Текст книги "Пёрышко (СИ)"
Автор книги: Ксюша Иванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
16. Базар
Странные речи вел Ратибор в дороге. Я все никак в толк взять не мог, что он сказать хочет. Ходит вокруг, да около. О свадьбе дочери своей рассказывает, которая была на той неделе. О том, что породниться ему с Ярославом самим удалось. Дочка за сына Драгомиры, сестры князя вышла.
Чуяло сердце, что-то готовит Ярослав! Добро или зло, непонятно только!
Путь наш через базарную площадь шел. Неспешно ехали мы по дороге, а по обе стороны от нее – чего только не увидишь! И гончар свои кринки да горшки продает, и подмастерье кузнеца мотыгами да сошниками торгует! А сколько лакомств разных – глаза разбегаются! Не хотелось перед Ратибором свои чувства показывать. Да только не удержался все же, покосился на Ясну – как ей, интересно ли, весело?
Смотрит глазами распахнутыми – то в одну, то в другую сторону – зазывалам улыбается, которые к самой повозке подходят, товары свои расхваливая. Подчиняясь силе какой-то неведомой, чуть отстал от Ратибора, свернул в один из рядов, и быстро, не торгуясь, купил два плата, один для Ясны, другой – Ярополку вернуть. И, выезжая уже из ряда торгового, увидел вдруг паренька, который разными вещицами из дерева, мастерски вырезанными торгует. Гребешки для волос у него – красивые грушевые, яблоневые, в виде зверей, да птиц сделанные. Один в руки взял, другой – все не то! Тут и Ратибор окликнул – спешить надобно! И тут заметил – необычный, белый (костяной, что ли?) в виде перышка. Быстро мальчишке монетку сунул, гребень – в седельную сумку, да и нагнал Ратибора.
– Что, Богдан, жене подарок купить решил?
– Да, Ратибор, верно.
– Красивая девка-то! Одета в платье наше, изборское. Недавно женился видно, раз ее с собой везешь?
– Недавно. Два дня как.
– Два дня?... – задумался Ратибор, не понимает, как такое случиться могло, – получается, свадьбы положенной не сыграли?
– Почему не сыграли? С родными ее я сговорился, она согласилась, пир устроен был, ночь брачная состоялась. Что еще надобно?
– Как что? На капище освятить положено, при богах наших древних обеты дать!
Не хотел, не мог сказать ему, что я сам в тех богов не верую, что матушка моя одному только Богу молится. А дедушка и бабушка Ясны ничего такого от меня не требовали. А может... Может Ясна потому и не верит мне, что обеты при древних богах мы с ней не давали? Поэтому и думает она, что верну ее деду с бабкой на обратном пути? Ратибор по-своему расценил мое молчание:
– А что, Богдан, сегодня же вечером устроим обряд тебе свадебный! Князь-то пир все одно готовит! Вот сразу и отметим два события!
– Подумаю.
– Что тут думать. Смотри, долго раздумывать станешь, красавицу-то твою умыкнут!
О чем это он? Развернулся, стал позади повозку с Ясной и Баженом искать. Увидел. Бажен все также на краю сидел, вожжи в руках держа. Только Ясны на повозке не было. Где же она? Ратибор расхохотался:
– Видишь, уже потерял! Потому что не берегут ее наши боги для тебя одного! В их глазах – свободная она! Да не верти так головой – дружинник твой ее во-он за тот ряд утянул! Иди, забирай жену свою! Только быстрее давай, Ярослав заждался!
Стараясь не показывать свою спешку, пошел за тот ряд, что Ратибором указан был. И не удивился ни на мгновенье, когда увидел, что Ясна с Милорадом по ряду торговому идет. Ничему ее жизнь не учит! И его! Ведь ясно же дал понять, что не нравится мне его к ней близость! Все равно с ним пошла! А он, сколько он возле жены моей крутиться будет? Такая злоба сердце наполнила, что кулаки против воли моей сжались.
