Текст книги "Я – хищная. Возвращение к истокам (СИ)"

Автор книги: Ксюша Ангел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Возвращение к истокам
Ксюша Ангел

Пролог

Вождям хищных не снятся вещие сны.

Для этого у них есть пророчицы – не в каждом племени, но атли повезло. У атли пророчицы всегда были сильными, и только после недавних событий я понял, почему.

Ночью мне приснился Барт.

Он был в белом, как чертовы ангелы, и силуэт его светился в холодных лучах бело-голубых солнц. Солнца было два – одно лежало округлым боком на горизонте, а второе, размером с монету, застыло у нас над головами – пятно на сиреневом небе. Белесая трава опутала ноги и щекотала колени.

– Теперь ты знаешь, – сказал сольвейг, не глядя на меня. Его кутал мир, недоступный мне, непонятный и дикий. Меня же этот мир отторгал.

– Она умрет, – спокойно ответил я и сам удивился этому спокойствию. – Ты готовил ее к смерти.

– Гуди готовил, – поправил меня Барт. – Тебя я просил о другом.

В этом мире нет воздуха, а мне безумно хочется вдохнуть – холодный, земной, пахнущий морозом и городом. Но вдохнуть не получается. Ничего не получается – только стоять и слушать, что скажет сольвейг. Меня тут нет – бесплотный дух, призванный сильным.

– Разве я что-то могу?

Мысли совсем не о том. Какая разница, кто отправил ее на смерть? Наградив оружием, одев в доспехи, осенив святым знамением. Противник сильнее в сто, нет, в тысячу раз, и ей не выйти из битвы живой. Барт знал все еще в тот день, когда впервые пришел ко мне. Как и то, что я пойду на все, лишь бы этого избежать. Потому и не сказал главного.

Тогда.

Большое солнце скатилось вниз, вросло в линию горизонта почти наполовину. И свет его – холодный, резкий – серебрил высокую траву. Степь, казалось, была бескрайней.

Ответа сольвейга я не хотел. Знал, что он скажет – чувствовал кожей. От знания этого хотелось откреститься. Впервые в жизни пустить все на самотек, сделать вид, что мне не под силу воплотить ужасный план Барта. Но он не глуп, потому и выбрал меня.

– Можешь, – кивнул он. – И сделаешь.

Сделаю, куда я денусь. Тем более, план чертовски прост – сольвейг поделился им без сожалений. И тогда я понял: он не знает ее. Даже после смерти, даже обретя мудрость, или что там обретают в мирах, подобных этому.

Наверное, стоило отступить, послать Барта лесом, но я слушал и кивал, пока большое солнце полностью не скатилось за горизонт, и нас не окутали сумерки.

А когда проснулся, впервые в жизни почувствовал, что кожа покрылась противным липким потом. Женские объятия душили, и я выбрался на воздух – на небольшой, заплетенный виноградной лозой балкончик. Летом здесь прохладно, уютно и можно спрятаться от жары, а зимой голые лозы смахивают на паутину. Или это оттого, что сам я после сумбурного сна чувствую себя в ловушке?

Закрыть глаза подставить лицо холодному еще, мартовскому ветру было приятно. И ладони холодила каменная гладкость перил. Весь дом этот – один большой камень.

– Его строили давно, – безмятежно ответил на мои мысли спокойный голос, и я вздрогнул. Повернул голову и еле сдержался, чтобы не выругаться вслух. Хотя мысленно даже лучше. Эффектнее. Они что, издеваются? Ночь вторжений? Останется у меня что-то личное сегодня?

Впрочем, злиться на Эрика нынче опасно. Он и сам опасен – и спокойствие это наигранное, фальшивое. Маска, пленкой затянувшая бурлящую внутри ярость. И никто из нас не знает, когда эта пленка порвется…

– На удивление удобные у тебя способности, – стараясь сдержать раздражение, ответил я и отвернулся. Говорить с ним не хотелось – ребро все еще саднило, гордость кололась ежом, а мириться я не умел.

– Какие есть, – пожал плечами Эрик. И добавил меланхолично: – Весной пахнет.

Я невольно хмыкнул. Поэт нашелся! Шекспир недоделанный. А ко мне небось пришел спросить, молился ли я на ночь. Давно пора, я уже заждался.

