Текст книги "Я – хищная. Возвращение к истокам (СИ)"

Автор книги: Ксюша Ангел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Алый горизонт расплескал персиковые брызги на полнеба, окрасил розовым животы облаков. И мне почему-то становится спокойно и легко. Просто приятно вот так стоять и смотреть на мир, на стекающее вниз солнце и наползающие сумерки. Дышать свежим воздухом из приоткрытого окна. Слушать чужое дыхание.

– Я не очень-то умею прощаться, – сказал Влад тихо, не поворачиваясь. – Мерзкое ощущение, а еще омерзительнее, что я не могу от него избавиться. С тобой так всегда.

– Теперь избавишься, – ответила я и взяла его за руку. Мне нужно было его коснуться, чтобы запомнить. Эгоистичное действие, и я решила, что сегодня имею на него право.

– Сомневаюсь, – поморщился Влад, но руку не отнял. Сжал мои пальцы крепко, будто если будет держать, не выпустит, то я не уйду, останусь здесь навсегда. – И как это будет?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Те, кто мог бы рассказать, давно мертвы.

– Удобно, – усмехнулся он криво, коснулся меня плечом.

– Могу я попросить тебя кое о чем?

Не то, что я думала, что он откажет, но… Было бы нечестно ставить перед фактом, особенно если учесть, что желания умирающих выполняются всегда.

– Неуместный вопрос, Полина. После всего, что было.

– Похорони меня рядом с другими атли. Несмотря ни на что, этот дом был моим больше, чем все те, в которых я жила.

– Обидно, что ты поняла это лишь теперь, – хмыкнул он. – Только не нужно дежурных спасиб, хорошо? Тошнит от этого.

– Тогда буду молчать, – покорно согласилась я.

Сердце билось гулко и медленно. Болело в груди, и плечи опускались от усталости. Прилечь бы. Отдохнуть. Закрыть глаза – ненадолго, на секундочку только…

– Не смей вот так уходить!

Резкий голос выдернул из полудремы. Меня подхватили на руки, куда-то понесли…

Лежу. Мягко, и приятный полумрак ласково окутывает, укрывает. Мне тепло. Спокойно. И не болит уже, только бьется в жилке на лбу, а еще на запястьях, кажется. Не знаю. Тело слушается плохо, и темно в комнате. Только рядом кто-то дышит.

Кто?

– Не засыпай, слышишь? Не так. Не сейчас. Полина!

Да, помню. Я пророчица атли, и это мой дом. Я жила здесь, кажется…

Кто-то очень близкий, родной гладит по волосам. И мне хочется сказать ему, что все хорошо. Я же здесь, мне тепло. Я счастлива. Никогда на свете я не была настолько…

– Посмотри на меня.

Мне трудно открыть глаза, и я прикладываю массу усилий, чтобы держать их открытыми. Его лицо так близко, как тогда…

…На мне платье в крупный горох. И щеки горят от изучающего взгляда, от которого не скроешься. Взгляд скользит по телу, проникает под одежду, впитывается в кожу. Яд ползет по венам, опьяняет, отчего сердце трепещет, и дрожат руки.

У него красивое имя – Владислав.

И улыбка обворожительная. Он дарит мне ее и спрашивает:

– Сколько тебе лет?

– Семнадцать, – отвечаю полушепотом.

Он еще раз опаляет взглядом, и я вспыхиваю от макушки до самых пят.

– Надо же, – многозначительно замечает он, и я не понимаю, почему он удивлен. Но мне нравится и его удивление, и его интерес.

Ах, если бы он только ко мне прикоснулся…

Он не касался. Молчал. И смотрел по-другому, полузатравленно, полузло. В темноте черты лица стали нечеткими, и лишь глаза горели жадно, безумно даже.

– Прости, – выдавила из себя последнее стоящее – то, что хотела сказать давно.

– Глупая пророчица, – прошептал он мне на ухо. – У меня бы получилось. Я бы смог.

Наверное, смог бы. И я забыла бы, затерла желание помочь Эрику, освободить. Поддалась бы слабости быть просто счастливой. Здесь и сейчас. А потом однажды, глядя в глаза Алану, поняла бы, что совершила ошибку. Сорвалась. И, сорвавшись, разрушила бы все, что построила.

Поэтому все так, как есть.

Как на…

По лесу я шла долго – всю ночь, а может, больше. Небо было таким темным, а листва такой густой, что это не оставляло даже надежды на свет.

