Текст книги "Я – хищная. Возвращение к истокам (СИ)"

Автор книги: Ксюша Ангел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Я уже когда-то видела такой взгляд. Ощущала такое тепло, такую сопричастность. Единство.

Ярость схлынула, в груди защемило, и я не сдержала слез. Горячие – они жгли щеки, осыпались жемчугом в траву, питая землю моей болью, моим разочарованием. Злостью.

Подросток на меня не смотрел. Казалось, Эгиль – единственное, что интересует его в этот момент.

– Ты молился мне так долго, а как только увидел, пал ниц, – сказал он тихо, и горбатая спина Эгиля вздрогнула. Он поднял к мальчику лицо, на котором читалась мольба.

– Спаси меня. Только ты можешь спасти!

– Тебя никто не спасет, – все так же улыбаясь, ответил мальчик. – Ты скормил свое племя вампиру, и много лет тьма ела тебя изнутри. Посмотри, от тебя ничего не осталось.

Он взмахнул рукой, вокруг Эгиля сгустилась его же тьма, накрыла колдуна плотным покрывалом, а когда рассеялась, колдуна больше не было. Лишь тьма оседала на лопухи черной сажей.

Когда Эгиля не стало, мальчик, наконец, посмотрел на меня. И улыбнулся. Его улыбка грела. Тепло обволакивало, терлось о мерзлую кожу мягкими боками. Ластилось гибкой кошкой к ладоням.

– Идем.

Он протянут мне руку, и я, не задумываясь, шагнула к нему.

– Полина, – возмутился было Влад, но тут же замолчал.

– Поезжай домой, – бросил мальчик ему через плечо, и мы вышли за калитку. Мир завертелся красками, плеснул через края, выбрасывая нас в реальность, которой я не знала.

Вокруг был туман. Вязкий, серый – он жался к ногам, опутывал щиколотки. Голые ветви деревьев по обе стороны от уходящей в молочный воздух дороги тянулись к сизому небу в рваным, стальных облаках. Мы ступили на эту дорогу, и мальчик повел меня вперед. Куда, я спрашивать не стала. Не потому, что растерялась – желания не было. Все происходящее виделось правильным, и слова казались ненужными, пустыми.

Мелькнула одна-единственная мысль: как там Влад. Но мальчик успокоил меня.

– Все с ним нормально. Домой поедет. А ты скоро найдешь, что ищешь.

Я поверила. Мне просто нужно было в это верить. Когда долго идешь к чему-то, достаточно мелочи, чтобы цель показалась близкой, только руку протяни – ухватишь. Но чем чаще ты протягиваешь и не получаешь желаемого, тем недостижимее кажется цель.

Свое желаемое я нашла у огромного серого камня на обочине. Бурая трава жалась к подножию глыбы, будто искала в ней защиты. В этой траве сидел тот, кого я мысленно похоронила. Такой же, как был – пестрая рубаха с широкими рукавами, блуждающая полуулыбка безумца и острый взгляд.

– Такой яркий был при жизни, а мирок создал тусклый, – сказал мальчик и остановился напротив Альрика. Первозданный поднял на него усталые глаза.

– Чего пришел? – спросил резко. – Нравится играть?

– Мне тут не рады, – с улыбкой сообщил мальчик и выпустил мою ладонь, отступил на шаг.

Наверное, туман скрыл его, потому что Альрик, наконец, заметил меня. Нахмурился. А потом тень узнавания скользнула по его лицу.

– Вот так сюрприз! – обрадовался он и даже подался вперед, наверное, чтобы лучше меня рассмотреть и удостовериться, что ему не привиделось. – Гуди привел ко мне маленького сольвейга.

– Здравствуй, Альрик.

Слова вышли шорохом, сухой прошлогодней листвой, высохшей на солнце – ломкими, колючими.

– Жаль, здесь от тебя мало прока, – посетовал он и снова откинулся спиной на камень, запустил пальцы в жухлую траву. – Ничего тут нет. Скука ест изнутри, как паразит. – Он посидел немного в задумчивости, а потом снова поднял на меня глаза. – Зачем пришла?

– Хочу вернуть умершего.

Я услышала себя будто со стороны и тут же захотелось врезать себе. Эрик не умер. Он жив! Жив…

– Вот как, – оживился Альрик. – И кого же?

– Эрика.

