Текст книги "Полузвери (СИ)"
Автор книги: Ксения Татьмянина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Глава четырнадцатая
С нами обоими случилось что-то необъяснимое.
Мужчины полузвери во время близости затмевали человеческое сознание, – да, все чувствовали, получали наслаждение, но уровень касался тела и инстинкта, поэтому они и «зверели». Немели, хватали и не контролировали себя. Разум человека не уходил насовсем, тоже воспринимал и помнил, как сон… Некромантки, наоборот, затмевали физическое, устремляясь сознанием куда-то в иные сферы. Мы ощущали удовольствие, но оно разливалось в нас как эфир, сразу везде и тонко, обостряя вспышкой духовного восторга.
В этот раз… я окунулась во все. В каждую клеточку своего тела, в каждый нерв, и нисколько не поверхностно пережила минуты чувственной силы внутри. То, что и с Нольдом все неправильно, поняла потому, что он называл меня по имени. И его стон был не только от животного кайфа обладания, но и от чувства осознанности этого.
Мы затихли. Я обнимала голову Нольда, зарываясь пальцами в разлохмаченные волосы и уловила, как пару раз шевельнулись уши. Как же любила его беззащитность и ласковость на контрасте ярости и энергии, которые только-только были главными. Я была счастлива. Горечь упокоения легла на самое дно души и потихоньку таяла. Она походила уже не на прах или пепел, а на мягкий снег. Грустный, холодный, но тихий. И он вот-вот превратится в обычные слезы прощания, а не боли за невинные жизни.
– Ты тяжелый.
– Я пьяный. Потерпи еще немного.
Но все-таки приподнялся, взяв вес на руки и колени, а меня поцеловал в шею и губы. В этот раз ни железных пальцев, ни полуукусов, одежда пострадала, а я сама – нет, даже краешком. Нольд провел ладонью по чистой коже и ощутил лишь мурашки от прохлады на голом теле:
– Что с нами обоими?
– Понятия не имею.
– Давай одеваться.
Он-то и так не до гола скинулся, за минуту обратно собрался и застегнулся, а я не очень. Блузка не в клочья, но пуговицы сорваны почти все, на брюках на поясе надрывы. Не было времени возиться с кнопкой и молнией, легче по шву дерануть и стащить. С бельем хуже всего – попрощаться и выкинуть.
– Почему ты на себе ничего ни разу не порвал? Как это получается? Не справедливо!
– Не знаю. Есть одеяло в багажнике, сейчас заверну тебя и унесу в машину.
– Ты протрезвел, нюх у тебя работает или отключился? Туфлю найди! Одну вижу, а второй и близко нет.
– Все работает, шутница…
* * *
– Ты должна рассказать.
Мы уже несколько минут как сидели в салоне, и Нольд подал голос, мягко сделав ударение на слове «должна».
– Ты уверен, что хочешь услышать это сейчас? Это отвратительно, страшно и больно.
– Я понимаю, что от некромантки услышу про труп или смерть. Что ты там увидела, что так не сдержалась? Говори. У тебя нет и не будет тайн от меня, даже если ты хочешь пощадить мои чувства. Поверь, в отношении матери у меня их нет.
– Есть. Ненависть. Дай слово, что сохранишь холодную голову и не наделаешь глупостей… Думай о нас, о нашем деле и целях, о друзьях и той стае, которую ты сам себе выбрал и за которую отвечаешь.
– Она что-то сделала с Лёной?!
– Нет. Подожди немного… мне самой нужно собраться силами, чтобы выговорить вслух. – Помолчала. Сглотнула комок. – Твоя мать не просто так по нескольку месяцев проводила в отдельном доме, не пуская к себе никого, кроме служанки. Это не блажь и не желание никого видеть. Нольд… она скрывалась от свидетелей на последних сроках беременности. После тебя была не сестра, в эти десять лет разницы ваша с Лёной мать безуспешно пыталась родить девочку. Не получалось… а мальчики ей были не нужны, все пятеро.
Нольд застыл, остекленел. Его глаза из серых стали голубыми, только жутко бледного оттенка, как в инее, он будто ослеп за миг, и смотрел в пустоту бельмами. Мне хотелось его поддержать и поделиться единственно возможным утешением, которым спасалась сама. Тронула за плечо:
– Я упокоила их. Твои братья больше не страдают и ушли в лучший мир, чем наш.