Тропа, правда, вела. Извивалась змеей, уводила то в одну сторону, то в другую. Мне казалось, ей нет конца, и лес этот бесконечен. Чем дальше я шла, тем мрачнее он становился.

Иногда я позволяла себе отдохнуть. Садилась прямо на землю, опиралась спиной о шершавую кору девевьев, гладила пушистый мох и пыталась вспомнить, куда иду. Откуда. Зачем…

Память коварно отмалчивалась, образы ускользали, прятались в листве и кустах полупрозрачные тени. Тихо было. Неестественно тихо. Ни птичьих трелей, ни хруста веток, ни жужжания насекомых – вокруг лишь молчаливый лес и низкое небо, затянутое полотнищами серых туч.

Потому, когда я, наконец, вышла на пустынный пляж, и ноги утонули в прохладном песке, не верилось, что лес кончился, и я вижу озеро. Вода накрыла темной гладью землю, разлилась на много километров, замыкаясь горизонтом. Плечи обдало холодом, но ветра не было – буря притаилась на дне темного озера, запуталась в ветвях деревьев, сомкнувшихся позади меня, залегла на песке.

Буря ждала.

Я ступала осторожно, боясь потревожить ее – мстительную и злую.

Я шла к хижине неподалеку, что почти по окна погрузла в песке. Вокруг нее разрослась осока, старые ставни были распахнуты, и из хижины на меня смотрела чистая мгла.

Когда я была примерно в двадцати шагах от цели, громыхнуло. Сорвался ветер, взметая в воздух белый песок. По гладкой поверхности воды пошла крупная рябь. Небо вспороли острые копья молний, и из небесных ран хлынула ледяная вода.

Я побежала. Упругая осока хлестала по коленям, струились по шее холодные струи. Одежда противно облепила тело, мешала двигаться.

Шаг. Еще один. Рука хватается за хлипкую ручку двери, дергает. Несколько ступеней вниз, крутой поворот. Внутри темно. Влажно. Воняяет прелостью и гнилью, из-под ног бросаются врассыпную серые спины крыс.

Я достигла цели, но зачем шла к ней?

– Не нужно было приходить.

Голос из темноты глух и безэмоционален. От него несет бесысходностью, тоской и сыростью, и мне кажется, именно из-за него – из-за обладателя этого тусклого голоса – тут так неуютно.

– Тебе здесь не рады.

Опасно трещат над головой ненадежные балки перекрытий, и по телу ползет дрожь зарождающегося страха. Подстегивая его, неистово стучат распахнутые ставни, ветер врывается внутрь, вымораживает тело.

Вспомни, зачем ты здесь!

Обладатель жуткого голоса приближается. Я слышу, как хрустит стекло под подошвами его ботинок, как скрипят старые доски пола. И вот он подходит ко мне – высокий, страшный. Длинные волосы спутались, облепили плечи светлой сетью. Сумасшедшие глаза сверкают безумием.

Вспомни, зачем ты здесь, сейчас же!

– Я промокла и замерзла. За дверью непогода. Гроза. Я пережду здесь и уйду. Пожалуйста…

– Нет.

– Но…

– Нет. Уходи.

“Уходи… Я не готов тебя слушать”.

Память выбрасывает на берег гальку образов прошлого и отступает волной. Но мне большего и не нужно. Достаточно и этого.

– Эрик?

Протягиваю руку, чтобы коснуться, чтобы проверить, действительно ли это он. Он шарахается от меня, как от чумной.

– Эрик, это я…

И резко жарко, тяжело в груди, перед глазами плывет от выступивших слез. Я смотрю на него и не верю.

Где он был все это время? Где я была?

– Тебе не надоело меня мучить? – зло интересуется он и тут же качает головой. – Вижу, не надоело. Хорошо. Тогда уйду я.

Он обходит меня, даже не коснувшись рукавом, и ко мне возвращается холод. А через секунду я понимаю, что Эрик ушел, а я в доме не одна.

– Правильно, милый, – ласково соглашается женский голос, и тьма обступает меня, лижет колени. – Оставь ее нам.

Тут же вдыхаемый воздух ворвался в легкие огнем, живот резануло, и подогнулись колени. Я рухнула на пол, открывая и закрывая рот, как выброшенная из воды рыба. Пыталась кричать, звать Эрика, но из глотки вырывались лишь хрипы и тихие стоны.