Вот они остановились возле ткачихи, что рубахами, рушниками, да сарафанами разными торговала. Он на рубаху указал. Ткачиха подала ему. И тут он свою рубаху, кровью от раны испачканную снимать стал. А Ясна помогать ему! А он еще нарочно хмурится, якобы больно ему, чтобы она, значит, рубаху ту с плеч его стягивала! Потемнело в глазах от ярости! Забыв обо всем на свете, к ним кинулся!
***
Какая же красота на базарной площади! Сколько товаров всяких! Монетки карман жгут! Бабушка с дедом щедро мне насыпали. Вон – рушники расшитые красно-черной нитью, петухами по краю!
– Стой, Бажен! Купить хочу!
– Только быстро, не то отстанем!
Соскочила с повозки. Откуда ни возьмись, Милорад рядом оказался.
– Ясна, куда ты?
– Рушник купить хочу.
– А мне рубаха нужна новая, я с тобой пойду.
Ох, чувствовала, что не нужно соглашаться. Да только в ту минуту подумала, что людей вокруг много, ничего страшного в том нет, что он со мной пойдет. Да, ведь, ранен он, может, ему помочь нужно будет! Оглянулась кругом – Богдана не видно, и согласилась. А когда Милорад рубаху выбрал, свою стягивать стал. Вижу больно ему – рана болит. Стала за край рубаху вверх тянуть.
– Давай, помогу тебе!
– Что как Богдан увидит?
... – Уже увидел!
Ох, испугалась я, голос Богдана услышав, чуть сердце из груди не выпрыгнуло! Развернулась на пятках, а он за спиной моей стоит! Никогда не видела, чтобы так глаза могли молнии метать! Зубы сжаты, руки – в кулаки! На Милорада смотрит так, будто убить его хочет! А у того – рана!
Не раздумывая, заслонила Милорада собой, руки вперед выставила:
– Богдан, не надо, прошу тебя!
Только Милорад обошел меня кругом и встал прямо перед Богданом.
– Нет, Ясна, не нужно меня защищать! Честно, воевода, говорю, что это я виноват, сам за ней пошел. Только... случайно ты на ней женился. Моя она должна быть!
Тут Богдан размахнулся и ударил Милораду кулаком в лицо! Тот стал подниматься. Богдан его взял за шиворот и зарычал, в глаза глядя:
– Опоздал ты, Милорад, моя она. Еще раз увижу тебя рядом с ней – пожалеешь!
А потом развернулся, схватил меня за руку и потащил за собой, больно сжимая запястье.
– Богдан, Богдан, стой, мне больно!
Но он шел вперед, не обращая внимания на мои слова. Люди, встречавшиеся на пути, в страхе отступали в стороны, наверное, вида его пугаясь. Так тащил он меня долго. Уже и площадь закончилась. Людей стало меньше. Что он со мной делать собирается? Неужто бить будет? Вдруг Богдан свернул в небольшой проулок между домами, толкнул меня к стене. Спиной к ней прижалась и стою, не дыша. А он руки по обе стороны от головы моей поставил и смотрит в глаза. А взгляд его злой, страшный! Что мне делать-то нужно, чтобы злобу его успокоить? Объяснить ему все? Да, не станет слушать оправданий моих! И тут догадка на ум пришла. Обхватила лицо его ладонями и поцеловала.
Думала, оттолкнет, отодвинется, но он наоборот, замер, даже дышать, кажется, перестал. Осмелела я, раз не сопротивляется он, значит можно и прижаться поближе. Всем телом к нему прильнула, вжалась в грудь его твердую. Не думала, как и что дальше делать – само собой получалось. Вместо того, чтобы просто губами к его губам прижиматься, языком по его нижней губе провела, а потом зубами ее прикусила. Он звук какой-то издал, как если бы больно ему было. Хотела было отодвинуться, чтобы посмотреть на него, только он руками схватил за ягодицы и к своему телу прижал. Да так, что низом живота твердую плоть его почувствовала.
