Текст книги "Я – хищная. Возвращение к истокам (СИ)"

Автор книги: Ксюша Ангел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Некоторые охотники отреагировали странно. Не сговариваясь, в один прекрасный момент они начали пятиться к воротам, не сводя испуганных глаз с нашей разношерстной компании. Расталкивали локтями застывших статуями собратьев и методично пробирались к выходу. Где-то на середине пути один из них развернулся и со всей прыти побежал, остальные – как по команде – за ним, дезертировали, оставив оставшихся решать, что делать дальше. И я вдруг поняла: битва кончилась, толком не начавшись. Без единой жертвы, без утрат. Мы просто… победили.

Оставшихся было около тридцати. Один из них, судя по всему, достаточно старый, чтобы вскоре стать древним, но пока до этого уровня силы не доросший, выступил вперед и обратился к Гектору.

– Ты знаешь, я глубоко уважаю тебя и твой клан. И если ты говоришь, что мы зря побеспокоили твоих… друзей, я прошу прощения, но… О какой катастрофе ты говоришь? Чего боишься? Если новой власти, которая нестабильна после смерти Альрика, то я могу гарантировать…

– Слепцы! – резко перебил Гектор. – Не видите дальше собственного носа. Тешитесь амбициями, когда баланс кена в городе нарушен. Разве ты не чувствуешь? Разве не понимаешь, что происходит?

Пристыженных охотников редко доводится видеть, потому я наслаждалась. Тяжесть резко прошла, в голове царил покой и умиротворение, страха оказаться под властью Гектора не было. Был триумф. Радость необъяснимая, почти детская, что мы победили. И более взрослая – оттого, что никто из близких не погиб. Усталость еще и небольшая сонливость, которую, благодаря стылому ветру, контролировать удавалось успешно.

– Что грядет, Гектор? – тихо спросил охотник, и на небольшой площадке, заполненной людьми, воцарилось минутное молчание. Лишь снег шелестел, бился в окна, сыпал за шиворот наспех накинутых курток. И ветер – могу поклясться, выл диким волком, и мне подумалось, что это плохой знак.

– Первые, – мрачно ответил ясновидец, и голос его потонул в гуле разбушевавшейся метели. Впрочем, я была уверена – охотник услышал. Его лицо меняло маски: недоверие, подозрительность, страх.

А потом мир качнулся, потерял резкость, меня сорвало с места, и, кажется, кто-то в последний миг успел меня удержать. Или нет? Важно ли?

Картинки проносились перед глазами диафильмом – выдернутые мгновения будущего, которые мне, как пророчице, суждено было увидеть. Я поняла две вещи, которые положат конец всему этому кошмару.

Первая – Хаука можно убить. Ритуальный нож – с виду простенький, но насквозь пропитанный древностью, хранящий отпечатки кена многих хищных, ясновидцев и охотников, созданный самим Арендрейтом, ведь именно его знак украшал костяную рукоять. Лив, сжимающая в хрупкой руке эту самую рукоять. Лезвие в крови.

Хотелось смеяться и плакать одновременно. Смеяться – оттого, что будущее больше не выглядело безнадежным. А плакать – потому что будущего для меня не существовало.

Я хохотала, как сумасшедшая, глотая слезы, сжимая кулаки и впиваясь ногтями в ладони, стараясь ощутить боль, ведь боль – это жизнь. Я дышу, вижу, слышу, касаюсь холодного, липкого снега. Я жива. Жива!

Жива ведь?

Кто-то гладил меня по голове, вокруг гомонили люди, пытаясь выяснить, все ли со мной в порядке.

Я не знала сама.

Потому что вторая вещь, которую я увидела, была фатальной. Необъяснимой. Нереальной и глупой, потому что так не бывает, не должно быть…

Люди, пусть и пророки хищных, не должны знать такого. Потому что как же теперь жить? Как верить? Как принять будущее, когда знаешь страшную правду?

Принять свою смерть…

Темно.

Глаза закрыты, но я все равно чувствую темноту, ощущаю, как она липнет к коже. Пачкается.

Горло болит от криков, и при выдохе из него вырываются хрипы. Тело онемело от судорог, и теперь кончики пальцев неприятно покалывает. Сами пальцы, как и остальные части тела расслаблены. Сил нет ни на что.