– А он… да? – жалостливо уточнил Первозданный и покачал головой. – Какая потеря. Но, похоже, тут намечается нечто интересное.

– Мне не до игр! – Белая ярость резанула по нервам, выбелила мир Альрика. Ветер рванул корявые ветви, и низкие облака понеслись по небу, будто запоздалые беглецы.

Теплая рука Гуди легла на плечо, успокаивая. Альрик покачал головой.

– Сильна…

– Я хочу вернуть Эрика, – процедила я сквозь зубы, сдерживая рвущуюся наружу злость. Зря Барт поделился со мной. Я не настолько мудра, чтобы контролировать его мощь.

Альрик усмехнулся и одним ловким движением встал. Подошел ко мне – плавно, крадучись. Так охотники подходят к добыче. И я уже знала: он придумал новую игру. Игру, в которой мне не выиграть…

– Что ж, смотри.

Прохладная ладонь бережно, ласково даже, легла мне на лоб.

И я снова была в доме скади. В темной, лишенной защиты гостиной. В цепких объятиях Влада, мешающего мне осуществить задуманное. Фигура Эрика в объятиях полутьмы. Светящееся оружие Хаука.

Только в этот раз я видела скрытое. Видела, как порванная жила тонкой струйкой выпускала кен, а ниточка, связывающая Эрика с кевейном, истончалась. Пока не порвалась окончательно…

Я закричала. Громко, как тогда, до звона стекол, до боли в горле. Отшатнулась от Альрика и буквально упала в руки Гуди. От боли свело мышцы, сперло дыхание. Я присела, упираясь ладонями в сухую, колкую траву. Старалась отдышаться, забыть навязанное видение. Стереть из всех ячеек памяти, отформатировать диски… Навсегда…

– Он не вернется, – сказала сама себе, чтобы поверить, чтобы осознать.

Верить не хотелось. Понимать – еще меньше.

Потому я призвала на помощь то, что всегда помогало не сломаться. Злость.

– Зачем? – обернулась к Гуди. – Зачем ты привел меня сюда? К нему… Чтобы он играл? Чтоб издевался?!

Гуди покачал головой, даже не взглянув в сторону ухмыляющегося Альрика. На лице Первого сольвейга не было и тени издевки – лишь сочувствие.

– Иначе бы ты не поняла, – сказал он тихо.

– Мне так больно, – прошептала я и облизала губы, мокрые от слез. – Как же теперь… что…

Гуди поднял меня на ноги, обнял. Туман вокруг нас побелел, вздыбился, поднимаясь, скрывая нас от Альрика, от мира, который, как и его хозяин, нещадно ранил. Сольвейг погладил меня по голове, затылок окутало тепло, проникло внутрь спасительной инъекцией. Боль вспухала во мне нарывом, пульсировала, готова была излиться наружу белесым гноем.

А потом внутри будто что-то щелкнуло. Порвалось. И хлынуло. Плечи затряслись в рыданиях, туман вокруг заплясал, закружился, делясь на клочковатые сгустки и собираясь обратно. А я захлебывалась собственной болью, которую копила столько месяцев, не давая ей возможность выплеснуться.

Я была ничем. Пустотой. Небытием.

Пылью на сапогах прохожих.

Криком, полным отчаяния.

Туманом, окружавшим нас. Дымкой.

Миром без смысла.

Ничем.

Пока Гуди обнимал меня, я исчезала. Таяла. Кем стану я, когда вылью свое отчаяние? Ведь кроме него, у меня ничего не осталось…

– Зачем тогда было все это? – всхлипнула. – Я не смогу без него… не готова…

– Попробуй, – ответили тихо. – А если не получится, я приду снова.

Это обещание я схватила, как драгоценность. И спрятала так глубоко, что никто не найдет. Никогда.

Не знаю, сколько мы так стояли: минуту, час или целый день. Слезы высохли, всхлипы сошли на нет, и пусто стало. Спокойно. Я никуда не спешила, ничего не волновало больше, и боль немного поутихла. Лишь ныло где-то в районе лопаток, и затылок заметно потяжелел. Тянуло в сон, так и побуждало улечься в сухую траву, в мягкие клубы тумана, но Гуди удерживал меня, не давая расслабиться окончательно.

– Есть дело, – сказал он и повел рукой по воздуху.

