Текст книги "Я – хищная. Возвращение к истокам (СИ)"

Автор книги: Ксюша Ангел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Дом спал, спали его жители, либо же затаились, попрятались по комнатам, и были не в курсе произошедшего в саду скандала.

В абсолютной тишине выдох получился отчаянно громким, пугающим. Как и шаги за спиной, на который я обернулась в надежде… которой не суждено было сбыться.

Алиса. Сверкнула глазищами и руки на груди сложила.

– Где Эрик?

В вопросе – напор и ненависть, скрывать которую она даже не старается. Непонимание еще – отчего я, а не она, такая сильная и умеющая много. Законопослушная. Красивая. Готовая на многое, а я…

Я – предательница. И показалось, Алиса знает и мысленно посмеивается, злорадствует, и от взгляда ее вспыхивают щеки, уши, шея даже горит от чувства вины. Хотя, если подумать, кто она мне? Соперница? Смешно… Смешно и больно, ведь теперь у нее появился реальный шанс. Эрик зол. Обижен. Гордость задета, и он может захотеть затереть обиду, вытеснить другими эмоциями. Женщины часто лечат мужчин лаской.

Отвечать я не стала. Почти бегом поднялась наверх, разбудила Кирилла – Владу нужно, чтобы о нем кто-то позаботился. А мне заняться важным делом…

Дэн на звонок не ответил, зато на мысленный толчок откликнулся сразу, и в груди горячо стало, как тогда, когда Барт обнимал. Снова захотелось плакать, в доме я не стала – выскользнула с черного хода в ночь, глотая морозный воздух и дрожа от холода. Нужно было одеться потеплее, но об этом я подумала, когда доковыляла до кованного, увитого резными лозами забора.

Дэн ждал, сунув руки в карманы, и хмурился. Смотрел на меня пристально, и возникло странное ощущение, что о ссоре с Эриком он в курсе и сейчас станет меня отчитывать.

Дэн в курсе очень даже был – но не об Эрике.

– Люсия пророчила о тебе.

Сказал он это быстро, будто выплюнул. И замолчал, словно боялся выпустить зло в мир. Поздно – зло уже выпустил Крег, и я боялась представить, где это зло сейчас, и кто уже успел пострадать от его светящихся злостных щупалец.

– А, это… – Я потупилась и многозначительно вздохнула.

Говорят, о собственной смерти рассуждать легко. Врут.

– Даже не смей! – резко предупредил Дэн. В лице изменился, острее проступили скулы, и глаза блеснули недобро. – Не вздумай…

– Что? – усмехнулась. Горечь вырвалась изо рта паром. И слезы – горячие, крупные – по щекам потекли. – Барт умер за это! Погиб. Учил… Меня, тебя. Отдал… Оно во мне… горит, жжется… Ждет. Он ведь для того и…

– Поля.

Насколько мне нужны объятия сольвейга, я поняла лишь тогда, когда Дэн меня обнял. По волосам рука, и тепло, и душно. Реву, как дурочка, а слезы все бегут, и конца им нет. Хочется оплакать все и сразу: и судьбу свою нелегкую, и душу непутевую, которая, как бы я ни старалась, к Владу тянется. Сколько бы я не злилась, сколько бы не убеждала, что ненавижу его, но ненависть сошла на нет, обиды забылись, а память осталась. Память хранила только хорошее. Помнились вечера в его кабинете, усталые глаза, улыбка, от которой веяло теплом. Легкий поцелуй в лоб, теплый плед на плечи. Ярость, с которой он меня спасал.

Всегда.

Только вот это в прошлом – теперь я отчаянно это поняла. Не нужно бежать от прошлого, прошлое нужно отпускать. Отпустила на свою голову!

– И ты пойдешь на это? Сама? – Дэн отстранился и в глаза всмотрелся, ища на нем признаки лжи. – Безумная!

– Барт так хотел, – вздохнула я и вытерла слезы. Холодно от них, да и без толку плакать. Рядом с Дэном стало полегче, как и всегда в близости сольвейга. Еще бы с Люсией увидеться, поговорить, поплакать у нее на плече. Она бы качала головой и повторяла: “Бедный мой, бедный Паулина…”

Бедный, да. Сама виновата!

– Барт погиб ради этого. И печать… Почему я?