Холод осторожно касается лица, лаская его медленно падающими снежинками. Изредка виска касаются губы – так же невесомо, едва ощутимо, но в отличие от снега, они дарят тепло. Воздух сладок… Свежо – не то, что в доме, где стены съезжаются, и потолок готов раздавить в любую секунду. Помню, внутри я тут же начала задыхаться, и Эрик вынес меня на улицу, спрятал в укромном уголке сада скади.

Глаза открывать не хочется. Голова болит и, кажется, я растворяюсь в этой пульсирующей боли. Даже ладонь на лбу не спасает – приглушает боль, но не приносит избавления. Впервые.

Поэтому я не двигаюсь и притворяюсь, что сплю. Впрочем, не только поэтому. Если открою глаза, со мной заговорят. Последуют вопросы, на которые нужно будет отвечать, а я впервые растерялась, имею ли право. То есть, как вождю, я обязана сказать Эрику о видении. Должна. Непременно.

Даже мысленно это “должна” звучит фальшиво. Я знаю, что за этим последует – золотая клетка, несколько слоев защиты и иллюзия безопасности. Возможно, это даже поможет. Спасет меня. Изредка ловлю себя на мысли, что сама готова в эту клетку влезть. Только вот…

Барт.

Он с первого дня нашего знакомства говорил о моей цели. О том, что я должна уйти от сольвейгов во внешний мир, построить здесь жизнь, обучиться использовать свой кен, стать сильнее. А потом, перед смертью, он учил меня… Печать и…

Знал ли?

Знал. И готовил с самого начала. Иначе на кой мне уметь ставить печать? Слова Лив все еще отчетливо звучали в голове: только тот, чья жила порвется…

Вспоминать не хотелось. Даже мимолетные касания воспоминаний о видении, далекие отголоски, превью несвершившегося усиливали боль.

Поэтому я застыла в настоящем, пытаясь мысленно остановить время. Будущего не хотелось. Никакого. Совсем.

Меня качали на руках, как ребенка. Закутали во что-то мягкое и теплое, обняли, закрыли от всех невзгод мира. И если бы отпустили, не заметили, оставили в одиночестве со своими мыслями, я быстрей бы пришла в себя. А тут – разомлела. Расслабилась. Испуг плавно перерос в жалость к себе, из-под закрытых век потекли слезы, а их не заметить сложно.

Меня рассекретили.

И я открыла глаза.

– Больно?

– Немного, – соврала я. И слезы вытерла, хотя тщетно – они как текли, так и продолжали течь.

Мы сидели на лавочке, почти у самого конца аллеи. Вернее, Эрик сидел, а я полулежала у него на руках, с ног до головы укутанная в мохнатый плед. Аллея замыкалась непростительно запущенным садом – деревья и кусты сплелись ветвями, пытаясь выжить, заглушить друг друга, отобрать лишний кусочек света и тепла. Сплетения эти, припорошенные снегом, ночью выглядели особенно зловеще, а если учесть недавнее видение…

Я вздрогнула.

– Что ты видела?

Вопрос осторожный, но в голосе – настойчивость вождя. Необходимость знать. Анализировать. Каждая минута неведения приближает нас к опасности – Эрик выучил это правило давно.

– Я…

Запнулась, впервые не зная, что сказать. Соврать? Придумать? Или, может, выдать правду, и пусть Эрик решает, как этой правдой распорядиться? В конце концов, самого Хаука мы еще не видели. Возможно, он не так страшен, каким вижу его я. Подумаешь, охотник! Сколько их было – молодых и древних? Совсем недавно целая армия бежала, сверкая пятками. Возможно, и этот…

Невозможно. Нельзя себе врать – Хаук не побежит.

Но ведь это не наша битва! Херсир тоже вернулся, вот пусть он и…

– Полина?

Настойчивый взгляд, и ложь сама вырывается в мир:

– Не помню. То есть… Смутно все. Там была Лив и Хаук. У него жуткие светящиеся щупальца, метров по двадцать каждое. Их много, они…

Слезы соленые и холодят щеки, покрывают коркой кожу. Почему бы не дать мне отдохнуть? Почему, черт возьми, нельзя понять, что мне больно?! Страшно. И жить… жить хочется. Очень.

Злость захлестнула – на себя саму, за то, что хороню себя раньше времени. Видения – не стопроцентная гарантия событий.

Видения – нет. А слова Барта?