Нольд вышел из машины, бросив дверь открытой и сделал несколько шагов в сторону. Я качнулась сначала, выйти следом, но вовремя поняла – не нужно. Он долго стоял, потом сел в траву и схватил сам себя за волосы, поникнув головой и плечами. Я не могла догадаться – что в нем бушевало сильнее, ненависть, жажда мести или жалость к семье? Той, которой нет и не будет, потому что ее убили?
Было бы лучше, не узнай он страшной тайны? Я думала об этом и испытывала вину, ведь жить в неведении значило сохранить сердце целым, а Нольд теперь до своей собственной смерти не сможет забыть о братьях.
Он вернулся. Сел, захлопнул дверь и выдохнул спазм, вытер лицо одним движением ладони, будто убирал облепившую его грязь.
– Я ее не убью. Хочешь это услышать? Не убью… но сделаю все, чтобы чудовище казнили по закону! Да, тел нет, но могилы остались – хоть один лоскут пеленки и тряпки, доказательство! Пока все женщины здесь, – вернемся. И ты мне поможешь в этом.
– Я сделаю, что скажешь. Но это не все.
Нольд взглянул на меня так, словно я собралась вогнать ему в разодранное сердце клинок тяжелее прежнего. Добить насмерть.
– Я знаю, где держат Лёну. И… я прошу подумать, хочешь ли ты ее во все посвятить? Ей придется жить с этим, как и тебе, знать о матери всю черную правду, да, но и о мертвых мальчиках тоже – знать. Есть ли иное возмездие, Нольд? Чтобы не очернить ваши фамилии, вашу кровь одним только фактом родства с детоубийцей? Я прошу подумать. Но как ты решишь – так и будет, я рядом и сделаю все.
Минуты тишины. Он сидел ровно и смотрел вперед ничего не видящим взглядом, а я не беспокоила – ни словом, ни касанием. Потом услышала тихое:
– Где ее держат?
– Пансионат «Ветер в травах», под именем Ангелины Пирро.
– Едем туда.
* * *
Я заснула. В одеяле, в тепле, с чувством скрытого счастья в теле – не могла не заснуть. Дорога укачивала, а мысли, даже самые тяжелые, отпустили на время. Открыла глаза, когда подъехали к посту охраны и железный голос Нольда кому-то сказал:
– Инквиз. Служебное расследование. – А едва заехали на территорию, бросил мне: – Жди, я скоро.
Я бы и так никуда не пошла – как? На мне только туфли, не рассчитывая ни на что, кроме дома, всю рваную одежду скинула в багажник. Часы на панели показывали четыре утра, но на небе беспросветно висели тучи и затягивали темноту ночи надолго. Охранник Нольда не оставил, сопроводил до входа, а там пару секунд потратили на вопросы дежурного администратора или врача, смотря какой там порядок. Больница закрытого типа.
Чуть наклонившись, глянула на все здание через окно – богато здесь. Но с решетками… пока ждала, думала – еще немного и Лёне исполнится восемнадцать. Она будет вольна распоряжаться собственной жизнью в рамках закона стаи, и ей не обязательно выходить замуж прямо сейчас за того, за кого прикажет мать. Возраст юный, живут они долго, можно легко искать свою любовь по-настоящему, чтобы в мужьях был желанный, и дети тогда, когда оба хотят. Хоть в тридцать. Что-то в ее истории не совсем для меня сходилось. На что рассчитывала жестокая Алекс, запирая дочь от всего мира, что она через порог проведет Лёну уже как чью-то жену? Глупости!
Нольд готовил ей место в команде. До моего появления с условием взяться за сектантов, они занимались не слишком опасными вещами. Девушка бы нашла себе дело, не подвергаясь риску. И сейчас найдет, только теперь Нольд ее укроет где-нибудь до дня рождения, чтобы мать не добралась и не отравила жизнь.
Немного поерзав на сиденье, поняла, что нервничаю чуть больше, чем от представления всей стае. Там маститая Хельга Один, королева, но тут истинная нольдовская семья – а я в таком позорном виде. Да и как примет? Теперь я жена, претендентка на гораздо большее внимание Нольда. Вдруг заревнует, по-сестрински?