Значит, нравится ему, когда я так делаю! Оторвалась от губ, чуть в бок голову его повернула и языком от уха вниз по шее провела. Где-то внутри в глубине тела затрепетало, заискрилось что-то. Вкус его кожи чуть солоноватый на губах оставался. И теперь уже сама застонала так же, как Богдан за минуту до этого. Руки под рубаху его полезли. Только коснулась голого живота его, вздрогнула. И его ответную дрожь ощутила.
Не понимала, не думала, что на улице чужого города нахожусь, что любой, проходящий мимо увидеть может. Да, и как тут подумаешь, если он ушко покусывает и языком обводит... А руками ту часть моего тела мнет, что ниже спины находится. Горячим шепотом на ухо:
– Ясна, останови меня...
Ни за что! Рот снова поцелуем закрыла. Я так мечтала об этом, пока в повозке с Баженом ехала! Потрогала языком его губы, потом по краю зубов провела, потом вглубь рта скользнула, встретилась там с его языком и застонала вновь прямо в губы Богдана.
Ничего не слышала вокруг. Очнулась только тогда, когда где-то совсем рядом молния ударила. Да ведь только что солнце светило, а тут вдруг буря поднялась – вот-вот дождь вольет! Смотрю в лицо Богдану и вижу взгляд его растерянный.
– Неужто снова Мира?
Он вновь схватил за руку, только теперь ласково – пальцы наши переплёл и сказал:
– Побежали!
17. В Изборске
Богдан несется впереди и, чтобы не отставать, мне приходится постараться: подол платья путается в ногах, то и дело заносит на резких поворотах. И если бы он не придерживал меня, уже давно бы упала прямо в пыль. Сердце стучит уже где-то в районе горла, когда, наконец-то, мужчина втягивает меня на высокое крыльцо чудного терема с небывалой красоты резными наличниками на слюдяных окнах. В тот самый момент тяжелые капли начинают стучать по деревянной крыше над нашими головами. Богдан поворачивает лицо ко мне, и вижу я его совсем другим, каким не видела и не знала еще: он улыбается задорно, весело, как мальчишка, сумевший обмануть, убежать от преследователей, и теперь празднующий свою победу над воображаемым врагом. У меня перехватывает дыхание теперь уже не от быстрого бега, а от красоты его. Рука сама тянется погладить мужчину по этой улыбке, убрать прядь волос, упавших на высокий лоб. Он на секунду только притягивает меня к себе, притрагивается губами к моим губам, а затем распахивает дверь, и я оказываюсь в огромном помещении, забитом людьми.
Для деревни, где я жила, гроза – обычное весеннее явление, страшное, но не вызывающее панику. А вот здесь, в большом зале, где собрались в основном мужчины, гроза, как ни странно, пугает. Все громко разговаривают, я многое сразу понять не могу, но, в общем, ясно, что эти люди переживают из-за двух вещей: их страшит тот факт, что гроза в этом году вдруг случилась в августе и многие вспоминают такую же, из-за которой пару лет назад выгорела половина деревянного Изборска.
Богдан шагает через толпу к широкому помосту, где стоит стол. За ним сидят богато одетые люди. Одного из мужчин я узнаю – Ратибор, который встречал нас. В центре, видимо, князь Ярослав – темноволосый, с широкой длинной бородой и неожиданно красивыми большими синими глазами. Рядом с ним – два пустующих места. И я не сразу понимаю, что они предназначены для моего мужа и меня. А по левую руку от князя сидят две женщины, которые снисходительно осматривают мой наряд и меня саму. Причем та, что помоложе, то и дело, склонившись к уху второй, что-то шепчет, прикрыв рот ладонью. Их платья поражают меня своей красотой, не иначе, это – жена и дочь самого князя! Чуть дальше за другими столами рассаживаются дружинники Богдана и другие, незнакомые мне воины. Князь говорит, обращаясь в Богдану:
– Рад видеть тебя в своём доме, воевода!
Богдан, прижав руку к груди, слегка наклоняет голову и практически повторяет слова князя:
– Рад видеть тебя, князь!
Понимаю, что радости не испытывают оба, потому что один пришел за данью и во всем видит подвох, а другой вынужден отдавать свое, кровное! Но каждый вынужден играть свою роль.
