Текст книги "Сандра (СИ)"

Автор книги: Ксения Резко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Не знаю… – прошептала она, глаза ее вновь утомленно закрылись, и уже через минуту Сандра дремала, сладко улыбаясь во сне…

55

Жарко. Ей еще никогда не приходилось испытывать такого жара, словно пламя бушевало вокруг, а она лежала на раскаленных углях. Дышать было трудно, как будто легкие опалило огнем, и Сандра, временами погружаясь в забытье, переживала яркие, ужасающие своим опустошением видения. В них все было чужим, даже простыни, на которых она лежала. Но главное – Сандра видела Лаэрта. Он что-то говорил, его лицо искажалось гневом. Она не разбирала слов, но слышала интонацию голоса – резкую, отрывистую. Он отталкивал ее от себя и стремительно уходил вдаль, а густой молочно-белый туман, как дым, поглощал его фигуру.

Сандра знала, что видит его в последний раз. Она хотела побежать следом, остановить, вцепиться в его плечо, чтобы никогда не отпускать, но тело не повиновалось ей. Пальцы вновь во что-то впивались, но фигура в черном продолжала удаляться, и этот дым, или туман, заполнял все вокруг. Сандре даже казалось, будто это она сама охвачена огнем так же, как и тревогой.

Но это было раньше. Теперь стало мучительно холодно. Из пышущей лавы она была брошена в поток горной реки – бурлящей и стремительной. Это было не менее ужасно. Руки постоянно пытались натянуть на себя одеяло, а оно все ускользало; мороз пробирал до костей, а она все куталась, оборачивалась во что-то, чего не было, и даже в бреду слышала, как в ознобе стучат ее зубы…

Но наконец кошмар отступил. Отступил внезапно, как и начался. Сколько времени прошло, Сандра не знала. Ей все еще было трудно дышать, однако она с усилием подняла свинцовые веки. Перед ней расплывалась чужая комната, картины, светильники… И среди всего этого возвышалась статная фигура Лаэрта Мильгрея. Сандра улыбнулась, и ямочки заиграли на ее щеках.

Он трепетно и горячо пожал ее руку:

– Тебе лучше?

Она осторожно кивнула, не веря своим глазам. Ведь он ушел! Ушел в который раз! Или это было сном? А может, вот это-то как раз и есть сон?..

– Что-то не так? – Лаэрт присел на краешек постели и положил свою ладонь на лоб девушки.

– Что со мной было? – слабым голосом спросила Сандра. – Я плохо помню…

– Ничего страшного, – его губы тронула обворожительная улыбка, – все хорошо. Теперь с тобой все в порядке. Тебе нужно отдохнуть, чтобы восстановить силы. Александра, постарайся заснуть.

Она охотно закрыла глаза, но тут же, вздрогнув, с усилием их открыла: снова возвращаясь в тьму неведения, ее охватывал прежний ужас: а что, если после очередного пробуждения Лаэрта не будет рядом? Что, если он исчезнет также, как появился?

Сандра решила во что бы то ни стало гнать от себя сон, чтобы не упустить его из виду.

– Почему ты не спишь?

– Мне душно…

Его взгляд снова стал настороженным, на лбу обозначилась разгладившаяся было бороздка.

– Мне уже лучше, намного лучше, – поправилась девушка, желая его успокоить. Лаэрт и сам видел улучшение. Ее щеки наконец порозовели и не пылали, как все последние дни.

Он поднялся и подошел к окну, на миг скрывшись из виду, но даже этого короткого мгновения хватило сполна, чтобы Сандра жутко перепугалась. Ей хотелось, чтобы возлюбленный был рядом всегда… Судя по звукам, он открывал забитые на зиму ставни – слышался грохот и скрежет. Справившись с задачей, молодой человек возвратился к постели.