– Нет времени на дрязги, – резко опроверг он мои мысли. Вообще-то не очень вежливо вот так людям в голову лезть. Это я и хотел высказать ему в лицо, но он перебил: – Гектор пророчил мне.

Я застыл. В области лопаток похолодело, обреченность вернулась, как в том дивном, идеально пустом месте, куда вызвал меня Барт. Захотелось расхохотаться – истерически, громко. Выплеснуть копившееся внутри напряжение, сделать какую-нибудь глупость.

Жаль, что на глупости времени нет – не помню, когда в последний раз их совершал. И выхода не найти, теперь уже точно. Ведь Эрик знает, а значит, козыри у него, и Барт просчитался.

– У меня есть план, – тихо сказал он и отвернулся.

По сосредоточенному, серьезному лицу мало что читалось, но я и не пытался – приготовился слушать. План – это отлично, особенно если учесть, что я не могу похвастать собственным.

А потом Эрик заговорил. Фразы были короткими. Емкими. По делу. И с каждой фразой я все больше усилий прилагал, чтобы действительно не рассмеяться. Было ли иронией то, что план, предложенный Эриком, слово в слово повторял тот, что настоятельно рекомендовал сольвейг? Что это вообще? Судьба? Провидение?

Эрик почти не задавал вопросов. Всего три, и на каждый я ответил утвердительно. Когда он ушел, небо на горизонте окрасилось серым, предвещая скорый рассвет. Тогда я по-настоящему почувствовал, что устал.

Вернулся в постель, в теплые объятия жены. И уснул сразу, без лишних мыслей и сожалений. В конце концов, у каждого из нас в этой истории своя роль. Некоторым играть спасителей, а некоторым – вечных мерзавцев. Поздно сворачивать с проторенной дорожки.

Приснилась мне, как ни странно, мама – впервые за много лет. Она гладила меня по волосам и укоризненно качала головой. Знаю, родная, все знаю. Этим поступком я не буду гордиться. Но так нужно. Что? Кому? Мне, конечно. О других я никогда не думаю.

Бывают моменты, когда не знаешь, что сказать. Мыслей в голове – тьма, а слов нет. Совсем. И каждая минута молчания подтверждает признание вины.

Я была виновата.

Не в том, что ушла и пыталась действовать самостоятельно. И даже не в том, в чем обвинил меня Влад – ведь Барт знал, к каким последствиям приведет его самопожертвование. Мало того, он готовился к этому.

Нет. Я была виновата перед Эриком за ложь. Вина смешалась с тьмой и осела на плечи. А взгляд Эрика – растерянный и пропитанный отчаянием – пылал инквизиторским огнем, угрожая сжечь. Меня, голые ветви уснувших деревьев, слипшуюся на тропинке листву, небо – темно-синее, низкое, с повисшими в ожидании облаками.

Выдох вырвался резко, и я тут же поморщилась – с каждой секундой грудная клетка болела сильнее – наверное, я все же сломала ребро. Висок отдавал глухой болью… Чувствовалось, как на нем толстой коркой запеклась кровь.

Эрик приблизился быстро. Пальцы – горячие, дрожащие – бабочками запорхали по коже моего лица. Словно он боялся прикоснуться – то ли оттого, что опасался причинить боль, то ли оттого, что от прикосновения я могла исчезнуть, раствориться миражом.

Я не исчезла. Всхлипнула только и закрыла глаза, наслаждаясь тишиной перед бурей.

– Где болит? – хрипло спросил он, хотя в вопросе не было необходимости. Болело все – от кончиков пальцев ног до макушки. Но я указала на голову, а потом на грудь. Лучше, если он будет ругать меня, когда вылечит. Иначе рискую не выдержать и упасть прямо тут.

Упасть мне не дали – подхватили на руки и понесли в дом. Я зажмурилась, вдыхая запах – сладкий, родной. И руками за шею обняла, несмотря на боль. Не верилось, что все закончилось. Крег мертв, я жива, а завтрашние трудности еще далеко, и дожить до них дадут. Дадут ведь?

Эрик молчал.

И хищные в гостиной провожали нас пристальными взглядами. Они ядом сочились под кожу, усиливая чувство вины и сожаления. Неправильные эмоции – проявление слабости. Я всегда знала, что мои поступки вызывают неодобрение, и была готова к последствиям. Но не сегодня – сегодня хотелось каяться и плакать.

