Текст книги "Пёрышко (СИ)"
Автор книги: Ксюша Иванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
Дежурили обычно по двое – один поопытнее, второй помоложе. Бажена первым с Ярополком поставил: в начале ночи всегда легче дежурить, чем на зорьке утренней – того и гляди, дремота накроет!
Когда мое время заступать на дежурство пришло, Волк в плечо толкнул легонько:
– Воевода, пора!
А сам, только коснувшись головой седла, что как подушку использовал, захрапел, пугая ночных птиц своим медвежьим басом. Где-то один из братьев Жданов по другую сторону поляны должен быть. На кромке неба уже светлело. Вот-вот заря, солнце подниматься начнет! А там – в путь-дорогу! Немного осталось!
Вдруг где-то за деревьями огоньки показались – что за чудо! Только шаг навстречу им сделал, понял, почувствовал, дальше нельзя! Болото рядом! Веток в костер затухающий подкинул и услышал из-за дерева Жданов голос:
– Богдан, ты слышишь?
– Что?
– Как плачет кто-то...
Прислушался. И верно, вдали, в стороне, где огоньки за деревьями прятались, тихие всхлипы, да стоны слышаться.
– Богдан, пойти посмотреть?
– Нет, Ждан, не человек то!
– А кто же?
– Да, кто ж его знает? Болото ведь рядом.
Но звуки стали к нам приближаться. Так и кажется, громче и жалобнее становятся. Ждан испугался. В голосе явственно слышали нотки неподдельного ужаса:
– Может, русалка? У меня иголка есть.
– А иголка-то зачем?
– Так, слышал я, что они металла боятся. Уколешь иглой – как туман рассеется!
– Так иглой-то зачем? Мечом руби! Наверняка будет. Тоже ведь из металла.
Звуки раздавались где-то на границе деревьев с открытым пространством. Недалеко совсем. Огней стало больше – мелькали то ближе, то дальше. Дружина стала просыпаться. Раздавались испуганные возгласы – каждый по-своему реагировал на подобную опасность.
– Спокойно! Держитесь ближе к костру! Никуда не уходим!
Посмотрел вниз – к самым ногам подходил туман – плотный, белый, как молоко. А в тумане том – всполохи, как молнии яркие. Рука почему-то потянулась к груди, где на тонкой веревке висел матушкин деревянный крестик. А что если? Выхватил из костра горящую ветку, махнул ею в сторону тумана – тот зашипел, словно масло в огонь плеснули. Третьяк повторил за мною. Бажен... Где княжич?
– Ярополк, где он?
По другую сторону от костра ко мне метнулся взгляд Ярополка:
– Только что здесь был!
Бажена не было. Взяв во вторую руку еще одну горящую ветку, шагнул в туман.
– Стой, Богдан! – кажется, Мстислав кричит. Не слушая, шел дальше. Иногда по ногам, как змеи, терлись ветки. Вдруг наступил на что-то. Посветил вниз – Бажен лежит лицом вниз. Стонет. Приподнял его и понял, что парень плечом на корягу напоролся, рубаха кровью залита.
– Бажен, что случилось?
Подхватил его, сук так и торчит, засев глубоко в груди. Тут и остальные догнали, под руки раненого взяли, к костру поволокли.
А тумана-то нет, рассеялся! Тишина в лесу, только птички поют – заливаются, будто и не было морока!
– Ну, что, Третьяк, делать будем? Достать нужно сук-то?
– Достанем – кровью изойдет, рану прижечь надобно!
– Так давай прижжем?
– Прижжем – лихорадка начнется!
– Так, что делать, ты ж лекарь у нас?
6. Встреча
Ах, эти жаркие летние ночи – ворочаешься с боку на бок и не можешь уснуть! Что-то тянет, зовёт, как будто.
Спала всего пару часов. Подхватилась ни свет, ни заря. Вышла за околицу. Сердце томится, ноет в груди. Травы росные, душистые! Вдруг в голове, как озарение – в лес на поляну пойду!