– Лаэрт… Лаэрт, прошу тебя…

Опустившись на одно колено, он сгреб в охапку маленькое, хрупкое тельце и, затаив дыхание, прижался своей щекой к ее щеке. Нельзя описать словами, сколько противоречивых чувств всколыхнулось в измученной переживаниями Сандре: ее душу переполнял сладостный восторг, смешанный с удивлением и робостью. Лаэрт часто проявлял к ней заботу и раньше, великодушно принимая ее в свои объятья, но делал это безотчетно, скорее из побуждения жалости – все равно, что гладил по голове уличную собаку, через мгновение забывая о ней. Но теперь в его робких, словно вопрошающих прикосновениях, опьяненных каким-то непередаваемым родством, чувствовалась осознанная преданность. Это не было похоже на братскую нежность…

Хотя Сандра еще отказывалась верить в свои смутные догадки. Ее уже не в первый раз посещали подобные ощущения: тогда ей казалось, что Лаэрт наконец скажет ей заветное «люблю» и больше никогда не уйдет… И она доверчиво тянулась к нему, как только слабый росток тянется к солнцу, – а он вдруг разрывал все связующие нити, перечеркивал все свои прежние поступки и уходил, нанося болезненные удары. Он всегда был каким-то неопределенным: за вежливостью скрывалось хладнокровие: за оттепелью снова наступала отчужденность, отрепетированная строгими, исчерпывающими словами: «должен», «обязан»…

Как понять этих правильных до тошноты аристократов? Ведь они никогда не позволят себе открыться! Они будут, стиснув зубы, и дальше «заколачивать» в недра своей души обыкновенные человеческие желания, превращая их в тайные пристрастия! А потом, в один прекрасный день выкинут такое, отчего окружающие надолго перестанут их уважать.

Взять, к примеру, Жанни Лагерцин. Еще толком ничего о ней не зная, Сандра спрашивала Лаэрта о его отношении к этой женщине, и он заверил ее с самым непринужденным видом, что это осталось в прошлом, что все это – слухи, сплетни, ложь… Да он и не мог сказать иначе! Разве может приличный человек признаться в том, что уже давно томится от страсти к продажной девке? Нет. Лаэрт лгал и даже сам не замечал этого. В светских семьях искусству лжи обучают с детства! Если ты болен и едва стоишь на ногах – должен растянуться в вымученной улыбке и заверить окружающих в отменном здравии; если ты не хочешь чего-либо делать – должен беспрекословно исполнить то, что велит честь и общество; при том, раскланиваясь с пусть даже неприятными тебе людьми, сохранять холодное радушие. И все ради чего? Ради возведенного в культ идеала, в характеристике которого стоят десятка два определений «обязан».

Следуя инструкциям поведения, человек в итоге перестает быть человеком, а превращается в запрограммированный механизм. Если вы подойдете к подобному субъекту с какой-нибудь просьбой, тот, прежде чем дать ответ, тщательно все проверит по всем пунктам: «Что скажут люди? Как отразится это на моей репутации? Не пострадают ли мои финансы?» и т. д. И уж потом, исходя из собственной выгоды, решит вашу судьбу. Вот почему Сандра теперь не доверяла Лаэрту. Она любила его, но относилась с подозрением к его ласкам. А что, если он снова уйдет, хлопнув дверью? Что, если заговорит о разводе? Вот, о чем беспокоилась девушка, едва придя в сознание после болезни; вот, о чем хотела ему сказать…

– Лаэрт, – снова тихо прошептала она, но слов опять не нашлось.

– Я никуда не уйду, родная, – предупредил он, уже зная, о чем она собирается заговорить.

Родная. Он впервые назвал ее так. Или ей послышалось? Сандра не могла больше выдерживать этого неведения: когда же ей скажут, где сон, а где реальность?!

Вдруг Сандра почувствовала, что Лаэрт поднимает ее на руки – легко и без усилий. Движимая стыдом и страхом, она хотела высвободиться и встать на ноги, но с удивлением обнаружила, что еще очень слаба.

– Все хорошо, не бойся, – сказал Лаэрт, услышав, как тяжело она вздохнула.

Поднеся ее к раскрытому окну, он примостился на подоконник, подставив бледное лицо девушки свежему весеннему ветру. Сандра словно парила над землей: ее ноги беспомощно повисли в воздухе, руки плетьми свесились к полу – она расслабилась: тепло и свежесть разморили ее. Она ощущала себя такой легкой, слабой, невесомой – и в то же время под чьей-то неусыпной защитой.