Наверху, в спальне я не выдержала. Беззвучно ревела на руках у Эрика, пока он лечил меня. Боль постепенно уходила, сменяясь усталостью, и тяжесть знания, которым наградил Барт, давила на плечи с каждой секундой все больше. Знанием хотелось поделиться. Переложить часть на Эрика и на минуту забыть. Расслабиться. Обнимать.

Но Эрик обнимать был не настроен. Как только закончил, ссадил меня на кровать и подошел к окну. Руки сложил на груди и смотрел в ночь, за занавеску.

– Прости, – тихо выдохнула я, и он вздрогнул. – Я не могла иначе. Ты…

– Что случилось у источника атли?

Он перебил резко, так и не взглянув в мою сторону. Холодным, осуждающим тоном вождя, готового казнить в любую минуту. Я вздохнула. Эрик и был вождем – сначала позаботился и излечил, а потом привел на суд. Впрочем, лучше уж так, когда я могу пошевелить головой без новой вспышки боли.

Слова полились потоком – непрерывным и безэмоциональным. Картинки-воспоминания в мозгу всплывали обрывками и тут же сгорали, заменяясь новыми. Крег у стены, потом он же в углу – раненный и злой. Я на полу, справа – ритуальный камень. Черная, горбатая глыба, сколько же крови на тебе? Запах смерти – сладкий, дурманящий. Боль. Барт в кусочке пространства, которое я еще вижу. Белый, ослепляющий мир, запах лотоса в воздухе.

А потом кровь и ярость – такая же белая, холодная, как и кен Барта. Влажная, мертвая трава, свист ветра в ушах и уходящий в небо столп света из старого домика, скрывающего очаг атли.

– Портал для Первых, – сказала я, еще до конца не веря в то, что видела. И выдохнула, радуясь, что не приходится держать это в себе. Эрик молчал. Обдумывал услышанное или злился – сложно было понять. Захотелось встать, подойти и обнять, но я сдержалась. Чувствовала кожей – не время, внезапная нежность обратится непониманием и обидой, и мы по-настоящему поссоримся.

Поэтому я просто спросила:

– Ты ничего не скажешь?

– Зачем? – резко повернулся он. – Разве слова что-то изменят?

– У каждого из нас своя точка зрения…

– Нет никакой точки зрения, – перебил он. – Ты ослушалась меня. Ты – моя жена и пророчица скади. Хищный не может не понимать, что значит – жить в племени.

– Возможно, ты прав, – вздохнула я, стараясь стереть запекшуюся кровь с виска. Безумно хотелось в ванную. Смыть с себя воспоминания о минувшем дне, расслабиться и просто полежать. – Меня не воспитывали хищные, и я не умею слепо подчиняться. Я сделала то, что считала правильным, чтобы люди, которых я люблю, жили. Барт говорил: у каждого сольвейга свое предназначение. Он верил в это и потому погиб. И память о нем я предать не могу.

Эрик закрыл глаза и, показалось, мысленно сосчитал до десяти. Впрочем, чтобы не прибить меня после такого, и сотни будет мало…

– Ты – единственный, кто в этом доме действительно верит в Первых, – сказала я. – Давай так: когда захочешь увидеть в моем поступке нечто большее, чем желание ослушаться, мы обсудим все еще раз. Сейчас я не могу… Барт погиб. Каждый сольвейг чувствует потерю.

– Не уверен, что увижу в твоем поступке что-то еще, – глухо ответил он и шагнул прочь от окна. Просторная комната сузилась до опасных размеров, грозясь раздавить меня, и я поморщилась. Злость Эрика – мощное оружие, нельзя об этом забывать.

Но моя собственная теперь еще опаснее. Особенно если учесть, что я не знаю, какую силу вложил в меня Барт.

– Я отмечаю странную тенденцию, – вырвалось у меня с сарказмом. – Мужчины, которых я выбираю, хотят владеть мной больше, чем любить. Когда ты просил меня стать скади, ты знал, какая я. Понимал, на что идешь, а теперь… теперь я вижу лишь несвободу и тиранию. Возможно, ты хочешь защитить, но не думаешь ли, что убьешь во мне все то, что полюбил?

