Текст книги "Я – хищная. Возвращение к истокам (СИ)"

Автор книги: Ксюша Ангел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Я и помогаю, – попытался вразумить ее Богдан.

– Врешь! – выкрикнула она, и Богдана будто бы опутало темной сетью ее силы. Я видела вихри в воздухе. Темные клочки кена, впивающиеся в охотника иголками. Он согнулся пополам и поднял руки, стараясь защититься, но кто он и кто она? Молодой охотник и Первая… Бессмертная женщина, возможно, потерявшая рассудок.

Кажется, вскрикнула Даша. Влад позади меня напрягся, готовый драться. Прищурился Эрик. Нет, спасать охотника не входило в его планы, однако кто знает, что взбредет этой женщине в следующую секунду.

Громко, истошно закричал Гарди. Выронил газету, всхлипнул и… завыл. Ей богу, он завыл так, как волки воют на луну.

– Довольно! – жестко оборвал их Эрик. Шагнул к Лив, по-хозяйски взял за плечи, будто она была не древней хищной, а истеричной скади, которую ему предстояло успокоить. Встряхнул. – Прекрати.

Он обернулся к Гарди и строго добавил:

– И ты тоже.

Странно, но ясновидец послушался. Схватил оброненную газету и принялся рвать ее на мелкие кусочки. Медленно. Педантично. Они плавно опускались на пол и образовывали у его ног уродливую кучу. И мне захотелось его стукнуть, чтобы перестал, чтобы не…

Гарди зырнул на меня, будто мысли прочитал. А Влад положил руку мне на плечо.

– Мы здесь, чтобы помочь, – доверительно сообщил Эрик Лив. – Чтобы попытаться его вылечить.

– Его нельзя вылечить! – выплюнула она остатки зарождающейся истерики. – Думаешь, я не пыталась?

– Ты бы не смогла, – сказала я и шагнула к ним. – Вот Гуди смог бы, если бы Херсир дал ему кена. И тогда все закончилось бы много тысячелетий назад.

– Откуда ты знаешь о Гуди? – испуганно спросила она, отступая, вырываясь из рук Эрика. И это принесло мне облегчение. Пусть небольшое, но все же.

Она пугала меня. Маленькая, пропитанная страхом женщина, по телу которой волнами ходила дрожь. Она должна убить Хаука? Серьезно? Да у Риты больше мужества, чем у нее! И тем не менее, я боялась. Ауры ее кена – сладкого, медового. Плавности движений. Того, как Эрик на нее смотрел.

– Гуди – первый сольвейг. И покровитель остальных сольвейгов.

– Ты… – Она вздохнула, присела на подоконник.

– Да, – кивнула я. – И я постараюсь помочь Гарди. Ради всех нас. Ради того, чтобы Хаук ушел.

– Он не уйдет, – помотала она головой. – Я видела его. Он никогда не отступит.

– Хаук пришел как расплата для Херсира, – мягко сказал Эрик и посмотрел на меня. Его взгляд был глубок, и, казалось, я на секунду увидела того, кто живет в нем. Того, кого мой Эрик боялся выпустить. Когда был еще моим Эриком… – За то, что выпил Гарди. Если Гарди выздоровеет, Херсира не нужно будет наказывать.

– Он просил найти тебя, – добавила я. – Он просил отдать…

– Вот. – Эрик вытащил из ножен и протянул ей клинок, а она взяла его трясущейся рукой, сжала изрезанную рунами рукоять. – Это твое.

Лив смотрела на него долго, пристально, с долей недоверчивости, словно увидела призрака, но в призраков не верила. В комнате сгустилось напряжение, древний кен окружал ее ореолом тьмы – тьма накрыла плащом, вилась, клубилась вокруг хрупкой фигуры, и отдельные ее клочки отрываясь, будто собирались вырваться. Однако возвращались. Вливались обратно, проникали в общий полог, и отрывались уже другие. Смотрелось жутко. И мне подумалось, что кен Лив чем-то похож на кен Герды. Такой же темный, подавляющий… Гнилой?

– Он касался его, – прошептала она с благоговением. – Херсир велел вам прийти, да?

– Херсир не станет в этом участвовать, – с уверенностью ответила я. – Но ты сама должна понимать: Хаука нужно остановить. – Помолчала немного и проникновенно добавила: – Иначе он убьет Херсира…

Слова иногда обладают волшебным действием, особенно когда достигают тех самых участков мозга, которые отвечают за наши страхи. Она вскинулась, посмотрела на меня воинственно и кивнула.

