Текст книги "Пёрышко (СИ)"
Автор книги: Ксюша Иванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
8. Неожиданный поворот судьбы.
– Что? Как так? Да разве ж можно так с внучкой своей? Под первого встречного ее? И часто вы ее так? – Я вскочил и, как она и предсказывала, с ужасом смотрел на пожилую женщину, говорящую такие вещи незнакомцу. Да она же своими руками девчонку...
На ее губах мелькнула улыбка. Да как так, ей смешно, а девчонке каково так жить?
– Честно скажу, рада, очень рада тому, что ты на ее защиту сразу же встал. Хорошим мужем будешь! Жаль только времени нет, тебе объяснять все. Но ты сядь, сядь воин. Никто и никогда не обидел ее. Вижу сомнения твои, на лице написаны. Не было у Ясны других мужчин до тебя, и быть не могло. Понимаю, как это прозвучит. Понимаю, что сразу ты мне не поверишь, как когда-то не поверил мой муж. Но потом сам поймёшь... Слушай.
Давным-давно, с моей прапрабабкой случилась такая история. Она крестьянкой простой была. И однажды в поле пшеницу жала, да и отстала от мужа и родных – в тяжести была, ее не подгоняли, муж жалел – работала, как могла, потихоньку. Поле то у леса было. И вот слышит она, стонет да плачет кто-то. Пошла на звук. И увидела женщину с младенцем. Женщина медведем порвана была, да живая еще. Из последних сил она к людям ползла, чтобы мальчишку своего спасти. А тут прабабка моя... Стала она мужа, да родню звать на помощь. А женщина эта, разорванная, говорит ей: "Не старайся. Я умру скоро. Слушай. Возьми мальчонку моего, вырасти, как родного. Коль сможешь его полюбить, да обижать не будешь, поверь мне, отплачу стократ". Да бабка-то моя и спрашивает: "Да как же ты оплатишь, сама ж говоришь, что помрешь?" А та отвечает: "Так. Родишь ты девочку. Когда дети наши вырастут, полюбят они друг друга так сильно, так нежно, как никто в мире не любил. И родится у них девочка, внучка твоя. И ее такая же счастливая судьба ждать будет. И так в каждом следующем поколении". Все родители своим детям счастья желают. Вот и моя бабка клялась той несчастной, что о сыночке ее позаботится. Женщина умерла. Кто была она – мне неведомо, не спрашивай. А мальчика, бабка моя, и вправду, как родного полюбила. И вся семья ее так же к нему относилась. Все случилось по предсказанному. Кроме одного, у девочек, что в нашем роду теперь рождались, дар к знахарству появляться стал и не только к нему. Дар этот все мы только во благо использовать могли. Но проявляется в полной мере он только тогда, когда суженого встретишь. Так с бабкой моей было, потом с матерью, со мной, с дочерью моей, а теперь вот, и с внучкой. Ясна тебя выбрала.
Она замолчала, пытливо в глаза мне заглядывая. А я пытался осмыслить, осознать рассказанное. Верил и не верил ей. А она видела, чувствовала сомнения мои:
– Давай, Богдан, так с тобой рассудим – что ты теряешь-то? Иль девка моя тебе не по душе? Да, впрочем, можешь и не отвечать – вижу, знаю – по душе.
– В другом тут дело-то...
Не успел договорить, перебила она меня.
– Знаю. Не рассказывай. Твоя судьба тоже – особенная. Но не бойся. Ясна ЕЙ не по зубам будет, ничего не сможет сделать. А потом и сама уйдёт. Пошумит-пошумит и уйдет. Если только ты внучку мою крепко любить будешь.
Откуда она знает о Мире? Я подумал только, а она отвечает уже.
– Вижу ЕЁ. За спиной твоей стоит.
Против воли своей обернулся, но никого сзади не было.
– Так что, согласен ты?
А есть ли у меня выбор? И обдумать-то некогда. Но, вдохнув глубоко, как в омут головой:
– Согласен.
А старуха, покивав головой и ничего больше не сказав, ушла, оставив меня наедине с моими мыслями. Я так крепко задумался, что не слышал даже, как дружинники мои меня обступили.