Повернула зеркало, посмотрелась и причесалась пальцами, выудив пару травинок из прядей. Не представляла себе нашу встречу, но точно не ждала, что буду в этот момент голая… Взгляд сам соскользнул на движение – Нольд появился из двери один, и с ним было что-то не так! Он шел тяжело и медленно, будто проталкивался через толщу воды, а не воздуха.
Плевать – закуталась как могла и вышла из машины босиком, оставив туфли в салоне.
– Что случилось?
– Помоги, Ева… – Он схватил меня через ткань за локоть, и мы вместе пошли обратно к зданию. Его голос сломался и сипел, передавленный каким-то жутким знанием. – Только ты можешь… можешь! Я видел твои золотые глаза, значит, есть силы. Верни ее… умоляю, сделай невозможное, обрати вспять это. Еще вчера ей подали ужин, и Лёна была живая. Ее не тронули, она не развеялась… Ева! Верни!
У Нольда тряслись руки, ноги едва переставлял, а как только накрыло понимание – о чем он, я задрожала тоже.
Персонал переполошен, но никто не бегал, – все в страхе и оцепенении застыли на своих местах, давая нам пройти и застревая за стойками или в проемах других дверей. Тихий растревоженный гул и движение уже за спинами. Нольду давали дорогу, разбегаясь как от огня! Мне становилось страшно от всего – что увижу Лёну зомби и что он так на меня надеется! А я бессильна! Вернуть жизнь в прах невозможно!
– Нольд.
– Ты сможешь.
– Нольд…
Он с такой силой сдавил локоть, что я прикусила губу от боли. И простила ему – за отчаянье, которое исходило и обжигало, как накаленный воздух. Столько смертей за одну ночь… От души одни клочья, и, если не последняя надежда на чудо, Нольд выйдет из клиники с духовным трупом на спине, а то и с двумя. У него не было сил скрывать чувства и держаться спокойнее – лицо сводила судорога, глаза блестели, а вместо дыхания горлом стал пробиваться скулеж. Мужчина сдавался, а я начинала видеть черты брошенного всеми мальчишки, у кого на всем свете одна родная душа – его сестренка.
У двери стоял охранник:
– Я никого не пустил, как приказали…
– Свободен…
Тот сгинул, и Нольд посмотрел мне в лицо.
– Я все понимаю… но попытайся. Сделай хоть что-нибудь! Взови к своему Морсу, выжги этот пепел… иначе я разорву Злату голыми руками, едва она попадется! Я убью всех, и мать, и некромантку за то, что они сделали!
Он шагнул от меня, прислонился спиной к стене коридора и сполз на пол. Сел у порога с закрытыми глазами.
– Помочь можешь только ты.
Я зашла в комнату и закрыла за собой дверь. Долго стояла так, упершись в нее лбом и не поворачиваясь… не могла я помочь. Необратимость смерти неподвластна никому. Уверена, что и сама Злата, натворив столько страшного… нет…
Потому ли на маленькой некромантке ни одного следа, что решение принимали сами люди, а она не при чем – не палач и не убийца? Тот, кто захотел уйти из жизни по своему отчаянью, брали вину на себя – или здесь что-то другое? Злата сказала «подумай об этом», а я, хоть и ломала голову, ответа не нашла. И вот мое роковое испытание – выйти обратно к Нольду, посмотреть в его пустые глаза и скорбно покачать головой, не смогла! Он – надеялся! Верил! Все понимал, но душой – верил!
Обернулась.
Горькое и безнадежное внезапно исчезло от увиденного. Посреди комнаты в тонкой ночной рубашке стояла… дылда. На вид – женщина, никак не восемнадцати, а лет тридцати, очень рослая, выше Нольда. Не гипер-мускулистая, но ширококостная, крепкая, как воительница из саг о северных древних племенах. Тяжелая челюсть, мощная шея, волосы до поясницы, такие же пшенично-светлые – очень похожа на свою мать в монументальности и плоскости фигуры!