И о волчице забыла! Шла, как в спину, кто толкал. Ни бабушку, ни дедушку не предупредила. Солнышко первыми своими лучами гладило распущенные по плечам волосы. Птицы пели свои песенки. Вот если кто из деревни меня такою, простоволосую, увидит – позору не оберешься!
И ничего больше не видела и не слышала, как коконом лес меня обернул. Только, когда на поляну ступила, странные звуки разорвали мою тишину.
Крики, стоны, споры... И среди всей этой разноголосицы – один особенный голос... Не видно за кустами, кто говорит, но сердце... сердце узнало – таким жаром обдало, как будто в печку вперед головой меня сунули. Как зачарованная на голос шла. Перышко на груди огнём жгло...
Увижу! Неужто увижу его сейчас?
Вдохнула глубоко, как перед прыжком в воду, и шагнула из кустов на поляну.
Он стоял спиной ко мне, склонив черноволосую голову и глядя на лежащего на земле человека. Рядом толпились другие, но я видела только их смутные силуэты. Смотрела только на него. Впитывала каждое движение, поворот головы... Высокий, широкоплечий, сильный...
Мечом перепоясан. Повернись ко мне! Повернись, прошу! Он замер, как будто услышал. И медленно стал поворачиваться, берясь рукой за рукоять меча.
Дыхание перехватило – красивый! Невозможно красивый! Нас всего-то несколько шагов разделяло – все, до последней морщинки видела. Черные, как смоль, волосы, высокий лоб, яркие голубые глаза, прямой нос... небольшая черная бородка, аккуратно подстриженная. Шрам, на щеке, через правый глаз, чуть задевший веко. Но нисколько этот шрам не портит его мужественной красоты! Никогда не видела мужчины красивее! Хотелось подойти ближе и коснуться рукой. Не могла и не хотела противиться – шагнула к нему... и встретилась с его глазами.
Не узнал? Не понял? Настороженно смотрит, как будто, чего плохого от меня ждет. Нет, не даст к себе прикоснуться!
– Кто такая? Что здесь делаешь?
Сквозь пелену стали доноситься и другие голоса:
– Ну, что Третьяк, делать будем? Достать нужно сук-то!
– Достанем сук – кровью изойдет! Рану прижечь надобно!
– Так прижигай!
– Прижжем – лихорадка начнется!
– Так, что ж делать? Ты ж лекарь у нас!
С трудом отвела от него взгляд, посмотрела на раненого и сказала:
– Я знаю, как помочь.
Все, как по команде, резко обернулись ко мне и уставились, как на диковинку какую-то. Девушку, что ли, не видели никогда? Глаза снова вернулись к нему. Не смогла сдержаться. Видно было, что именно он – главный, его послушают.
***
Положил Бажена на траву, отошёл чуть в сторону – пусть Третьяк посмотрит, у него, все ж таки опыта побольше будет...
И вдруг, слышу за спиной голос женский: "Повернись!" Думал, показалось, почудилось после всего произошедшего. Рука привычно легла на рукоять, готовая в долю секунды достать оружие. Медленно повернулся...
И увидел чудо чудное, диво дивное! Девушка... С русыми волосами – распущенными, длинными, как плащом укрывающими ее до самого пояса. В лучах солнца волосы рыжиной отливают. Глаза зеленые, ресницами черными опушенные. Русалка, не иначе! Правда, говорят, у русалки кожа белая должна быть, а эта – загорелая, смуглая. Какая красавица! Откуда здесь?
– Кто такая? Что здесь делаешь?
Она, склонив голову, осмотрела Бажена и моих дружинников и вновь глазами своими огромными мне прямо в душу уставилась. Да так она это делала, что и я оторваться от нее не мог, как ни старался.
– Я знаю, как ему помочь!