Сделав небывалое усилие, Сандра все-таки смогла приподняться и осмотреться вокруг. Через открытые настежь ставни в комнату струился свет безоблачного утра; внизу, в мокрых тротуарах радостно сияли солнечные блики, а обнаженные ветви деревьев сонно покачивались на ветру, дующем с морского простора. Было тихо. Волшебно тихо. Лишь где-то в вышине выкликали чайки, только их самих было не разобрать за стеной густого света, льющегося отовсюду, подобно ливню.

– Где мы?

– В сказочной стране, – таинственно прошептал он, – только ты и я. Больше нет никого, кто бы помешал нам… Тебе нравится?

В его глазах сияли те самые удивительно озорные огоньки, что так очаровали ее с самой первой встречи, только теперь в них не было никакой грусти.

– Да, – ответила Сандра.

– Хотела бы ты навсегда остаться в этой стране? Хотела бы? – продолжил мягко допытываться Лаэрт. Ее детски восторженный взгляд дал ответ незамедлительно, однако закравшиеся исподтишка противоречия прогнали покой.

– Я не знаю, – ответила она, сделавшись вдруг подавленной и несчастной. – Не знаю, ведь ты все равно уйдешь, что бы я ни сказала… Ты всегда так делаешь, потому что…

– Потому что был глуп и бездушен, – рассмеялся он, – потому что не знал до конца, чего хочу от жизни, потому что обманывал самого себя… А теперь все не так. Ты мне веришь?

Сандра молчала, закусив свои пухленькие губы, ее веки были опущены вниз, и только по вздрагивающим длинным ресницам Лаэрт понял, что она о чем-то мучительно думает.

– Александра, ответь, – осторожно поторопил ее он.

Она вздрогнула и посмотрела на него со всей подозрительностью и недоверием. О, она уже и забыла, с какой непосредственностью звала его в бреду, с каким жаром открывала ему свою душу – она забыла все это, потому что и не могла помнить.

Лаэрт отвернулся и поспешно отнес ее на кровать, после чего закрыл окно и тихо вышел…

А Сандра лежала на белоснежных простынях в незнакомой, опустевшей без него комнате и с отчаянием кусала губы, чтобы не заплакать. С его уходом солнце скрылось за тучи, и в «сказочной стране» поселилось одиночество. «Почему я не сказала «да»? – думала девушка. – Потому что это сон – и не более того. Как только я соглашусь, он мгновенно растает».

56

Лаэрт опустился в плетеное кресло посреди маленькой, скромной, но чистой гостиной дома, снятого Гербертом Лабазом. Это было на окраине города – где точно, Мильгрей не знал, он ведь все дни безвыходно просидел у постели Сандры, не оставляя ее ни на минуту, не смыкая глаз, забыв о сне и пище, и только теперь почувствовал усталость.

Лаэрт сделал эту девушку своей женой, никак не думая, что сможет когда-нибудь полюбить ее; он не рассматривал Сандру как привлекательную женщину – он тогда вовсе не обратил внимания на внешность, она была для него безликим созданием. Но что случилось теперь? Думая когда-то оставить ее вдовой, он сам сейчас едва не потерял ее, и ему было тягостно вспоминать о пережитых мгновениях отчаяния. Лаэрт делал все, чтобы восполнить те пробелы, чтобы загладить свою вину перед ней, и то, что она теперь отказалась верить в его искренность, неприятно поразило его.

Конечно, в этом не было ее вины. Лаэрт думал, что с его выздоровлением жизнь войдет в привычную колею – не получилось. Он и сам не замечал, как думал о Сандре все время, забывая тех, кто раньше был ему дорог. При мысли о ней меркли все прежние устремления, притуплялись желания, остывали страсти, а в итоге он очутился здесь, ухаживая за ней так, как когда-то ухаживала за ним она…

Именно этот чужой дом на окраине города, эта крошечная спальня стали средоточием всей его жизни. Именно здесь, рядом с Сандрой Лаэрт видел для себя смысл; его будто приковали к ней незримыми цепями, ее боль стала для него собственной болью, ее переживания отныне принадлежали ему, ее дыхание – было его дыханием. Никогда Лаэрт не испытывал ни к кому ничего подобного. Это не были привычные обязательства; это была невозможность отдельного существования.