Эрик вздохнул. Уже не зло, но устало. Отвернулся, будто видеть меня сейчас было мукой.

– Прими душ и отдохни, пророчица, – сказал после секундной паузы, никак не реагируя на мой последний монолог. – Мне нужно подумать. Когда он ушел, дышать стало легче. Только в груди, слева, поселилась странная тоска, смутно напоминающая чувство потери. Но тоска – это мелочи. Я жива, здорова и под завязку полна кеном. Завтра будет новая война? Что ж, я к ней готова.

А сегодня душ и сон. Желательно без мыслей – иногда мысли причиняют более существенный дискомфорт, чем синяки. Синяки проходят, а мысли…

Куда он пошел? Придет ли снова? Поймет ли? Сможем ли мы, как раньше…

Впрочем, как раньше больше не будет. А теплый душ, и правда, помогает. Обреченность пробудила вредные привычки – мучительно хотелось курить. Я сказала себе, что сегодня можно. Хуже все равно не будет – куда уж хуже-то?

Гостиная была на удивление пуста. Молчалива. Дрова лениво потрескивали в камине, и тени от огня, удлиняясь и приседая, выгибались на стене. Полумрак, уют и тепло. Кажется, я уже забыла, что такое – ощущать себя дома. Понимала, что от Первых не укроет даже самая сильная защита хищных, но Первые где-то далеко, не здесь, и можно сделать вид, что опасности нет.

Глеба я нашла на крыльце. Даже не знаю, почему, но чувствовала, что он там. Он сидел на корточках, облокотившись о стену, курил и смотрел вдаль. На меня не отреагировал даже взглядом, но присутствие отметил. Не удивился и ругать не спешил.

– Сигарету дашь? – как можно дружелюбнее попросила я и присела рядом. Он протянул пачку.

Дым горчил и царапал горло. Я закашлялась, и помахала рукой перед лицом. Глеб усмехнулся.

– Сильно досталось от Эрика?

Я пожала плечами.

– Думаю, еще достанется.

Странно, но раздражение рассеялось, а усталость как рукой сняло. Не знаю, что это было: то ли адреналин, то ли волшебный кен Эрика – но чувствовала я себя превосходно. Голова слегка кружилась от нескольких глубоких тяг, ветер шевелил влажные после душа волосы. Так и простудиться недолго. Впрочем, это не самая большая беда.

– Как Ника? – спросила я потому, что нужно было что-то спросить. Молчание угнетало, а голос Глеба – наоборот, успокаивал и восстанавливал ощущение стабильности. Говорить – неважно, о чем. Снова почувствовать себя частью команды, а не сольвейгом, под завязку наполненным чужим кеном невесть ради какой миссии.

Странно, но кен Барта словно спал. Жила спала тоже, ладони не горели и не чесались от переизбытка силы, а ведь я помню: и белую ярость, и мощь, и поток этой мощи, способный сбить с ног даже такого, как Крег.

Убить? Наверное. Только вот что эта мощь против Первых? Всего лишь кен. У Эрика, бьюсь об заклад, намного больше – и сил, и умений. А я всего лишь девочка, которая вечно идет против системы, призванной ее защищать.

– Теперь, когда Альрика нет, гораздо лучше, – ответил Глеб и затушил окурок прямо о пол крыльца. – Чем ты думала вообще? Хотя кого я спрашиваю…

– Я думала о вас. О том, что ты остался наверху с Аланом, а мог бы погибнуть вместо Томы. О самой Томе. О Наташе. О том воине альва, с которым я толком и знакома-то не была. Мы ведь вместе прошли войну, а я даже не запомнила его имя. Я думала о том, кто умрет этой ночью.

– Из-за тебя?

Я повернулась к нему и наткнулась на улыбку – ироничную и совсем не злую. Только в глубине синих глаз притаилась грусть.

– Нет, – помотала головой. – Но если бы я ничего не сделала, то они погибли бы из-за меня.

Глеб кивнул и отвернулся. Чиркнул зажигалкой, и я только заметила, что моя сигарета истлела и осыпалась пеплом до самого фильтра. Наверное, оно и к лучшему – старые привычки нужно оставлять в прошлом.

– Ника говорит, Лидия о тебе спрашивала, – будничным тоном произнес Глеб.