– Богдан, вижу, знаю, что ты привёл в мой дом жену. Как зовут тебя, красавица?
– Ясна.
– Ясна, – повторил князь, – садись, Ясна, рядом с мужем!
***
После ничего не значащих разговоров об урожае, здоровье нашего князя и всех его родственников, Ярослав вдруг особо выделяет из их общего числа, одного. И, когда из его уст звучит имя Бажена, я уже понимаю, к чему клонит князь и о чем пойдет речь. Не зря, ох, не зря сегодня за столом сидит его дочь!
– Так как же сын Ладислава, Бажен? Как здоровье его? Ему, если мне не изменяет память, восемнадцать уже?
– Верно. Здоров, насколько я знаю.
– А скажи, Богдан, не нашёл ли Ладислав для него невесту? Возраст-то самый подходящий для этого!
– Нет, об этом не слышал ничего.
– Взгляни на мою дочь – какая красавица! Как думаешь, может породниться нам с твоим князем?
Я посмотрел на молодую княжну. Она, действительно, была довольно приятна внешне, хотя с Ясной ей не сравниться! Неприятно удивил только интерес, с которым она открыто, не стесняясь, что неприемлемо для молодой девицы, разглядывала моих воинов.
– Не знаю, Ярослав, это вам с ним решать. Дочка у тебя, и в правду, красавица! Думаю, княжич будет доволен.
А сам, незаметно, взглянул на Бажена. Слышал, слышал княжич, о чем речь идёт! Удивленно рассматривал он княжну. Только по взгляду его не понять было, по нраву ли она.
– Когда в путь обратный двинетесь?
– Задерживаться некогда. Вот завтра и поедем.
– Да как же это? Ратибор сказал мне, что на капище завтра тебя с женой поведет, обеты давать, отпразднуем потом! Ну, а там уж и в путь через несколько дней!
– Что скажешь, Ясна, на капище будем обеты давать?
Что это с ней? Голову опустила, в глаза не смотрит.
– Ясна, ты слышала, о чем речь?
– Слышала. Только не могу я...
– Как не можешь?
Князь с интересом следил за нашим разговором. А я... я снова злился. Что это за девушка такая, из-за которой меня из огня да в полымя бросает? То она нежная да ласковая, то перечит мне во всем, да ещё и при князе! Почему обет дать не хочет? Может, передумала женой моей быть? Только решил здесь, при всех не выяснять это, чтобы посмешищем для Изборска не стать.
– Что, Богдан, не желает девица женой твоей быть?
Что тут скажешь? Не желает, видимо. Только вдруг Ясна сама князю ответила:
– Я уже жена его. А на капище ни к чему нам обеты давать.
– Это как так? По древним обычаям положено.
– Я – христианка.
Тишина воцарилась за нашим столом. Хорошо хоть воины за другими столами не слышали – продолжали есть да пить, громко переговариваясь.
Отношение к новой религии среди большинства по-прежнему было плохим. Да и немного христиан было на наших землях. Именно их часто обвиняли в разных бедах от неурожая до пожаров. И порой не просто обвиняли, а и жизни лишали.
Я о христианстве знал немного – мать со своей верой ко мне не приставала, но кое-что все-таки от нее слышал. Да и крестик-то я ее взял, да потом в карман спрятал, чтобы воины не увидели. Не хотел, чтобы кто-то знал о нем.
А тут вдруг жена моя открыто говорит, что она христианка. Как князь поведет себя теперь? Почувствовав опасность, рука привычно потянулась к мечу, да только на входе отобран воинами Ярослава он был – нельзя оружие-то близко к князю приносить. Увидел краем глаза, что воины мои тоже насторожились. Но Ярослав неожиданно улыбнулся и сказал:
– Ну, что ж, ваше дело, по каким правилам судьбы свои соединять. Думаю, Богдан, свою жену ты и сам на путь истинный наставить сможешь. В таком случае, можете послезавтра утром отправляться. А сейчас давай хоть выпьем за здоровье молодых, если, конечно, это религией жены твоей не запрещается!