Все мои воины тут же обернулись, некоторые, как и я, схватившись за оружие. Стали стеной против нее, заслонив собой княжича. И так одиноко, так потерянно смотрелась ее фигурка невысокая, что я почувствовал странное в этой ситуации желание – защитить, укрыть, спрятать ее от опасности.
А вдруг, чудская женщина? Говорят, они – рыжие, красивые! Вдруг ее князь Ярослав подослал, чтобы шпионить за отрядом? Но смотрит так открыто и почему-то только на меня одного, ко мне обращается! Неужто знает, что именно я – воевода? Точно разведчица! Она, как будто, мысли мои прочитала. Голову на бок склонила и говорит:
– Я зовусь Ясной! Живу в деревне, тут недалеко! Моя бабушка – лекарка. Она твоему воину поможет.
Имя какое – Ясна! Подходит ей – точно солнышко, ясная, чистая, свежая... Бажен все так же без сознания лежал на траве. Почему так? Рана, конечно, серьезная, сук – прямо у сердца вошел, но что ж он в себя-то не приходит? Что, как помрет княжич? Нет, нужно попытаться. Обернулся к дружинникам:
– Ярополк, Мстислав, коней собирайте! Ждан, Неждан – на вас лагерь! Волк переноску делай!
Раздал задание, вновь к девушке повернулся. Она рядом с раненым села, одежду от раны отводит, края осматривает.
– Нельзя пока сук вытаскивать. Иначе – кровью изойдет, донести не успеем. Нужно отвар ему дать кровезапирающий из бадан-травы. У бабушки есть. Кто его так?
И хоть обращалась она ко мне, я молчал. Что я мог сказать, что он сам упал и напоролся в тумане? Этого я наверняка не знал, но, судя по виду деревяшки, не Бажен своим телом ее от дерева оторвал. А Третьяк уже освоился, как всегда, стал зубоскалить:
– Да никто, спросонья он, шороха испугался, побежал, споткнулся и упал прямо на сук. А ты, девица, замужняя али нет?
Она строго так на дружинника моего посмотрела и вновь на меня очи свои русалочьи подняла:
– Да сук-то не отломан от дерева – отрублен, вон края какие!
Да, воины мои ничего не заметили, а девчонка – вон как! Непростая! Все подмечает. Понял я, почему Третьяк ее о муже спросил. С чего бы это молодой жене по лесу утром бегать, да еще в таком виде? В таком-то возрасте утром постель мужнину согревать должна. А не замужем быть – невозможно просто, красивая слишком, да и по возрасту... не ребенок уже давно.
– Ясна, далеко ли до деревни?
– Нет, рядом совсем, – она замялась, вижу, спросить что-то хочет, – Как зовут тебя?
Третьяк улыбнулся себе в бороду и наклонился к раненому. Милорад, до этого внимательно разглядывавший девушку, отвернулся и пошел помогать братьям Жданам убирать наш скарб. Чего это они?
– Богдан.
– Бо-огда-ан! – нараспев протянула она и улыбнулась каким-то своим мыслям. – Богом данный, значит! Каким Богом-то?
Странная девушка какая-то! Далось ей мое имя!
Переноска была готова. Лагерь собран. Кони топтались в поводу. Дружинники собрались, ожидая приказа.
– Понесем на руках по-очереди. Ярополк – коней Милораду отдай, сам последним пойдешь. Волк, Третьяк – несете первыми. Веди нас, Ясна!
Она пошла вперед, по лесной тропе, которую вчера вечером мы и не заметили. Вообще, странно как-то получилось. Что ж Милорад вчера деревню не разглядел? Невозможно то! Даже если деревушка маленькая и в лесу затерянная – дым от печей, мычание коров, лай собак дворовых – что-то же должны были мы услышать?