А теперь, когда все тяготы были преодолены и Сандра вместо того, чтобы снова позвать его, выказала свое недоверие и настороженность, Лаэрт почувствовал себя так, как если бы она вдруг ударила его. «А если она меня прогонит? Если скажет, чтобы я уходил? Что я буду делать тогда? Ведь она теперь – моя жизнь. Она, и никто больше!»

– Неважно выглядишь… – ленивый голос Герберта Лабаза вывел Лаэрта из оцепенения. Вытянувшись у камина, пожилой господин читал газету или только делал вид, что читает.

– Выпей-ка, мой друг, а то ты сам на себя не похож, – посоветовал он, кивая в сторону бутылки с коньяком. – Тебе еще не хватало свалиться! Что я тогда с вами со всеми буду делать? Дома и так наверняка жена подняла панику – я ведь отсутствую уже пятый день… А может, и больше… Кто ж его помнит?

Он потянулся и зевнул. Лаэрт мрачно кивнул и взялся за бутылку.

– Что такой пасмурный? Александра вроде идет на поправку, да и ты теперь знаешь, что я тебе не соперник. Мне даже совестно… Развязал драку, как мальчишка! Позор-то какой… совсем выжил из ума…

Лаэрт рассеянно слушал пьяные откровения Лабаза. Сколько всего еще Сандра не знает! Все эти известия скоро обрушатся на нее, как снежный ком… Пока она лежала в забытье, все трое находились рядом, в угаре паники позабыв обиды. А потом вдруг занемогла Августа, упав прямо у постели дочери. Ее разместили в одной из соседних комнат, а мужчинам с того момента пришлось разделить свои полномочия: Сандра попала под ответственность Лаэрта, Герберт же занялся ее матерью.

Прошло еще несколько дней, и обе они уже были вне опасности, но сами бравые джентльмены едва не валились с ног от усталости. Между ними больше не существовало вражды. Поведав свои истории, они пожали друг другу руки и зареклись не поминать прошлого.

Они оба сидели сейчас рядом, вытянув ноги к огню камина, и каждый думал о своем, вслушиваясь в потрескивание горящих поленьев. Раскаяние ли занимало их мысли или осознание свершившихся перемен – оба бывших соперника ясно понимали, что с этих пор все будет по-другому.

57

Прошла неделя, и те, кто объединился общей бедой и чувством долга, должны были разметаться по жизни, чтобы продолжить вращаться каждый в своей колее, делая вид, будто ничего не было. Но каждый знал, что эта встреча, эти дни мимолетного единства никогда не изгладятся из их памяти.

Сколько бы отчаянных попыток ни делал Герберт Лабаз, Августа оставалась непреклонна. Со смирением на лице она, едва оправившись от болезни, спешила скорее покинуть город, чтобы вернуться на остров – она настолько отвыкла от всего мирского, что хотела вновь скрыться в своей «берлоге». Конечно, Герберт настойчиво предлагал ей всяческие блага, но она только покачала головой, ответив: «Мне нужно вернуться к привычному образу жизни, к людям, которые стали мне близки». Лабаз отступился. Конечно, совесть еще больше вгрызлась в его сердце, но он уже ничего поделать не мог.

Другое дело – ее дочь. Сандра совсем поправилась, ее щеки порозовели, а глаза снова стали ясны, как прежде, только вот Герберт не решался остаться с ней наедине, не решался впервые заговорить с ней как с дочерью… Он появлялся в ее комнате лишь под утро – да и то только для того, чтобы поздороваться, спеша со смущенным видом, пятясь и спотыкаясь, выскочить вон. Девушка не остановила его.

Назревало расставание. Перед тем, как покинуть этот дом навсегда, Лаэрт вошел в тихую спальню, где находился смысл его дальнейшей жизни. Да-да, в этой худенькой, милой, дорогой ему девушке, скромно сидящей теперь на кровати, по которой только недавно металась в бреду, – казалось, билось его собственное сердце. Он до сих пор не мог забыть свое отчаяние, когда так боялся ее потерять. Но именно оно помогло ему открыть его чувство.