– Богдан, – Ярополк заговорил первым. – Что делать дальше будем? Нельзя нам долго здесь оставаться – через день должны быть в Изборске. Что с Баженом теперь?
Я принял решение. Бажена здесь оставлять нельзя. Не защищу его сам лично – потеряю. Даже дорога для него сейчас не так страшна, как остаться с предателем. А что он имеется, я не сомневался. Ведь, если оставить здесь княжича решу, могу не угадать, и именно врага к Бажену для охраны приставить. Решил. Но не удержался. Раз уж такое дело – на Милорада, своего личного предсказателя, посмотрел и спросил его:
– Ну, Милорад, что будет?
Все воины заулыбались, а он сказал, неожиданно хмуро:
– Я так понял, что свадьба будет...
***
– Бабушка, милая, да зачем же ты? Неужто так и сказала ему? "Женой своей сделай!" Да как же я в глаза его смотреть буду? Ой, стыдно!
– Что стыдного-то, тебе ж не пятнадцать зим! Двадцать второй! У девок, ровесниц твоих по трое детей уже! А ей все стыдно!
– Ну, я ж не виновата, что он так поздно появился!
– Ну, вот и не упусти!
– Так ты ж сама говорила, что никуда не денется, что моим будет!
– Эх, Ясна, как ребенок ты! Конечно, и на него твой дар действует! Нравишься ты ему. Но, чтоб полюбил... Тут постараться еще придется. А ты думала, так просто все? Ну, это все мелочи. Другим девкам намного меньше, чем тебе повезло.
– Да, бабушка, повезло: Богдан – красивый. Нет такого красивого мужчины на всем белом свете больше!
– Не об этом я, внучка...
– А о чем бабушка? – я-то только об этом думать могла.
– Слушай, внучка. С ним не все так просто, как тебе кажется. Проклят он. Силы злые над ним кружатся. Ни одну женщину к нему близко не подпускают. Но ты не бойся, пугать будут тебя, а сделать ничего не смогут.
Бабушка говорила, рассказывала, как мне себя вести, что делать, а сама угощение готовила для воинов. А я в толк все никак взять не могла, что это – свадебное угощение, и свадьба та – моей будет. Но помогала. А сама на раненого, лежащего на лавке, косилась.
– Бабушка, а с раненым что будет?
– Травы тебе сложу, заваривать будешь и поить его.
– А если я ему помочь не смогу? Если так, как ты лечишь, у меня не получится?
– Все с ним в порядке будет. Отрава из крови выйдет, и полегчает ему.
– А зачем же я тогда? Зачем...
Наконец-то, понимать начала. Бабушка все специально подстроила. Иначе бы Богдан меня не взял.
– Бабушка, не хочу я так! Не могу! Хочу, чтоб он сам, по собственной воле ко мне пришел!
– Ну, тогда сиди и жди, может, к старости и явится. Говорю тебе, глупая, век уже прожила, знаю. Ты, благодаря дару своему всегда его любила, не знала еще, а уже ко встрече готовилась, оттого он тебе таким красивым, да самым лучшим и кажется. А он-то дара такого не имеет. На призыв твой и ему суждено откликнуться, но не сразу... Придется тебе с ним помучиться. Но он – добрый, хороший человек, не обидит тебя.
Когда к вечеру домой пришел из лесу дедушка – за лозой к болоту ходил, ужин праздничный уже почти готов был. На помощь к нам Любава прибежала. Мы с ней во дворе у печки маленькой хозяйничали, а бабушка – дома у большой печи. Любава все в толк взять не могла – как так, еще вчера ни о каком женихе я и слыхом не слыхала, а сейчас уже замуж выхожу. Обижалась на меня, губы дула, а сама на дружинников поглядывала. А они – на нее. А что, как моему Богдану Любава больше понравится? Вон, она какая красавица! Да, только она одно заладила:
– Можно на раненого посмотреть?
– Да, спит он.
– Ну, я одним глазком только.
– Пойди тогда к бабушке в избу попроси у нее соли.
Убежала Любава, а вернулась назад, как пришибленная, глаза отводит, руки опустила. На чурбак села и вдаль смотрит.