Тени шептались, подползая поближе. За ними шла та, которой тут быть не могло. Она ненастоящая, сказала я себе, запихивая поглубже неконтролируемый страх. Это всего лишь воображение Эрика.

– Бедный маленький сольвейг. – Герда присела на корточки и погладила меня по щеке. Такая же красивая и здоровая, какой была, когда притворяясь Кирой. Она взяла меня за руку, провела ногтем по запястью. – Сейчас мы с тобой поиграем.

Внутренности разрывает от боли, слезы катятся из глаз, и сквозь их пелену я вижу, как тает крыша. Надо мною снова небо. Тучи, наполненные влагой. Угловатые царапины молний режут небеса по живому. Тени кружат вокруг, не смея приблизиться, взять. Тут все принадлежит ей – демону и моих кошмаров тоже.

Кен течет из моих ладоней, впитывается в ее сухую, истрескавшуюся кожу…

– Какая жадная девочка!

Надо мной нависает другая фигура. Худощавый мужчина в темном плаще. Лицо его прикрыто капюшоном, и я могу разглядеть лишь впалые щеки и тонкие губы, искривленные в усмешке. Он вырывает мою руку из цепкого захвата драугра и полосует запястья ножом. Больно. Боги, как больно.

– Эрик! – вырывается полустон-полукрик.

– Да-да, пусть он придет, – усмехается колдун – его ауру я различаю по темным, маслянистым периливам, по сладкой патоке кена, которым он кормит меня через кровь. – Он ведь придет? Да, хорошая моя?

– Оставь ее, Ирвин, – раздается откуда-то голос Эрика. Я не вижу его, хотя и верчу головой. Ища поддержки, помощи. Спасения?

К черту! Я – сольвейг. И пришла сюда сама.

– Убирайся! – выкрикиваю, отталкивая очередной фантом. – И ты тоже. – Бью Герду прямо в грудь кеном из ладоней, и, вопреки логике, ее образ тает, шипят, отползая, тени. Хохочет колдун, а Эрик говорит грустно:

– Оставь, она ненастоящая.

Это я-то?

С трудом встаю, пытаясь перебороть головокружение. Теплое и липкое стекает по ладони вниз, капает на песок и тут же затирается дождем. Моя кровь, а с кровью уходит кен…

Какой, к чертовой матери, кен?! Я же отдала его – весь, до последней капли. Отдала, чтобы попасть сюда. Чтобы помочь Эрику.

Значит, нет ничего? Иллюзия? И кровь тоже? А если так, то…

– Убирайся! – повторяю настойчиво и шагаю к колдуну. С удовольствием наблюдаю, как улыбка сползает с его лица, сменяясь… страхом?

Один Чернокнижник сказал однажды, что только сольвейг может влиять на миры искупления.

– Ты здесь нежеланный гость.

От моего взгляда колдун съежился, отступил. Его облепили тени – окружили, наползли на стопы, вихрями взметнулись к коленям. Сковали по рукам и ногам, обхватили шею, не давая возможности шевелиться, дышать…

– Ты давно сдох! – выплюнула я. – И здесь больше не появишься. Ясно?

Ирвин мотнул головой, будто пытаясь отвязаться от теней, но они облепили его полностью, и в итоге он сам стал дымкой – темным, полупрозрачным маревом, рассеивающимся в воздухе… Пустотой.

– Хватит уже! – Я повернулась к озеру, где утопая стопами в песке, стоял мой муж.

– Тогда ты тоже уходи, – ответил он, не поворачиваясь.

– Мне некуда идти…

Ветер рванул притаившуюся осоку, хлопнул покосившейся дверью и прошуршал по крыше опадающей листвой. Заволновалось озеро, выплескивая пухлые пенные волны на берег.

Я сделала неуверенный шаг вперед. Еще один.

Мне бы только коснуться, обнять, а там я уже смогу убедить его. Расскажу, что это на самом деле я – настоящая, не фантом. А потом, когда он поверит…

– Ты умрешь в муках.

Он встал между мной и Эриком – высокий, по пояс обнаженный, и грудь его бугрилась белесыми шрамами. Лицо разделил багровый – от брови до подбородка. А из жилы вились светящиеся щупальца.

Еще один призрак. Последнее испытание. И мне бы ждать его, да только слишком рано я расслабилась.

Полыхнуло небо очередной молнией, а перед самым моим лицом пронеслась гибкая смертоносная лоза. Я инстинктивно попятилась, упала на песок, и меня пригвоздило к земле оружием охотника.