– Барт уже ставил печать, а это право, как ты знаешь, один раз всего дается, – мрачно пояснил Дэн. И переносицу потер, а он всегда так делает, когда злится. – Среди сольвейгов не так много безумцев, как ты думаешь. Люсия – сильная провидица, но не так решительна и совсем не воин. Да и отвыкла она от внешнего мира, нет у нее там поддержки.

– У меня есть, – кивнула я и взгляд отвела.

Барт поступил цинично. Он с самого начала знал, но вот… ненавидеть его не получалось. Злиться – тоже. То ли усталость, то ли понимание: Барт не со зла так поступил. Из необходимости. Наверное, нет в мире больше хищного, который сможет, не побоится. Который пережил столько, что не страшны ему никаких Первые.

– Я могу, – тихо сказал Дэн. – Я не ставил печати, и…

– Нет! Тебе Барт сольвейгов оставил, и ты не имеешь права их бросать.

Я тряхнула головой, утрясая мысли. Принятое решение казалось единственно правильным и логичным. И события сегодняшние: внезапно всплывшее воспоминание, ярость Эрика, уход его – знаки, подтверждающие выбор. Впрочем, видения пророчицам даны, чтобы предотвратить беду. И черта с два я отдам свою жизнь просто так!

Кулаки сжались сами собой, и слезы высохли, покрывая коркой онемевшие щеки.

– Мою судьбу ты не заберешь, – сказала я твердо. – Но вот изменить… – Подняла на него глаза и спросила: – Поможешь?

Дэн на мою задумку отреагировал скептически. Хмурился и поправлял челку, которая методично падала ему на глаза.

– Что об этом думает твой муж?

Вопрос поставил в тупик. И не то, чтобы я к нему не готовилась – вопрос был вполне логичен, но… Воспоминания были слишком острыми. Глаза, в которых обида. Растерянность. Злость через края, готовая вылиться, обрушиться на меня, на мир. Об Эрике думать было сложно.

– Он… – Взгляд отвела, боясь, что Дэн прочтет в них вину. – Я поговорю с ним.

Дэн вздохнул. Руку на плечо положил, и от этого стало легче. И мне бы к сольвейгам, хоть на денек. Посидеть у костра, выпить чаю из алюминиевой кружки, посмотреть, как танцует Люсия. Сбежать? Пожалуй. Жаль, что от себя не сбежишь. А если так, то какая разница, где находиться? К тому же Эрик вернется. Нужно поговорить, выяснить, что теперь будет. Со мной. С нами.

– Ты знаешь, я во всем готов тебя поддержать, но это не тот случай, – серьезно сказал Дэн. – Ты теперь жена, а для процедуры нужно…

– Знаю. Нужен кен.

Кен Влада. Много кена, ведь Гарди – не обычный ясновидец. Первый. Сильнейший из всех. И если до страшной правды Эрик был готов и даже сам предложил, то теперь… Это же я и Влад… Теперь Эрик ни за что не согласится, и, если запретит, я не стану спорить. Не смогу его ранить еще больше.

И умру.

Эта мысль зависла в воздухе, а потом гулко провалилась куда-то в пустоту. Голова все еще болела, на плечи навалилась невероятная усталость.

И потому, как только я вошла в пустую темную спальню, то, не раздеваясь, рухнула в кровать. Снились мне цветы. Распустившиеся лотосы на неподвижной глади озера в хельзе. Рассветное солнце золотило песок. И небо из нежно персикового перетекало в ясно-голубое. Полупрозрачное, как глаза Эрика…

Слезы очень даже можно придушить, если закусить подушку и думать о Первых. Об охотниках, которые вроде и поверили Гектору, но согласились ли с его прогнозами? О том, как найти Гарди.

В реальном мире рассвет был серым. Чертил узоры полупрозрачными тенями. Прятал солнце за сизыми, низкими тучами. Новый день хмурился, будто тоже осуждал.

Эрик так и не вернулся. И первое, что я ощутила утром – одиночество. Безнадежность, которая рождала панику. Хотелось вскочить, позвонить, поехать в город, а если понадобится, то и за границу, чтобы найти его. Попытаться оправдаться.

Глупо…

И каждый раз, когда я брала в руку телефон, не решалась набрать номер. Не знала, что сказать. Да и имею ли право… после всего.