– Любава, что сталося?
– Ясна, ты раненого видела или нет?
– Что за вопрос? Видела, конечно, из лесу им я дорогу указывала, да и бабушке лечить его помогала.
– Прогадала ты, ох, и прогадала, девка! Вот где красота мужеская! Вот за кого замуж-то проситься надобно было!
– Да он ведь молод еще!
Но Любава так на меня посмотрела, что я поняла – бесполезны слова мои. Ох, и глупая подружка у меня. Ничего не видит, не понимает! Да разве ж можно мальчишку этого с Богданом сравнить? Сама-то я то и дело суженого глазами искала. Бабушка моя всем, даже дружинникам его, задание дала. Кто столы сколачивал, кто лавки делал, кто дичь, одним из воинов пойманную, разделывал. А Богдан дрова для бани колол. Дедушке помогал. Дедушка все у него что-то выспрашивал, да на меня косился. Ах, как топор у него в руках ходит – как перышком машет им легко! Рубаху снял – смуглый, сильный, блестит от пота!
– Ясна, не смотри так на него!
Любава смеялась. А мне не до смеха было. Возле печки и так-то жарко, а от взгляда на суженого моего мне еще жарче становилось!
– Глаза свои бесстыжие отведи, говорю! На тебя другие воины со смехом уже смотрят! Того и гляди пальцем показывать будут.
Тут один из дружинников к нам направился. Был он достаточно молод, высок, с русой копной волос, глаза – голубые, как небо яркие.
– Девушки-красавицы, чем подсобить вам? Может воды принести надобно?
Думалось мне, что к Любаве он. Увидел девку пригожую, да и подошел с ней словом обмолвиться. Но смотрел он на меня почему-то. Да смотрел так странно, с прищуром, резанет синью своей и взглядом зацепится... А Любаве дай только с парнем побалакать. Она его и спрашивает:
– Как звать-величать-то тебя, мил человек?
– Милорадом маменька нарекла. А тебя?
– Любава. Принеси воды нам Милорад, держи ведро!
Он выполнять наказ кинулся, а Любава ко мне лицо обратила.
– И этот туда же!
– Что, Любава?
– Да на тебя смотрит, говорю! Едь уже скорее с Богданом своим отсюда, а-то всех мужиков пригожих у меня отбила! Так и замуж не выйду!
– А что жених-то твой, тот конопатый?
– Наотрез отказалася я. Батюшка кричал, ногами топотал, матушка рушником била, да все ж таки любят они меня. Позволили самой выбрать. А выбирать-то и не из кого... Вот бы с тем раненым поговорить...
– Да, Любава, плох он, болен. Да вот обратный путь опять через деревню нашу будет. Может, тогда он уже в себя придет. Ты дня через два-три жди. А я тебе подсоблю!
***
Смеялись надо мной воины мои, балагурили. Третьяк, вон, не замолкнет никак.
– Что, воевода, захомутали тебя нежданно-негаданно? И как поддался ты? Чего не отбился-то? А-а, понимаю тебя, девка – хороша!
Ждан добавлял:
– А нам-то как повезло, в походе без лекаря никак! А тут – травница!
Третьяк тут, конечно, обижался, говорил, что – он лекарь, что зря променять его на девушку решили. Даже Мстислав, молчаливый, сдержанный обычно, и тот свою лепту вносил:
– Вот матери-то твоей радость будет! Жену из похода привезешь!
Да, кто-кто, а мать моя счастлива будет! Если жена эта доедет до дома моего, если с ума из-за Миры не сойдет! Девчонка ведь совсем, а тут... Но, пригожая, правда. Глаз радовался, когда на ней задерживался. И видел, чувствовал, что не у меня одного. Милорад, вон, ужом рядом вьется. Решено ведь уже. За меня девка замуж идет, а он все равно смотрит, то одно подойдет – спросит, то другое. Вот и сейчас с обеими беседует, а на Ясну глазеет! Со злости, непонятно откуда взявшейся, так по чурке топором дал, что кусок откололся и далеко в огород улетел. Дед Ясны только взглядом его проводил. Волнительно как-то на душе было. Не знал, как и вести-то себя с ней. Ярополк подошел.