– Прочь, – прохрипела я, стараясь вывернуться, уйти от боли, ползущей от живота вверх, к груди, к шее. Боль туманила мысли, клубилась едким дымом. И рвала, резала изнутри. Ввинчивалась в тело острым шурупом.

Боли нельзя было противиться, лишь принять.

Принимать я была не готова.

А потом она кончилась. Резко, как и накатила.

Охотник упал на песок, впечатываясь в линию берега правым боком. А в руках Эрика был зажат конец толстой, бугристой палки. А с другого конца капала в песок кровь – теперь уже кровь Первого охотника. Она обагрила его лоб и стекала по лицу, огибая уродливый шрам.

Эрика полностью подчинило безумие. Завертелись сизой воронкой тучи у него над головой. Ветер трепал спутанные пряди, созвездиями капель красовалась на щеках кровь Хаука. Его силуэт охватило голубое сияние, а взгляд… прозрачный лед, узкие зрачки, прищуренности век. Эрик смотрел в одну точку – чуть левее, чем лежала я. Мне показалось, он не хочет потерять меня из поля зрения. И в то же время не смеет смотреть в глаза.

Боится?

Хаук усмехнулся – злорадно и почти так же дико. Сплелись в воздухе две стихии, взвились в воздухе яркие плети щупалец, вспыхнул ореол силы Эрика…

Ну уж нет. Не снова. Я больше не буду смотреть, как ты умираешь, слышишь?!

Вспышка молнии. Фантомный кен из ладоней – так, что даже венам больно, и ноет жила или то, что когда-то было ею… Ослепило. И вышла в мир, выплеснулась так долго скрытая во мне белая ярость Барта.

…Когда я открыла глаза, было темно. Я лежала на чем-то твердом, влажная одежда противно облепила тело. Было холодно. И горло жгло отчего-то. Прогнувшимися балками нависал потолок, и с него мохнатыми гирляндами спускалась паутина.

– В последний раз, – сказал Эрик, глядя прямо на меня. Он стоял у окна, полуприсев на подоконник, и больше не выглядел сумасшедшим. Немного усталым, грязным и отчаявшимся, но все же это был мой Эрик. Определенно. – В последний раз я тебя спасаю.

– Пить хочу, – только и смогла выдавить я.

Он вздрогнул. Несколько секунд постоял в раздумьях, будто пытаясь найти подвох в просьбе, а потом так же, не отводя взгляда, отошел в затемненный угол, а когда вынырнул из тьмы, в его руках был стакан. И вода оказалась невероятно вкусной, сладкой даже.

Эрик сидел и смотрел, как я пью. До самой последней капли не отрывал от меня взгляда. А когда я вернула ему стакан, улыбнулся. Горячо стало в груди. Тесно, будто кто-то отчаянно пытался оттуда вырваться и прожигал себе путь раскаленным железом.

– Ты ведь снова уйдешь… – Эрик ласково провел тыльной стороной ладони по моей щеке, стирая слезы и грязь. – Если бы ты могла остаться… Хоть раз. Ненадолго.

– Я останусь! – выдохнула я. – Здесь, навсегда. Ты больше не один.

– Да, ты говорила уже, – горько усмехнулся он. – Не раз говорила. А потом уходила – раз за разом.

– Не сегодня.

Сегодня все будет иначе.

Тело ломило, но я заставила себя подняться.

– Смотри, – сказала я, взяла его за руку и подвела к окну. На улице бушевала гроза. Тяжелые капли стучали по стеклу, небо озарялось десятками кроваво-алых молний. Грохот заглушал слова и, чтобы Эрик хоть что-то услышал, приходилось кричать. – Просто посмотри, что я могу!

Я закрыла глаза и сосредоточилась.

Небо. Синее, с легкими перистыми облаками. Солнечный свет озаряет зеленую, ровную долину. А за ней гладким стеклом светится озеро. То самое, из моих снов. И я вдруг поняла: не хельза снилась мне все это время. Его мир. Моего мужчины, который запутался во тьме.

Из мира раскаяния масса выходов, сказал он мне однажды. Но ты не найдешь их в одиночку.

Теперь ты не один. Ты больше никогда не будешь один – ни в боли, ни в радости. Я буду рядом. Всегда. Возьму тебя за руку, и мы пойдем, куда скажешь. Буду следовать за тобой, как и подобает жене хищного. А ты – ты укажешь нам путь и выведешь на свет. А если нет, я дам тебе свет. Ибо без тебя меня нет. Никогда не было.