Я поняла, что в моей голове все это время жил образ «Лёны» – девочки, тонкой и летящей, как тростинки ковыля. Юной, звонкой и беззащитной, потому что младшая и потому что сестренка. Образ сдуло как ураганом от одного вида истинной Елены Нольд!
– Великий Морс…
Нет! Здесь точно не все так просто! Не могла подобная девушка покончить с собой! Она бы разнесла больницу на камушки, узлом бы скрутила и охрану, и мать, вздумай та загородить ей дорогу – в Лёне, даже в таком состоянии зомби виделась… огромной силы и воли полузверь!
Подошла на ватных ногах, удерживая покрывало одной рукой и второй потянулась к пульсу. Все так, как и с прочими – прах, пустота, бусинка, имитирующая биение и тепло ненастоящего тела. Моя макушка – ниже плеча, Нольд ростом доставал ей, наверное, только до носа. Я не могла не думать об этом, сравнивая габариты, и стряхнуть глупости в сторону. Впечатляло настолько, что силой заставила себя вернуться к главному – что здесь не так?
– Дай мне подсказку, пожалуйста.
Рядом с Лёной стоял стул, придвинутый к коленям, так было и с другими жертвами высокого роста… Наверняка Злата для своего зомбирования поставила – дотянуться до головы. Отошла, оглядела всю комнату. Та больше напоминала гостиничный номер, чем палату – прибрано, чисто и пусто. Нигде ни пылинки, ни клочка мусора, постель заправлена идеально – и наверняка не персонал так старался, а фамильная нольдовская чистоплотность и любовь к аскезе. Я надеялась на что угодно – на книгу с закладкой, на листок из дневника, царапины на стене, даже на плевок в оконное стекло – что угодно бы сочла за знак и возможность зацепки. Но – пусто.
Никто не зайдет, поэтому для удобства, скинула на стул одеяло и, как есть голая, стала шарить – под матрасом и постелью, в подушке, в шкафу с одеждой. Заглянула под кровать и стол, не пропустила ни угла, осмотрев и полы, и вообще все поверхности. Аккуратно прощупала ночную рубашку Лёны, перебрала волосы, прогладила спину и живот без стеснения, надеясь, что она спрятала что-то на себе. Собралась расстаться с жизнью, так даже брату прощального послания нет?
– Ты понимаешь, что я не уйду без ответа?
Монумент молчал и стоял посередине недвижимо. Осторожно подтолкнув ее, шевельнула ноги. Только бы не сплоховать и не повредить! Рассеется прахом! И увидела под ступней краешек белого. Бухнулась на коленки, вся согнулась, и как могла аккуратно потянула на себя полоску пластыря. Не использованный, с бумажной прослойкой на которой очень мелко было написано: «Смерть – это Свобода».
Подняла голову, Лёна с пола казалась совершенной и недосягаемой скалой.
– Опять это – Свобода? Да я уже десять раз слышала эту фразу… – И взвизгнула с шепотом, поразившись открытием тайны. До меня дошло! – Ты не умерла! Ты сбежала!
От возбуждения я вся протряслась и закрутилась на месте. Набросила одеяло обратно на себя, спрятала в кулаке пластырь и чуть-чуть оттанцевав волнение, спокойно и тихо открыла дверь. Нольд поднял на меня светло-голубые, будто снова выцветшие до слепоты глаза. И вскочил.
Он не увидел ни печали, ни отчаянья и весь как взорвался. Я загородила ему вход и быстро сказала:
– Там ничего не изменилось. Слушай меня, и слушай внимательно.
Радужка потемнела серым и человечным, он замер и кивнул.
– Ты должен вызвать кого угодно – Инквиз, скорую, похоронную службу, лишь бы те поскорее констатировали ее смерть. Сообщи всем в семье, всем кланам, Елена Нольд умерла. У вас фамильное кладбище или общее городское?
Нольд не ответил. Он понимал смысл слов, но с каждой секундой накрывало недоумение от моего спокойно-делового тона. Я повторила вопрос.
– Городское… на нем отдельный фамильный участок… Ева?
– Чем больше будет народу, тем лучше. Все полузвери в свидетелях. Умерла, все, нет в живых, не существует нигде, в землю закопали! – И улыбнулась на его ужас: – А мы придем и подкараулим сестренку. Ведь твоя Лёна ни за что не пропустит собственные похороны.