– Богдан, хватит дров-то! На год вперед наколол! Иди, поговорить надобно!
Отошел с ним. Ярополк и говорит:
– А подарок у тебя для жены есть? Положено на свадьбе так!
Не подумал об этом. Да и какие подарки, я жениться еще день назад и не собирался! Пожал плечами:
– Нет, Ярополк, ничего нету!
Тогда воин достал из-за пояса тряпицу, стал спиной ко всем, развернул ее. На тряпице той лежали кольца височные серебряные узорчатые.
– Вот, воевода, жене своей купил в подарок, когда, помнишь, село одно еще до леса проезжали – ярмарка там была! Да и к седлу моему приторочена сума, в ней – плат. Его бабушке подаришь!
– Не могу, Ярополк! Как я у тебя заберу-то! Негоже так!
– Ты ж не знал, что жениться придется! Знал бы – подготовился! Ничего, без подарка никак нельзя! И еще, Богдан, не волнуйся, я с Бажена глаз не спущу, ночевать рядом буду. А пока с дедом Ясны договорился, присмотрит – он человек посторонний, но опытный, заметил, какая выправка у него – точно дружинником был, да непростым!
... Скоро соседи приходить стали. И откуда только прознали все. Несли угощения всякие – кто с миской, кто с чугунком. Лавки тянули. Дед меня в баню послал. Этому я рад был. Хоть немного подумать могу. Наедине с собой побыть. А что, как правда, то, что бабка Ясны говорила? Что, если не побоится Ясна мучительницы моей? Даже сердце замерло от радости. Тяжко одному-то! Не меньше матери я семью хотел.
Разделся в предбаннике догола, попарился, обмылся горячей водой. Нужно бы и воинов моих сюда послать – все ж таки праздник скоро будет! Только в предбанник вышел – дверь отворилась, и с улицы кто-то вошел. Видно плохо – пар кругом. Думал, дед обещанную одежду принес. Стал в пороге и стоит. Шагнул к нему за вещами. А это – Ясна! С вещами да рушниками в руках. Стоит и смотрит, не убегает, лица не отводит. И взгляд у нее – горячее парной дедовой! Так вниз по мне и скользит!
– Не видела мужика голого?
Теперь точно сбежит...
– Не видела!
– Оставь вещи и уходи!
– Сам возьми!
Улыбается. Играть со мной вздумала! А ведь нравится мне игра ее. И сама она тоже нравится. Так нравится, что не сдержался – схватил ее в охапку вместе с вещами и к стене прижал. Как обнял ее, чуть разума не лишился – как пахнет она! Травами, солнцем, ветром, дымом от костра! И хотел отпустить, прогнать, да не мог. Посмотрел в глаза ясные и поцеловал. А как губ ее коснулся, грома раскат услыхал! И самого, будто молнией тряхнуло. Губы какие сладкие – неужто красавица эта женой моей будет? Пока целовал, она вещи выронила и руками мне в плечи вцепилась. Забыл я о Мире, забыл о воинах, о княжиче и вовсе не вспомнил. Стоял у стены, целовал ее и одно только чувствовал – руки ее волшебные на коже своей. А от рук – вниз по телу искрами, волнами, легкость какая-то необъяснимая идет. Оторвался от нее, пальцами стал лицо гладить.
– Не бойся меня, не обижу!
– Я и не боюсь!
– Может, не хочешь ты за меня замуж идти? С бабушкой твоей все решили. Твой ответ знать надобно.
– Хочу... Богдан?
– Что Ясна?
– Я нравлюсь тебе?
– Нравишься. Очень.
– Я верной женой тебе стану. Ни на кого другого не посмотрю. Тебя одного всю жизнь любить буду.
... За что проклятье мне мое, я знал. Заслужил. А вот за что мне чудо это зеленоглазое, не понимал. Но так сладко что-то ныло в груди, когда на нее, сидящую по левую руку за столом, смотрел. А мысли сами туда, на сеновал скакали. Не слышал, о чем ее родные и близкие говорили, что воины мои им отвечали. Видел только, что Ярополк всем заправляет. Он-то сам не так давно женился – знает, как надо.