Я открыла глаза и улыбнулась. Тучи развеялись, а на персикового цвета небе огромным полукругом на горизонте сверкала радуга. Ее края опускались в озеро и проникали, казалось, на самое дно. Зеленый луг оканчивался песчаным пляжем, где медленно прогуливались чайки, выискивая себе еду.

Я повернула голову и посмотрела на Эрика.

– Как?! – только и смог спросить он. На удивленном лице скользило недоверие.

– Так могут сольвейги, – ответила я, сжимая безвольную ладонь. – Настоящие.

Слова кажутся ненужными сейчас, но он смотрит, ждет – объяснений, ответов, на которые у меня нет сил. Но он ждет… он так долго ждал, один, запертый здесь, и я невольно начинаю подбирать слова, чтобы рассказ вышел не путанным. Вспоминаю Божену и ритуал, запах Алана, когда целовала его перед сном. Дом атли, последний закат…

И совсем забываю про дар Эрика.

Вспоминаю лишь, когда он округляет глаза и недоверчиво качает головой.

– Что ты наделала?! Зачем… ты вообще…

– Я пришла к тебе. Ты мой муж, забыл?

– Ты была свободна… Глупая маленькая пророчица… Что же ты натворила?!

– Свободна?! – Я оттолкнула его, ударила кулаком в грудь. Само вышло. От слов его проснулась злость. – Ты действительно думаешь, что после того, как ты… я освободилась? Мне было больно! Я потерялась. Искала – себя, тебя, способы вернуть погибшего от щупалец охотника скади, ведь у вас с кеном все не слава богу! Я видела тебя – каждую чертову ночь! Мне снился пляж, и небо, и дождь. И комната эта темная, мрачная. Твоя спина, и ты ни разу, ни единожды ко мне не повернулся. Закрылся тут, будто если бы я пришла…

– Ты приходила. Каждый день. И каждый день один из этих… убивал тебя. Если я не вмешивался. Сначала я тебя спасал. Раз за разом. Ты улыбалась и уходила молча. А потом я перестал спасать.

– До сегодня?

– До сегодня, – улыбнулся он. – Ты могла быть счастлива там.

– Но я решила быть здесь, с тобой.

– И это, безусловно, уже не исправишь…

У него теплое дыхание. И руки тоже теплые, что весьма кстати, так как моя кожа от холода покрылась противными пупырышками. И мне подумалось, что лучше уж так, ведь у нас целый мир на двоих, и только мы здесь демиурги. До поры.

А дальше… никто не знает, что нас ждет дальше. И это правильно – не знать. Это то, чему меня научил мой дар.

– И что мы будем делать теперь? – тихо спросил Эрик, не размыкая объятий, пока над озером разгорался первый мой здешний закат.

И я с удивлением поняла, что улыбки бывают сладкими. У улыбок здесь карамельный вкус.

Дождь моросил со вчерашнего дня – мелкий, противный. Небо затянуло тучами, словно мутным пузырем, а в самом пузыре проделали дырочки, из которых сыпало ледяной водой.

Конец сентября, а уже так холодно. В этом году зима придет рано, надо полагать. Это хорошо. Защитник мне сейчас нужен, как никогда – на новый источник ушел почти весь кен, а в городе ходят слухи, что охотники с севера пожаловали, рыщут по улицам, прикидываются друзьями. Расспрашивают и уже наверняка выяснили много. Непозволительно много.

Скверно. Если их послал тот, о ком уже почти легенды ходят…

Завтра. Все завтра. Сегодня выспаться и отдохнуть. А потом найти, чем подпитаться.

Я вытащил чемоданы и захлопнул багажник. Подкатил их к стоявшей у крыльца женщине. Моей женщине. Пора бы уже привыкнуть.

– Боишься? – усмехнулся, обнимая ее за плечи.

– Немного, – честно призналась она.

– Ты уже атли. Да и с русским у тебя намного лучше, чем год назад. Справишься.

Она улыбнулась. Нервно, зажато. Совсем не так, как улыбалась в спальне. И как у скади, на диване, поджав ноги и глядя в никуда. Наверное, это меня в ней и задело.

Она умела молчать, слушать, а еще не лезла в душу. Никогда. Как и я к ней. Отличная основа для крепкого союза.

– Так странно, я уже привыкла к…

– Независимости?

– К ненужности, – поправила она.