Заставила себя умыться и привести себя в порядок. Признаться, такой усталости я не ощущала давно, с того момента, как узнала о том, что Кира – драугр. Но понимала, что должна. Двигаться. Дышать. Улыбаться даже, хотя улыбка в тот момент была для меня чем-то запредельно трудным.

В гостиной собралось много народа. Роберт и Лара, держащиеся за руки на диване. Молчаливая Лина. Бледная и потерянная Даша, которая, казалось, хотела быть отсюда как можно дальше. Мирослав, хмурящийся и глядящий исподлобья на Алису.

Алиса говорила. Яростно, громко. Слова ее находили отклик у тех, кто ее слушал. Некоторые старались удовлетворение спрятать. Некоторые, как Лина, стыдились его. Мирослав, казалось, был разочарован. И на меня посмотрел осуждающе.

Алиса говорила обо мне. В моем присутствии она, конечно, замолчала, но выглядела при этом жутко недовольной – видать, речь была отрепетирована и требовала слушателей.

Даша поднялась резко, словно мой приход стал для нее поводом это сборище покинуть. Она молча взяла меня за руку и потащила наверх. И уже у двери своей спальни, не сдержав эмоции, выдохнула злое:

– Стервятники!

И втолкнула меня внутрь.

У нее было уютно. Кровать, накрытая вязаным покрывалом. Римские шторы на окне. Низкий резной комод. Кресло-каталка в углу. И огромный портрет, откуда на нас смотрел Эдмунд Стейнмод. Он лукаво улыбался, и в уголках его глаз собрались лучики морщинок.

– Как ты? – участливо спросила Даша и усадила меня на кровать.

– Я…

– Влад рассказал мне. Надеюсь, ты не против? А эта… Алиса подслушала. Гадина! Растрепала всем… Извини.

Она крепче сжала мою ладонь. А я растерялась. Она меня не осуждает? Совсем? Или что это – жалость? Ну да, осталось только меня пожалеть.

– Влад в городе, – тем временем продолжала она. – Нет, все хорошо, но он решил, так будет лучше, потому что Эрик… Вернется, а тут… И Андрея – охотника этого твоего – Влад тоже забрал. Эрик, когда злой, может глупостей наделать. Он и тебя хотел забрать, но я отговорила. Тебя Эрик не тронет.

– Осуждаешь? – спросила я, отводя взгляд. Удивительно, но слез не было, хотя Даша смотрела очень жалостливо. В груди только ныло. И поясница. Почему-то когда нервничаю, в последнее время болит. Наверное, нужно врачу показаться.

Потом. Если выживу.

– Нет, – абсолютно серьезно ответила Даша и к моему огромному облегчению руку мою выпустила. – Разве я имею право? Ты – скади. Сестра мне, по сути. Кто я такая, чтобы забрасывать тебя камнями? Все ошибаются.

Поддержки от Даши я ждала меньше всего, поэтому не знала, что сказать. Сидела, слушала ее неумолкаемую трескотню, которой, я теперь была уверена, она хотела отвлечь меня от мрачных мыслей. Даша говорила много. О Владе и его состоянии. Что у него сломано два ребра, но Кирилл уверил, что он быстро пойдет на поправку. Об Андрее, которому теперь не страшно в городе. Охотники приняли условия Гектора, и препятствовать нам не станут. Присоединятся ли они к нам в борьбе с Хауком, неизвестно, но нападать больше не будут, и то радость. Об Алисе, которая встала ни свет, ни заря, и начала распоряжаться в доме, будто она здесь хозяйка.

– Для Алисы это реальный шанс, – усмехнулась я. – Она благодарить меня должна, а не судить.

– Глупости, – строго сказала Даша. – Эрик остынет. Подумаешь, поцелуй… Переживет его гордость!

– Вот уж не думаю, что она переживет.

Гордость у Эрика была живучей. Она сплелась корнями с его яростью, которую выпускать было опасно. Особенно сейчас.

– Эрик тебя любит. Просто он не привык…

– К предательствам? – горько улыбнулась я.

– К тому, что женщина может хотеть кого-то, кроме него. У Эрика никогда до тебя не было конкурентов. Он избалован и уверен в собственной неотразимости. То, что ты выбрала его, удивления в нем не вызвало, а это… Думаю, он растерялся.