И когда он мне знак сделал, я встал из-за стола и протянул ей подарок. Ах, каким взглядом она одарила – восхищенным, радостным! А когда развернула, слезы в глазах у нее стояли. Отчего так? Не видел я бедности в ее доме. Хорошо жили. Не велика ценность – височные кольца! Но приятны мне были ее чувства. На Ярополка с благодарностью посмотрел, тот кивнул с улыбкой.
Тут Ясна из-за стола вышла – дед ей знак сделал. И вернулась, неся в руках меч. Равного ему никогда не видывал! Ни пятнышка ржавого, ни трещинки, ни зазубринки – чистая, блестящая сталь. А на рукояти – каменья какие-то!
Воины мои восхищенно заохали – понимали ценность такого подарка. Я не понимал только. Не заслужил ведь я – пока что в этом доме только мне благо делали, я же – ничего. Но прилюдно отказаться не мог – не хотел обидеть.
***
Ни есть, ни пить за столом не могла – кусок в горло не лез. Боялась ли? Нисколечко. Чувствовала, что и, правда, не обидит и боли не причинит. Волновалась очень. Что делать-то нужно, когда с мужем в постель ложишься? Нет, я, конечно, знала, как у мужчины с женщиной все происходит – в деревне всю жизнь жила, зверей разных видеть приходилось. Но, как вести-то себя, что говорить, не понимала.
Знала, что нежданная, нежеланная для Богдана свадьба наша, поэтому и не думала, что у него для меня подарок имеется. И хоть, скорее всего, не мне предназначен он был, не могла своей радости скрыть – ведь, как в деревне говорят, с подарком свадебным, которым молодые на празднике обмениваются, отдают они друг другу и сердце свое. Вот и он мне самое дорогое, что было отдал!
Ну, а что воину подарить? Давно уже знала я, что дедушка для моего суженого меч свой подготовил. Не было в нашей стороне такого. С дедушкиной родины меч тот. Да, не простой, а герцогу принадлежавший, которым дед мой когда-то был. Ждала, что обрадуется воин мой. Слышала восхищение его дружинников. Но Богдан нахмурился отчего-то. Правда, меч все-таки взял. Чем же я не угодила ему. Сердце, до этого птицей летавшее, упало камнем – не понравился подарок мой!
Бабушка гостей медовухой угощала, Любава помогала ей. Молодежи набежало – видимо-невидимо. Скоро хороводы водить начнут. Один из братьев-дружинников, похожий на другого в точности, к Любаве подошел, сказал что-то. Все шумели, кричали, смеялись. На нас уже никто и внимания не обращал. Глаз отмечал, что вокруг происходит, а мысли возле милого крутились – вот бы знать, о чем он думает!
Незаметно глянула на него. Глаза сами в шрам уперлись. Кто же его так? Наверное, в бою ранен был! Больно ему было. Так хотелось рукой это место погладить. Только он взгляд мой заметил:
– Что, Ясна, некрасивый муж у тебя будет?
Столько в голосе его горечи. К чему только слова эти говорит? Руку протянула и пальцами по шраму его провела. Он глаза, как от боли, зажмурил. Хотела сказать, объяснить ему, что краше его на всем белом свете для меня нет, только не дал, за руку схватил и из-за стола поднялся. Обернулась вокруг, все-таки боязно стало! С бабушкой глазами встретилась. Она кивнула мне и улыбнулась. Значит, ничего страшного нет. Раз муж мой ведет меня, значит идти нужно!
Знала, куда ведет. Сама постель для нас готовила.
Чуть от двора в огород, где сенник наш был, отошли, стали странные звуки слышаться: свист, шепот, шорох какой-то. И по ногам моим холод пошел, как водой родниковой их окатило. Листья зеленые, травинки, палочки вдруг сквозняком подняло, закрутило в воздухе, завертело и в лицо мне бросило. Только Богдан и успел, что собой прикрыть. Что это? Неужто проклятье, о котором бабушка предупреждала? И вдруг казаться стало, будто смотрит кто-то, наблюдает за нами.