– О… – вздохнула я. Не знала, что ответить, да и стоит ли? Воспоминания, связанные с домом Гектора – не самые радужные. Нужно ли поднимать их на свет? Пусть лучше остаются там, где они сейчас – в глубинах памяти. Мне и без Лидии хватает забот.

– Ясновидица считает тебя супергероем, но мы-то знаем, кто ты на самом деле. И что могло произойти.

– Я в курсе, что могла умереть, – проворчала я и встала. Тишина, окутавшая дом, казалась гробовой. Затишье перед бурей? Пахло снегом и прелой листвой, а еще табачным дымом. Такие привычные запахи.

– Ты слишком независимая, чтобы жить в племени, – совершенно серьезно сказал Глеб и тоже поднялся.

– Думаю, Эрик уже не рад, что принял меня в скади.

– Позволь Эрику решать самому.

Иногда он подходит так тихо, что я не слышу. И вздрагиваю каждый раз, когда теплые пальцы касаются ладони. А пальцы и правда теплые. Или я просто продрогла на ветру?

На лице Эрика не было и тени злости. И обида ушла, уступив место усталости. Невольно захотелось его пожалеть. Обнять, погладить по волосам, сказать, что все закончилось.

Но я не рискнула. Стояла, оторопело переминаясь с ноги на ногу, под насмешливым взглядом Глеба.

– Идем, – решительно сказал Эрик и потянул меня вниз, с крыльца.

Защита пропустила без проблем. Да и не было в ней больше нужды, но, переступая заветную черту, я, признаться, вздрогнула. В ответ Эрик лишь крепче сжал мою ладонь и потянул к машине. Открыл дверцу, я влезла внутрь и подышала на озябшие ладони.

Спрашивать, куда он собрался, не решилась – боялась спугнуть внезапную близость, о которой сегодня даже мечтать не могла. Безумно захотелось плакать, и я закусила нижнюю губу, стараясь унять всхлипы, рвущиеся из горла. Тщетно. На выезде из ворот слезы все же покатились по щекам, и я старалась незаметно смахивать их рукавом джемпера.

Мы ехали в город. Дорога, подсвеченная фарами, казалась мне путем в другой мир – неизведанный и страшный. Деревья нависали над этим путем и тянули к нам ветвистые лапы. Тщетно пытались схватить – мы слишком быстро двигались. Эрик во всем любил скорость…

Только на въезде в Липецк, после ярко освещенного фонарями поста ГАИ, среди многочисленных, сливающихся в общий поток машин, я выдохнула с облегчением и позволила себе мельком взглянуть на мужа.

Эрик следил за дорогой, а его руки расслабленно поглаживали руль. Накликать на себя его гнев не хотелось, поэтому я молчала.

И лишь когда мы припарковались у дома, в котором находилась квартира с синей спальней, тихо спросила:

– Зачем мы здесь?

– Увидишь, – бросил он и вышел из машины.

В городе было теплее. И воздух пах иначе – бензином и грязью, а еще в нем не было той остроты и свежести, которой я наслаждалась на крыльце скади.

Зато было светло. Фонари щедро поливали светом наши плечи, к нему примешивался другой – из окон. Все это великолепие плясало на влажном асфальте яркими осколками.

Нас впустила в просторную парадную знакомая дверь. Лакированные перила приятно холодили пальцы, шаги отдавались гулким эхом, словно это пещера. Впрочем, Эрик щелкнул выключателем, и пещера превратилась в чистый подъезд. И лифт открыл гостеприимную пасть, впуская.

Пока мы поднимались, я облокотилась о стенку и смотрела на Эрика. А он – на меня. Пронзительно, жадно. Так, что хотелось одновременно и спрятаться от этого взгляда, и не отрываться.

А потом лифт приехал, и связь порвалась.

В квартире было тихо. Темно. По стенам ползли тени от проникающей в окна ночи. И спальня, куда я пришла на автомате, была темно-синей и словно наполненной дымкой. Комната, ставшая мечтой.

Давно я тут не была. Кажется, целую вечность.

– Я всегда хотел владеть тобой.

Голос Эрика тихий и хриплый, и руки ложатся на плечи. От прикосновения вниз до ладоней струится тепло, и тело реагирует дрожью. – Даже тогда, когда ты впервые спала со мной в этой кровати. Знаешь, как заводят маленькие девушки в мужских футболках?