Пришлось пить, кто же после такого князю откажет?
***
Обошлось, вроде бы. Когда увидела, как Богдан к поясу потянулся, где меч его должен быть – ужаснулась, вдруг всех нас тут из-за веры моей поубивают? Но, слава Богу, обошлось...
Наверное, он снова рассердился. Смотрела сбоку в его лицо и понимала, что он совершенно точно злится на меня. Я не сказала ему, не предупредила. И так все получилось...
Еле дождалась, когда, наконец, пир этот закончится. Когда князь предложил Богдану в баню вместе с женой, со мною, то есть, сходить, от радости чуть первой из-за стола не выскочила. И муки мои закончатся, и помыться смогу – в пути не удалось.
– Богдан, – князь с хитрой улыбкой смотрел на меня, – я думаю, сегодня ты не станешь настаивать, как прежде, чтобы с дружинниками своими ночевать. Ратибор вас устроит в своём тереме.
Нет, не баня у воеводы Ратибора, не баня, а банища! Огромная, не то, что наша. В предбаннике лавки – целая дружина поместится! Я первая зашла. Богдан с Ратибором возле бани остановились. Жена Ратибора – Добряна мне горенку показала, где мы ночевать будем, рушники дала, одежду я из своих запасов взяла. Богатый у них дом, большой и разных комнат не сосчитать! А еще не сосчитать ребятишек – целый дом!
Зашла в предбанник и остановилась в нерешительности. Самой идти в парилку или Богдана ждать. И что он мне скажет? Со мной для него одни беды, я только и делаю, что разочаровываю его. Так он меня точно никогда-никогда не полюбит.
***
Шагнул в предбанник и увидел Ясну, стоящую у стены, спиной ко мне – опущенные плечи вздрагивают, лицо ладонями закрыто. Плачет? Бедная моя девочка, испугалась, наверное, там на пиру. Не раздумывая, обнял ее, она вздрогнула – не слышала, видимо, что я зашел. Обернулась, поняла, что это я и снова лицо ладонями закрыла.
– Ты испугалась?
Отрицательно качает головой.
– Тогда почему плачешь?
– Я – плохая жена, от меня одни беды... Я не должна была говорить о вере своей...
Развернул ее лицом к себе. Прижал к груди. Промокла вся, пока мы добирались сюда. Не было ничего естественнее, чем обнимать ее вот так и чувствовать нежное тело рядом.
– Ясна – ты очень смелая! Ты самая смелая из всех, кого я знаю.
– А если бы князь приказал всех нас убить? И воины пострадали из-за меня?
– За что? Князю нельзя с нами ссориться.
– Ты сердишься.
– Только потому, что ты мне не сказала. Если бы я знал...
– Ты презираешь меня...
Она заплакала еще горше. Вот в чем главная проблема. Она думает, что этим может меня отпугнуть! Потянулся к поясу и из кармашка на нем вытащил материн крестик.
– Смотри!
В глазах Ясны неподдельная радость. Взяла крестик мой деревянный, сжала в ладони.
– Ты тоже?
– Матушка моя мне дала.
– Богдан?
Оставшись с ней наедине, я уже давно не мог думать ни о чем серьезном. Впереди долгий путь домой, когда еще появится возможность остаться наедине с... женой? Даже мысленно было непривычно и странно так называть Ясну. Но и приятно. Это слово роднило, связывало меня с ней. И от того, помимо ставшего привычным возбуждения от ее близости, меня переполняло чувство щемящей нежности к девушке, что так ласково и доверчиво прижималась сейчас ко мне. Пока гладил только спину, но руки неуклонно спускались ниже, не подчиняясь приказам повременить, потерпеть... Губы уже ласкали маленькое розовое ушко, и в моем имени, выдохнутом ею, я отчетливо слышал дрожь.
– Богдан... я чувствую что-то такое... странное.
О чем она? О возбуждении? О желании, которое я у нее вызываю? Улыбнулся, стал целовать ее шейку, так же, как она там, на улице, по пути от базара к терему князя, лизнул ее кожу. Сладкая девочка, моя девочка... Странно, там, на улице она так ярко, так чувственно отвечала, а сейчас замерла и...