Преодолевая робость, Лаэрт подошел и сел рядом, взяв ее руки в свои. Совсем недавно в этой самой комнате она лежала беспомощная, в беспамятстве выкрикивая его имя. А теперь перед ним снова была любимая – уж в этом-то Лаэрт больше ни капли не сомневался! – его любимая Александра, живая и здоровая, и от этой мысли его душу охватил светлый, искренний восторг. Она любила его, в чем он тоже был вполне уверен.

– Как ты?..

– Хорошо, – ответила Сандра, избегая смотреть ему в глаза. – Ты был рядом со мной, и я очень тебе благодарна.

– Но я и сейчас рядом, – удивившись, промолвил Лаэрт. – Я всегда буду рядом… если ты захочешь.

– Пожалуйста!.. – Сандра бегло взглянула в его сторону и тут же умолкла, будто сам его вид – влюбленный, необычайно преданный – убивал всю ее решимость. – Я подпишу необходимые бумаги. Я сделаю все, что нужно, – вдруг неожиданно твердым голосом сказала она, и Лаэрт, еще не до конца понимая, увидел, как подавленно ее плечи дернулись вверх и тут же резко опустились. Он не мог заставить девушку повернуться. Она упорно отворачивалась, словно он ее чем-то обидел.

– Я не понимаю, о чем ты, – произнес он, побледнев как полотно. – Неужели ты хочешь со мной расстаться?

– Ты сам говорил, что этот брак – недоразумение…

О, неужели он мог так говорить!

– Я приняла решение: мне нужно возвращаться обратно: туда, где я родилась и где мое предназначение на всю оставшуюся жизнь, – продолжал все тот же неестественно твердый, сдавленный голос. – Мама приехала за мной – я не могу ее оставить. У нее больше никого нет, кроме меня. А ты вернешься к Жанни. Я у тебя ничего не попрошу. Ты и так сделал все, что мог, для моего блага…

Лаэрт чуть не упал. Неужели он слышит эти безжалостные слова? Неужели только-только отвоевав любимую, ему снова предстояло ее потерять? Ему безумно хотелось развернуть ее к себе и крепко, неистово поцеловать, чтобы хоть как-то вразумить, выбить из ее головы эту бредовую идею. Если ее мать считает свою жизнь загубленной, то почему дочь должна разделять ее участь?!

– Я не отпущу тебя, – резко сказал он: она вынудила его на это. – Ты никуда не поедешь.

Сандра вздрогнула. Только сейчас до нее дошло, что Лаэрт имеет полное право ее не пустить. Он вообще имел над ней власть чуть ли не с самого первого дня и до сих пор не воспользовался этой властью лишь потому, что был порядочным человеком.

Девушка умоляюще посмотрела на Мильгрея.

– Лаэрт, я знаю: ты желаешь мне только счастья, но я не могу… Мама приехала за мной, и она пожелала не принимать запоздалых даров от Герберта Лабаза – я бы на ее месте поступила также. Она хочет забрать лишь меня, как последнее утешение. Я не хочу расставаться с тобой – ты мне очень дорог, но мой долг… долг чести…

Застыв в изумлении, он смотрел, как она целует его руки. Стекающие с щек слезы маленькими капельками падали на его пальцы, поднесенные к ее губам, а Лаэрт был до того поражен, что не мог вымолвить ни слова. Он видел, как тяжело ей далось это решение. Она льнула к нему, ластилась в последний раз, прося прощения за то, что не останется рядом.

– Не надо! – прошептал он с тоской. – Подумай!

– Нет, все решено. Лаэрт, прости, если чем-то расстроила тебя…

Расстроила?! Да она растоптала его своим решением! Он не мог спокойно смотреть, как Сандра приносит себя в жертву. Только недавно она звала его, умоляла, чтобы он не уходил, а теперь…

– Ты уверена в своем выборе? – с затухающей надеждой в голосе спросил Лаэрт.

– Да. Мой приезд в город был ошибкой. Я не должна была приезжать.

Он смотрел на нее и не мог поверить своим ушам: что за упрямая до глупости девчонка?! Зачем мучает и его, и себя?! Никогда прежде Мильгрей не испытывал таких чудовищных терзаний. Он был вправе воспользоваться супружескими правами, скрутить ее за руки и приковать к себе цепями, но совесть не позволяла ему неволить ее. Ведь когда Лаэрт привел в свой дом любовницу, он вовсе не считал себя женатым человеком! А значит, злоупотребить теперь проснувшимся чувством собственника не мог по одной причине: он любил Сандру, а потому ее выбор был для него законом.