Померкло все. Рассеялся туман. В лицо пахнуло жаром, ноги погрузли в горячем песке.

Выдох застрял в легких, в груди трепыхнулось и забилось сильнее усталое сердце. Солнце слепило, но даже это не могло быть помехой для глаз, которые давно мечтали увидеть именно это.

Я застыла, не в силах понять, мираж ли, правда…

Эрик дрался с невидимым противником. Раздетый по пояс, сжимал обеими руками рукоять тяжелого меча. По напряженной спине стекали струйки пота, волосы облепили влажные плечи. Голые ступни грузли в раскаленном песке, но ему, казалось, было плевать.

Я рванулась вперед, к нему, но Гуди удержал.

– Мираж, – произнес тихо. – Отголоски прошлого. Воспоминания о тех, кто здесь хоть однажды побывал.

– Чьи? – хрипло спросила я, не отрывая взгляда от воина, который моим Эриком не был.

– Это место часто путает, увлекает. Придуманный мир ничто без живого тепла. Вот и этот умирает. Немногие могут сюда приходить. Даже из сольвейгов.

– Что это за место?

– У него много названий. Одно из них – Безвременье. Здесь нет прошлого, нет будущего. Лишь настоящее. Призраки этим пользуются, но ты не смотри на призраков. Это место влияет на судьбы. Сейчас узнаешь, почему.

Пустыня ответила безмолвием и расстелила вокруг бескрайнюю песочную простыню. Мы пошли по ней вперед, хотя я уже плохо понимала, что здесь “вперед”, а что “назад”. Там не существовало направлений, рамок и границ. И я невольно подумала: а вдруг и меня нет? Вдруг Гуди нет? Совсем. И все это снится мне…

Не снилось. Нещадно палило солнце, и подошвы плавились от горячего песка. Ветер швырял его горстями в лицо, и приходилося прикрывать глаза.

Наверное, поэтому я его не сразу заметила. Лишь когда полыхнул амулет, обжигая кожу на груди, обратила внимание.

Невысокий, жилистый, в потертых джинсах и выцветшей синей майке, он копался в земле около небольшого домика с розовой черепичной крышей. Участкок, который, по сути, был оазисом среди бескрайних песков, манил буйной зеленью и запахами цветов. Между клумб, на круглом выложенном брусчаткой участке дворика плескались в небольшом фонтанчике серебристые рыбки. Они выпрыгивали из воды и на мгновение застывали в воздухе, переливаясь чешуйчатыми боками.

Почти черная от загара кожа мужчины шелушилась, отходила клочьями, обнажая новый слой – розоватый и нежный. Белоснежные седые волосы переливались серебром. А когда он поднял на нас взгляд, глаза его улыбались.

– Ты всегда опаздываешь, – шутливо пожурил он Гуди. – Ни разу вовремя не пришел.

– У тебя часы спешат, – улыбнулся Гуди и посмотрел на меня. – Ее время настало.

– Последователей себе готовишь? Понимаю, – кивнул седоволосый и поднялся. – А ведь когда-то я учил тебя, помнишь?

– Помню. Давно это было.

– Слишком давно. А вот это я делал недавно, кажется. – Мужчина указал на амулет Эрика и прищурился. – Не так давно и для…

– Для него, – подтвердил Гуди.

– О! – воодушевился седовласый и пристально меня осмотрел. Усмехнулся. – О!..

– Ты всегда ее так встречаешь, – рассмеялся Гуди и повернулся ко мне. – Это Арендрейт, и с памятью у него не очень. Старый пень.

– От пня слышу, – обиделся Арендрейт. – Можно было сразу сказать, что она пришла писать в книге. Я бы вспомнил.

– Писать в книге? – переспросила я. А потом, наконец, поняла: – В той самой книге?!

– В той самой, – подтвердил Аредрейт, развернулся к дому и махнул рукой, приглашая. – Идем.

– Что мне там писать? – Я обернулась к Гуди. – Я не знаю будущего. До сегодня я была уверена, что у меня получится вернуть Эрика, а теперь… Да у меня видиний не было больше года!

– Ты знаешь прошлое. Свое прошлое. И прошлое Эрика.

– Не понимаю… – нахмурилась я.

– Еще несколько столетий назад было предсказано, что в кевейне родится сильный воин. Могучий. Потомок Херсира. И воля его будет сильна, как и он сам. А возможности велики настолько, что не останется в мире ни одного мужа, способоного ему противостоять. Его род обрастет легендами, а имя его прославится в веках.