Я сглатываю и прикрываю глаза. Слова проникают под кожу, впитываются в кровь и греют изнутри.

– Тогда я не мог, – продолжает Эрик, и пальцы его сжимаются на моих ключицах. Восхитительно! Он, эта комната, уединение. – А сейчас могу. Можешь назвать это читерством, но ты моя, Полина.

– Эрик… – выдыхаю, но его указательный палец ложится на губы, призывая помолчать.

– Что за ужасная привычка – перебивать вождя? – бормочет Эрик недовольно. Прижимает меня к груди, и подбородок кладет мне на макушку. Такой близкий, родной. Мне хочется плакать и смеяться одновременно. – Ты моя. Я хотел этого и получил. Но еще больше я хотел, чтобы ты была счастлива. Возможно, я поступал жестко, но думал лишь о тебе и твоей безопасности. Не было ни минуты, чтобы я не думал о тебе. Ты же обо мне – ни капли.

– Ты сильный. – Поворачиваюсь, чтобы видеть его глаза. Почему-то забылось, что он такой высокий, а мне приходится задирать голову, чтобы на него смотреть. – Но остальные – нет. Ты – единственный, кого боялся Крег.

– Дело в том, Полина, что после венчания ты – часть меня. Навсегда.

– Именно потому и пошла, – киваю, хотя и лукавлю. Я пошла по другой причине, но только теперь понимаю: я – жена вождя. Со всеми вытекающими. Можно сколько угодно считать себя маленькой девочкой, но моей роли это не изменит. И роли этой нужно соответствовать. – Ты бы на моем месте поступил так же, чтобы спасти скади, разве нет? Разве я, как твоя жена и часть тебя, не должна делать все ради племени?

Его глаза светятся непонятным мне огнем, и продолжать этот разговор мне не хочется. Хочется обнять, почувствовать прикосновение к коже.

Эрик молчит. Нечего сказать, или тоже не желает спорить?

– Я люблю тебя, – шепчу, и рука сама тянется к щеке. Щетина колется, когда Эрик откликается на ласку. – Я так тебя люблю…

Еще один трудный день закончился. Сколько их еще будет таких – пропитанных страхом и отчаянием? Хищные нашего мира ходят по лезвию ножа. Теперь, когда пришли Первые, я вообще ничего не знала о будущем. Не строила планов.

Было лишь здесь и сейчас. Ночь. Полумрак комнаты, пахнущей карамелью. Прикосновения, от которых плавится кожа. Кен, застывший на кончиках пальцев. Прохлада простыней. Сорвавшийся с губ стон.

Я чуть не погибла сегодня и заслужила немного жизни. Чистой, не омраченной опасностями. Наверное, Влад был в чем-то прав, когда спасал меня любой ценой: я безумно любила жизнь.

В любом случае, теперь я так просто с ней не расстанусь. Ни за что.

Утром события прошлых двух дней казались нереальными. Словно мне приснился страшный сон, который с рассветом рассеялся дымкой, и лишь отголоски остались лежать серой пылью на полу.

Из кухни доносился аромат кофе. Эрик готовит по особому рецепту, и напиток получается крепким, сладким, с едва уловимым запахом карамели.

Я потянулась на кровати и не смогла сдержать улыбки. Все закончилось. И снова только я и Эрик, уединившиеся в нашей квартире. Разве можно еще чего-то желать?

Я встала, нашла халат в гардеробной и, накинув, отправилась на кухню.

Эрик говорил по телефону. Велев мне знаком присесть, поставил передо мной чашку с дымящимся, густым кофе, и я с наслаждением отпила.

– Не думаю, что стоит, Антон, – строго произнес Эрик в трубку и задумчиво на меня посмотрел. – Собираемся в двенадцать. Хочу обсудить с вождями кое-что. А пока не ослабляйте защиту и смотрите в оба.

Он отключился и кивнул мне.

– Отдохнула?

Эрик был хмур и беспокоен, поэтому я насторожилась.

– Выспалась. Что-то случилось?

Воображение сразу подкинуло несколько страшных картинок. Вот Крег воскресает и приходит в дом скади убивать моих родных. Или, того хуже – сам Хаук заявляется. Древний воин в меховой повязке на бедрах. Его грудь непременно загорелая, волосатая и исписанная вязью шрамов. А руке почему-то трезубец.