– Не только он. Я тоже. Думала, прошло, а оно видишь как…

– Ты в курсе, я всегда была против вас с Эриком. Я знаю Влада с детства, и историю вашу будто бы сама пережила. Мне было трудно. И Эрик – он не умеет с девушками так, чтобы серьезно. Не умел – до тебя. – Она вздохнула сложила руки на коленях. У нее был красивый маникюр. Классический красный, и ногти аккуратно подпилены. На среднем пальце левой руки – кольцо с одиноким камнем. Никаких излишеств. – А потом он изменился. Ты изменила его, понимаешь? Влад мой лучший друг, но я не могу не понимать, что вы с Эриком – пара. Настоящая, с глубокими привязанностями.

– Уже нет.

Мне ли не знать, как легко рвутся путы привязанностей. Чувства – еще не все. Доверие – главное. Доверие – как девственность, его не вернешь.

– Эрик остынет, – повторила Даша, и показалось, она убеждает больше себя, чем меня. – Вот увидишь.

Все же дар убеждения у нее был так себе.

Зато она отлично умела отвлечь. Заболтала. Непринужденно рассказала об их детстве. Об атли, с которыми со скади были дружны. Об Эрике, который до смерти отца был другим. Мягче. Неопытнее. Более открытый миру, он пытался мир постичь. Много читал и ночи проводил в библиотеке. В то время он был слабее – огромную часть кена Эрик получил в результате автоматического наследования. Когда их папа…

На этом моменте Даша запнулась, и глаза ее блеснули, будто она собиралась расплакаться. Сдержалась. Улыбнулась нервно, и мне подумалось, что они с Эриком все же похожи. От схожести этой защемило в груди.

Вина. Горечь, которая шла, казалось, из самой жилы. Чувство потери, которое, как ржавчина, разъедает.

О родителях Даша говорила сбивчиво, яростно. Они были безусловно интересными личностями, и во время ее рассказа я ловила себя на мысли, что жалею о том, что не вышло с ними познакомиться.

Божена – сильнейшая целительница всех времен, если верить летописям. Говорили, она буквально вытаскивала хищных с того света. Прямой потомок Херсира, в которого я не верила до момента открытия портала. И в митаки ее ценили, вождь даже замуж звал, однако удержать не смог.

Любовь?

Поговаривали, Эдмунд ради нее отменил свадьбу. И специально купался зимой в пруду, чтобы заболеть. Чтобы она вылечила…

Слухи, которым хотелось верить. О том, что можно вот так – душа в душу – без предательств и соблазнов. Пусть не у меня.

У меня не вышло.

Опомнилась я, уже когда стемнело. Усталость и апатия накатили внезапно – от сильных видений, бывает, штормит несколько дней. Дом ожил снизу, первым этажом. Наполнился гулом голосов, смешками, лязганьем посуды. Четыре племени хищных в одном доме – это вам не шутки. А еще и ясновидцы. Комнат свободных не осталось, приходилось ютиться по несколько человек в одной спальне.

Уходить от Даши не хотелось, но я засыпала на ходу, потому попрощалась. И к себе шла в приподнятом настроении, несмотря на случившееся.

Настроение пришлось оставить за порогом собственной спальни.

Он сидел на кровати, и плечи его были непривычно опущены. Устал. И круги под глазами пролегли. Когда я вошла, он сжал кулаки, но глаза на меня не поднял.

– Эрик…

Выдох оцарапал горло. И перед глазами поплыло – от усталости, наверное. И я застыла, едва прикрыв дверь, не зная, как себя с ним вести. Подойти? Говорить? А если говорить, то что?

Эрик избавил меня от необходимости принимать решение.

– Уходи.

Слово вышло колючим. Злым. Он напитал его той своей яростью, которой не умел сопротивляться. Ярость ушла, а слово осталось.

– Пожалуйста…

Мои слова выходили жалкими, и их полупрозрачные окончания, тонули в шумных выдохах. Моих. Его. Напряжение было таким сильным, что отдавалось звоном в ушах.

– Давай поговорим…

– Нет. Я не готов тебя слушать.

Не готов… Будет ли? И сколько ждать? Я буду ждать – пусть бы вечно, только вечности у меня нет.

Внезапно стало холодно. До озноба. И только он – мой Эрик – теплый и в состоянии согреть. Прогнать разъедающие меня эмоции. Наплевать бы на все и прижаться! Только не позволит.

– Я не смогу с тобой спать. Видеть даже… Так будет лучше.