– Эрик, – выдохнула я и сжала амулет.

– Но лишь пророки сольвейгов смогли углядеть, что воля его будет не так сильна. Трагедия юности нанесла Эрику рану, которую он не мог залечить самостоятельно. Это разрушало его, а с ним и тех, кто рядом. В итоге он превратился бы в жестокого тирана и узурпатора, которого не смог бы никто одолеть.

– Эрик не такой! – запротестовала я. – Он бы никогда…

– Потому что ты узнала его другим. А все потому, что у него была цель.

– Кан, – догадалась я.

Гуди кивнул.

– Поиски пророчицы стали его наваждением, отвлекая от саморазрушения. Ему пришлось жить среди людей, от которых он тщательно отгораживался предыдущие несколько лет. Медленно, но уверенно, эти люди возвращали ему человечность. В итоге Эрик стал тем, кого ты знала.

– Предсказание, написанное в книге, изменило его, я поняла. Но я-то тут при чем? Разве не ты пишешь в книге?

– Я – сольвейг и не принадлежу никакому племени. Я не могу писать о нем. В отличие от тебя.

– Хочешь, чтобы я написала для него пророчество?! Но зачем? Эрик мертв давно! Что даст запоздалая запись?

– Запоздалая? – удивился Гуди. – Разве написанное уже не сбылось? – И, пока я приходила в себя от услышанного, добавил: – Я же сказал, это место вне законов времени.

Среди склонившихся к фонтану ив было прохладно. Уютно. Увитая виноградной лозой беседка, кованая скамейка под раскидистой кроной, выложенные разноцветной мозаикой тропинки. И цветы – везде, куда падает взгляд. Ароматные бутоны роз, пышные пионы, остоперые астры, розовые петуньи. Запахи пьянили, от них кружилась голова. От них и от попыток выделить другой – знакомый, затертый памятью, но такой родной аромат. Он принадлежал тому, кто однажды был тут. Ходил по прохладной плитке босиком, умывался в прозрачной воде фонтанчика, прятал раскатистый смех в продолговатых листьях замерших ив.

Когда-то.

Но если время над этим местом не властно, разве это “когда-то” не может превратиться в “сейчас”? На секунду – но мне и того хватит. Теперь, когда я знаю, что все напрасно, что он не вернется…

– Поторопись! – выдернул меня из раздумий голос Арендрейта – он высунулся из-за приоткрытой дверь. – Время на исходе.

– Будто тут знают, что это такое, – пробормотала я.

В доме первого жреца ар было чисто. Плетенная мебель, пестрые занавески, резные ставни на окнах. На подоконниках – цветы. Буйно цветущие фиалки, оттопырившие плотные листья фикусы, величественные орхидеи. По стенам и потолку змеями ползли побеги ярко-зеленого плюща. Посреди квадратной комнаты стоял стол, а на нем – чернильница с торчащим из нее длинным пером и Та Самая Книга.

Арендрейта в комнате не было. Возможно, он прятался в другой, может, не хотел меня смущать. Или же вовсе исчез – это его мир, он живет по его правилам.

Книга была распахнута на середине и манила чистыми листами.

Книга судеб. Там и моя есть. Интересно, ее тоже придумали? Написали сценарий, по которому я жила? Дралась, любила… Венец всего – сегодняшний день. Я сама превратилась в писателя.

Отодвинула стул, присела. Погладила шершавую, плотную бумагу. Взяла перо, но, как ни старалась, аккуратно не вышло – оставила две кривых кляксы на столе. Сам текст получилось вывести красивым, каллиграфическим почерком, я так даже в школе никогда не писала.

И сразу полегчало. В голове прояснилось, дрожь ушла. Только грудь будто расширилась, а в ней – подвешенное на невидимой нити – трепыхалось крохотное, иссушенное сердце.

Наверное, так должно быть. Наверное, так всегда бывает, когда теряешь. И это начало смирения, а со смирением обычно приходит покой.

Обычно… Если со мной так не будет, Гуди обещал помочь.

Выйдя наружу, я ощутила легкость.

Холодно только было, и ни зной, ни раскаленный песок, в который я вошла, раззувшись, холод этот унять не могли.

