяснять. Потом он снова взял папку с надписью: «Валютные преступления», прочел показания невзрачного ювелира, потрошившего своих клиентов, как рождественских гусей, покачал головой и взялся за телефон:

– Соедините меня с советником уголовной полиции Пихоткой!

Хильда больше не оборачивается. Она и так знает, что человек в небольшой серой шляпе неотступно следует за ней. Сначала она думала, что это просто случайность. Потом она попыталась отвязаться от него. Но он больше часа прождал ее у парикмахерской. Теперь она идет без всякой цели. Она понимает, почему ее до сих пор не задержали. Ищейка надеется, что она выведет их еще на кого-нибудь. «Хоть бы не встретить никого из знакомых, – думала она. – Каждый, кто подойдет ко мне, попадет под подозрение».

Навстречу ей идет офицер-эсэсовец. Вот бы заговорить с ним! Пусть потом доказывает, что он ее не знает! Она чувствует усталость и поворачивает к дому, полагая, что там ее уже ждут, однако дома никого нет. Она ложится в кровать, но сон не идет. Раздумывать больше не о чем. «Бруно, – зовет она мысленно, – где ты?»

Советник уголовной полиции Пихотка не был склонен верить своему сотруднику. Гёбель его, конечно, заметила, иначе зачем было ей петлять? А жаль, ему бы так хотелось выйти на кого-нибудь из ее помощников.

Он отпустил человека, следившего за Хильдой, и занялся подведением итогов. Итак, что он имеет? Показания полуобезумевшего от страха человека, но и их не стоит сбрасывать со счетов. Он сообщил важные сведения. Но Пихотка все же не верил, что эта молодая женщина была главой шпионской группы. За ней должен стоять кто-то еще. Значит, надо заставить ее говорить.

«Даже если я и удостоверюсь в том, что она действительно является руководителем, бригадефюрер едва ли поверит мне. Из показаний следует, что группа работает уже несколько лет. У нее должна быть прямая связь с той стороной или, по крайней мере, была». Он вспоминает о взорванной рации и ускользнувшем от них радисте.

«За этим скрывается нечто несомненно большее. Этой Хильдой Гёбель мне надо заняться самому. Она знает больше, чем Левитцов. А я хочу знать все, что знает она. Она должна заговорить. Она заговорит».

Хильда видит у своего подъезда машину. В ней сидят двое в штатском. Один из них вылезает и подходит к ней:

– Вы Хильда Гёбель?

– Да, это я.

– Уголовная полиция. Вы арестованы.

Во время поездки никто не проронил ни слова. Эти двое доставляют Хильду в управление полиции. Там их с нетерпением ожидает Пауль Пихотка. Увидев ее, он чувствует разочарование. Эта худенькая женщина вряд ли чем-либо опасна. Он предлагает ей сесть и, листая документы, незаметно наблюдает за ней. Смотри-ка, эта баба сидит совершенно спокойно, как будто ей не из-за чего волноваться. Наконец он решает перейти в наступление:

– Вы обвиняетесь в предательстве, в том, что собирали информацию и передавали ее врагу. Мы располагаем неопровержимыми свидетельствами, подтверждающими эту вашу деятельность. Вас может спасти только чистосердечное признание. Не пытайтесь вводить меня в заблуждение, я имел дело и не с такими, как вы. Вам понятно?

Ответа нет. Молодая женщина молча смотрит на него, на ее лице – ни тени страха и волнения.

– Фрейлейн Гёбель, вы должны благодарить бога, что оказались у меня, а не на Принц-Альбрехт-штрассе, в гестапо. Я обходительный человек. Так что лучше не создавайте мне дополнительных трудностей. Вам понятно, в чем вас обвиняют?

И снова в ответ молчание. Он говорит резче:

– Кто ваши осведомители, ваши сообщники?

– У меня их нет, – отвечает она ровным голосом.

– Детка, так не пойдет. С конспирацией пора кончать. Игра в прятки вам не поможет. Господин фон Левитцов уже заговорил, и он будет говорить дальше, он скажет все. Он изобличает вас. Какой вам смысл покрывать его? Ведь вы о нем тоже кое-что знаете. Так расскажите?

Она даже не раскрывает рта.

Но Пауль Пихотка не теряет спокойствия. «Наверняка ее арестовали впервые, – думает он. – Ей еще не приходилось бывать в тюремной камере. Но в конце концов ей надоест разыгрывать передо мной Орлеанскую деву. У меня есть время». Но тут он вспоминает о бригадефюрере и приходите неистовство:

– Вы просто ненормальная личность! Не думайте, что вам удастся пробудить во мне симпатию. Вы совершили самое страшное преступление, какое только можно себе представить. Наши доблестные солдаты не щадят своей жизни на фронте. А вы всаживаете им нож в спину! Вы знаете, что сделали бы с вами ваши соотечественники?