Уйти? Но… куда?

– Мне все равно, – ответил он на невысказанный вопрос. Ну да, теперь можно забыть об обещаниях и спокойно читать мысли.

Мысли закончились. Растеряла.

Вышла я на автопилоте. Был коридор. Ступени, устланные коврами. Темная, высокая дверь. Запах пыли. Хлам в углу. Драное, линялое покрывало. Сквозняк из окна, и я пытаюсь согреть себя, обняв руками. Они холодные. Мне все равно.

Сны – путанные, вязкие, пропитанные туманом и сыростью. Из них с трудом получалось вырываться, и я тяжело дышала, растирая плечи окоченевшими ладонями.

А ближе к рассвету не выдержала – встала. Облокотилась на ледяной подоконник и выглянула на улицу. Снег блестел от света фонарей. Зима. Я невольно подумала, что вовремя Андрея отсюда унесли. Тут просто невозможно жить.

Мне придется. Свободных комнат нет, а подселяться к кому-то… Я не выдержу – взглядов, жалости, шепота за спиной. Лучше здесь, в одиночестве.

Зря я надеялась, что вырвалась из прошлого – оно опутало ноги и тянет вниз, на дно. Значит, такова судьба. Надоело!

Дверь противно скрипнула, впуская ручеек света из коридора.

– Поля…

– Не надо! – Горло сжалось, и на глазах выступили слезы. Сочувствие делает нас слабыми, а мне нельзя.

– Ну что же ты, а…

Глеб горячий. И я прижимаюсь, втискиваюсь ему в грудь, кутаясь в объятиях. Взрываюсь рыданиями – сухими, беззвучными. А он гладит, гладит по спине.

Больно. Боль рождается в груди, и я не знаю средства, чтобы ее унять. Ребра давят, окольцовывают распирающее, тяжелое.

– Не реви, – бурчит Глеб, а сам утешает – сдержанно, как умеет только он. – Или нет, пореви лучше. Легче станет.

Не станет. Но я разрешаю себе поверить Глебу, пусть на несколько минут.

Жила горит, пульсирует печать Эрика – странно, но до той ссоры я ее почти не ощущала. Сейчас чувствую явно. И неведомая сила тянет к нему, побуждает искать встреч. Сдерживаюсь. Сижу. Подоконник холодный, но на нем подушка, а колени укрывает плед.

Встречи ни к чему хорошему не приводят. В его взгляде – злость и холод. Он обжигает, подавляет, заставляет ежиться, отступать в тень. Прятаться в этой комнате, которую я так и не смогла привести в божеский вид. Смотреть сквозь мутное стекло на улицу. На слепящее солнце и тающий снег. На раскрасневшихся, смеющихся защитниц, которых тренируют Эрик с Гектором.

Алиса там. Неизменно. И ее улыбающееся лицо причиняет физическую боль. Больно в груди, и голова словно в тисках. Терплю. Потому что только так можно на него смотреть.

Нет, мир не рухнул мне на голову после того дня. Я даже выходила из комнаты. Голову держала прямо, общалась с друзьями. Проводила много времени с сыном. Обедала, правда, у себя. Аппетит пропадал под тяжелыми взглядами, но в целом моя жизнь осталась моей жизнью. Во всяком случае, презрения не было. Как и мифических наказаний, изгнаний и гонений.

Холод был. И одиночество. Но его разгоняли друзья. Глеб, Ника, Ира – она так вообще засиживалась у меня допоздна, будто боялась, что я могу… Глупая. Я никогда не смогу – слишком люблю жизнь.

О Гарди я думала часто, особенно после возвращения Влада.

Странно, но ничего страшного не случилось, когда он вернулся. Потолок на него не упал, гнев Эрика – тоже. Если на меня Эрик злился, то Влада просто игнорировал. Делал вид, что ничего не произошло. И часто уходил с защитницами на улицу.

Как сейчас.

Куртку не надел ведь! Простудится, а я не целитель. Алиса, к счастью, тоже. И та девушка, которую он привел с собой.

Маленькая. Зажатая, забитая даже. Затравленный, бегающий взгляд. Глубокие, темные глаза. Дрожащие ладони, которые она прятала в широкие рукава бесформенного свитера. Шлейфовый аромат розы.

Пророчица из Америки.

Линда.