И вот я злюсь уже не него. Я же к нему, как к отцу… Доверяла, а он… Он просто готовил меня к жертвоприношению. Методично, аккуратно выписывая на душе ритуальные узоры смертницы.

– Хорошо, не надо говорить, – шепнул Эрик мне в волосы, обнимая крепче, окутывая теплом. – Мы справимся, слышишь?

Слышу. Только веры нет. Паника захлестывает, отдается дрожью в теле. И нигде больше не осталось безопасных мест.

Шорох в кустах заставил буквально выпутаться из объятий, вскочить на ноги. Ничем и никем не поддерживаемый плед свалился с плеч в снег, плечи обдало промозглым декабрьским ветром. Я спряталась за спиной у Эрика, который тоже встал и уставился в темноту.

– Кто здесь? – резко спросил он, а через секунду из кустов на дорожку вывалился человек.

Он был чумаз. Растрепан. Худ. Сильно горбился и держал руки в карманах, шарил, будто пытался что-то там отыскать. Волосы незнакомца свалялись и топорщились во все стороны лохмами. Из дырки в рукаве пучком торчал пух. На осунувшемся лице, испещренном морщинами, отражалась решительность и азарт.

Он зыркнул на нас узкими, глубоко посаженными глазками и гордо сообщил:

– Я зашел с тыла!

Неожиданно. Если он собрался на нас напасть, то это просто забавно. Что я и продемонстрировала нервным смешком.

– Хорошо, – кивнул Эрик, слегка расслабившись. – А ты кто?

– Тебе ли не знать, – надменно ответил мужчина и прищурился. – Только больше ты меня не обидишь. Не в этот раз.

– И в мыслях не было. Я вообще тебя… Постой-ка!

Эрик шагнул к нему, оставляя меня одну, лишая защиты и покровительства. Ветер мазнул по плечам, вызывая дрожь, и я машинально подняла упавший плед. Закуталась в него, как в защитную мантию.

Напрасные опасения – незнакомец опасным точно не выглядел. Скорее, потерянным и несчастным. А еще… пустым. Я уже видела такое и не раз. Впервые – в беседке в городском парке, когда я и Влад… и наполненные слезами глаза ясновидицы Тани… и радуга. Потом на Тибете – тот ясновидец называл себя принцем и обещал, что всех нас покарает. И кульминация – краски и холст, обреченность на лице Эрика, когда Лидия цеплялась за его рукав…

Догадка осенила, как всегда, внезапно. Впрочем, Эрик понял на минуту раньше меня. Склонился к буквально сжавшемуся в комок найденышу, навис над ним и спросил:

– Ты – Гарди?

Незнакомец нерешительно кивнул, отступил на шаг и, споткнувшись о торчащий из брусчатой дорожки камень, упал на пятую точку. Эрик протянул ему руку, но ясновидец ее не принял – решил подняться сам. Упираясь ладонями в снег и не сводя с Эрика испуганного взгляда, отполз на несколько шагов назад и неуклюже встал.

Подумать только, Первый! Настоящий и такой… нелепый. Испуганный. Потерянный. Что он делает в саду скади?

– Идем в дом, – благодушно предложил Эрик и улыбнулся, словно боялся спугнуть неожиданного гостя. – Здесь холодно. А там обогреешься и расскажешь, на кого ты тут с тыла нападать собрался.

– Нет-нет-нет! – решительно запротестовал Гарди и замотал головой. – Все будет не здесь и не сейчас. Не так… Там. – Он указал рукой в сторону дома. – Глупая девчонка порвет колпак, и никто вас не спасет. Вас… нас… – захихикал и прикрыл ладонью рот, а с рукава опадали лохмы снега, пачкая полы куртки. – Вот дура, кто же бьет изнутри!

– Тот, кто хочет выбраться? – предположил Эрик.

– Тебе не выбраться точно.

И перевел взгляд на меня. На миг показалось, он притворяется и абсолютно нормален, а спектакль этот разыграл специально для нас. А на самом деле Гарди знает, что мне суждено умереть. Знает и посмеивается про себя.

Впрочем, через секунду ясновидец снова выглядел растерянным и жалким. И тут мне подумалось: Лидия! Мысль-вспышка. Нет, не то ее предупреждение, о котором я благополучно забыла. Она сама. И способ, которым мы ее вернули.

– Эрик! – схватила мужа за рукав. – Мы можем попробовать излечить его! Наполнить моим кеном, как Лидию. Возможно, тогда…

– Хаук уйдет, – закончил он за меня. – Ты умница!