Резко поднявшись, Лаэрт намеренно холодно взглянул на девушку с высоты своего роста и, не сказав ни слова, тихо вышел из комнаты…

Сандра судорожно глотнула воздух ртом. «Может, он пошел уговаривать маму?» – шевельнулась было надежда, но нет: Лаэрт действительно ушел. Ушел совсем. Также, как и в том страшном видении… Рванувшись к окну, Сандра беспомощно ловила взглядом фигуру вышедшего на крыльцо человека, а когда та скрылась за поворотом, то едва смогла перебороть желание побежать следом, забыть обо всем. Но из коридора донесся голос матери: Августа о чем-то разговаривала с Гербертом Лабазом… с ее отцом. Сандра зажмурилась: что она наделала? Неужели сама, собственными руками разрушила свое счастье?!

58

Близилось время отъезда. Откуда-то явился рыбак Джон, и теперь в маленькой гостиной Герберт Лабаз с подобострастием расспрашивал его об условиях жизни в их поселении, на что тот отвечал неохотно и невнятно. Верный своему долгу, Лабаз клятвенно заверял Августу, что впредь будет помогать ей продовольствием, а также всем, что попадает в сферу его возможностей; неутомимый сердцеед сегодня выглядел растерянным и усталым.

Ухода Лаэрта никто не заметил. Сандра по-прежнему сидела на своей кровати, пытаясь успокоиться. Она еще убеждала себя, что поступает правильно, что стоит ей покинуть этот город – и воспоминания рассеются как дым, поэтому девушка жаждала поскорее отправиться в путь.

В комнату постучали. Сандра выпрямилась и спокойным голосом произнесла:

– Войдите…

Наверняка это пришел попрощаться Герберт Лабаз. Всю минувшую неделю он избегал прямых разговоров с дочерью и беспрестанно опускал глаза, словно побитая собака. Сандра не испытывала к нему ненависти. Ей сейчас все безмерно надоело, а дальнейшая жизнь без Лаэрта представлялась ей серым кошмаром…

Приготовившись к неловкому разговору с отцом, Сандра подняла голову и – оцепенела: в дверях стоял тот же вихрастый рыжий мальчишка в потрепанной курточке, все с той же интригующей ухмылкой на губах. В руках он держал конверт.

Сандра побледнела и поднялась. Сомнений быть не могло: посланник прибыл от Лаэрта. Она догадывалась, что он так быстро не отступится. Это было не в его правилах. Один раз этот юный бродяга уже послужил посредником между влюбленными, поэтому Лаэрт снова решил прибегнуть к его помощи. Для чумазого чертенка не существовало преград; за мизерное вознаграждение он мог пройти сквозь каменные стены, перелезть через забор, взобраться в окно – лишь бы доставить послание.

– Здрасьте! – Мальчишка улыбнулся ей, как своей старой знакомой, и протянул конверт, но Сандра отшатнулась от него как от огня. Посланник не растерялся и, подойдя к кровати, положил письмо поверх стеганного одеяла, после чего застыл с выражением любопытствующим и вымогающим. – Он очень тоскует…

Ах, она и так хорошо это знала! Все два часа, прошедшие с момента их расставания, на нее словно давил непосильный гнет – она чувствовала все то, что переживал сейчас ее возлюбленный.

– Что ему передать? – спросил между тем посыльный, наверняка рассчитывая на вознаграждение и с этой стороны.

– Ничего, – сказала девушка, помолчав. – Он и так все знает…

Мальчишка ждал, что ему заплатят, но у нее не было денег. Достав из вазочки, что стояла на тумбочке у кровати, большое спелое яблоко, Сандра сунула его в руку посланника и, промолвив отрывистое «спасибо», отвернулась к окну, так и не взглянув на заветный конверт. Но стоило ей остаться одной, как жуткое нетерпение охватило ее. Она безумно хотела поскорее вскрыть письмо, прочесть его на одном дыхании, а от осознания того, что этого делать никак нельзя, желание становилось еще более злостным и навязчивым.