– Да, это по вашей части – расправляться с беззащитными женщинами и детьми.

– Довольно! Бесстыжая баба! – Пихотка вскакивает, снова садится, не в силах сдержать гнев. Он хотел вывести ее из спокойного состояния, а вместо этого разозлился сам. – Гёбель, предупреждаю вас, – начинает он тихо и угрожающе, – сегодня у нас первый допрос. Мы продолжим наши беседы до тех пор, пока я не узнаю все, что меня интересует. И вы заговорите, поверьте мне. Итак, какие поручения вы давали господину фон Левитцову?

– Он же вам все рассказал.

– Я хочу услышать это от вас!

– У меня плохая память.

– Ничего, Гёбель, ничего. У нас есть много методов, способных освежить вашу память. Левитцов назвал нам даже имя вашего радиста.

«Он лжет, – думает Хильда. – Удо даже никогда не слышал о Томасе».

– Скоро мы устроим вам очную ставку с Иоганном Меллентином.

Неужели они схватили Томаса? Она смешалась, но ничем не выдала своего смущения. К счастью, Пихотка продолжает говорить, угрожая и хвастая своей осведомленностью. «Под фамилией Меллентин Томас жил в дачном поселке, – размышляет тем временем Хильда. – Значит, полиция знает его только по этим данным. В его новых документах стоит другое имя. Нет, на эту приманку им меня не поймать. Они знают только о Левитцове и обо мне. Больше ни о ком. И они больше ничего не узнают».

– Сначала все думают, что они могут воспрепятствовать ведению дела, если будут давать ложные показания или молчать. Но вы знаете, Гёбель, хорошо смеется тот, кто смеется последним. До сих пор последними всегда оказывались мы. У всех, кто считал нас глупее себя, мы отбили охоту смеяться. И если вы сегодня не желаете говорить, Гёбель, вы заговорите завтра или послезавтра. Но вы заговорите!

Он приказывает увести ее, а сам остается за письменным столом, размышляя об этом первом безрезультатном допросе и не желая сознаваться самому себе в собственной беспомощности. Он не знает, как заставить эту женщину подчиниться его воле. Некоторое утешение приносит лишь мысль о том, что в ее лице он, возможно, имеет дело с руководителем группы. «Я должен больше знать о ней. Я должен нащупать ее слабые места». Он поднимает телефонную трубку и приказывает привести на допрос советника.

– Ну, – произносит он, глядя на совершенно опустившегося за эти дни человека, – что вы еще припомнили? Рассказывайте. Иначе я расспрошу вашу начальницу. Фрейлейн Гёбель горит желанием выложить все до последнего.

Удо фон Левитцов с недоумением смотрит на советника уголовной полиции. Впервые со дня ареста ему удается рассуждать логически. Он понимает, что Пихотка лжет. Хильда не из болтливых. И тут Левитцов пугается. Только теперь до него доходит, что ее схватили на основе его показаний. Теперь уже ничего исправить нельзя, но он впервые пробует оказать своему противнику сопротивление. Он молчит.

– Говорите же! – кричит Пихотка. Он уже понял, что допустил ошибку. Но то, что даже этот безвольный человек заупрямился, приводит его в бешенство. – Не испытывайте мое терпение, – грозит он, – или вы хотите лишить себя последнего шанса, Левитцов?

– Я все сказал.

– Да? Тогда я вам скажу, господин советник. Я вам не верю. Вы сами поставили себя в такое положение, и еще посмотрим, удастся ли вам из него выбраться. Единственный путь – рассказать все начистоту.

Удо фон Левитцов сидит молча, опустив голову.

– Не желаете? Тогда я вам расскажу, кто вам все это подстроил. Не знаете? Нет, не Гёбель. Вы сами, господин фон Левитцов, вы предали сами себя. Мы задержали вас только потому, что при вас была английская валюта. В нашем распоряжении был лишь единственный донос. Один высокопоставленный чиновник подозревал, что ювелир надул его. Возможно, этот чиновник обещал ему валюту, а заплатил немецкими марками и вместо золота получил позолоченную подделку. Поэтому мы и начали следить за ювелиром, за этим ничем не примечательным старичком. Мы взяли его магазинчик под наблюдение, поймали его с поличным на спекуляции и зажали в тиски. Так он стал работать на нас. Он был только подсадной уткой. Его лавка стала ловушкой, которую поставили мы. И кто же в нее попадается? Элегантный господин фон Левитцов с бумажником, туго набитым фунтами. Ловушка захлопнулась, вы попались. Но мы знали только о валюте. Вы сами были так любезны, что преподнесли нам в подарок рассказ о шпионаже. Сидите спокойно, мы в самом деле вам признательны. Мы долго разыскивали вас и ваших приятелей. И поэтому теперь вам придется рассказать все, что вам известно о Гёбель и обо всех остальных.