– Охотники, – развеял мои страхи Эрик. – Чего и следовало ожидать теперь, когда Альрик мертв.

– Охотники напали на скади? – ужаснулась я. Поставила чашку на блюдце, и она жалобно звякнула.

– Пока нет, но город заполнен анархистами. Маршал выяснил, что они до сих пор приезжают – те, кто хочет поживиться халявным кеном, и те, кому всегда претила система.

– Но законы…

– Им плевать на законы. Да и некому теперь судить за их нарушение. Хищным, как никогда, нужно держаться вместе.

– Мы и так вместе, разве нет?

– Альва съехали утром. – Эрик убрал свою чашку в мойку. – Но если Теплов захочет вернуться, я не буду препятствовать. Хотя моя пророчица этого и не ценит, большинство людей из его племени хотели сохранить ей жизнь.

Он сердился. И тень раздражения мелькнула на лице. А спина – прямая, напряженная – никак не откликнулась на прикосновение.

– Все еще злишься?

Эрик пожал плечами.

– Не знаю. Тебя не изменишь, так что придется смириться.

– Наверное, это потому что я – сольвейг. Барт говорил, мое место среди вас, но иногда я просто чужая. И всем нужен мой кен.

Я вздохнула. Воспоминания о Барте не были радужными. И взгляд его – теплый и мудрый – всплыл перед глазами. Как теперь они без него? Как все мы? И Дэн? Справится ли?

– Это потому что ты – это ты, – возразил Эрик. – Не стоит оправдываться тем, что у тебя кен иначе пахнет. Наступает нелегкое время, и силы сольвейга понадобятся скади.

– Думаешь, будет тяжело? Новая война?

В прошлой войне погибло много людей, которых я знала. И нам пришлось скрываться от армии разъяренных охотников. Повторения не хотелось, особенно учитывая, что где-то по земле ходили легендарные Первые, которые пришли в наш мир, чтобы очистить его от таких, как мы.

– Будет горячо, – уверил Эрик. – И я смогу наверстать упущенное. Прошлую войну я пропустил.

В его голосе послышалось сожаление. И досада оттого, что драться не пришлось.

– Ты говоришь так, будто в войне есть что-то романтичное. Война – это смерти и боль. А ты рассуждаешь о ней как о новом уровне в компьютерной игры.

– Для меня это лишь кучка никчемных охотников, – зло сказал Эрик, отступил к окну и отодвинул занавеску. Небо хмурилось и цеплялось серыми боками за голые верхушки деревьев. – Ни один из них не достоин называться высшим существом, но они буквально молятся на свою благодать. Каждый из них.

Слово “благодать” он буквально выплюнул. И лицо снова исказилось злостью. Слишком часто он злится в последнее время. Это опасно. В первую очередь, для него самого.

– Неправда, – покачала я головой. – Не все охотники одинаковы.

– Разве не охотник убил однажды всех атли? – Эрик взглянул на меня удивленно. – Разве митаки, племя твоей подруги, не погибли от их щупальцев?

– Верно, – кивнула я. – А еще охотник рисковал всем, чтобы спасти меня от таких, как он сам. Предупредил о войне, скрывал грехи Влада от Мишеля, чуть не попал под трибунал, чтобы выгородить хищного. В конце концов, совсем недавно Андрей рисковал всем, чтобы я могла войти в дом Гектора и вернуть кен ясновидице, которую ты выпил!

– Ты слишком тепло о нем отзываешься, – буркнул Эрик и снова отвернулся.

– Потому что я отношусь к нему так. Андрей – мой друг.

– Охотник не может быть другом, – он произнес это так, словно я маленькая девочка, и приходится объяснять мне нерушимые истины, аксиомы жизни хищных.

– Он мой друг. И если ты спросишь его, уверена, его ответ совпадет с моим.

– Меня удивляет, что ты до сих пор сохранила наивность обычного человека. Наши энергетики разные, Полина. Прикосновение охотника вызывает в нас отвращение или страх. Мы не симпатизируем им, не дружим с ними, не занимаемся сексом. И это не просто предрассудки – это энергетическая несовместимость.