Метнувшись к кровати, Сандра уже было протянула дрожащую от волнения руку к конверту, но тут же ее отдернула. «Я прочту, когда буду в пути, когда берег скроется от моих глаз и уже ничего нельзя будет изменить». Слишком велико было искушение отступиться, проявить слабость, но девушка твердо уверилась в том, что не может оставить свою мать.

Когда Августа подошла к дочери и увидела ее бледное, изможденное сердечными муками лицо, то не удержалась от порыва ласково пригладить ее кудрявые волосы. Девушка встрепенулась и удивленно посмотрела на мать, отчего та невольно смутилась. Между ними никогда не было теплых отношений, они не ссорились, но и не поверяли друг другу своих сокровенных мыслей. Сандра не сомневалась в том, что она нежеланный ребенок – обуза, причина всех несчастий. Но теперь во взгляде матери девушка не увидела прежней суровости.

– Сандра, – начала Августа со всей несвойственной ей мягкостью, – мы с Гербертом решили уговорить тебя остаться в городе…

Сандра изумилась: «Мы с Гербертом!» Мать говорит так, будто между ней и этим человеком извечно были любовь и согласие! Неужели он прощен?!» Девушка искоса глянула на дверь, за которой мелькнул чей-то профиль. Вне сомненья, Лабаз с жадностью слушал их разговор.

– Мама, ты же приехала за мной, ты же сама отговаривала меня, – недоверчиво промолвила девушка.

– Да. Отговаривала, потому что долгие годы боялась этого человека… Он мне угрожал, что если я осмелюсь вернуться, то… Впрочем, это неважно. Сейчас все изменилось, – запинаясь и краснея, говорила Августа. – То была наша ошибка, ты здесь ни при чем. Герберт твой отец. Неважно, каким он был раньше – главное, что он хочет тебе помогать сейчас. Он раскаялся… Прошу тебя, забудь хоть на мгновение свою глупую гордость – она к добру не приведет! Я отказалась от его помощи, но ты не должна… У тебя же вся жизнь впереди!

Сандра не могла поверить в то, что слышала, как и не могла осознать всю свою радость – ведь это означало, что ей не придется расстаться с Лаэртом! Это означало, что она наконец будет счастлива, а угрызения совести отойдут в прошлое.

Видя оцепенение дочери, Августа улыбнулась сквозь слезы:

– Я же все понимаю… Я видела, как он любит тебя. С таким человеком мне не страшно тебя оставить.

Девушка поняла, кого мать имеет в виду. Она говорила о Лаэрте, и Сандра еще больше возликовала оттого, что ее понимают. Не сказав ни слова, они обнялись, не сдерживая более слез.

– Спасибо, мама! – облегченно выдохнула девушка, и словно гора свалилась с ее плеч.

– Да-да, я ведь все понимаю, – бормотала женщина, всхлипывая и замирая. – Лаэрт хороший человек, он очень тебя любит и вы… должны быть вместе… Я не смогу себя простить, если…

– Полно, мама! Мы будет к тебе приезжать, мы не оставим тебя! – вскричала Сандра. – Спасибо, спасибо!.. – Судорожно втянув в себя воздух, она положила голову ей на плечо.

– Я не хотела тебя отпускать, боясь, что ты повторишь мою судьбу… Но сейчас я увидела, как ты нужна тому парню… Он все эти дни не отходил от твоей постели…

– Также, как и ты, – покорно добавила осчастливленная дочь.

– Также, как и твой отец…

Взглянув на дверь, Сандра на миг даже не узнала Герберта Лабаза. Сейчас он тихо, виновато улыбался ей такой улыбкой, какую нельзя было раньше вообразить на его лице…

59

Едва простившись с матерью, Сандра, преисполненная радостного предвкушения, взялась за письмо Лаэрта. Конечно, он не мог оставить ее, не мог беспрекословно уйти, и за это она еще больше его любила.

Вскрыв конверт, Сандра увидела белый лист бумаги, наклонно исписанный красивым мелким почерком. Создавалось впечатление, что Лаэрт писал это не торопясь, тщательно выводя каждую букву, но девушка почему-то была уверена, что он, напротив, сочинял послание в нервозной спешке – его почерк, передавая характер владельца, независимо от настроения контролировался сам по себе, сохраняя спокойствие и выдержку.