– Нет-нет-нет, – помотал головой Гарди. – Ты не можешь им позволить. Они влезут в меня, наденут мою кожу, а ты будешь смотреть. Тебе нравится меня мучить, да?! – взвизгнул он и влип в стену.

– Ну хватит! – мрачно резюмировал Эрик и шагнул к Гарди. Грубо схватил ясновидца за плечи, вытолкнул в центр комнаты. – Покончим с этим уже.

Воздух вокруг него полыхнул оранжево-красными всполохами, и я внезапно поняла, что не хочу этого видеть. Знать. Термоядерная смесь кена: моего, Барта, Дэна и Влада – делала меня чем-то иным, трансформировала в нечто, чем я быть не хотела. Я – просто Полина. Пророчица. Сольвейг.

Не мессия.

Повторяла это, как мантру, когда подходила к Гарди, и меня жег отчаянный почти взгляд мужа. Мужа ли? Кто мы? Где оказались? И куда придем в итоге?

Слева Лив шептала молитвы на древнем языке ар. Странно, но я понимала его – каждое чертово слово! Богов нет, милочка, они тебя не услышат. Все, что от них осталось – пустой мир, наполненный знаниями. Этот мир отчего-то назвали каном…

– Ему это не понравится, – серьезно предупредил меня Гарди, когда я задрала ему рубашку. Вырваться он не пытался, лишь смотрел – торжествующе, с победным блеском в глазах. – Ты умрешь, определенно. Нет, я почти точно знаю.

Стукнула створка окна, потянув за собой штору, повеяло холодом, кто-то невдалеке охнул, а я…

Темно. Тучи над головой – свинцовые, низкие. Они опасно нависли, готовые обрушить небо мне на голову. Темное озеро неспокойно, оно бушует, накатывает волны на берег, на котором даже песок потемнел. Нет, он потемнел не оттого… Кровь, куда глазом не поведи. Песок впитал ее, вскормился и, казалось, берег ожил, дышит под ногами, требуя еще. Требуя мою.

Справа мелькает тень. Вспышка молнии, и я вижу отблеск металла в испачканной кровью руке…

– Эрик! – вырывается само, против воли. Как призыв, как просьба защитить.

– Эрик! – это уже из реальности. Настойчивый голос, не просьба – приказ. Шутка, что ли? Кто осмелился приказывать Эрику? – Она не справится, слышишь? Решай уже!

Моя рука все еще лежала на животе у Гарди, в ушах шумело, перед глазами плыло. Нестерпимо болел живот – жила противилась, отдавая последние крохи ванильного кена. Жила же Гарди все еще была пуста… Изувечена. Бездонный колодец, который мне не наполнить. Глупо было надеяться. Возомнила себя всесильной, способной излечить Первого. Он древний, а я – всего лишь я. Полина. Пророчица. Сольвейг.

И вот жила Гарди пытается меня поглотить. Она тянула кен, требовала еще, кололась осколками страшных видений.

Вода. Грязь. Раскинувшие руки, замершие в неестественных позах тела в этой грязи.

Пожалуйста, не показывай, я не хочу знать!

– Эрик! – полувскрик-полутребование. Дэн злился, его пальцы стискивали мои плечи, будто стараясь удержать в реальности. И мне подумалось, что только он меня и держит. И если у него не выйдет, если сорвусь, то навеки останусь в мире кошмаров Первого. Единственная хищная, которую свел с ума ясновидец.

– К черту! Сделайте это, – угрюмо согласился Эрик, и голос у него был наполнен темной карамельной патокой. Горечь. Тоска. Злость.

В нем живет тьма.

Так сказал мне Барт однажды. Живет, ну и пусть. Свет не так уж привлекателен. А еще – опасен.

Это я успела подумать на краю сознания. Тьма, шипя, подтянулась к ногам, обняла лодыжки. Не стоит сопротивляться. Просто… отпусти.

А потом меня вяли за руку, и в вены хлынула ваниль. Она текла в меня, сквозь меня, смешиваясь с моим собственным кеном, а потом передавалась в жилу Гарди. Секунда за секундой. И жила Гарди благодарно принимала эту ваниль. Стягивались рубцы, заживали язвы. Билось внутри него горячее, живое.