– Мне кажется, к этому нельзя привыкнуть. В любом случае, сильные защитницы атли нужны всегда.

– Атли? – Она подняла на меня глаза, и мне привиделся в них укор. Притворный, естественно. Элен совершенно не умела обижаться.

– Мне ты нужна несколько в другом качестве.

В доме было шумно. Излишне шумно, я бы сказал. В последнее время от шума я отвык. И от суеты, от детских визгов, от громкого смеха и иных проявлений эмоций. Слишком долго жил один.

Ужин едва пережил – разболелась голова, и щеки ныли от притворных улыбок. И впервые за последнее время я пожалел, что принял в племя столько новых людей. Воины. Защитницы. Ищейки. Все сильные и талантливые, но… чужие. И атмосфера в доме совершенно другая – не то, что раньше. Впрочем, как раньше не будет никогда. В жизни все идет своим чередом.

Однако, толпа утомляла неимоверно. То ли я постарел, то ли люди мне попались на редкость шумные. Общительные. И каждый норовил выслужиться, продемонстрировать уникальность таланта. Будто бы я никогда не видел уникальности…

Прямая спина. Тонкие запястья со змеящимися по ним шрамами – отпечатками моих ошибок. Кисти ладонями наружу. И взгляд – прямой и дерзкий. Яростный. Она умела говорить с небом, и небо отвечало ей. Дождем ли, грохотом или острыми краями молний. Тогда мне казалось, небо слышит и меня.

С того дня, как она ушла, оно перестало меня слушать.

Я стоял у окна, пока Элен распаковывала чемоданы. Аккуратно, будто боясь потревожить уклад моей спальни, сдвигала в сторону вещи с полок, ковырялась в комоде. Аккуратным движением повесила полотенце на крючок в ванной. Ткнула зубную щетку в отверстие стакана.

И комната приняла ее – мягкую, податливую, гибкую. Наверное, однажды и я приму. Во всяком случае, я на это надеялся.

Дождь закончился, но небо все еще хмурилось, цеплялось за деревья днищами серых туч. И на заднем дворе качалась молодая ива – за несколько лет она выросла и окрепла. Гнула гибкие ветви к земле, будто пыталась дотянуться…

Я и сам пытался не раз. И сам себя одергивал.

Она. Так. Хотела.

Магические слова, против которых не придумали пассов и защитных заклинаний.

Легкая ладонь легла на плечо, шею обожгло поцелуем.

– Иди. Я же вижу, ты рвешься. – Элен сунула мне в руки букет, который мы купили в ларьке у заправки.

Я улыбнулся. И все-таки мне несказанно повезло с ней. Чем только заслужил…

Она провожала меня у окна. Я обернулся лишь раз – во дворе – и Элен помахала мне рукой. Наверное, она немного завидовала. Ей-то не дано сидеть у могилы. А ведь она могла, если бы согласилась на предложение Дашки. Но она отказала. И приняла мое, чем впервые меня удивила.

Разгулялся ветер. Льнула к земле бурая, жухлая трава. И ива гнулась, раскидав ветви, как тонкую паутину, осыпая желтую листву на округлый холмик.

Я положил букет ко множеству других – ее тут помнили до сих пор и таскали цветы. Я тоже таскал, хотя и не видел в этом смысла. Она все равно не узнает, а подношения эти – ритуалы для живых. К мертвым они никакого отношения не имеют.

Однако носили. Кто украдкой, кто в открытую, как Марго. Та так вообще подолгу сидит тут, уперевшись коленями в землю, и плачет. Будто от слез больше пользы, чем от этих цветов. Словно после смерти можно долюбить.

Глеб приходил и оставлял букеты молча. Всегда хмурился и не задерживался больше минуты.

Даша молчала, сложив руки за спиной.

Мне же хотелось орать. Выкопать тело, позвать колдуна, вернуть ее и снова прибить. Собственноручно. С тех пор я редко бывал в доме, чтобы не свихнуться. А потом Элен сказала, что ей и того не дано.

Злилась ли она когда-нибудь? Жалела ли о чем-то? Жалеет ли теперь?

Ручаюсь, ее загадки разгадывать будет интересно.

– Ну привет, – сказал я тихо, не надеясь, что покоящаяся здесь услышит. Туда, где она сейчас, не проникают звуки из кевейна. – Стоило оно того?

Я не ждал ответа, но ива снова качнулась и погладила меня веткой по плечу.