– Что? Что ты говоришь, Ясна?
– Богдан, ты что не слышишь меня?
– Э-э, я немного отвлекся... – отодвинулся немного, чтобы, наконец, вникнуть в слова ее. – Говори, я слушаю.
– Я говорю, что я чувствую что-то странное. Я уверена, что-то будет. Как если бы у меня здесь, – она рукой показала себе на грудь, туда, где находится сердце. – шар горячий. И... Горячо будет. Опасность. Понимаешь?
– Да, ничего не станет князь делать. У него планы. Он хочет породниться с Ладиславом. Дочь свою за Бажена выдать. Не станет он со мной сейчас связываться, тем более из-за твой веры.
– Нет, не князя боюсь. За тебя боюсь. Знаю, что случится с тобой что-то.
– Просто ты испугалась сегодня. Устала. Я с тобой. Иди ко мне. И ничего не бойся.
Она сама потянулась вверх, к моему лицу. Встала на носочки, ладонями оплела лицо и прижалась губами к губам с таким жаром, что меня будто молнией прошибло, выбивая, выколачивая из головы все мысли, кроме одной – хочу ее, сейчас, в эту минуту. Но только хотел прижать ее посильнее, стиснуть в руках своих, она отстранилась.
– Сначала будем мыться, – и улыбается игриво, – Раздевайся, Богдан!
И сама с меня одежду стягивать стала. Когда рубаху вверх потянула, я не к месту о Милораде вспомнил, о том, как она его на площади раздевала. Она вдруг тоже замерла. Стянул рубаху сам. Посмотрел на нее – глаза опущены в пол, щеки покраснели, губа закушена.
– Что, Ясна? О Милораде вспомнила?
– Я ведь просто помочь ему хотела... Ни о чем таком не думала тогда... И он...
– Что он? Ты понимаешь, что ты не хотела, а он хотел. Ты понимаешь, что даешь ему надежду? Что дотрагиваешься до него, и он желает тебя? Или может, ты сама желаешь его?
Щеки Ясны из розовых стали пунцовыми. Что-то бормочет себе под нос.
– Я не понимаю, что ты говоришь! – обещал себе, что буду сдержаннее, спокойнее с ней. Что не выйду из себя больше. Только все обещания – коту под хвост, когда представил себе ее и Милорада рядом.
– Нет. Только тебя.
– Что?
– Тебя одного желаю. Очень, очень сильно. Только притрагиваюсь к коже твоей, и вот здесь, – рукой низа живота касается, – просто горит все...
Мыться? После слов таких? Да я штаны с себя не снял, а сорвал, веревку разодрав на две части. Руки тряслись, когда платье ее через голову стягивал. Не слышал даже, что еще она говорила. Только на секунду остановился, чтобы посмотреть на нее голую. Какая она – кожа белая, а над грудью левой небольшая родинка на перышко формой похожая! Подхватил под ягодицы, так чтобы она ногами обхватила меня, стал тереться своей плотью между ног ее, с радостью чувствуя, что готова она принять меня, что влажная и горячая там. Хотел ласкать ее, трогать, целовать груди эти с розовыми вершинками, да только потом, не сейчас, во второй, в третий раз... Прислонил ее спиной к стене, и поддерживая одной рукой снизу, второй ввел свою плоть в ее лоно. Оказавшись в горячей глубине, почувствовав, как она сжалась вокруг, услышав ее громкий крик, закусил губу, чтобы не биться, не вколачиваться в нее изо всех сил. Притянув к себе лицо ее, стал целовать искаженные (болью или желанием?) губы. Что я делаю? Разве можно с ней так? Усилием воли заставил себя успокоиться, насколько это возможно, находясь своей плотью внутри нее.
– Ясна, прости... прости, я не хотел.
Целовал лоб ее, щеки, закрытые глаза, волосы. Пока глаза эти яркие зеленые не распахнулись. Только не было в них ни боли, ни обиды, непонимание только и страсть...