Я откинула голову назад и расхохоталась.

Сердце стучало, словно стараясь вырваться на волю, взломать ребра, вывернуть грудину. Выпорхнуть птицей – в небо, наливающееся свинцом. Вспороть низкие, вязкие тучи. Наполниться влагой небес, как кровью.

Шум в ушах стал невыносимым, виски стиснуло, по рукам от кистей до плеч пошли судороги. Кости ломало, выкручивало, и я, застонав, опустилась прямо на пол.

Меня тут же подняли, усадили на стул, предварительно сбросив с него тряпье. Укрыли пледом, сунули в руки чашку с карое.

Кто и когда его сварил?

Перед глазами мелькали люди, разговор сливался в неразборчивый фоновый шум, который мешал думать. Я откинулась на спинку стула, прикрыла глаза. Голова кружилась, в горле пересохло, язык распух и мешал дышать. Наверное, именно поэтому выдохи вырывались хрипом.

– Пей, – шепнули мне в ухо, и вдруг стало тепло – плечам, спине. – Нужно выпить, малыш…

От неожиданной ласки брызнули слезы – крупные, горячие. Я глотала обжигающий напиток, давясь, вновь глотая, облизывала соленые губы. Задыхалась. Дрожала, и теплая рука гладила по спине, успокаивая. Хотелось уткнуться носом в ключицу, туда, где бьется жилка – отголосок сердечного ритма. Ощутить себя в безопасности в кольце крепких рук. Спрятаться от всех и реветь, как ребенок.

Слишком много для меня. Всего так много, и все такое сложное, что не осознать. Не принять. Верить не хочется. Понимать, что идешь к тому, чтобы не быть…

Если только…

– Гарди! – возглас удивленный. В нем недоверие и надежда. – Ты…

Тишина. Молчание, которое льется за шиворот, щиплется страхом.

Что, если у меня не вышло? Что, если не хватило силы, кена?

Что, если…

Ясновидец выглядел… растерянным. Я поняла это, когда, наконец, смогла разлепить веки и сфокусировать взгляд. Гарди смотрел прямо перед собой, на пол, будто гипнотизируя полуистертый ковер.

– Нехорошо, – пробормотал он едва слышно. – Нехорошо все это.

Алекс Край поддержал чашку в моих руках, которую я чуть не выронила. Эрик шумно выдохнул, поднялся с корточек.

– Плохи дела, – подытожил Гарди и поднял на него глаза.

– Надежда есть? – сухо поинтересовался Эрик.

– Он придет за вами, – пафосно изрек Первый. – Он знает о ваших пророках и придет раньше, чем вы его ждете. Защита не выдержит, и когда он ступит внутрь, многие умрут. И тогда ты…

– Мы в курсе, – резко перебил Эрик. – Только в том раскладе не было тебя.

– Тебя сначала тоже не было.

– Ты можешь просить Хаука отступить! – бросил Влад. Он стоял у окна, в пол-оборота. Бледный, плечи опущены, дыхание прерывистое, рваное. Устал. Вымотался тоже, и ему бы кароэ сварить, да никто не озаботился…

– Кто я такой, чтобы просить Хаука? Он – посланник богов!

– Мертвых богов, – лениво уточнил Влад.

– Он не станет меня слушать. Хаук орудие, он пришел убивать, а не вести переговоры. Будущее туманно, но некоторые вещи я вежу четко.

Гарди выступил в центр, будто готовился произносить речь. Наверное, так оно и было, так как сказанное им имело некий сакральный смысл для всех собравшихся.

Наверное, нельзя переиграть судьбу. Видения провидцев почти всегда сбываются, и все, что мы можем – подготовиться. Не отсрочить, не избежать, но лишь быть готовыми. И когда видения пророчат смерть, нужно с ней смириться.

Никто у нас мириться не умел.

– Я видел Херсира на горе молитв. И тебя видел. – Гарди махнул рукой в сторону Лив, однако же взглядом ее не удостоил. – Набегалась. Придешь. И каяться будешь, как грешница. Твои слезы омоют камень, и земля примет твое подношение.

– Ты, – он повернулся к Мирославу, и вождь альва вздрогнул, будто бы не ждал внимания со стороны Первого, – потеряешь людей на этой войне. Многих. Но сам будешь жить. Однако, тебе не привыкать, верно?