И повернулся к Гарди, пытаясь ухватить, но тот, несмотря на видимую неуклюжесть, прытко отскочил в сторону и ненавидяще на меня посмотрел. Несчастное лицо исказилось злостью и, показалось, он сейчас на меня с кулаками бросится – таким яростным был его взгляд.

– Ты! – почти завизжал он. – Это все из-за тебя. И Херсир тогда, и Хаук… Зачем, скажи, на милость, мне все это терпеть? Ты когда-нибудь ответишь или так и будешь молчать? Кому все это нужно?

– Никому, – согласился Эрик, ловко хватая Гарди за шею и притягивая к себе. Ясновидец испуганно рванулся в сторону, но Эрик прижал его крепче и успокаивающе зашептал:

– Тише, тише. Скоро все закончится. Потерпи.

По морщинистому, тусклому лицу Гарди потекли слезы. Костлявые, опутанные кольцами ревматизма пальцы вцепились в руку Эрика, пытаясь сбросить, освободиться от пут. Тщетно. Физически Эрик намного сильнее, держит крепко и ни за что не отпустит такую ценную добычу.

И он сказал правду: если повезет, скоро все закончится. Я очень постараюсь вылечить Первого, и тогда Хауку не будет смысла убивать нас – причина мести исчезнет, канет в небытие.

Жаль, что Гарди был иного мнения…

– Тик-так, тик-так, – не обращая внимания на слезы, бормотал он, уже не пытаясь выбраться из удушливых объятий моего мужа. – Слова-бритвы, слова-ножи. Прошлое убивает… И тебя убьет.

– Прошлое не убивает, – ласково возразил Эрик, ослабляя хватку, обнял Первого за плечи, решительно подталкивая в направлении дома. – Идем, ты совсем околел тут.

– Посмотрим, как оно не убьет тебя! – Он резко вывернулся, потянулся вверх и положил ладонь Эрику на лоб.

Время, казалось, остановилось. Падало, кружась и смешиваясь со снежинками, и замедленно стучали воображаемые часики, повторяя голосом Гарди.

Тик-так. Тик-так.

Тик.

Так…

А потом схлынуло. Время встрепенулось и понеслось галопом. Эрик отпрянул, нахмурился, вглядываясь в лицо Первого ясновидца, будто ища на нем…

Что?

Неужели… Нет-нет, только не мое видение! Мне нужно подумать, решить, что с этим делать, а если Эрик будет в курсе, то запрет меня. Снова поставит вокруг дома удушливую защиту. Будет шушукаться с Владом и Мирославом, улыбаться, будто все в порядке, а если заикнусь… В этот раз он не позволит мне выбраться, даже если захочу. Круглые сутки станет охранять и…

Эрик мазнул по мне взглядом. Колючим, холодным, а ветер, будто слушаясь его, хлестнул по щеке, опалил морозом плечи, вполз за воротник, и я поежилась. Бледное лицо, сжатые в узкую полоску губы, прозрачные глаза, пронизывающие насквозь…

Гарди хитро ухмыльнулся и отступил на шаг, наблюдая за Эриком с явным удовольствием. Но Эрик о нем забыл. Эрик смотрел на меня.

– Что?..

Зашуршали, трескаясь, ветви у нас над головами, струшивая снег прямо за шиворот. Серое небо выпустило на волю серп молодой луны. Его окружили темные тучи, как стая волков – дичь.

Почему-то я сама себя почувствовала дичью.

Эрик сглотнул и закрыл глаза. Сжал кулаки, будто боялся что-то выпустить. Словно, если выпустит, весь мир перевернется, разлетится на осколки. А когда он открыл глаза, на меня больше не смотрел.

– Помнишь, – спросил он глухим, гулким голосом, от которого у меня по спине поползли неприятные мурашки, – после случая с Гектором ты сказала, что я могу задать любой вопрос, и ты ответишь правду?

Я машинально кивнула, а потом, осознав, что он все равно не видит реакции подтвердила хриплым “да”.

Гарди с довольным видом потоптался на месте, отчего снег под подошвами его растоптанных ботинок, противно заскрипел.

– Скажи, есть ли у тебя… секрет от меня, Полина?

Есть.

Секреты есть у всех, но у меня большой, а если большой, это уже считается предательством. Или нет?