– Богдан... еще...
И сама стала извиваться, двигаться в руках моих. Да ей нравится! Именно так грубо и страстно! Не имело смысла сдерживаться, нужно было просто дать то, что она хочет, то, что нужно нам обоим! Она впилась ногтями в плечи, и меня было уже не удержать, даже если бы вся дружина Ярославова стояла сейчас за дверью. Как потерявший разум, стал быстро и сильно двигаться внутри ее тела, с каждым толчком своим выбивая стоны из нее. Сам стонал и хрипел, когда изливался в ее тугую плоть. И с радостью чувствовал, что и она получила наслаждение по сокращениям стеночек ее лона, по тому, как выгнулось ее тело дугою в руках, а потом обмякло, повиснув на моих плечах.
У самого дрожали ноги, когда, не снимая Ясну со своей плоти, уселся на лавку, опершись спиной на стену. Обнимал ее, прижимал к себе, как самую большую драгоценность в свете. Целовал ее волосы, лента потерялась где-то, или, может, она сама ее сняла, и теперь длинные медные пряди рассыпались по плечам, укрывая ее спину, словно покрывало. Горячее дыхание ее опаляло шею.
– Я не сделал тебе больно?
Молчит, не отвечает. Не хочет обидеть. Ведь не подготовил, не позаботился о ней. Как зверь, как безумный, набросился на нее!
***
Вот о чем он говорит сейчас? Мне должно быть больно? Так бывает больно? Он мне сделал больно? Как? Мысли вяло и тягуче текли в голове. Все было так далеко – в другом мире: князь Ярослав, дружинники, гроза, Мира, все проклятия и предчувствия. Рядом был только он, мой суженый, мой любимый. Тот, от которого зависело не только мое удовольствие, но и вся моя жизнь.
И вдруг перед глазами возникла картинка – на цветастом лоскутном покрывале, расстеленном прямо на траве, сидит маленький черноволосый ребенок с погремушкой из лозы в ручонке. Он... да, нет, конечно, не он, а – она, весело хохочет, тряся игрушкой. И тянет свои ручки в сторону моего мужа, который ласково произносит: "Лада, Ладушка моя...!" Видение исчезает, и я резко выпрямляюсь в объятьях Богдана:
– Богдан... я видела! Видела ее!
Я чуть отстраняюсь и вижу удивленный взгляд Богдана.
– Кого, Ясна?
– Ладу!
– Кто это?
Да, это же только я одна видела! Это бабушкин дар, наверное, у меня просыпается!
– Да что с тобой, Ясна?
Он снимает меня с себя. Ставит рядом. Только нельзя ведь, чтобы только я одна знала об этом счастье? Он ведь тоже имеет право? Становлюсь меж его раздвинутых колен, поднимаю ладонями вверх к себе его лицо и говорю, глядя в синие глаза:
– Богдан, я видела Ладу. Это наша с тобой девочка! Дочка наша!
– Что-о? Как это возможно?
– Ну, ведь от того, что мы делали сейчас, бывают дети?
Недоумение на его лице вдруг сменяется весельем. Он хохочет, запрокинув голову.
– Да, ну!
– Правда-правда.
– То есть, ты хочешь сказать, что уже ждешь ребенка?
– Нет. Просто она будет и все. Когда-нибудь...
Он понимающе кивает головой:
– Это все твои штучки ведьминские...
– Ах так, ведьминские значит!
Хватаю ковш, плавающий сверху в стоящей рядом с ним на скамье бадье холодной воды, и выливаю прямо на его грудь! Он замирает на мгновенье, которого мне хватает, чтобы сделать два шага до парной и скрыться за тяжелой дверью.
***
Хотел рвануть за ней, схватить ее. Только в шаге от двери в парную остановился. А что, как, правда, то, что Ясна говорит? Ведь говорила ее бабушка, что в их роду у девушек способности проявляются, когда они суженого своего встретят? А она шнурок на рубахе моей взглядом поднимала. А теперь вот... Стоял и улыбался, как дурак!