Предсказания резали воздух, и напряжение пластами спадало на пол. Казалось, стены дрожат от слов Первого, от их правдивости и неизбежности.

Гарди повернулся к Глебу, и на миг мне показалось, мое сердце замерло, перестало биться. Если он сейчас скажет про смерть, клянусь, я его ударю!

– Стирающий грани за них не выйдет. Я вижу тихую бухту и клетчатые занавески на окнах, белую скатерть, цветы. Детскую колыбель в спальне. Ребенок будет сильным, и он будет видеть, как Гуди.

Сольвейг. А значит, Ника…

Додумать мне не дали. Гарди сыпал пророчествами, как горохом, швыряясь ими во все стороны.

– Ты сделаешь выбор и, наконец, простишь, – сказал он, повернувшись к Робу. – Прощение очистит тебя, но с той, на кого ты обижен, вас разведет время.

– Потерянная девочка станет смелой, – подмигнул Гарди Даше. – Хорошо, что у нее сильная кровь, иначе смелость привела бы ее к смерти. И осторожный мальчик это знает.

Даша побледнела, покосилась на Богдана и отвела взгляд. Впрочем, Гарди она уже не интересовала. Он посмотрел в нашу сторону и четко сказал:

– А ты умрешь.

Фраза – безразличная, сухая – запуталась в молчании. Застыли все, замерли в тех позах, которые приняли за секунду до. И вцепились взглядами в Гарди, будто надеясь, что он рассмеется, передумает, изменит предсказание намеком на надежду.

Однако я знала, что надежды нет. А Гарди – сильнейший ясновидец в мире, особенно сейчас, когда снова здоров – не врет. Его видения сбудутся, и, если он прав на счет Хаука, сбудутся скорее, чем мы этого ждем.

– Возможно, есть способ… – Влад осекся и замолчал. Впрочем, что он мог сказать? Что сделать?

– Нет. Эту смерть я вижу четко.

Боковым зрением я отметила, как побледнел Мирослав. Боковым, потому что не могла отвести взгляда от Алекса. Алекс выглядел спокойным, слишком спокойным для человека, которому только что напророчили смерть. Моргал только часто, будто движением век мог прогнать проклятие, невзначай брошенное Гарди.

– Нет, – четко произнес Мирослав. – Ты не умрешь. Я не допущу.

Губы Алекса тронула легкая улыбка. Благодарность. Уважение. Близость. Ведь все в этой комнате стали по-своему близки друг другу. Словно ритуал излечения Первого ясновидца скрепил, связал нас невидимыми, но крепкими путами.

– Труднее всего придется вам, – тем временем продолжил Гарди, переводя взгляд с Влада на Эрика. – Но вы и так это знаете, верно?

Нет-нет, труднее всего мне! Мне всегда было трудно, а вот сейчас… Хотя, если умру, то наверное…

Эрик сорвется. Влад начнет искать способы меня вернуть. Он из тех, кто никогда не останавливается. Небось, найдет колдуна, посулит заманчивую награду. Глупо все это. И ни к чему.

– У нас получится? – сдавленно спросил Эрик.

– Я не вижу, – признался Гарди. – Ты – потомок Херсира, можешь влиять. А еще она… – Взмах руки в мою сторону, беглый взгляд. – Ваше будущее туманно и переменчиво. Зыбко. Любой неверный шаг, и все изменится, встанет не на ту колею… Я не вижу. Так, картинки, точнее, обрывки картинок…

– Что?! – Теперь уже Влад не выдержал, отлип от подоконника.

– Ты слишком стараешься, – отмахнулся Гарди. – И как старательный мальчик, сделаешь все правильно. Но некоторые не играют по правилам. Некоторые идут сквозь стены, они, как призраки, вездесущи…

– Ты уверена, что вылечила его? – саркастично спросил меня Влад, потирая правый висок. – По-моему, ты старалась плохо.

– Все же мы бы хотели попробовать договориться с Хауком, – не обращая внимания на колкость Влада, серьезно сказал Эрик. – Ты выйдешь с нами? Будешь говорить в нашу поддержку?

– Мне вернули разум. Разве могу я отказать?

– Хорошо. Тогда собирайтесь. Поедем к скади.

Тучи спустились совсем низко, опасно нависли над притихшим городом. По ним блестящими змеями скользили молнии. Вспарывая мягкую серую плоть, они проникали внутрь облаков, чтобы потом вынырнуть с другой стороны.