Богдан вдруг остановился. Повернулся ко мне лицом и говорит:
– Не могу я так с тобой поступить. Слышишь, чувствуешь, что происходит? А дальше, еще страшнее будет!
– Расскажи мне, что это!
– Расскажу – так ты передумаешь! Сбежишь от меня!
Посмотрела в лицо его. Неужто шутит? Нет мне теперь дороги от него! Куда сбегу-то?
– Думаешь, испугаюсь я?
– Не только поэтому.
– Почему же еще?
– Потому что ты так на меня смотришь, будто я самый хороший человек на свете, но это совсем не так. Плохой я, злой. Сражаться и убивать мне не раз приходилось...
– Но ты ж – воевода! Разве могло быть по-другому у воина?
– Но и женщины из-за меня страдали..
Удивил! Конечно! Вон, какой красавец! Скольким пообещал в жены взять? И не взял! Но не стала этого говорить – решила, пусть сам расскажет, что нужным посчитает. Но он дальше пошел, по лестнице легко на сеновал влез и руку протягивает. А сам насмешливо так вниз на меня смотрит – думает, струшу я! Сама наверх влезла, села на покрывало, мною же еще вечером по бабушкиной указке расстеленное.
– Рассказывай. Ты – муж мой теперь. От жены тайн быть не должно!
– Вот оно как! А ты командовать мною будешь?
Говорил строго, а в глазах искорки светятся – смеется надо мной!
– Буду! Коли ты позволишь.
– Да я ж воевода! Где это видано, чтобы мужчина жене собой командовать дозволял? Тебе дозволю, воины слушаться не станут.
– А я не при всех буду! А вот так наедине!
– Ну, это еще заслужить надобно!
– Заслужу. Только запомни, мой ты теперь! На других и не смотри даже! Иначе...
Теперь он уже не просто посмеивался, а хохотал от слов моих. И обидно мне было, и радостно смех его слышать. А еще заметила, что, когда говорили мы, не касаясь, не трогая друг друга – тихо все было, спокойно. Улыбнулась сама себе. Что за сила эта страшная над ним? Страшная, да глупая – не понимает, не чувствует, что вот сейчас он более всего раскрыт передо мной, что именно сейчас я над ним властна!
– Ладно, Ясна, слушай...
9 глава
Как рассказать-то ей? Чтобы и не оттолкнуть от себя и не утаить ничего? Невозможно... Но придется. Нельзя жизнь общую с обмана начинать.
– Ладно, Ясна, слушай...
Было мне в ту пору семнадцать зим – молодой был, горячий и глупый. Полюбил я девушку, Забава ее звали. И она ответила мне. Дело к свадьбе шло. А тут князь в поход собирается. Тогда отец еще мой жив был. Поход большой в земли вятские. Воинов много нужно было. Отец и меня с собой решил взять. А Ладислав, наш князь нынешний, одногодок мой был. Его отец в поход-то не взял. Дома оставил. Пока я воевал, он Забаву охмурял. А в походе том я ранен был – вот лицо мое каким стало, да и тело все в шрамах. Весть о том, что обезображен я сильно раньше меня домой домчалась. Забава не сдержала слова, мне данного, и за Ладислава пошла. Не знаю, что именно на ее решение повлияло, не спрашивал. То ли внешность моя, то ли то, что Ладислав князем после отца своего должен был стать, а может, просто полюбила она. Да, только вернулся я из похода, а они уже ребенка ждут. Такая злоба меня взяла лютая – всю избу покрушил... В корчме был – медовуху пил. А потом сел на коня и помчался, куда глаза глядят. Как память потерял, не помню, где ездил, что делал. Очнулся через некоторое время – в избе лежу. Но не в своей. Рядом девица ходит – собой пригожая, да молодая. Я подняться не могу – так тело все болит. Что со мной, думаю. А девица та ко мне ластится, как если бы мы с ней полюбовники. Понимал, что нельзя так, да не противился ей. Пробыл у нее неделю, а-то и больше, как пьяный ходил, ничего не понимал. Пока за мной друзья мои (вот двое из них в моем отряде – Мстислав да Третьяк) не приехали. Искали меня повсюду. А