Думал, а сам девушкой любовался – на ходу косу плела, ручьи волос, золотом сверкающих, в пальцах своих тонких перебирала. Потом на левое плечо закинула – коса до пояса получилась и травинкой какой-то, за неимением ленты, связала. Идет быстро, и если оглядывается – меня почему-то глазами ищет. Странная! И платье у нее – непростое: рубаха белая длинная до пят почти. И стан и подстава из тонкой ткани сотканы, не как обычно, когда подстава из более грубой, жесткой. И, мало вышивкой, еще и другой тканью красивой, узорчатой края одеяния обшиты. Не видел никогда такого!
Оглядел дружинников – братья тоже глаз не спускают, чуть ли слюной не давятся, Милорад глаза старательно отводит, даже Третьяк, не смотри, что женатый – оглядывает ладную стройную фигурку. Злость какая-то на них шевельнулась! Снова прикрыть ее захотелось! Да, что это со мной? Умом, что ли, тронулся? Или околдовала меня русалка? Что за мной следит-то?
***
Ах, как жаль, что мне впереди идти надобно! Лучше бы я сзади! Так на милого своего любовалась бы! Богдан! Имя какое красивое! Не могла сдержать улыбку, так радовалась встрече с ним. Ну, и что, что он не признал меня. Дедушка тоже бабушку не сразу полюбил! Нашла! Дождалась! Встретила! И, надо же, такой красивый – судьбой моей оказался! Век бы на него смотрела!
Ничего вокруг не замечала. Все таким хорошим, красивым казалось – и солнышко ласково грело, и комары не кусались, и в небе – ни облачка!
– Ясна!
Вздрогнула, не ожидала, что он вдруг так близко окажется. Так хотелось его тоже по имени назвать?
– Что, Богдан?
Не привык он, похоже, что девицы так запросто с ним разговаривают – вон, как удивленно смотрит. А что если? Что если он женат? Как узнать-то? Прямо спросить – нельзя. Так может же быть? Он же мне предназначен, но вдруг... Так задумалась, что не услышала, что он сказал. Тогда он повторил свой вопрос:
– Деревня ваша изборскому князю принадлежит?
– Да, князю Ярославу.
– А дружинники княжеские у вас не останавливались?
– Нет, я и видела их только, когда с дедушкой в Изборск на ярмарку в детстве ездила!
– Ты с дедушкой живешь?
– Да, с дедом и бабушкой.
– А муж?
– Не замужем я, – (конечно, не замужем, дурачок, тебя жду) а ведь интересно ему, значит, и я для него важна. – а ты женат?
Снова он удивленно на меня уставился. Ему, значит, можно спрашивать, а мне – нельзя?
– Нет, не женат...
Ох-х, ну, и ладно, ну и хорошо! Значит, правда, мой суженый!
***
Как она имя мое произносит, как будто, на вкус его пробует – тягуче, ласково! С улыбкой на губах, с искрами в глазах зеленых!
Решил разузнать у нее обстановку, вдруг в деревне дозор изборский выставлен или разведчики вчерашние остановились – куда-то же она сгинули, как ветром сдуло, вчера вечером. Нужно быть готовым, вдруг мечи доставать пора. С этой целью и мужем поинтересовался – что, как ревнивый будет. Драку начнет – скажет, почему жена по утрам ранним с вами по лесу бродит. А она, "а ты женат?" – ей-то зачем? Да и как посмела девушка мужчине такие вопросы задавать – вот ведь странная! Но ответил, не удержался.
За дорогой следил, видел, что несколько раз тропка вправо виляла. А потом лес в одно мгновение расступился – и совсем рядом в низине расположилась деревушка – домики в один ряд тянутся. Жители только-только из домов выходить стали – хозяйство кормят, в поле движутся.
7. Чудеса
Бабушка чёрным изваянием застыла у дома. Сейчас начнется... Хотя, может быть, при чужих не станет. Нужно ей сразу раненого показать, чтобы занялась делом...
Бросилась к ней.
– Бабушка, милая, тут воин раненый. Только ты помочь можешь.
Она окинула взглядом всех, но обратилась к Богдану – сразу выделила!