Грохотало.

Ветер рвал ветви цветущих уже абрикосов, и белые лепестки осыпались на асфальт подобно снегу. Невыносимо, до комка в груди пахло дождем, и жила откликалась на этот запах, вздувая вены от ванили, которую теперь не вытравить, наверное, никогда.

Неважно.

Что теперь может иметь значение? Я потеряла почти все, отказалась от надежды, смирилась с неизбежным. Готова смириться и с ванилью в жиле.

Вдалеке грянул гром, будто соглашаясь. А потом еще один отзвук – уже ближе. Сама не знаю, почему, но меня потянуло в небольшой дворик за домом. Деревья росли густо, укрывая раскидистыми кронами старую скамейку. На столике со щербатой столешницей в зазубринах скопилась грязь и остатки прошлогодних листьев. Под жмущимися к клумбам тополями припарковалось несколько авто. На их крыши упали первые крупные капли, а через несколько мгновений затарабанило, зазвенело, зашумело, и я, почувствовав, как одежда моментально становится мокрой, закрыла глаза.

Было спокойно. Хорошо. Я будто застыла пчелой в меду, медленно проваливаясь в сладкую, пьянящую жижу. Струи первого в этом году ливня стекали по лицу, струились по шее под воротник, ласкали разгоряченную от недавнего ритуала кожу. В жиле, спокойно плескаясь, медленно пополнялся кен. И подумалось, что я могу стоять так вечность – спрятавшись в дожде, впитывая неожиданную, но приятную прохладу, откликаясь. Казалось, еще секунда – и я пойму, осознаю тайный смысл бытия, цели, которые вынуждают нас рождаться раз за разом, приходить в этот мир, проходить его испытания, смеяться, плакать… жить?

Еще один шаг за грань, но разве он может меня испугать? Я шагала за грань столько раз, что не перечесть. Я знаю все там, я…

– Что ты делаешь?!

В голосе – неприкрытая злость, ярость даже, однако острые углы ее сглаживаются мягкими, упругими каплями. Он тоже мокрый. Волосы облепили скулы, прилипли к шее, к не застегнутой куртке, из-под которой виден треугольный вырез светлого джемпера.

– Стою, – не найдя лучшего ответа, сказала я.

– Апрель, Полина, – выдал он очевидную истину. – Простудишься!

Я покачала головой, прикрыла глаза от удовольствия, понимая…

Он снова говорит со мной. И я чувствую эту связь, которая оборвалась несколько месяцев назад, когда я, влекомая непонятными теперь инстинктами, сознательно отказалась от него.

Мой защитник. Стихия, в которой я снова своя.

– Идем в машину.

Эрик настаивал, и мне захотелось рассмеяться ему в лицо, а затем скинуть мешающие почему-то кроссовки, одежду и кружиться, кружиться. Танцевать. Хохотать, как ненормальная. Соединиться с дождем, стать его частью – одной из серых, плотных туч, которые спустились почти к самой земле и вот-вот коснутся моей макушки. Огладят, приласкают. Успокоят. И я снова стану Полиной – девочкой дождя. Как раньше…

– Идем!

Эрик непреклонен, его пальцы схватили мой локоть, и он ждет, а мне впервые хочется ему отказать.

– Еще немного… – робко прошу, стараясь обойти шторм, разгорающийся в светлых глазах.

– Еще немного, и будет поздно, – сквозь зубы отвечает он, пальцы впиваются в мою руку – грубо, болезненно. – Думаешь, мне легко смотреть на тебя… такую?!

– Какую? – вырывается у меня за мгновение до того, как ответ приходит сам.

Магия схлынула, эйфория прошла, и я поняла, что промокла насквозь, одежду пронизывает ледяной ветер, а я дрожу, стуча зубами, как ребенок. И лишь от взгляда Эрика в груди горячо, обжигающе больно, а он все смотрит, и подумалось, если бы он моргнул, то стало бы легче. Но он не моргает. Только за руку держит, а на моей жиле пульсирует его печать.

– Прости…

Запоздалое раскаяние распирает изнутри, давит на плечи. Его боль – моя боль, не стоит это забывать. Мы – единое, неделимое, наполненный сосуд, жидкости в котором разделились, будто масло и вода. Но это не меняет того, что сосуд один, а я… Он смотрит, выжигает на душе болезненную татуировку.