– Лада, – повторил имя, пробуя, смакуя его. Потом неспеша сложил наши вещи, по всему предбаннику разбросанные, взял веник березовый, в бадье замоченный, и, улыбаясь, пошел в парную.
Когда глаза привыкли к почти полной темноте, только огонь в печи чуть освещал небольшое помещение с полками по всем сторонам, увидел Ясну, растянувшуюся на той полке, что рядом с печью. Не боится жара! Не пошел сразу к ней, а направился к печи. Дров подбросил, полил камни раскаленные отваром травяным, что в черпаке у печи стоял. По всей бане тут же разнесся аромат лесных трав.
Ясна вдруг заливисто рассмеялась.
– Богдан, знаешь, что за отвар нам тут приготовили?
– Нет.
– Ятрышник и шафран!
– И что в названиях этих смешного? – спрашивал, а сам тело ее разгоряченное, на скамье вытянутое, разглядывал. На животе лежит, жаль. Но кожа белая хорошо видна. Тонкая талия, крутые бедра, длинные ноги. Как и не владел этим телом несколько минут назад! Снова плоть поднялась вверх. Сглотнул тяжело слюну вязкую.
– В названиях ничего. А, знаешь, как эти травы влияют на человека?
– И как же? Отравить нас хотят?
– Не-е-ет. Они семьям помогают, у которых пыл любовный угас!
– То есть усиливают любовное желание?
– Ну, да...
– Этому тебя тоже бабушка научила?
– Нет, это я подслушала однажды. К ней женщина из деревни приходила. Говорила, что муж к ней остыл. Так вот, бабушка ей эти травы заваривать и советовала. Конечно, если пить отвар, он сильнее подействует. Но и дышать им тоже можно...
– На тебя тоже действует?
Она повернула голову в мою сторону, и взгляд уперся прямо в возбужденную плоть. Черная бровь выгнулась дугой, она хотела встать, но я не позволил.
***
Действует, конечно. Еще как действует! Как только ты в парилку зашел, так сразу и подействовало! И не нужно на камни отвар лить! По телу сразу дрожь прошла, когда взгляд Богдана на себе ощутила. Да только, когда голову повернула и его большую, темную, вверх торчащую плоть увидела, забыла, что сказать хотела. Сесть хотела, да только он не позволил.
– Лежи, Ясна, париться будем!
Почему в его устах такие простые, обыденные слова так звучат – страстно, чувственно? Может из-за голоса низкого и глубокого?
Слышала, как он веник в бадье мочит, а потом, когда легко по плечам да спине бить стал, пожар на коже моей разгорелся. Да только не в тех местах, где веник ударял, а в совершенно неожиданных... Грудь заныла, внизу живота тянуть стало. А веник все ниже и ниже то бьет, то гладит кожу. И когда первый раз по ягодицам ударил, тут же на месте удара этого губы Богдана оказались. Ударит, потом поцелует сразу же. Снова и снова... Потом просто веник отбросил куда-то. Не смотрела на него, боялась свое возбуждение выдать. Не могла понять и представить себе, что от действий таких, так сильно хотеть его буду. Не двигалась, ждала, что делать он дальше станет. Когда руки горячие, сильные на ягодицах почувствовала, вздрогнула, хоть и знала, что так будет. Сначала мял, трогал, потом пальцы между ног скользнули, по влажным складкам прошлись, задели слегка чувствительный бугорок и вернулись. И так несколько раз, пока я терпеть пытку эту могла. Но как застонала, он чуть отодвинулся и руку убрал. Хоть и стыдно было, но все же сказать хотела, что мне нравится, что еще хочу... Только он ягодицы обхватил и на себя вверх потянул. Подчинилась, привстала на колени, ноги чуть раздвинула. Хорошо, что лавка широкая, здесь мы и вдвоем поместимся. Думала, что он сзади встанет, но Богдан вдруг лег, просунув голову между ног моих. И пока я не опомнилась, к лицу своему меня протянул и стал языком и губами водить и целовать там, где еще недавно пальцы его были.