Она совершенно не говорила по-русски и ходила за Эриком хвостом, стараясь ни на шаг от него не отступать. А когда он работал, сидела, притихшая, где-то неподалеку. Читала. Водила пальцем по экрану смартфона. Или же смотрела на Эрика, не отрываясь, отчего мне становилось жутко.

Даша сказала, она не опасна. Но отпечатки ее взглядов мне хотелось с Эрика смыть.

Последствия венчания… Они не ощущались, когда мы были вместе, а теперь мучили меня. Изматывающими снами. Жжением в ладонях. Тупой болью в жиле. Ревностью.

Или она не зависит от ритуалов?

В доме все чаще заговаривали о Первых. И Линда, прячущая взгляды, была подтверждением тому, что нас все же ждет что-то страшное. Потому что она видела Хаука. Видела и выжила – нелепица какая-то. В моих снах Хаук никого в живых не оставлял.

Линду в родном племени не любили. Была темная история, подробностей которой никто не знал. После нее пророчица изменилась, отстранилась ото всех и замкнулась в себе. Говорили, она была очень сильной – до той истории. А потом дар ее предал. Ушел. И вернулся недавно – болезненными снами о Первых. Линда считала, что возвращение дара почуял Хаук, потому и пришел.

Она часто проводила время у источника. А когда вернулась, гонимая плохими предчувствиями, ничего уже нельзя было вернуть – ее соплеменники были мертвы. Хаук ее не тронул. Посмотрел только пристально, коснулся щупальцами жилы и ушел.

Из ее племени спаслось всего трое – в тот момент они охотились на неподконтрольных властям территориях. Это их спасло, только вот племени больше не осталось. Вождь погиб… А саму Линду отдали Эрику.

Почему?

Бесполезно у него спрашивать – не ответит. Он вообще со мной не разговаривает, и я не навязываюсь. Приняла правила игры.

Много думала, пытаясь сложить кусочки головоломки в единое целое. Не получалось. Барт говорил, Хаук придет убивать сильнейших. Но если так, почему он все еще не пришел к нам? Ведь в нашем доме собралось достаточно уникумов и безумцев.

На эти вопросы ответов не было.

На подоконнике действительно холодно, и немеют колени. К тому же, защитницы закончили тренировки, и во дворе остался лишь Гектор. Ясновидец сложил руки за спиной и смотрел в сторону уходящей в сад тропинки. Из дома вышла Лидия, вынесла плед и накинула отцу на плечи.

Я встала и немного размялась. Пространства было не слишком много, и я подумывала о том, чтобы снова начать бегать по утрам. Побороть лень и психологическую усталость, взять себя в руки… когда-нибудь. Завтра?

Откладывание на завтра превратилось в привычку. Как и ежедневные мучения в виде рассматривания Эрика в окне. Он не простит меня. Не поймет. Три месяца прошло, а ничего не изменилось. И, наверное, стоит смириться, принять новую роль, но я не могла. Противилась. Надеялась, что рано или поздно мы поговорим, выясним все, ведь у меня с Владом нет ничего и быть не может. Мало того, у них с Ирой все вроде хорошо. Нашли общий язык, чему я была рада.

Эрику этого было мало.

И я ждала, когда же он, наконец, скажет… Кто я? Мы? Осталось ли что-то от этого “мы”.

Но Эрик по вечерам был с Алисой. Они закрывались в кабинете, а я сходила с ума. Заслужила? Наверное. Но с каждым днем все больше хотелось послать все к черту.

Решив для начала послать к черту собственную лень, я нацепила кроссовки. Снег уже почти растаял, и на подсохших виляющих дорожках сада можно укрыться и от взглядов, и от страхов, и от апатии.

Бег разгоняет кровь. Она стучит в висках ускоренным пульсом. В наушниках – “Nightwish”, ветер в лицо, и первые весенние лучи ластятся к коже. В такие моменты о плохом не думается. Можно отпустить разум и наслаждаться реакциями тела на нагрузку и скорость.

Бегать я любила. И не заметила, как выдохлась – нельзя после большого перерыва работать на износ. В боку закололо, и пришлось остановиться. Я обхватила себя руками, стараясь восстановить дыхание. Таблетки наушников выдернула из ушей. Сердце колотилось, а вокруг просыпалась весна. Птицы пели. В прогалинах между деревьями пробивалась первая зелень – сочная, яркая.