Это нечестно. Кто придумал все эти переходы, отречения, изгнания, посвящения? Ведь если ты родился атли, ты атли и останешься, зачем пытаться перехитрить свою природу? Лара тоже не смогла, а я всего лишь я. Я совсем не скала, не каменная глыба, которую не расколешь. Я – скорее пластилин, из которого можно лепить. И кто-то лепит ведь, иначе почему все так?

– Идем, – резко бросил Эрик, выпустил мой локоть и пошел к машине.

Я шагала за ним и думала. Наверное, хорошо, что скоро все закончится. Наконец, все мы освободимся, перестанем друг друга мучить. Изводить.

Ничего ведь не происходит просто так. Верно?

– Это самоубийство, – безапелляционно заявила Лив и отвернулась. В маленькой комнате, которую выделили им с Гарди, в атмосфере готичной роскоши Первая выглядела несуразно. Миниатюрная, одетая в рваные джинсы и растянутый свитер, она никак не ассоциировалась у меня с той девушкой из видений, вызвавшей Хаука.

Лив стояла у окна и обнимала себя за плечи. По стеклу медленно ползли капли, стекали на отлив, а за ними поспевали новые – и так до бесконечности. Гроза немного успокоилась, но дождь зарядил надолго. Небо хмурилось и заглядывало в дом, будто не одобряло, что тот приютил преступников.

– У тебя есть нож, – тихо сказала я и почувствовала беспомощность.

Если она сейчас откажется, что нам останется? Умереть?

– Нож – всего лишь кусок металла! – яростно возразила она. – В нем есть магия Арендрейта, но ее недостаточно, пока Хаук способен убивать.

– Говорю же, я поставлю печать. Только хищный с древней кровью…

– Это я уже слышала! – перебила она. – Ты не сумеешь. Ты не представляешь, насколько он силен. Он рвал жилы лучшим воинам Херсира, и ни один из них не смог ничего сделать. Почему ты думаешь, у тебя получится?

– У меня было видение…

– Пророчества врут!

– Не мои.

Я не умею убеждать. Возможно, если бы с ней говорили Влад или Эрик, у них вышло бы лучше. Дипломатия – одно из искусств, которым они учатся с детства. Только вот Владу и Эрику нельзя знать, это первое, о чем я предупредила Лив перед разговором.

– Ты умрешь, – сказала она спокойно, будто это была обыденность. Безусловность. Неизбежная правда, которую я могла не понимать.

Я понимала.

– Зато ты выживешь. Ты и Херсир.

У меня были аргументы на любое ее возражение. Я готовилась к этому разговору слишком долго, чтобы позволить себе оступиться. Потому про себя считала секунды, когда Лив сама дойдет до нужной мысли.

Аргументы были расписаны по времени. Сейчас пришло время очередного.

– Тебе необязательно выходить, пока я не поставлю печать.

Отчаяние в ее глазах постепенно сменялось надеждой, а это уже что-то. Иногда надежда – половина победы.

– Ты не сможешь в одиночку! Твой вождь…

Она замолчала и снова отвернулась. За плечи себя обняла, будто имитировала другие, давно забытые объятия. Я еще помнила: мягкий, влажный мох, низкое небо, глубокая зелень скандинавского леса. Горячие руки на бедрах. Клубника и древесная смола.

Чужие воспоминания разбавлялись собственными, изнутри давили сожалением. Упущенными минутами, где “если бы” превращается в “определенно”. В параллельной реальности, в которой я не допускала ошибок.

– Не узнает, – глухо закончила я фразу. Лив взяла с подоконника нож и крепко сжала рукоять, будто примеряясь…

…В коридоре я встретила Алису. Не знаю, может, судьба так потешалась надо мной. Я была слаба. Расстроена и на грани слез. Скорее всего, от усталости – мышцы ломило, в висках стучали отголоски сегодняшних событий, а жила ныла от напряжения. Хотелось лечь, свернуться калачиком, обнять подушку и ни о чем не думать. И уж точно не испытывать себя на прочность злыми, ядовитыми взглядами.

Странно, мы с ней никогда толком не разговаривали, но я почему-то точно знала, о чем она думает. Эмоции читались на ее лице мгновенно. Злость. Зависть. Недоумение. Отчего именно я, что во мне такого, что позволяет мне входить в ту самую комнату, куда ее так и не пустили.