оказалось в чаще лесной я, дремучей. В избе той, кроме девицы, по имени Мира, никого нет. Стали они меня с собой забирать, а она кричит, что муж я ее, что не отдаст никому. Они ко мне, а я ничего не помню, да и говорить толком не могу. Ужаснулись они, закинули меня на коня и увезли оттуда. Но и дома я, как чумной ходил, все меня к лесу тянуло. Не удержался однажды, да и ушел в чащу лесную. Как к избушке Мириной вышел, не помнил. Только, прежде чем, зайти в нее, в окошко малое заглянул. И увидел там... Не девицу красивую да пригожую, а старуху – косматую, страшную, всю бородавками покрытую, с седыми космами. Очнулся я от морока, хотел домой бежать. Да только Мира меня заметила. Вышла на крыльцо в молодом облике, на колени упала, стала уговаривать. Что только не сулила мне – и богатство, и долголетие, и красоту, да я из головы лицо ее страшное выбросить не мог. Она и плакала и умоляла, и угрожала... Но когда твердо сказал я, что не буду мужем ей, прокляла меня. Сказала, что всю жизнь свою один буду. Что не даст покоя ни мне, ни девице, которая со мной судьбу свою решит связать. Сказала, что если не ей, то никому не достанусь я. Особенно той, которую я полюбить смогу...
Слушала Ясна историю мою, в глаза мне смотрела. Верила, понимала, не осуждала меня. Как замолчал я, спросила:
– Полюбил ли ты кого? Что с ней Мира сделала?
– Дважды жениться собирался. С одной девушкой познакомился, засватался уже. Так в ночь перед свадьбой она утопилась в колодце. А с другой ночь провел только. В другой раз пришел, а она в уголке избы сидит – и смеется-смеется, с ума сошла. И было это, когда мне только двадцать зим исполнилось. Больше жениться намерения не возникало.
– И ты один все время жил?
– Почему один? С матерью.
– Не о том я.
Понял о чем, догадался. По лицу, опущенному со стыда.
– В Муроме корчма есть, да и не одна. Так вот там не только хмельные напитки продаются, но и любовь женская. Бывал я в той корчме. Нечасто, но все же. На девиц тех Мира внимания не обращала, понимала, что ни одну из них полюбить не смогу. Можешь судить меня, Ясна, много плохого я совершил. Иногда подумаю, ведь и Мира-то не виновата – все мы существа Божии. Что теперь делать, если она такой уродилась! Всем любви и тепла человеческого хочется. Но это я сейчас понимаю, а тогда в ужасе был от мысли одной о ней.
– Как же я судить-то тебя буду, если не вижу ничего плохого в твоей жизни. Все ошибки совершают. А если раскаиваются в них, то и вины особой на них нет. Мира-то мороком тебя приворожить, притянуть к себе хотела. Сама нечестно поступила. Обманом к себе завлекла. И держала обманом.
Голос Ясны громче с каждым словом становился и тверже. И казалось мне, не для меня она эти слова говорит, ох, не для меня совсем. В ответ на речи ее рев где-то за сенником поднялся, как если бы зверь какой-то дикий рычит. Снова холодом повеяло, как тогда, когда мы сюда от стола свадебного шли. И молнии на небе засверкали, самые, что ни на есть настоящие. Посмотрел на Ясну, а она улыбается:
– Не боюсь я ее! Ни на что она не способна больше! Пугать только умеет! А знаешь, почему не боюсь?
Мне и самому странно стало. Что такого знает она, чего я столько лет не знал, чего другие не знали о проклятье моем?
– А не боюсь я потому, что ты рядом со мной сейчас. Со мной, а не с ней! А если обнимешь меня, вообще, о ней забуду!
И сама ко мне тянется. Не стал больше думать, просто обнял ее, прижал крепко-крепко и стал по волосам гладить. Сам себя уговаривал – не торопиться, ведь бабушка Ясны сказала, что не было у нее мужчин до меня. Знал, что больно ей будет, но хотел, чтобы не этим первая наша ночь жене моей запомнилась.