Глава пятнадцатая
Дико хотелось спать. Эмоции прошлой ночи выпотрошили меня до донышка, а что с Нольдом творилось – и представлять страшно. Я перехватила отдыха, пока ехали до больницы, а он-то был за рулем. Вызвонив Яна, сам остался разбираться с телом сестры, службами и родственниками, которых оповестил тут же, утром. Передал меня Яну практически с рук на руки, пересадив в коконе одеяла из одной машины в другую.
– Почему я вам за такси? Что стряслось-то?
– Потом объясню. Доставь домой, пожалуйста.
Северянин, как вырулил на дорогу, осторожно спросил:
– Ты там голая что ли?
– Только поясная сумка и туфли.
– Прекрасно… даже спрашивать не буду, как так получилось. Завернись плотнее, сейчас еще печку включу.
Довез. Я изловчилась достать ключ из сумки, отдала ему, а Яну пришлось пронести меня на руках через весь двор на глазах у ранних соседей. Протащил через крышу до двери квартиры и убедился, что все нормально.
В клинику не опоздала, но теперь сидела за столом как сова на солнцепеке – осоловело и с прищуром пялилась в экран компьютера и клевала носом. Троица не навещал, незнакомые соседи по кабинету не лезли знакомиться и любопытствовать, и после обеда я сдалась – легла на стол, отодвинув лишнее, и заснула.
Весь день прошел так. Одно сообщение о песочнике и Хане, одно о плакатах Париса, Вилли отписался, что взломал письма, Троица доложил, что Констант прижился и был, как обещано, помещен в один корпус с Иваром, начав прохождение стандартных для новичка процедур, с единственным уклонением из-за необычности – оскопленных некромантов Инквизу еще не попадалось. Я реагировала на сигналы, читала, видела, что продвижения есть, но решающих открытий нет, и уехала после практики домой – наесться, принять душ и лечь спать.
Нольд вернулся к девяти вечера. Я вскочила, собираясь погреть еды и сварить ему кофе, но он отмахнулся, сказав, что хочет только отмыться и вырубиться. Тоже как выпотрошенный. Физически Нольд бы и две бессонные ночи протянул, но эмоции его выжгли до слабости. Он просто рухнул на пол рядом с кроватью, а я перетащила одеяло и подушку, впихнув ту ему под голову и пристроившись рядом. Накрыла, обняла и тоже отключилась – восстанавливать силы и душевный покой.
* * *
Мне нужно было выработать одну привычку, железный закон, – ложиться спать голой, всегда. Утром Нольд до будильника, с первыми проблесками рассвета сквозь шторы, проснулся и сгреб меня, как голодный зверь добычу. Я только пискнуть успела:
– Рубашка…
И мысленно оплакала хлопко-шелковистую ночнушку от Троицы. Последнему сокровищу суждено сгинуть лоскутами в пакете с мусором! Но Нольд вдруг остановился, замяв ткань с жемчужными пуговками, замер на миг, а потом потянул наверх. Сдернул через голову и отшвырнул в сторону.
Никакого ощущения бездонности не случилось – ни линзы, ни света, ни потери сознания от духовного восприятия жизни. Некромантское опять не пришло и затмилось животным и телесным, как было в прошлый раз, оставив за собой только легкий след опьянения в голове, и не забирая сознания в иные сферы. Нольд не фиксировал мне рук, давая свободу, не кусался, а целовал – и тоже был… здесь. Человеком, а не одним полузверем, хотя радужку заливало яркой голубизной, и силы он не убавил. Да, жестко, да, грубо – но я ничуть не жалела, что некромантская сущность в близости меня покинула.
После душа, уже на кухне, я первым делом достала из ящика вилку и воткнула себе в ногу повыше колена. Неглубоко, только чтобы кожу поранить. Нольд схватил меня за руку:
– Ты что делаешь? Зачем?
– Все нормально, это новая проверка. А вдруг я превращаюсь в обычную женщину? Перемен не заметить нельзя, согласись, в постели я больше не некромантка. Я вообще теперь кто? Вторая истинная дочь?