– Пока ты сам не влезешь в эту шкуру, – пробормотала я, – не поймешь. Благодать и впрямь пахнет смертью, но только ты решаешь, использовать ее или нет.

Эрик глубоко вздохнул, шагнул ко мне и погладил по щеке. Злость его улетучилась так же быстро, как и появилась. Иногда я сама пугалась резких смен его настроения: вот он благожелателен и весел, а через секунду – зол, как черт.

– Нам этого не узнать, малыш, – ласково сказал он.

– Неправда, – покачала я головой. – Крег знал.

– Полина…

– Нет, послушай! – перебила я. – Крег был в курсе, так как прошел девять кругов ада. Пролил кровь пророчицы и произнес слова древнего заклинания. И я знаю еще двоих в нашем мире, кто понимает, что это такое.

– Один из них Влад, да? – Эрик внимательно посмотрел в глаза – похоже, эта информация действительно его заинтересовала. – А второй?

– Я…

Короткое слово сорвалось с губ и с шелестом упало на пол.

Тишина. Недоумение. Я прекрасно читаю по его лицу и знаю, о чем он думает. Это невозможно, ведь женщины не впускают нали.

– Впускают, – отметаю его сомнения. – Во всяком случае, сольвейги.

– Зачем?

Не понимает. Нахмурился и теперь похож на то небо, которое за окном. Даже глаза потускнели. Или только кажется?

Вспоминать о нали не хотелось. Не потому, что было жаль усилий, а потому что цель была ложной. Пусть эта цель и разлагается теперь на дне моря…

– Тан тогда спрятал Киру… Герду. А я не знала никого сильнее Первозданных, так что…

Опустила глаза – за совершенный поступок было стыдно. Под пристальным взглядом Эрика чувствовала себя неуютно, и разговор этот хотелось закончить скорее. Он не поймет. Охотники вызывают в Эрике лишь гнев, а благодать он считает проклятием.

– Первозданные – те же охотники, Полина.

– Мне было плевать! Они вернули колдуна.

– Взамен на что?

Набралась храбрости и подняла на него глаза. Осуждает и даже не пытается скрыть. И безрассудство мое, и сам факт, что жила моя наполнилась той самой благодатью, которую он так ненавидел.

– Взамен на кен, естественно. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. – Я вздохнула. – Не смотри на меня так. Я была в отчаянии.

– Ты впустила нали. Девятерых. Каждый из них берет столько кена, что даже чистокровный воин рискует не справиться. А потом потратила свою кровь… Свою – ведь не смогла бы рискнуть чужой жизнью. Ты понимаешь, что могла погибнуть?

– Ты никогда не терял ребенка, Эрик.

– Она не была твоим ребенком!

– Верно, не была. Но долгое время я считала Киру дочерью. И любила – так же, как люблю Алана.

– И каково это – быть охотником?

Показалось, его связки скрипнули, когда он это спросил. И в глазах – штормовое море.

Я пожала плечами.

– Поначалу желание убивать настолько сильное, что с ним сложно совладать. А потом… Я не нашла себя среди охотников и не поняла их гордости быть теми, кто они есть. Слишком мы разные. К тому же, у меня была цель.

– Когда мы встретились, ты показалась мне жутко легкомысленной, – признался Эрик. – Добиться изгнания – это как же надо было постараться, думал я. Потом я узнал тебя лучше и понял, что ошибся. А теперь понятия не имею, что сказать.

– Зато я знаю. Везде есть поганцы. Среди хищных их не меньше, чем среди охотников. А равнять всех под одну гребенку глупо.

Эрик еще несколько секунд смотрел на меня, а потом кивнул, взял мою чашку и вылил остатки остывшего кофе в раковину.

– Поехали. Сегодня у нас много дел.

– Что ты задумал? – спросила я, следуя за ним в спальню. Предварительно, конечно же, вымыв чашки – Эрик вопросами порядка редко заморачивался.

– Хочу вечером наведаться в штаб охотников, – ответил он через плечо, надевая куртку. – Я не знал, что ты задира, но раз уж ты убила древнего, колдуна и пропустила нали, думаю, смогу доверить тебе важное дело. Возможно, придется драться, – добавил он, подавая мне одежду.

– Что я слышу? Предлагаешь мне драться с охотниками? Ого! – наигранно удивилась я, натягивая джинсы.