– Я так долго боролась, – сказала я подошедшему тихо Гуди. Мальчик молчал, будто словами боялся ранить. – Так долго шла, и вот, наконец, пришла. Что теперь делать? Зачем? И почему даже ты не можешь его вернуть? Разве Первые – не сильнее всех нас вместе взятых?

– Ты мне скажи. Ведь это ты уговорила Херсира отступить, а Эрик обманул Хаука.

– Я думаю, сильнее тот, кто не сдается.

Гуди улыбнулся и ничего не сказал. То ли я была права, то ли правду мне знать было слишком рано.

– Барт говорил, это моя миссия. Именно я должна была погибнуть, не Эрик. Ты сам писал об этом, верно? Тогда почему…

– Судьбы нет, Полина. Есть только выбор. К тому же, все мы иногда ошибаемся.

– Барт ошибся?

– Я не вижу твоего будущего. Обо всех сольвейгах знаю, о тебе – нет. Это значит, ты можешь решать. Ты, а не твое прошлое. Не твои грехи, не твои заслуги. Ты – чистый лист теперь. – Он обнял меня, отгоняя холод. Ненадолго. Пусть. – Что напишешь?

Я пожала плечами.

– Не думаю, что из меня получится хороший писатель. Поэтому я просто буду жить. – Вздохнула и отвела взгляд от очередного миража, которыми пустыня щедро делилась. На этот раз это был не Эрик. Девушка. Одетая в мешковатый балахон, она кружилась на песке, и следом за ней из ладоней вились ленты света. Еще один сольвейг, наверное. И еще одна ученица Арендрейта.

Гуди смотрел на мираж беспристрастно. Наверное, это правильно. Прошлое должно оставаться в прошлом.

– Для начала сгодится, – одобрил он мой план и взял меня за руку.

А через мгновение выдернул меня в кевейн и исчез. По-английски, не прощаясь.

Сумерки спустились на Липецк и окрестности. По крышам домов медленно стекали тени. Шумели клены, качались облепленными плодами ветки абрикосов. Пахло летом – отчаянно, резко. И напитавшаяся теплом земля щедро им делилась, согревая. Слабый июльский ветерок лениво мазал по плечам.

Я была там, откуда пришла. Откуда все началось. И это тоже, наверное, было правильно.

Кованные ворота, домофон и моргающий глаз камеры. Я нажала на кнопку звонка и сказала устало:

– Я вернулась.

Ворота тут же распахнулись, и, не успела я пройти и половины пути к дому, как меня уже встречали.

– Тебя не было три дня! – сердито сказал Влад, но в голосе злости не было ни капли. Тревога разве что. И страх.

Странно… Влад ничего не боится.

– Я видела Альрика, – поделилась честно. – А еще Арендрейта.

Влад смотрел на меня испытывающе, ожидая продолжения. За его спиной маячила Рита с округлившимся уже, выпирающим животом. Альфред говорил, у нее будет двойня. Мальчик и девочка. И вообще, жизнь сложится. Пусть так и будет.

Они ждали и смотрели на меня. Жаль, мне нечего было им сказать.

Впрочем, кое-что было. Но эти слова уже не причиняли боли – так, скребли по затянувшей раной корке.

– Он не вернется, – сказала я отчего-то шепотом и потерла озябшие плечи.

– Ты сдаешься?! – взорвался Влад. – Серьезно? Есть не только Альрик! Есть еще Херсир, в конце концов…

– Нет, – перебила я. – Он не вернется. И я не стану возвращать. Все кончено. Я устала. Спать хочу.

Влад долго молчал, хмурился и о чем-то думал. Рита ерзала сзади, будто намекая, что пора бы уже в дом, но подходить, боялась. Влад, казалось, забыл о ней, да что там – обо мне забыл. Смотрел в землю, сжимал кулаки и почти не моргал. А потом поднял на меня глаза.

– И что будешь делать теперь?

На лице маска. Как знать, что сейчас она скрыват? Пусть. Раз ему так комфортно. Я тоже не люблю, когда лезут в душу.

– Жить, – ответила я и взяла его за руку. Она оказалась на удивление теплой и мягкой. И я поймала себя на мысли, что мне нравятся его прикосновения. Возможно, это и значит начать жизнь с чистого листа. Научиться вновь радоваться мелочам. – У тебя найдется место для усталой странницы?