Стерла четыре бусинки крови с кожи и ранок не увидела. Даже моргнуть не успела, как все без следа затянулось.
– Прекращай, это жутко. Или хотя бы предупреждай, что собралась себя протыкать.
– Извини. А вообще да, попадаются больные, кто сходит на этой почве с ума и калечат себя ради самого процесса регенерата. Это жутко. А про себя понимаешь, что происходит? Ты меня раздел.
Нольд пожал плечами и забрал вилку, чтобы хорошенько ее отмыть. Ответил, подумав:
– Может быть все мужчины полузвери на это способны? Только никого прежде не допускали с таким принятием как у тебя, и с таким насыщением, которое я с тобой получаю. Наше проклятие быть вечно голодными, и дело не совсем в том, как часто брать женщину. Среди некоторых, особенно богатых собратьев, есть и такие, кто содержит гарем. За деньги, по согласию, похожих на Ингу. Понимаешь? Одни – пользуют, а другие – терпят. Мы же – друг друга любим. И знаем друг о друге правду.
– Великий Морс, как же мне жалко их. И, к слову… А когда у тебя твое «полнолуние»?
– Сейчас. Вчера, сегодня и завтра.
Я оглядела его с ног до головы, не поверив. И в самом деле с нами происходило невероятное, если при днях обострения, сегодня в самый пик, выжила троицкая рубашка!
Я ехала в метро и улыбалась – плакаты повсюду. Парис очень потратился. Знак некромантам доминировал на всю площадь плакатов, а в тексте выделялось слово «четверг» – прочая «левая» информация более мелкая. При беглом взгляде даже полуслепой ухватит суть – берегись облавы в этот день.
Что же задумала секта? Как добраться до их главы и уничтожить монстра? Возмездия убийцам и садистам! Смерти – по закону или без! Мести за каждого, кого они покалечили, убили и держали в плену!
Загоревшись кровожадным восторгом, я зашла в клинику как на иглах. На пропускном пункте продержали не долго, прежде проверенная, и быстро отправили в один из кабинетов – отсиживать за бумажками время. Сиделось не очень – хотелось действовать, хотелось со всеми повидаться и поговорить – с Вилли, с Троицей, с Фортеном. Особенно, если последний поможет найти ключ к разгадке некромантских аномалий. Даже Злату хотела увидеть, и обнять девчонку изо всех сил за ее такие страшные умения!
Как она находила людей, не видящих в своей жизни никакого другого выхода, кроме смерти? Как к ним попадала? Как чуяла? Или это тоже особый призыв, какой мы слышим от умерших и неупокоенных сквозь толщу земли? Спросить бы! И Морса ее фальшивого увидеть.
И еще хотела спросить у живой Лёны – чем ее мать так скрутила волю? За какое уязвимое место держала, что девушка не могла за себя бороться, а на все согласилась, не вырвавшись и не обратившись за помощью к брату? Что там настолько страшное, что от этого спасет только смерть?
Нольд утром коротко рассказал, как прошел вчерашний безумный день. В Инквизе он не был – семейные обстоятельства, а в больнице и с семьей провел почти все время, объясняя, что такие смерти уже не редкость. Тяжело было в закрытом морге, на глазах у всех женщин стаи распылять тело сестры. Фальшивое – но выглядело оно как живое, вплоть до теплоты кожи и каждой черточки. Признался, что наслаждался шоком матери, хоть едва держался от ненависти к ней. А Хельга Один пытала его взглядом и, кажется, догадалась, что Нольд не слишком убит горем от кровной невосполнимой потери.
* * *
К счастью, после практики не пришлось ждать время до встречи. Пришло сообщение с адресом, где Нольд меня уже ждал, и я полетела как на крыльях. И плевать, что опять без сопровождения – значит, не могли. Дала крюк обходными путями и с проверкой, – двадцать минут не так много, но могли стоить безопасности. Я не забыла о Валери, пусть и она вполне обо мне забыла!
– Сразу к Яну.
– А к песочнику? Я читала, что он очнулся – надо поговорить.
– Пару часов тренировки, потом туда.
Минут через десять пути Нольд напрягся. Я удвоила внимание и поняла, что он заметил за нами какую-то машину, которая не отстала даже после пары маневров в движении.