Сейчас мы были в коридоре одни. Она замерла перед комнатой, которую делила с Дарлой и еще двумя защитницами, и ждала. Смотрела на меня, не отрываясь, а когда я поравнялась с ней, выплюнула:

– Надеюсь, он тебя убьет!

Имя Хаука редко произносилось в доме, будто бы все хищные, охотники и ясновидцы вдруг стали жутко суеверными и боялись, что, назвав Первого по имени, они призовут его. Глупые. Ему не нужно приглашение. Он придет сам – в назначенное время – и принесет с собой ад.

И мне вдруг стало до боли обидно, что мечта Алисы исполнится. Когда меня не станет, Эрику нужно будет утешиться, и, возможно…

Я тряхнула головой, будто стараясь избавиться от сомнений, которыми меня заразила защитница.

Потом будет потом. Без меня. Так какой толк переживать?

Я прошла мимо, не удостоив Алису ответом. Сегодня столько всего случилось, навалилось столько, что, казалось, любая незначительная мелочь может меня сломать. Нельзя поддаваться! Осталось продержаться совсем чуть-чуть. Все фигуры расставлены, план партии готов, осталось ждать, пока белые начнут нападать.

Алан мирно спал в детской, где уже нельзя было развернуться от обилия кроваток. Когда я вошла, в углу, на брошенном прямо на пол матрасе, шевельнулась девочка-альва. Я не помнила ее имени, но невольно залюбовалась: округлой пухлостью щек, аккуратным носиком, русой прядью, которая прилипла к высокому лбу. Рядом сопел мальчик лет семи – застывший между детством и отрочеством, не перешагнув эту хрупкую грань. Малыши скади, хегни, альва. Дима и Майя, прикорнувшие в одежде на разложенном диванчике. Алан… Пухлые пальчики, светлый пушок на голове, ямочка на подбородке. Такой родной, близкий запах – я его ни с чем не спутаю! И в груди щемит, когда пальцы касаются бархатистой кожи его щеки.

Эти дети не заслужили смерти. А значит, я все делаю правильно.

Движение за спиной заставило вздрогнуть. Я знала, что дом защищен – Эрик с Гектором постарались, и даже Гарди похвалил защиту – однако, все равно боялась. Дергалась. Оборачивалась на звук. А потом долго ругала себя за трусливость. Ведь если сейчас я трушу от каждого резкого движения и звука, то что будет, когда мне придется…

– Я не позволю ему погибнуть.

Голос низкий, хриплый. Обещание, которое не воспринимается всерьез. Мы все друг другу что-то обещаем, но не потому, что действительно думаем то, что говорим, а чтобы не сойти с ума окончательно. Продержаться очередной день.

Потому я отвечаю кивком:

– Не позволишь.

И улыбка – ненастоящая, а лишь тень ее, призрак настоящей улыбки.

Объятия тоже не кажутся реальными. Чувствую себя актером на сцене. Свет софитов в глаза, я не вижу зрителя, но знаю, что он там, в зале, смотрит… Судорожно вспоминаю текст доверенной мне роли, четко отрепетированным движением поправляю волосы и… обнимаю в ответ.

– Извини, я был… козлом.

Признание сбивает с толку. И следующая реплика из написанного невесть кем сценария вылетает из головы. Потому я просто стою и слушаю. Сбитое свое дыхание. Отголоски пульса в ушах. Тихое сопение Алана. И шорох одежды Эрика, которая сминается, когда он поднимает руку, чтобы погладить меня по лицу.

– Где мы? – спрашиваю скорее у себя, чем у него.

– Если бы я знал, – тихо отвечает Эрик, и некоторое время мы молчим. Тени зловеще ползут по стенам, нависают у нас над головами предвестниками беды. Из провала окна скалится круглый бок почти полной луны. Изредка ее закрывают бегущие на запад тучи.

Дом кажется безопасным пристанищем. Пока. Но мне и этого достаточно. Прозрачная оболочка защиты не пропустит охотника. Сегодня. А завтра мы обновим ее, усилим и будем продолжать привычный ритуал, пока хватит сил, а потом…

– Когда она ушла, я не понимал, почему, – глухо сказал Эрик, утыкаясь подбородком мне в затылок. – Теперь понимаю.