Он кивнул, и мы пошли в дом. Рита плелась где-то позади. Фонари лили на нас холодный сиреневый свет, от него влажный асфальт сверкал бликами, переливаясь. Жаль, я прозевала дождь. Но ничего, у меня еще будут дожди и грозы, и тогда, быть может…

– Переночуешь у себя? – уточнил Влад, и мысль, дрогнув, порвалась.

Странно, но это его “у себя” прозвучало сегодня гармонично и больше не бесило.

– Пожалуй, – согласилась я, представляя себе комнату в светлых тонах и мягкую кровать.

Влад впустил в дом Риту и закрыл за нами дверь. Ночь осталась сторожить на пороге.

Я окинула последним взглядом пустое помещение. Странно, но раньше даже предположить не могла, насколько оно большое, а теперь, когда здесь не осталось ничего – ни запыленных картин, ни кистей, ни поломанной мебели, – это место смотрелось светлым и просторным.

Жилым.

И призраки, некогда прячущиеся здесь, вынуждены были уйти. Больше им нечем было поживиться.

– Роб повесил последнюю, – вздохнув, сказала Даша. – В коридоре.

После прихода Первых она сильно изменилась. Стала жесткой, решительной. И немногословной. Наверное, роль правительницы накладывает на человека некоторый отпечаток. Хищный вживается роль, а по утрам привыкает надевать маски.

Все мы их носили.

Но не здесь. Здесь Даша менялась. Смягчался тон голоса, руки прятались в карманы, и краснел нос. Казалось, еще секунда, и она заплачет.

Но она не заплакала ни разу. Как и я.

Иногда мы приходили сюда, не сговариваясь. Усаживались на пыльный, выцветший от времени ковер и молчали. Вокруг нас шептались картины – стоявшие стопкой, накрытые покрывалами отпечатки прошлого. От шепота их я сходила с ума. А потом однажды предложила Даше выпустить их в мир. Вынести, очистить от пыли и повесить на стены – все же их рисовала одна из скади, и дом примет их. Не может не принять.

Около недели мы приводили чердак в божеский вид. Выносили хлам, пылесосили, убирали паутину со стен и потолка, мыли подоконники, панели и пол. Вырывали прошлое с корнем и выбрасывали в мусор.

И вот, наконец, избавились от него окончательно.

– Хорошо, – кивнула я и присела на пол, скрестив ноги. Усталость настигла неожиданно, навалилась апатия, и расхотелось вообще куда-либо идти.

– Влад звал в гости. Поедешь?

Даша присела рядом, как ни в чем не бывало, хотя, предполагаю, она не очень любила сидеть на полу.

– Не хочется. Лучше дома останусь. С Аланом повожусь и помогу Эле в саду. Весна скоро…

– Этот дом однажды тебя сожрет! – яростно сказала Даша и пристально на меня посмотрела. Она действительно изменилась, и иногда мне казалось, она живет за нас обоих. Я ловила себя на том, что любуюсь ею: блестящими глазами, подвижностью, желанием что-то менять, познавать новое.

Ее отношения с Богданом, наверное, можно было отнести к новому. Непонятному, опасному и запретному новому.

Впрочем, что ей теперь чьи-то запреты?

– Дом тут ни при чем, – отвернулась я, и стены окутали приятным теплом, поддерживая. Они-то знали, что значит медленно сходить с ума. Когда безумие вползает в тебя, растекается сладким ядом по жилам, травит изнутри.

– А что при чем? Ты не ищешь его, так живи! Хотя бы попробуй, иначе…

Она замолчала. Испугалась, что ее слова обернутся пророчеством? Бред. Теперь-то я знала, что на самом деле значат предскзания.

Но ссориться не хотелось, и я кивнула.

– Хорошо, давай съездим.

Согласиться было проще. К тому же, можно было похвались себя за попытки жить. Впрочем, на жизнь это похоже мало. Скорее, на существование в перерывах между липкими, серыми снами, прогоняющими один и тот же сценарий.

Эрик. Комната с низким потолком. Защита, через которую не пробиться. Гроза. Звенящее стекло, осколки на полу. Мой крик. И пробуждение.

Каждую гребаную ночь.

Сны выматывали. Лишали сил, как когда-то Герда. Но, в отличие от нее, от них я отказаться не могла. В снах я видела Эрика. Это все, что у меня осталось.