– Сектантка не прощает игнора? Соскучилась?
– Это не она и не ее люди. Не опасно, но очень не вовремя… – Он дотянулся до телефона, набрал и сказал в трубку: – Мы задержимся. Артур объявился.
Я не успела спросить «кто это?», как едва сброшенный звонок просигналил входящим.
– Да… я заметил. – Выждал, слушая. – Хорошо, следую.
Машина нас обогнала и Нольд пристроился в хвост.
– Объяснишь?
– Сын Хельги, Артур Один – двоюродный дед нашего Яна. Старший среди старших сыновей, Ева. Теперь тебя и меня хотят видеть мужчины стаи, пришлось согласиться.
Да, не вовремя… я и не думала, что еще придется знакомиться с кем-то из полузверей.
– Как мне себя вести? Что они хотят?
– Что хотят – узнаем. Веди себя так, как считаешь нужным.
Но я разволновалась. Женщины – одно, с мужчинами сложнее. Пока ехали, лихорадочно думала: матерей и сестер они почитали, а я пришлая, и с одного маху почтения к себе вряд ли заслуживаю.
– А как они относятся к женщинам вообще, не из стаи, обычным?
Нольд немного помрачнел, но без честного ответа не оставил:
– Ева, пойми… из-за магнита к большинству воротит, вольные редки и доступ к телу дают не по любви. А потребность есть, в нашем случае сильная. Вы – зло, от которого мы зависим, которое жаждем и ненавидим из-за собственного же влечения. Мужчины в стае разные, адекватных, спокойных много, но есть и отдельные – высокомерные и презрительные. Артур из таких, да и по многим другим причинам меня от него воротит… Не воспринимай ничего на свой личный счет, хорошо? Ты моих собратьев пожалела, и не зря. Думай об этом.
– Я должна рядом с тобой стоять или позади? Спросят, отвечать или ты от имени нас обоих говоришь, как глава семьи? Правила есть? Вдруг ляпну что, ты позора не оберешься?
– Ева, – Нольд успокаивающе улыбнулся, – за меня можешь совсем не переживать. Веди себя так, как считаешь нужным, и не волнуйся.
Ладно, действительно – встреча и встреча.
Мы заехали в финансовый район, полный офисных высоток и парковок, а вслед за машиной, и на подземную стоянку одного из массивных зданий. Догадывалась, что Артур приехал еще с кем-то, но не ожидала, что как только вышли мы, из десятка других припаркованных заранее автомобилей появились по двое, а то и по трое мужчин! Много!
С первого взгляда, пусть и беглого, считала – насколько каждый в своем статусе. Одежда, походка, положение головы – власть. В той или иной сфере, сила рангов и высокого положения, непробиваемая уверенность авторитетов. И поразительное сочетание сверх цивилизованного вида с дикой и звериной волной, что шла впереди на много шагов от всех.
Мужчины подошли ближе, встали свободным полукругом, разновозрастные, стильные – кто в строгом, а кто в не слишком строгом, большинство очень крепкие физически, разномастные по цвету волос и типажу западников и северян. Восточников и южан – ни одного.
Нас окружила стая. С единственным вожаком – самым матерым хищником Артуром Одином. Он подошел к нам ближе всех.
При взгляде на пожилого мужчину с белыми седыми волосами. Артур в своем возрасте был сух, высок, и никак не немощен, наоборот, – сцепись старик с любым из молодых полузверей, я бы ни карточки не поставила на победу последних. Сила из него искрила как невидимая, но ощутимая кожей гроза.
– Прими наши соболезнования, Александр. Тяжелая и невосполнимая утрата для вашей семьи и всех кланов. Елена была прекрасна и стояла на пороге полной жизни, ее смерть будет расследована со всей тщательностью, и виновник от наказания не уйдет. Обещаю.
– Я принимаю соболезнования, Артур.
– К убийствам причастен некромант. И сейчас мне уже не кажется твой выбор служить в Инквизе столь глупым. Мы все недооценивали нелюдей, брезгуя падалью, и упустили опасность развития их черных свойств. Теперь расплачиваются все, и потеря затронула нас.
Нольд спокойно сказал:
– Один представитель – не повод развязывать межвидовую войну. Все некроманты не несут ответственности.