Весной страдать легче, подумалось мне. Не так угнетает. И мысли появляются новые, свежие. Идеи. Решения.

Давно пора начать искать Гарди. Обсудить с Владом и с Дэном. Эрику до меня дела нет, возможно, он не станет возражать. А если станет… Мне не впервой делать что-то вопреки воле вождя. Хуже не будет, я и так не в фаворе.

Только я забыла, что хуже может быть всегда.

Я реально перестаралась. Подъем по лестнице на третий этаж дался мне с трудом – колени дрожали, так и норовя подкоситься. Приходилось держаться за перила и мечтать о мягкой кровати. Душ потом, когда отдохну. А пробежки нужно сделать регулярными, а то совсем себя запустила – и морально, и физически. Страдашки мне чести не делают. Отстрадала свое – хватит.

Перила закончились вместе с лестницей. Коварные! В коридоре-то не за что держаться. И дверь в мою каморку, как назло, в конце этого самого коридора. Сорок чертовых метров без опоры.

По инерции получилось сделать три шага. Всего три шага, прежде чем замереть. Потому что коридор пустой, нет никого, да и кому тут быть, если на нашем этаже лишь ясновидцы и хегни, а ни те, ни другие по дому шастать не любят.

Эрик шел навстречу, как ни в чем ни бывало. Один. От странной интимности – лишь я, он и приглушенный, желтый свет кованых бра – я растерялась. И понимала, что стоять глупо, но ничего не могла с собой поделать. Ноги будто вросли в треклятый пол!

Впервые с момента ссоры мы одни в почти замкнутом пространстве. И взгляд, которым Эрик по мне мазнул, лишен привычного холода. Или показалось?

Дыши, Полина, дыши. Что же ты, как школьница, застыла тут, мнешься? Жизнь не кончается на расставаниях.

Поэтому я вздохнула и сделала шаг. Наше движение друг другу напоминало танец, в котором вел Эрик. Я лишь подстраивалась. Танец мне не нравился. Хотелось поскорее его закончить, спрятаться за закрытой дверью и отдышаться. Сбежать? Пожалуй. Но лучше так, чем раскрывать эмоции, которых от тебя не ждут.

Мы почти поравнялись, чтобы разойтись, когда в шаге от мнимой свободы колени у меня все же дрогнули. Подвели. Уверена, удержаться на ногах я бы смогла – подумаешь, споткнулась.

Прикосновение обожгло. И от запахов – родных, близких, но затертых памятью – потемнело в глазах. Цитрус. Кедр. Карамель. Прозрачный холод глаз. Голос хриплый, пробирающий. От него еще сильнее колотится сердце.

– Осторожнее, пророчица. Упадешь еще, поранишься.

Выдох – слишком громкий, и волнение скрыть не удается. Цепляюсь взглядом за его взгляд, как крючком, стараясь удержать. Но он срывается скользкой рыбой. Эрик отпускает меня и идет дальше. А я стою еще несколько минут, боясь спугнуть его запах, оставшийся на одежде.

Цитрус. Кедр. Карамель.

И горячей волной накатывает понимание: я потеряла его.

Нет, человека нельзя потерять, он же не кошелек. Однако наши отношения треснули, и трещину эту ничем не замажешь. А это значит…

Нужно жить дальше. Забыть. Возможно, Эрик больше не злится и выслушает. Если ему все равно… Будет больно, но я переживу. А сейчас дело важнее. Гарди и его излечение. А если так, то нужно поговорить, выяснить, что Эрик думает об этом. Вести себя, как добропорядочная и послушная хищная. Не будем же мы друг от друга вечно бегать.

Если ему все равно… А если нет?

Когда в ванной я посмотрела на себя в зеркало, из груди вырвался невольный стон. Ну почему я встретила Эрика именно сейчас, после пробежки? Растрепанная, потная, щеки горят, а волосы… Черт-черт-черт! Единственный раз, когда Эрик решил заговорить со мной, я в таком виде. Конечно, Алиса на моем фоне выигрывает. Она-то всегда опрятная, причесанная и помнит про духи.

Почему-то стало обидно оттого, что я себя запустила. Сижу тут затворницей, забыла, что такое косметика, утюжок для волос и мини-юбка. Нет, к мини я не готова даже чтобы заткнуть за пояс Алису. Да и не умею я правильно использовать все эти женские штучки. Хлопать ресницами, томно вздыхать, соблазнительно поводить плечом.