«Александра! – писал Лаэрт. – Я ушел, но не смирился. Мое сердце разрывается при мысли, что я тебя больше никогда не увижу. Да, то, как я вел себя раньше, заставило тебя сомневаться в моей честности. Я был глуп. Я многого не понимал, как не понимал того, что очень тебя люблю – как сильно, нельзя передать на бумаге. Наша встреча – я уверен – вовсе не глупое недоразумение, а щедрый подарок судьбы. Я верю, что еще не все потеряно. Я жду. Жду тебя до двух часов дня на набережной в том самом месте (ты знаешь, где именно). Все в твоих руках. Если передумаешь, я с радостью приму тебя, потому что моей женой можешь быть только ты, – эти слова подчеркивались двумя ровными линиями. – И хочу, чтобы ты знала: отныне ты – моя жизнь. Без тебя я не могу себя представить. Пожалуйста, подумай об этом… Я жду. Если ты не придешь до двух часов, я пойму, что потерял самое дорогое…»

Отложив письмо, Сандра глубоко вздохнула. Ее захлестнула волна безмерного восторга, смешанного со страхом перед чем-то волнующим, неизведанным, какой только может охватить девушку, узнавшую в самый последний момент, что ее чувства взаимны. Именно этих слов она ждала от него и наконец дождалась. И как же все-таки вовремя было вскрыто это чудесное письмо – теперь, когда на пути к их долгожданному счастью не было преград…

Стойте! А действительно ли вовремя? Сандра кинулась искать часы, но часов нигде не было. Должно быть, прошло уже много времени… Подумать только: сколько лежало здесь это непрочитанное послание, как ключ ко всем сокровищам мира, сколько Лаэрт ждал ее, в сотый раз теряя надежду! Вот, что было препятствием к их счастью – время. Бездушные, неумолимые стрелки, не останавливающиеся ни на мгновение…

Он будет ждать до двух часов. А что потом? Что будет, если она придет позже? Сандру охватил смутный страх. Так и не найдя часов во всем этом незнакомом доме, она накинула на плечи пальто, в карман которого сунула письмо, и опрометью выбежала на улицу.

В оглушительной спешке, гонимая ветром и тревогой, девушка мчалась прямиком по лужам, попросту их не замечая, натыкаясь на людей, пересекая кому-то дорогу; бежала, не помня себя, боясь упустить драгоценный шанс, а строчки из письма нарочно врезались в разгоряченные мысли, как нож: два часа. Два часа!

Спросив у кого-то о времени, Сандра услышала неутешительный ответ: половина третьего. Она едва не задохнулась. После лихорадки ее тело еще сохранило отпечатки слабости, и бег отнял у нее много сил. Лишь одна надежда заставляла Сандру рваться вперед, преодолевая квартал за кварталом. Она не знала дороги – сердце само вело ее к цели. Быть может, ей повезет? Может, Лаэрт задержится хотя бы ненадолго? Может, почувствует сквозь расстояние, как она всей душою рвется к нему? Ах, как Сандра жалела в то время, что не умеет летать!

Но его не было. Скамейка на набережной давно опустела – возле нее паслись голуби… В воздухе уже вовсю веяло весной и променад заполонили толпы гуляющих. Чей-то смех показался чуть живой, запыхавшейся девушке эхом упущенного счастья – счастья, о котором она так мечтала… Опустившись на скамейку, Сандра огляделась вокруг. Каких-то несколько минут назад он был здесь, сидел на этом самом месте, ждал ее, терял терпение… Сейчас же осталось ощущение потерянности, да монотонный плеск волн о камни, покрытые зелеными водорослями.

Сандра вздрогнула. Смутная догадка появилась, как отголосок страшных снов. «Ты моя жизнь… Все в твоих руках… потеряю самое дорогое…» Задрожав, она перечитала письмо, но оно не принесло ей успокоения. А что, если Лаэрт писал его, уже решив свою судьбу?! Нет, об этом было даже страшно подумать… Сандра помнила, с каким пугающим хладнокровием размышлял он о смерти… Только не это! Нет, он не мог теперь поступить столь безрассудно и глупо.