– А завтра? А через год? Каждого носителя нужно передушить сейчас, пока чума не перекинулась на всю падаль, а мир не заполонили трупы. Поздно будет говорить про ответственность.
– Ты слишком мало знаешь о них, и, как следствие, боишься непонятного. В тебе говорит страх, а не разумная предусмотрительность, Артур.
Глаза старика зло полыхнули голубоватыми огоньками. Не как у матери, у той глубокая синева, а здесь обычный для полузверей аквамарин. Нольд сказал, что думает, невежливо задев словом «страх» мужчину, явно неведающего страха. Но, разве он не прав? Смерти боятся все, и люди-животные не исключение, какими бы свирепыми ни были.
Артур не огрызнулся, наверное, счел ниже своего достоинства осаждать молодняк на глупых оговорках. Перевел глаза на меня, улыбнувшись тонко и очень не добро. Оскалился, не показывая зубов.
– Поговорим о другом. Кого ты посмел привести в стаю?
– Еву Нольд.
– Я не спрашивал ее имени. Волк может жрать овец и даже сношать одну, но называть женой и приравнивать к волчицам – бесчестье.
Я не повернула к Нольду головы, чтобы увидеть лица, но резкую ярость почувствовала по изменившемуся воздуху рядом. И без замкнутого пространства вдруг я ощутила – морозное в его чистоте обожгло кожу и оледенило так, что волоски на руках зашевелились. Едва удержалась, чтобы не сцепить их в зябком жесте – смотрелось бы так, будто я себя устыдилась. А это не правда, я разозлилась тоже.
Некроманты – падаль, а лично я – овца. Трудно следовать совету не принимать на свой счет подобные оскорбления. Нольд выдержал тон спокойным:
– В тебе опять говорит страх непонятного, иначе бы ты выбрал слова повежливей, Артур. Если в своей жизни ты познал только овец, сочувствую узости вкуса. Мир животных разнообразней.
Искры опять полыхнули, ноздри едва заметно дрогнули и голос старика глухо зарокотал:
– Ну, расскажи тогда, что за капкан между ног у этой девочки, что ты попался, как вшивый пес, и покорно сунулся в ошейник? Моя мать уже выжила из ума, раз допустила подобное унижение…
– Господин Один, – не выдержала и подала голос, – от вас разит такой завистью, что я сейчас задохнусь. Ваши собратья моложе, и то – мудрее, молчат. Помилосердствуйте.
Да, у них матриархат… Но никогда раньше я не видела взгляда более презрительного к женщине, чем у старшего среди старших сыновей! Он был беспощаднее даже взгляда новоиспеченной свекрови, которая не считала меня человеком. Этот готов был забить под землю, ниже червей и гадов.
– Ты позволяешь ей разговаривать? – Скривился и хмыкнул Нольду: – Невыносимо… Александр, мы все собрались ради главного, отдать долг уважения твой фамилии, по правилу и по истинной скорби от смерти члена вашей семьи. Но и вторая причина есть – никто из нас, в отличие от сук, не примет и не признает никаких прав за этой овцой. Выходка будет стоить изгнания, теперь твое место среди подзаборных безродных кобелей, а не в стае, вместе с человеческим выродком Яном, которого пожалела моя безумная мать.
Нольд качнулся вперед. Я почувствовала, что очередное оскорбление меня и друга, а не отрезание от своих, добило его терпение и выдержку. Качнулась тоже, наперерез, и Нольд остановился, ударившись рукой о мое плечо. Невероятно, но этим касанием мне удалось его сдержать!
Старик цыкнул сухую и победную усмешку и развернулся. Меня саму охватило бешенство, а в голове молниями сверкнули мысли: а что терять? Здесь и так достигнут предел, и я бы посмотрела, унизится ли матерый вожак до драки с презренной женщиной, которая ниже на голову и весит в полтора раза меньше? С падалью? С овцой?
Выпрыгнула из туфель, сделала шаг вдогонку и со всей возможной силой двинула тому пяткой в железную задницу! Пусть все остальные увидят позорный для великого авторитета пинок! Плевать на последствия! А в глазах полузверей картинка останется на всю жизнь!