– Твоя… – Горло сжало спазмом, и фраза вышла незавершенной, оборванной. На глазах выступили слезы – от усталости, от напряжения, которое буквально стало моей второй кожей. Можно было расслабиться, но у меня не получилось, будто если отпустить себя, выстроенная стена рухнет, и все, что копилось во мне все эти месяцы, выплеснется обжигающей лавой, разрушительным потоком, уничтожающим все на своем пути. Потому я стояла, задержав дыхание, слушала, как стучит сердце Эрика – размеренно, спокойно. И отголоски собственного – трепещущего в груди органа, который вот-вот даст сбой.

Я так мечтала, что он однажды заговорит, выползет из собственной раковины, плотной, как бетон. Раскроет самые страшные секреты. Поделится со мной. А потом перестала мечтать – с предателями не делятся. И вот мы здесь. Говорим. Вернее, Эрик говорит – о том случае, который сделал его таким, как сейчас. Изменил. Перекроил, будто вышедший из моды плащ, в нечто-то новое, совершенное. Мое.

Он говорит, а я, как идиотка, не могу подобрать ответных слов, чтобы выразить, как я ждала этого момента – важного для нас настолько, что теперь я даже не знаю, кто мы друг другу. Супруги? Друзья? Части одного?

– Я бы хотела… знать ее, – выдохнула я, наконец.

– У меня есть домик в Испании, – прошептал Эрик мне на ухо, и я зажмурилась от приятного ощущения его руки на моей талии, уединения, словно мы спрятались тут от всех, скрывали тайну, известную только нам. – На самом берегу моря, и из окна видно, как плещутся волны, а окрашенная рассветом вода лижет песок.

– Красиво там, наверное, – ответила, уткнувшись лбом ему в грудь, вдыхая сладкий, густой запах его тела.

– Красиво, – согласился он. Большой палец его руки приподнял волосы у основания моей шеи, легко погладил кожу. Будто впервые мы вот так стояли, и Эрик боялся спугнуть меня неосторожным движением. – И все чаще хочется тебя там спрятать.

– От Хаука не спрячешься.

– Не от него.

Я отстранилась. В комнате властвовала тьма, и лицо Эрика почти полностью отдалось во власть теней, но глаза горели, а губы были недовольно поджаты. И на миг – всего на миг, ведь на самом деле это иллюзия – он привиделся мне маленьким обиженным мальчиком, так похожим на Алана, когда тот не получает желаемого десерта или игрушку.

– Эрик…

– Помолчи, – велел он. – Ты всегда много болтаешь.

Ночь заглушила судорожный выдох, и желание оправдаться не казалось больше необходимостью. Да и смысл оправдываться? Вот она я – как на ладони: со своими слабостями, пороками, ошибками прошлого, которые не исправить. И он здесь, а если так, то, наверное, надежда еще есть.

– Я бы спрятал тебя там, – признался Эрик и потерся щекой о мою макушку. Восхитительно! – Если бы ты захотела.

“Я хочу”, – ответила я мысленно, впервые желая, чтобы мы забыли о данном когда-то обещании. Ведь если бы Эрик мог знать, о чем я думаю, насколько все было бы проще для нас.

– Впрочем, если бы не хотела, тоже, – добавил он жестче. – Ты – моя жена…

Мир вокруг – меняющаяся картинка. Смазанные образы: кроватки, стоящие почти вплотную друг к другу, матрасы на полу, разложенный диван, груды покрывал. Окно с отдернутой шторой, из которого сквозь стекло в комнату льется весенняя ночь. Тьма крадется по полу – боязливая, осторожная. Лижет щиколотки, стараясь впитаться в кожу. И вот уже нет ни кроваток, ни матрасов на полу. Просторная комната, плотные шторы, сквозь которые не просочится враг, треск поленьев в камине, расстеленная кровать. Свечи…

– Это несправедливо, – жалуется Эрик, не сводя с меня полубезумного взгляда. Его шепот, отчаянный и резкий, щиплет кожу. Руки бесцеремонно расстегивают молнию на моей кофте, скользят по плечам, и вот кофта уже на полу. – Ты – моя! Разве я должен терпеть этот запах?

Горячие губы касаются виска, и с моих губ срывается стон. Я подаюсь вперед, чтобы обнять, прижаться, восхититься его ласками. Поверить, наконец, что он настоящий, а не очередной сон, от которых на утро остается тяжелый осадок в груди. Пустота. Слезы на подушке, которые не сдержать.