Скади никогда не обсуждали его смерть. Даже имя перестали произносить, словно если вести себя так, будто его никогда не было, станет легче дышать. Глупые. Такие заклинания не действуют на память.

– Больно на тебя смотреть, – сказала Даша после небошой паузы. Она мяла собственные ладони, словно разговор зашел в опасное русло, а впереди водовороты и бездонные глубины, а еще ледяная вода, в которой немеют конечности. – Однажды я уже видела такое. Когда мама… – Она запнулась. И взгляд отвела, а в ясно-голубых глазах блестнули слезы.

И вспомнилось, как Эрик звал мать во сне. Наверное, они были очень близки, раз до сих пор ее не забыли.

– Все будет хорошо, – уверила я Дашу. – Однажды.

Верила ли я сама в то, что говорила? Во всяком случае, заставляла себя поверить. Я потерялась, но убеждала себя, что однажды найдусь.

На улице заметно потеплело. Солнце уже светило вовсю, и с крыш капало. Снег почти расстаял, и по асфальту текли ручейки, собираясь в широкие лужи, которые приходилось обходить. Дети, обутые в пестрые резиновый сапоги, с визгом бросались прямо в центр этих луж, заставляя родителей ворчать и отскакивать от брызг.

Пели птицы, из-под снега и прошлогодней листвы пробивалась нежно-зеленая трава, тянулась к солнцу.

На улицах разгуливали девушки в коротких юбках. Распущенные волосы, облака удушливых духов, глубокие декольте – весна обязывает соответствовать теплу и раскрепощенности.

После нашей поездки в Украину Влад съехал в Липецк и обосновался в той самой квартире, из которой открывался замечательный вид с балкона. Иногда мы с Дашей и Глебом приезжали к нему, включали фильм или сидели на диване, укутавшись в пледы, пили глинтвейн и смотрели на городские огни. Одни из самых спокойных моих вечеров.

Я надеялась, что этот тоже будет таким.

В этот раз все пошло не так.

Началось все с того, что Даше позвонил Богдан. Она долго извинялась, заглядывала в глаза и переспрашивала, точно ли ей стоит ехать. После десяти минут убеждений, что со мной все в порядке, и обещания Влада, что домой я доберусь, она, несколько раз вздохнув, все же умчалась на свидание.

Фильм, который мы выбрали, оказался унылой пародией на комедию с сомнительным юмором. Есть не хотелось, от вина разморило и клонило в сон, потому мы решили подышать свежим воздухом на балконе.

В воздухе пахло влагой, мокрым камнем и озоном. Где-то там, в городе, Даша гуляла со своим охотником. Они шли по тротуарам, взявшись за руки, пялились на витрины, и она заразительно смеялась какой-нибудь из его шуток. В такие моменты я завидовала ей – казалось, я давно разучилась искренне смеяться.

– Странные у них отношения, – сказал Влад, облокотившись о перила. Куртку накинуть он не удосужился, и ветер лепил тонкую шерсть светлого свитера к коже. Я поежилась и пожала плечами.

– После прихода Первых в мире много странностей.

Все больше племен стали возглавлять женщины – воительницы, которым удалось выжить. Погибшие хищные собирались в группки, объединялись, создавали новые племена. Шли разговоры об отмене закона о многоженстве, то тут, то там вспыхивали идеи по мироустройству и налаживанию связей с ясновидцами, исследованию нижних слоев и договорах с охотниками.

Мир продолжал жить, видоизменяясь, адаптируясь под перемены. Мир зализывал раны, и поверх рубцов нарастала новая кожа. Так было и будет всегда.

– И все же она смертна. В отличие от него. У них нет будущего.

– Я не верю в будущее. Есть только настоящее – его нужно ценить. А завтра… Неизвестно, кто из них погибнет первым.

Эрик погиб. А он был сильнейшим из нас.

– Глупости, – возразил Влад. – Будущее делаем мы сами. Ты знаешь это, так как меняла свое.

– Возможно.

Небо нависало низко – иссиня-черное, утыканное пучками звезд. Холодное и молчаливое, и мне казалось, оттуда на нас смотрят мертвые боги. Им нет дела до наших проблем, до наших потерь и находок. Они слишком устали играть в нас, потому пустили все на самотек.

– Я пока так чувствую…

Влад вздохнул, подошел и обнял меня за плечи. Он был теплым и живым, и это ощущение оказалось… странным.