«Только из-за английских фунтов?» Удо фон Левитцову кажется, что все это дурной сон.

Советник уголовной полиции изображает на лице глуповатую ухмылку:

– Не стройте иллюзий, Левитцов. Доказательством послужат ваши собственные показания, а подтверждением к ним – копии секретных документов, найденные в вашей квартире. Обратного пути нет, Левитцов. Маленькое валютное дело переросло в дело о государственной измене.

Катастрофа была окончательной и бесповоротной. Пасть ниже уже невозможно. Он не только подлый предатель, он еще и сам себя сделал посмешищем. Его презрение к самому себе не имеет границ. Последняя воля к сопротивлению сломлена. Он становится мягким воском в руках Пихотки, поэтому и клюет на удочку, заброшенную Пихоткой с целью настроить его против Хильды.

– Она здорово взбесилась, эта ваша Гёбель. Если бы вы сами нам все не рассказали, нам бы стоило труда заполучить очаровательную фрейлейн. Она обязательно будет свидетельствовать против вас, Левитцов. Поэтому будет лучше, если вы все расскажете сами.

И он сдается. Он вспоминает встречи в Варшаве и в Берлине, документы, сведения, поручения и споры. Он говорит как автомат, безвольно, понукаемый неясной силой, с которой он не в состоянии совладать, – страхом.

Протокол занял не одну страницу. Но Пихотка все же недоволен. Он узнал много новых фактов, много новых деталей, но ни одного нового имени. Если Гёбель и впрямь была руководителем, она поступила верно, больше ни во что не посвятив Левитцова. Придется заняться ею.

Увидев у своих дверей двух мужчин, Эльза Гёбель удивлена столь поздним визитом. Сначала она ничего не может понять. Потом до нее доходит смысл сказанного:

– Вы арестованы! Следуйте за нами.

«Из-за Отто, – проносится у нее в голове. – Как же это он попался? Ведь прошло уже столько времени». Она огорчается из-за Отто. О себе она не думает.

На первом допросе, который проводит советник уголовной полиции, она не может понять, чего от нее требуют.

– Если хотите, можете назвать это государственной изменой, – сердится она. – Я хотела помочь Отто, спрятала его у себя, а потом он исчез.

Пихотка настораживается. Новый поворот дела!

– А ваша дочь помогала вам в этом?

– Хильда? Господи помилуй! Я боялась, как бы она чего не заметила. Мне бы хотелось, чтобы она вообще не приходила к нам. Нет, она не имеет к этому никакого отношения. Она бы и не стала никогда вмешиваться в такое дело. Разве вы не знаете, где работает моя дочь?

Это звучит искренне. Пихотка в смущении. Дочь не знает, чем занимается ее мать? А она представления не имеет о делах дочери? Вероятно, придется приготовиться ко всяким неожиданностям. Но о чем бы он ни спрашивал, из матери нельзя вытащить больше ни слова. Инстинкт подсказывает ему, что она действительно больше ничего не знает. И все же он не прекращает допрашивать и терзать ее.

Обыск в квартире Хильды Гёбель не дает результатов. В этой маленькой квартире одинокой молодой женщины нет ничего необычного, ничего экстравагантного, никаких адресов, документов, ни клочка бумаги.

Пауль Пихотка недоволен. Он провел еще один обыск, установил за квартирой наблюдение в надежде, что придет кто-то, с кем работала Хильда. Но его длительное терпеливое ожидание ничем не вознаграждено. «Если бы у меня было хоть одно доказательство, я бы сломил эту женщину», – думает он. Безукоризненный порядок в комнате приводит его в бешенство. Ну уж его ребята позаботятся о том, чтобы от него и следа не осталось.

Бригадефюрер Шелленберг ничем не выказывает своего удовлетворения. Пока на Пихотку давишь, он усерден. Если похвалить его раньше времени, он станет небрежен. Но Шелленберг рад, что удалось обойти хоть одного из представителей аристократического сброда в министерстве иностранных дел. Эти господа всегда кичились своими особыми привилегиями. Настало время покончить с этим. Советник и сотрудница информационного бюро – не так уж плохо! Но на этом нельзя останавливаться.

– Пихотка, переверни все вверх дном! Я хочу получить всю группу: осведомителей, руководителя. Гёбель у них не главная, это точно. Кто знает, кого она скрывает? Радиста тоже надо найти. А утечка информации в верховном командовании вермахта? Ни Левитцов, ни Гёбель не имели доступа к военной документации. Потряси-ка их обоих!