– Секрет?

Голос противно дрогнул. Выдал и страх, и волнение, и безумное желание развидеть то, что я увидела на крыльце. Меньше знаешь – крепче спишь. Любая мало-мальски одаренная пророчица согласится с этой пословицей.

Эрик снова на меня посмотрел. Лучше бы не на меня – на снег, на притихший внезапно сад, на Гарди, в конце концов. Но пронизывающий, почти презрительный взгляд предназначался мне.

Нужно признаться. Сейчас. Чистосердечное признание, как говорится, смягчает наказание. Странно, но слова смешались в голове в кашу, и нужные никак не находились. Ну не говорить же, в самом деле: “Эрик, я скоро умру”. Как-то… глупо.

Я сглотнула.

– Возможно, я смогу помочь. – Голос вкрадчивый, мягкий. Обманчивая мягкость эта заставляет расслабиться, выдохнуть. Сердце только колотится, и ребрам больно. Вдох получается скованным, будто грудь стянули невидимыми цепями. И продолжали стягивать.

Гарди еще раз подпрыгнул и радостно, словно ребенок, получивший конфету, захлопал в ладоши. Повеяло сюрреализмом, ненастоящестью, и я – так, на всякий случай – ущипнула себя за запястье. Не было и дня, когда в доме не произносилось бы священное слово “Первые”, мало ли, может, Гарди мне просто снится. И злость Эрика – выдумки коварного подсознания.

Злость не исчезла, как и Гарди. Ко всему прочему прибавилась боль в запястье от сильного щипка.

– Вспомни вечер, когда Альрик подослал охотника в дом андвари, – настойчиво продолжил Эрик, окончательно сбивая меня с толку.

Андвари? При чем тут… И какое они имеют отношение к видению? Может, уже там были намеки, а я не поняла?

Пепел и разбитое стекло. Испуг. Переполох, который удобно прикрыли делаными улыбками и искусственным сочувствием. Раздражение – Влад постоянно пытался уколоть, задеть, а мне не до того было…

Эрик ждал. Смотрел на меня в упор, и я почувствовала себя смертником на плацу, прозрачные глаза – как дула автоматов… Придумается же такое.

– У меня там не было видений, – тихо ответила я первое, что пришло в голову.

– Видений не было, – терпеливо кивнул Эрик, и, показалось, терпение он брал из резервных запасов. – Было нечто иное, верно? То, о чем я не знаю.

Копаться в памяти в такие моменты бесперспективно. Память, реагируя на испуг и волнение, швыряется картинками, не имеющими никакого отношения к заданному вопросу. Вспомнилось наше венчание. Тома, раскрашивающая мою руку. Потом почему-то снег в крови и Юлиана. Хмурящаяся Лидия в кабинете скади…

Лидия! Она предупреждала о Гарди. Просила не приближаться. Почему?

Не о том думаешь, Полина. Эрик ждет. Злится. А я растерянная… Какого, собственно, черта?!

Я глубоко вдохнула, разрывая придуманные цепи, и резко спросила:

– Что с тобой?

Хорошо, когда резко. Когда чувствуешь собственную уверенность и правоту. Потому как в последние несколько мгновений я готова была признаться в чем угодно, лишь бы он перестал так смотреть. Но ведь я ничего не сделала.

– Почему ты злишься?

Взгляд прямой выдержала. Даже не подалась назад, не отступила, хотя очень хотелось. Эрик прекрасно умеет напирать и давить.

– Действительно не понимаешь, почему я злюсь? – шелестяще выдохнул он, теряя, похоже, последние крупицы самообладания. Знакомый взгляд. Суженные зрачки. Губы, изогнувшиеся в саркастичной улыбке. И ореол опасности. Зверь, которого так боялся Эрик, вот-вот вырвется на свободу.

– Пойму, если объяснишь, – стараясь оставаться спокойной, не поддаваться панике, ответила я. – Мне нечего скрывать.

– Не ври мне, Полина! – выкрикнул он, одновременно шагнув ко мне, нависая.

Я вздрогнула. Вздрогнул Гарди, прекратил пританцовывать и застыл, испуганно глядя на Эрика. Тучи полностью заволокли луну, и мир погрузился во тьму. Кажется, в древности, это считали знаками.

Интересно, чем считали неожиданные вмешательства?

– Она не врет.