– Что с ним?
– На сук напоролся – прямо возле сердца!
– Несите в избу!
Сама быстро вперед пошла – со стола все смела прямо на пол. Тут-то я и подумала, что дело плохо. Раненого уложили. Бабушка велела всем выйти. Мне дала задание – воды из печи горячей нести, да тряпиц. Богдан у двери остановился – руки на груди сложил. Уже в сенях слышала, как бабуля и его выгоняла, но когда я вернулась, он все также стоял у выхода.
Бабушка ножом разрезала на парне рубаху. Он был совсем молод, хорошо сложен и красив, конечно, не так, как Богдан, но все же... Жалко будет, если помрет. Бабушка провела над раной руками, лишь слегка касаясь кожи, и сказала:
– Неспроста, ох, неспроста он до сих пор не очнулся. Ясна, завари крапивы, той, что в бане сохнет. Иди, воин, помоги ей достать.
Я удивленно посмотрела на бабушку – ведь знает же, что я сама на чердак слазить могу. Зачем его посылает со мной? А, впрочем, разве мне это не на руку – с ним наедине остаться? Посмотрела на Богдана у выхода, взглядом зовя за собой. У избы он отдал приказ одному из дружинников – невысокому, коренастому, но приятному на лицо, кудрявому молодому мужчине:
– Ярополк, присмотри!
Тот, кого назвал Ярополком, шагнул в избу. А Богдан за мной пошел. По дороге в баню стал расспрашивать:
– Бабка твоя только травами лечит, или еще что умеет?
– Умеет: роды принимает, раны шьет, ну, и так, понемногу...
– Повезло нам тебя в лесу встретить.
А мне уж как повезло! Столько лет ждала! Улыбнулась ему, вложив в свою улыбку всю радость от долгожданной встречи. Зашли в баню. Она у нас дедушкой по-особому сделана была: с чердаком, на котором некоторые травы сушились – те, которым не просто сохнуть, но и жаром обдаваться в ходе сушки нужно было. На чердак лестница вела из жердочек, лаз узкий, а там – темнота, хоть глаз выколи. Трав – видимо-невидимо, да только, где крапива висит – я не помнила толком. А лучину взять не догадалась. Ничего – наощупь найду. Это – трава простая, за ней бабушка деда всегда посылала, меня – чтобы что-то посложнее найти...
Я вперед полезла, он – за мною. Встала, выпрямилась, жду, когда глаза к темноте привыкнут, тут и Богдан поднялся. Рядом остановился – тоже осваивается. А стоит близко совсем – дыхание горячее чувствуется, только тронь – обожжешься... Понимала, что чужой он еще, что нельзя торопиться. Но удержаться не могла... Руку протянула медленно-медленно туда, где лицо его быть должно и, не рассчитав немного – хотела ведь только кончиками пальцев кожи его коснуться, всю ладонь на щеку положила. Сама вздрогнула от неожиданности и его судорожное движение почувствовала: дернулся, замер и стоит – не шелохнется. А горячий он какой, борода мягкая руку ласкает – да это же я сама, по лицу его глажу! И вдруг, то ли почудилось мне, где-то вдалеке – грома раскат, как будто, свист какой-то, шум, шорох – дальний, негромкий. Он назад шагнул – и исчезло все, снова – тишина.
А я не сразу опомниться смогла. Глаза-то уже силуэт Богдана в темноте различают. Вот глупая! Что он обо мне подумает! Правильно бабушка говорит, что я всегда делаю, а потом только думаю!
***
Почему Ярополка с Ясной на чердак не отправил? Почему Бажена одного с черной старухой оставил? Не мог в толк взять! Да только шел за ней, как привязанный.
А под лестницей стоя, и видя тело ее, платьем обтянутое, когда со ступенек на чердак коленями становилась – совсем разум потерял! Залез за ней следом – рядом встал и с собой борюсь, чтобы не дотронуться, не коснуться ее. В пальцах прямо зуд какой-то!