– Все мы потеряли много на этой войне. Ты потеряла больше всех. Тебе больно. Но это пройдет. Однажды снова научишься дышать. Нужно верить, Полина. Жить. Нельзя постоянно себя изводить!

– Я не умею! – Я вырвалась. Отошла на несколько шагов и попыталась пробудить в себе былую ярость – бледное безумие, как скади обозвали способности Барта. Не вышло. Шевельнулось что-то в жиле и тут же улеглось обратно. Пепел былых пожаров. Отголоски мощи. Закостенелый кен в истлевающей жиле. – Я никогда раньше такого не чувствовала. Я стараюсь изо всех сил – не думать, не вспоминать. Заставляю себя вставать с кровати каждый чертов день! После этих снов, после… Я устала. Мне не больно, мне холодно. Иногда кажется, нельзя убежать от судьбы. Ведь именно я должна была там погибнуть. Я – не Эрик. И теперь я будто краду у него свои дни. Зачем? Скажи мне, зачем я жива, а он нет? Ведь именно я чувствую себя мертвой больше, чем когда-либо.

Сначала я не заметила слез – ровно до того момента, когда пальцы Влада стерли их со щек. И взгляд – пронзительный, острый – выжег остатки самообладания. Я не помнила, чтобы в последнее время на меня кто-то вот так смотрел. Когда-нибудь так смотрел. Или я просто забыла, что значит – чувствовать?

Если поплакать, то станет легче, верно?

– Ты всегда говоришь, нужно жить, – прошептала я, и слова оцарапали горло. – Что сделать, чтобы захотеть?

Мгновение ничего не происходило, даже ветер, казалось, стих. Металлические перила холодили ладонь, перед нами замер в ожидании город – безмолвный и тихий. Ночь пришла, а мы и не заметили. Ночью царствуют тени.

А потом хлынуло.

Прикосновение обожгло. Вокруг завертелся калейдоскоп огней, кружа голову, отключая мысли. Ветер рвал полы куртки, стараясь подобраться ближе к коже, но от него спасали объятия. Горячие губы дурманили разум, в ушах шумело, и я цеплялась за Влада, как тонущий цепляется за соломинку, чтобы только еще раз вдохнуть сладкий, такой нужный воздух.

Пахло ванилью. Мускусом. Сандалом.

Запахи из прошлого, а в прошлом я умела жить. Бороться. Шла, не сбиваясь, а если падала, то всегда поднималась.

Сегодня надо мною властвовала тень мертвеца. Слежавшиеся листья на могиле, которую я не проведывала. Я сама стала могилой – монолитным склепом с заколоченной дверью, куда живым входа нет. От памяти несло сладкой гнилью, истлевающие образы терялись на тропинках заброшенного кладбища.

И вот вспыхнуло. Выжгло все. Ослепило.

Зажгло меня изнутри.

Простыни казались прохладными под горячей кожей. А холод, шипя испарялся, таял от касаний уверенный пальцев, от пьяных поцелуев.

– Помоги мне, – шептала я Владу на ухо. – Пожалуйста, помоги…

И он помогал. Как умел. Но мне было достаточно. Добравшись до тепла, я больше не хотела возвращаться к холодам. В конце концов, весна на улице, внутри все болит и, быть может, слайды прошлого давно пора выкинуть.

Сквозь переплетенные пальцы струился ванильный кен.

Сегодня мы все поставили на карту. Пошли ва-банк. И никто из нас не собирался отступать.

Я не собиралась точно.

Сны пришли, когда меня окончательно одолела усталость. Во снах пахло грозой, мокрой пылью, листвой и гнилой рыбой – она усыпала берег озера, словно крупа. Мелкие, с блестящими боками, рыбешки застекленело смотрели в небо, и я вспомнила Алису, ее серые глаза и откинутую назад руку, будто она пыталась схватить что-то из-за спины, но не успела.

Я шла к хижине, спрятанной среди ив. Ноги грузли в песке, на плечах оседала мелкими точками противная морось. До хижины было каких-то двадцать шагов, но я так устала, что с трудом переставляла ноги.

Гремело.

Ветвистые молнии путались в пухлых боках туч. И озеро гневалось, накатывало на берег пенистыми оборками волн. Утаскивало мертвых рыбин в воду, взамен выбрасывая новых.