Неподалеку, метрах в тридцати от нас по направлению к дому, сунув руки в карманы, стоял Влад.

Эрик шумно выдохнул, но от меня отступил. Гарди попятился, снова споткнулся, но в этот раз удержался на ногах.

– Хочешь сказать, ясновидец показал мне то, чего не было? – спросил Эрик Влада, и мне почудилось, в голосе его скользнули отголоски надежды на положительный ответ.

Положительного ответа у Влада, похоже, не было…

– Я думаю, нам всем сейчас нужно успокоиться, – примирительно сказал он, приближаясь. Движения его были обманчиво-расслабленными, что насторожило меня: так Влад обычно подходит к опасным врагам.

Но ведь Эрик не враг!

– Успокоиться? – Эрик хищно улыбнулся и повернулся к нему. – Действительно считаешь, это то, что мне надо?

– Что происходит? – пискнула я, уже понимая, что ситуация накалилась до предела, судорожно соображая, что в конце концов тут происходит. Или произошло уже давно?

Андвари. Та ночь… Ира приходила и просила не делать глупостей. А я… я спала в его кровати. Возможно, это, но ведь Эрик сам велел Владу за мной присматривать!

Думай, Полина, думай. Пока все еще можно исправить, предотвратить.

– Эрик узнал то, что я хотел скрыть от него. То, что пришлось удалить из твоей головы, родная.

Последнее слово было лишним. Провокационным. Совсем не в духе Влада – вот так подставляться, и лишь потом, много позже, лежа в холодной, огромной кровати, я подумала, что сказал он его для того, чтобы отвести от меня удар. Я стояла в шаге от Эрика, сам Влад – намного дальше. Зверь сломал клетку, и меня бы непременно задело, если бы Эрик не отошел.

Но Эрик будто бы сам ждал – и слова этого, и провокации, и возможного шанса выплеснуть неприязнь, злость, ненависть, неизменно накапливающуюся внутри месяцами.

Шагнув мимо трясущегося от страха Гарди, он взмахнул рукой, и Влада подбросило в воздух, швырнуло, и он, с гулким звуком ударившись о ближайшую березу, рухнул в сугроб.

– Не смей ее так называть! – прошипел Эрик ему вдогонку.

Я вскрикнула от неожиданности и зажала рот ладонью, все еще не понимая, что тут происходит, но уже чувствуя запах пожарищ – так всегда пахнет, когда горят мосты.

Влад поднялся на корточки, мотнул головой, видимо, стараясь прийти в себя. Я перевела взгляд на Эрика. Он все еще улыбался, и улыбка его была безумной. Глаза лихорадочно блестели, на скулах ходили желваки, и сам он напоминал своего предка – таким, каким я иногда представляла Херсира.

– Как удобно, правда? – выплюнул он мне в лицо. – Но, как по мне, жутко несправедливо. Ты ведь пророчица, призвана видеть будущее, а тут такое. Помнить прошлое не менее важно, как считаешь? – И, не дожидаясь ответа, он шагнул к мнущемуся неподалеку Гарди. Схватил его за шиворот и приволок упирающегося ясновидца ко мне. – Ты так любишь говорить о предательстве, о своем благополучно забыла.

Эрик притянул к себе Гарди и прорычал Первому в лицо:

– Покажи ей!

Ясновидец упираться не посмел, поднял руку и положил ладонь мне на лоб.

Картинки были яркими. Сочными.

Ночь. Потолок, разукрашенный тенями. Громкие выдохи. Яростные, честные слова. Тепло губ на губах. Ванильный кен, который…

Я отпрянула. Пошатнулась. Пальцы сами коснулись висков, будто старались пощупать воспоминания на предмет реальности. Воспоминания моими не казались. Словно кто-то нарочно нарисовал в голове картинку и заставлял в нее поверить.

Я ведь замужем и не могла… Или могла?

Взгляд Эрика метал молнии, и их целью была я.

– Что теперь скажешь, пророчица? – спросил он, хотя ответа, скорее всего, не ждал.

– Тебе нужно остыть, Эрик!

Еще одна провокация. Мы с Эриком повернулись к Владу синхронно, и я не смогла сдержать испуганного всхлипа.

Выглядел Влад прескверно. Ссадина на щеке, наливающаяся синим, струйка крови прямиком из виска, рука, которой он придерживал вторую, хриплое дыхание.

– Заткнись! – отреагировал Эрик, сбивая его с ног очередным пассом.