И вдруг – как удар, как пощечина – рука на лице, мягкая, нежная, травами пахнущая. Решил сначала, что она к пучкам потянулась, повсюду развешенным, и нечаянно ко мне прикоснулась, но когда пальцы ее по щеке заскользили, гладить начали, забыл, как дышать, стоял, как околдованный, глаза закрыл даже, чтобы ярче чувствовать ласку эту.
Да только Мира не дремлет! Тут же учуяла... О себе напомнила. Отшатнулся от девушки, чтобы не злить мою мучительницу, не давать повода.
Она тут же по чердаку пошла, стала траву нужную искать. Да как же она в темноте-то? В моем поясе кармашек специальный – в нем кусочки камня-кремния и щепки. Достал, друг о друга ударил, высекая искру на щепку. Запалил, взял в руку, стал светить ей.
Неяркий огонь освещал не только пучки трав, повсюду развешенных, но и Ясну. Она травы перебирает, а я ею любуюсь. До чего хороша девушка! Почему только не замужем она? На такую красавицу желающих, наверное, видимо-невидимо! Сколько лет ей? Если спрошу, что скажет? Что не мое дело это, вот что.
Вот ведь, о чем только думаю! Тут княжич помирает, а я о девчонке! Зря, ох, зря, перед походом в корчму не сходил! Сейчас бы глупости эти в голову не лезли. Вон, вместе с братьями Жданами медовухи напился бы и девку себе покрасивее выбрал!
– Богдан, возьми вот это! – подает мне пучки какие-то, – я еще кое-что захвачу...
Слезли с ней по-очереди, она траву стала заваривать, а я в избу пошел. Только дверь открыл, Ярополк, как ошпаренный выскочил, чуть с порога не столкнул.
– Что ты? Что случилось?
– Очнулся! Бажен очнулся! Тебя зовет! Странный он...
Вошел в избу. Парень так и лежит на столе, уже перебинтованный, сучок окровавленный тут же в горшок брошен. Бледный, только щеки ярко-розовые – лихорадка, что ли, у него началась?
– Богдан, я видел его... Того, кто меня убить хотел... Плащ у него черный... он плащом тем весь обмотан, на лице – мешковина, как будто. Он знал, кто я таков...
Говорил тяжело с придыханием, руки в кулаки сжимались – больно ему! Но, молодец, разглядел, запомнил.
– Прости, Богдан, зря увязался с тобой... – тише, тише голос его, в шепот уже переходит. – Просто хотел таким, как ты быть – настоящим воином... не хотел, у отца под крылом...
Я к нему рванулся, за руку взял:
– Ничего, – выздоровеешь, – будешь, лучше меня будешь!
Старуха, все это время осматривавшая сук, из тела Бажена вытащенный, подошла, руку мою от парня оторвала и сказала:
– Пусть отдыхает, силы ему теперь, ох, как понадобятся. А ты иди, Ясну поторопи, пусть быстрее отвар несет! Сейчас выйду, поговорим.
Вышел из избы, как из проруби выскочил – воздуха свежего вдохнул, даже голова закружилась. Девушка на деревянном чурбачке траву толчет, рядом в плошке горячая вода паром исходит.
– Ясна! Готов настой-то?
– Сейчас, Богдан, немного осталось.
Вновь удивился тому, что по имени ко мне так запросто обращается. Все в ней удивительно, необычно. Лицо ее – чистое, с большими зелеными глазами, маленьким носиком, алыми губками, полными, нежными. Движения – быстрые, но четкие, знающие. И действия, поступки... Зачем меня по лицу гладила? Не похожа она на ту, которая за плату с любым мужиком пойдет. А, чтоб понравился такой, как я – изуродованный, старый для нее... не верю, быть того не может. Вон, сколько в моем отряде молодых, да пригожих воинов!