Единственное, что у меня есть – повод.

Говорить о деле проще. И это лучше, чем ни о чем не говорить, теряться в догадках. Давно нужно было, а я медлила. Но не сегодня. Сегодня наберусь, наконец, смелости.

Карамельный шлейф рассеивался, и мне было жаль, что нельзя запихнуть запах в банку.

Одевалась я быстро. Руки тряслись от волнения, и никак не получалось застегнуть чертову пуговицу на джинсах. Я накрасилась даже – впервые за несколько месяцев. Губы тронула блеском. Наверное, выглядела глупо с этими своими приготовлениями. Хотелось нравиться ему, заставить вспомнить, как он шептал мне на ухо всякие милые словечки. Как прикасался. Он любил ко мне прикасаться. Теребить мой мизинец, когда был чем-то озабочен. Водить большим пальцем по запястью.

Почувствовать его оказалось легко. На первом этаже, в кабинете. Дымка задумчивости. Оттенок грусти. Сосредоточенность.

Шаг. Еще один. Картины на стенах провожают. Мне страшно и в то же время волнительно. Звук шагов глушится мягким ковром.

На пути мне встречаются люди, они задают вопросы. Я им что-то отвечаю, улыбаюсь даже, правда, растеряно. У меня есть цель. Она прячется за тяжелой дубовой дверью, и по пути я репетирую речь. Я войду спокойно и попрошу Алису выйти. Дождусь, когда она – раздосадованная и злая – закроет за собой дверь. Выдержу тяжелый взгляд Эрика. Скажу о Гарди. О Хауке. О том, что сейчас не то время, чтобы ссориться.

Дожидаюсь, пока коридор, ведущий к кабинету, опустеет. Ловлю запахи жареного мяса и вспоминаю, что хорошо бы поесть. И, возможно, сегодня я буду обедать со всеми, в столовой.

Но сначала разговор. Настраиваюсь на то, чтобы говорить спокойно, рассудительно. Вдыхаю и нажимаю на ручку двери.

Распахнуть не успеваю, лишь приоткрыть. Но мне хватает.

– Чувствуешь? – спрашивает Эрик.

– Да, – выдыхает она так, как я не умею – томно.

Я не вижу их, но воображение рисует картинки, от которых мутит.

– Еще хочу, – почти шепчет Алиса, и моя рука сжимает ручку двери, будто бы силясь ее сломать.

– Позже.

Эрик говорит это мягко, но в голосе – категоричность. От слов “еще” и “позже” у меня кружится голова. И уйти бы – я явно тут лишняя – только любопытство держит. И еще одна непонятная мне эмоция. И вдруг я отчетливо понимаю: мне нужно знать. Здесь и сейчас.

– Ты подумаешь о моей просьбе? – елейно спрашивает Алиса. И через несколько секунд, не дождавшись ответа, напоминает о себе: – Эрик?

– Не о чем думать, – отвечает он глухо.

Я почему-то представляю его, стоящего у окна, со сцепленными за спиной руками. И в своем воображении не позволяю ему обернуться к ней. Смотреть на нее. Отвечать тоже не позволила бы, если бы это было в моей власти.

Больно дышать. И вокруг все тусклое. Но нужно дослушать.

– Почему? – Алиса раздражена. Шуршит одежда, шаркают шаги. Хотелось бы уметь запрещать ей приближаться к Эрику. – Я давно хочу быть скади. Я сильная, ты сам говорил. От меня в племени будет польза.

Дыхание. Стук в висках. Напряжение в пальцах.

А потом Эрик говорит:

– Это невозможно, ты знаешь.

– В скади принимают женщин!

Она настойчива и отступать не привыкла.

– Только перед венчанием с кем-то из скади, – соглашается Эрик.

И я уже понимаю, к чему ведет этот разговор. Знаю, какой будет следующая реплика Алисы.

– В чем проблема? Ты мог бы на мне жениться.

Я зажимаю рот рукой, чтобы не закричать. Отпускаю ручку. Нарастающий шум в ушах глушит ответ Эрика. Я не хочу его знать, не хочу слышать.

Ничего не хочу.

Обида душит, дерет горло. Тыльной стороной ладони остервенело стираю блеск с губ. Банальщина какая! Накрасилась, будто на свидание собралась. Дура!