Безумие! А ведь действительно, прошлое умеет убивать. В Эрике, например, оно убивает человека. А виновата в этом я…

– Прекрати! – выкрикнула, шагнула к нему, становясь между ним и притихшим в снегу Владом. Было страшно и больно, хотелось плакать, как маленькой, а еще лучше – убежать туда, где никто не найдет. Спрятаться, пока буря не утихнет и снова не выглянет солнце.

Бежать вот только некуда. И незачем.

– Защищаешь его. Как мило, – едко ответил Эрик и попытался меня обойти, но я ухватила его за рукав.

– Никого я не защищаю. Ты не должен судить его за предательство. Суди виновного, Эрик.

Наверное, это были правильные слова. Если вообще существуют правильные слова в таких ситуациях. Во всяком случае, они остановили Эрика, заставили снова на меня посмотреть – и этот взгляд был другим. В этом взгляде мелькнул испуг – на секунду, но мне хватило, чтобы заметить.

– Я – твоя жена, – сказала я тихо, с силой сжимая кулаки в надежде, что ногти, впивающиеся в ладони, помогут сдержать приближающуюся истерику. – И именно я виновата. Не он, – я махнула рукой в сторону Влада, – не Гарди, не весь мир. Я. И если ты сейчас хочешь кого-то ударить, чтобы выместить злость – ударь меня.

Сознание отреагировало вялой вспышкой страха: а что, если Эрик действительно…

Не смог. Отступил. И голову склонил, разглядывая снег под ногами. Кулаки все еще сжимал, но на Влада, тщетно пытающегося подняться, не смотрел. На меня, впрочем, тоже. Гарди громко всхлипнул и обнял себя за плечи.

Холодно. Ветер хлещет, обнимает гибкими, длинными пальцами, но я его почти не чувствую. Холод, сковавший меня, идет изнутри.

А потом Эрик просто исчез. Только что был здесь, и вот уже нет. Пустое место, истоптанное ботинками, но и его скоро засыплет снегом.

Может, мне все причудилось? И, поддавшись тому же порыву, что и несколько минут назад, я ущипнула себя за запястье.

Оцепенение вызвал мороз. Холодный ветер. Снег, оседающий на плечах пуховой накидкой. Зима сковала мысли.

Что же еще, если не зима?

Кровь на снегу в темноте казалась почти черной, и я старалась на нее не смотреть. Прижимала к виску Влада уголок пледа и глубоко дышала. В глаза ему, к слову, тоже не смотрела. Глаз не хотелось. Ничьих. Взглядов осуждающих, хлестких, которые непременно заставят стыдиться, а ведь стыдиться не стоит. Казнить себя – да, но стыд… Не заслужила я прощения, значит, и стыд ни к чему.

– Ненавидишь меня?

Вопрос тихий, в нем слышится почти не завуалированная мольба.

Ненавижу? Нет. За что? За то, что он, бесспорно, торжествует из-за того, что мой брак развалился? За то, что всегда ломал то, что я строила? За “я же говорил”, не произнесенное, но подуманное?

Глупо перекладывать свою вину на чьи-то плечи.

Душно. Мучает безумное желание разреветься.

– Надеюсь, ты рад…

Слова першат в горле. Слов не хочется.

Не хочется ничего.

– Я не рад.

Ложь? Очередная попытка покрасоваться, выглядеть благородным? Еле стоит, а туда же…

– Я знаю, кто убьет Хаука.

Говорить о Первых проще. Вспоминать опутывающую липкость видения, отголоски которого все еще стучат в висках. Щупальца охотника – длинные, извивающиеся, светящиеся холодным светом. Боль – минутную, дикую, после которой придет… Что? Искупление?

Бред. Смерть – не искупление.

Наверное, прав был Влад тогда: сольвейги счастливыми не становятся. И я, как доказательство: лишилась наставника, мужа, а скоро и жизни лишусь. Хотя для этого нужно найти девушку…

– Что именно сделала Лив?

– Уверена, что сейчас хочешь это обсуждать? – поморщился Влад, отмахиваясь от заботы. – Тебе не кажется, что нужно поговорить о другом?

– Нет! – замотала я головой. – Не хочу о тебе и… о том, что было у андвари.

Не хочу. Понимаю, что не спрячешься, что поговорить придется. Когда-нибудь потом… Говорить сейчас означает признаться себе: ничего уже не изменить. Признаться, перестрадать, смириться и жить дальше.