Она настой в избу понесла, а я уселся на чурбачок тот, на котором она только что траву толкла. Стал старуху ждать. Зря я, конечно, про себя эту женщину старухой зову. Какая она старуха-то? Да, пожилая, строгого вида и тоже – необычная, странная. Волосы у нее под плат не спрятаны, а завернуты узором на голове. Да, и не седые, а лишь с проседью волосы, как снегом припорошенные. Тут Ярополк пожаловал.
– Богдан, послушай! Не знаю, что это такое я сейчас в избе и видел...
Замолчал, с мыслями собирается. Хотя, я уже догадывался, что увидеть он мог. Не травница эта старуха, не только травница...
– У нее от рук сияние шло... Как огнем ладони зажглись! И Бажен, когда она его ладонями своими трогать стала – забился сначала на столе, а потом глаза открыл. Что это, воевода?
– Не бери в голову Ярополк. Разберемся. Но ухо востро держи. И еще... – задумался крепко, говорить, нет ли. Но Ярополку я доверял, как себе самому. Да, к месту вспомнился мальчонка-сынок его – не станет, не станет он, именно он, семьей своей рисковать. Семья-то в Муроме осталась, в руках Ладислава. – Приглядись к нашим. Нечисто что-то. Не сам мальчишка на сук напоролся.
– Понял тебя. Прости, что не усмотрел за ним.
Я кивнул. Если все так, как я думаю, то ты, Ярополк, не виноват. Задумался, не заметил, как бабушка Ясны рядом оказалась. Только, кажется, не было и вдруг – стоит. Да, воин, расслабился ты – совсем навык боевой растерял! Женщина скамейку маленькую с собой несла, рядом поставила, села – спина прямая, и говорит – прямо в глаза глядя:
– Кому не угодил-то парень твой? Не только поранен он, но и отравлен ядом. Выживет ли, не знаю. Плох он!
– Помочь ему можно?
– Трудно сказать. Рану-то я очистила, но сам понимаешь – не нож и не меч, где-нибудь да кусочек невидимый глазу мог остаться. Да только, яд возле сердца был...
– Что я сделать для него могу?
– Расскажи мне, кто ты и зачем сюда пожаловал.
– Тут секрета никакого нет. Я – Богдан, воевода князя муромского Ладислава. Послан к вашему князю Ярославу за данью.
– Значит, врагов-то у тебя тут немало...
– У нас с князем Ярославом уговор. Сколько лет уж он дань нам платит. Неужто захочет портить отношения? Не выгодно ему. Наша дружина – больше и сильнее во много раз. Да и дань-то, не сказать, чтобы слишком непосильная была.
– Значит, путь-дорога твоя в Изборск ведет? Оставляй своего воина – постараюсь его выходить. На обратном пути заберешь.
Задумался. Нет, нельзя оставить. Не знаю ведь, откуда опасность исходит. Оставить полдружины здесь в деревне, два дня пути-то до города? А вдруг предатель среди моих людей?
– Я точно его с собой увезти не смогу?
– Ему лекарь особый в пути надобен. Такой, как я. Да, только я поехать с вами не могу.
– Что же делать?
– Я скажу тебе сейчас. Только выслушай молча. Знаю, как слова мои прозвучат. Знаю, что в ужасе будешь... А ты подумай сначала... крепко подумай, Богдан!
Холодом от слов ее повеяло. Почувствовал силу этой женщины, непонятную мне, странную, как и она сама.
– Ясну возьмешь.
Я глаза вскинул. Еще девицы мне в пути не хватало. Да, и не заметил я, чтобы у нее тоже дар какой-то там был. Хотел возразить, но женщина взглядом меня остановила.
– Слушай. Ясну возьмешь. Судьба она твоя. Все равно никуда от нее не денешься. Любить ее будешь больше жизни. Все на свете забудешь, кроме нее. Женой ее своей сделаешь сегодня, на сеновале. Тогда к ней сила-то и придет. И сила та больше моей будет. Только Ясна твоего княжича спасет.