Глаза закрыл и старался не смотреть, что вокруг творится. А когда Ясна, от губ моих оторвавшись, встала и платье свое скинула, вообще, забыл обо всем на свете. Наоборот, радовался всполохам на небе – видно было хорошо, как красива девушка, какая кожа светлая, груди высокие, длинные стройные ноги ее... А она не смущаясь, стоя так, чтобы мне видно было, стала косу расплетать. Смотрел и дождаться не мог, когда она ко мне вернется. Не вытерпел все же. Поднялся с места и к ней шагнул:
– Ясна, не мучай меня! Иди сюда!
А она с улыбкой отвечает:
– Хочу, чтобы ты тоже разделся.
Вмиг одежду с себя скинул. Так и стоял перед ней, пока она, бессовестная, ходила вокруг и разглядывала. Смотрела сначала. Потом остановилась сзади и пальцами по спине сверху вниз провела, каждый шрам потрогала. А потом целовать стала.
Вокруг сенника Мира ревела, ветер поднялся, гром все ближе гремит, а я, руки в кулаки сжал, чтобы вытерпеть пытку эту, Ясной творимую.
***
Милый мой, любимый мой, как же ты все годы эти жил без любви и ласки? Я-то меньше ждала тебя и то годы мне бесцветными и безликими казались!
А теперь, за спиной его стоя, ни о чем другом не думала, как только о том, какой красивый муж у меня. Слышала, конечно, как гром гремел, видела, как молнии сверкают, но, прежде всего, перед моими глазами спина его была, в шрамах вся. Силой налитые руки, плечи широкие. Пальцами гладила, да мало мне этого было. Целовать стала. Чувствовала, как дрожит он от поцелуев моих. Слышала, как дышит тяжело. Понимала, что нравится ему то, что я делаю.
А дальше-то что, не знала.
Недолго Богдан терпел поцелуи мои. Вдруг повернулся, обхватил руками за плечи. А потом на покрывало уложил. Страшно стало – сейчас начнется.
Только не того ждала я. Стал он так же, как и я целовать. Сначала шею, потом руки мои. А потом губы на груди спустились – языком стал он самые вершинки поглаживать. А когда в рот втянул, да кусать стал, сама его руками обхватила, да на себя тянуть стала.
Да только не поддался он. Руки мои с себя отодвинул и по животу стал вниз спускаться.
Нет, невозможно то.
– Нет, Богдан, нельзя так!
Услышала голос свой и не поверила, что это я так говорю – хриплым, чужим голосом. Да, только он не послушал.
– Не бойся меня, Ясна!
Ноги мои раздвинул и голову между них опустил. Странным все это мне казалось. Не понимала, что он от меня хочет. Другого ждала. Но вдруг губы и пальцы его там оказались, где я и подумать и представить не могла. Сначала пальцами плоть раздвинул, а потом... Потом языком лизать стал. За волосы тянуть его стала – не слыхала никогда, чтобы так делали мужья женам, стыдно было. Да только... как же приятно это! Внизу живота – волнение какое-то, а в тех местах, где он языком проводит – как огнём горит кожа моя. Как же это? Что со мной творит он?
Кровь в ушах гудела так, что ничего вокруг не слышала. Только чувствовала, что нашёл он языком своим место особое, от прикосновения к которому тело само выгнулось, бедра дрожью задрожали и, как не старалась, стонов сдержать не смогла. Глазами в крышу сенника смотрела, да ничего не видела...
***
Многих женщин познал я в своей жизни, но никогда так не радовался ничьему удовольствию, как сейчас с Ясной. Не думал, что она в первый раз свой так откликаться будет. И самому приятно было ласкать ее. Так приятно, что с трудом сдерживался...
А когда почувствовал, что она задрожала вся, как живот ее судорогой свело, и стоны услышал, понял, что пора...
Приподнялся вверх, между бедер ее жарких устроился, стал плотью своей по влажным складкам ее водить.
А сам за лицом наблюдал. Видел, как она губы кусает, чтобы не стонать, как брови ее черные хмурятся, как румянятся щеки.
И вдруг глаза она открыла. В мои посмотрела, а потом взгляд за плечо мое медленно скользнул. Что увидела она там – не знаю, когда обернулся, ничего не было. Только дернулась Ясна в руках моих и закричала...