Я не готова.

– Так что сделала Лив?

Лив почему-то представлялась мне лучше всего. Темные, до талии волосы, блестящие, шелковистые и гладкие. Испуганные карие глаза. Лицо узенькое, с ямочкой на левой щеке. Карминовые губы. Тонкие пальцы, сжимающие пресловутый клинок. Где его искать? А ее? И что если Хаук нападет раньше?

– Если верить легенде, она сдала Херсира. Подставила, сама того не желая. Потом пожалела, но поздно было – боги прислали Хаука. Ты знаешь, до сегодня я до конца не верил, но вот этот…

Влад замолчал. Застыл, придерживая ребра. И я невольно проследила за его взглядом.

Гарди не было. На его месте остался лишь смятый снег.

Странно, но исчезновение Первого никак не откликнулось во мне. Какая разница, куда он ушел? Исчез? Испарился? Был ли вообще, или нам почудилось?

Был. Темные брызги на снегу – свидетельство его присутствия. Багровый синяк на скуле Влада. Его дыхание – свистящее, тяжелое, полусогнутая спина. Как бы ребра целы остались…

– Тебе нужно показаться Кириллу.

– Пустяки.

Крепится. Ущемленную гордость прячет за деланым безразличием. Смотрит пристально, пытаясь выискать на моем лице последствия случившегося. Только нет их. Пусто. В груди будто дыра, а нее ползут сквозняки, наметает снег, сочится холод.

Нужно идти в дом. Там камин и обогреватели. Там Эльвира, которая тут же примчится отпаивать чаем, будет улыбаться, а от улыбки ее, как в детской песне, всегда становится теплей. Да, определенно нужно в дом.

Я медлила. Стояла и растерянно смотрела на то место, где несколько минут назад злился Эрик. Ждала, что вернется. Пусть бы кричал, смотрел ненавидяще, обвинял, клеймил. Но был бы рядом.

Где он сейчас?

– Лив убьет Хаука?

Вопрос из реальности, и меня вышвыривает из мыслей в зиму.

Холодно. И снова вспоминаются подробности видения. Мой сдавленный крик, почти рычание, хлещущий и порванной жилы кен, который приходится буквально черпать ладонями. Застывший на месте охотник. Отчаяние в его глазах. Тающие секунды, и, если не успею, оступлюсь, все будет напрасно. Дрожащая, как лист на ветру, Лив. Острие ножа, опасно блеснувшее в темноте.

Странно, но будущее больше не пугало. Зачем жить, если на горизонте маячит настоящий ад? Непрощение. Осуждение. Боль.

Влад ждет ответа. Смотрит, а от взгляда его расползаются по коже насекомые страха. Вдруг узнает? Не позволит ведь… Заставит жить, принять ад, но дышать. Мучиться, но просыпаться по утрам. От удушливой, навязанной защиты потемнело в глазах, и я кивнула.

– Она.

И ведь не соврала даже. Недосказанность ведь не ложь?

Влад кивнул. Расспрашивать не стал: то ли решил сейчас не наседать, то ли боль пересилила любопытство. К дому мы шли в полном молчании, изредка останавливаясь передохнуть. Ночь окутывала предновогодним волшебством, искрился снег в свете фонарей, кружились в воздухе пухлые снежинки, и дом, обычно мрачный и хмурый, принарядился в белую шубу. Застыли деревья, будто в ожидании волшебства.

Любоваться хотелось. Я бы, наверное, смогла забыться – пусть на минутку – в снежном этом великолепии. Но Влад закашлялся и схватился за грудь. Я не сильна в медицине, но подумалось, что это плохой знак.

Я усадила его на ступеньки, велела не шевелиться и ждать Кирилла. Пусть осмотрит, в больницу повезет. А мне не до этого. Почему-то что делать дальше, я понимала четко. От легкости в мыслях стало немного жутко. Впрочем, много ли я знаю о смертниках? Может, у них всегда так?

В доме царил полумрак. Тени ползли по серым стенам, скалилась ночь в провалы окон, лестница готично оканчивалась темнотой. О произошедшей несколько часов назад стычке с охотниками не напоминало ничего. Куда делись сами охотники – тоже непонятно. В доме ли, договариваются с Гектором? Ушли? Вернутся? Гостиная открывать тайны не спешила.