Текст книги "Сандра (СИ)"

Автор книги: Ксения Резко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Герберт Лабаз почувствовал, что зажатая им в тиски Сандра, негромко вскрикнув, обмякла в его руках.

– Что вы делаете? Отойдите от нее! – тут же раздалось сзади.

Женщина в балахоне и грязно-сером платке, небрежно покрывающем ее седые волосы, ворвалась в комнату и вырвала бесчувственную девушку из рук незадачливого ловеласа… Впервые в жизни Герберт решительно не знал, что делать. «Моя репутация погибла, – мучительно подумал он. – Что я наделал? Баба сейчас поднимет шум!» Но то, что случилось дальше, вовсе заставило господина Лабаза схватиться за сердце…

Оттащив Сандру на кровать, странная особа пыталась привести ее в чувства: дула на лицо, хлопала по щекам – и при том не обращала никакого внимания на смятенного Лабаза, будто тот обратился в невидимку. Женщина была всецело поглощена состоянием несчастной девушки, и когда мужчина с виноватой улыбкой осторожно приблизился к ней, надеясь с помощью денег замять скандал (это единственное, что сгоряча пришло ему в голову), она взглянула на него с таким недоумением, что Герберт растерялся.

Женщина подозрительно рассматривала его лицо, будто оно показалось ей знакомым, а Лабаз даже не мог пошевелить рукой, чтобы извлечь деньги из своего бумажника и с тем удалиться. Этот жуткий взгляд пронизывал его насквозь! Что-то дрогнуло в чертах незнакомки, и Герберт увидел в них то ли испуг, то ли возмущение, но тут же явственно услышал, как чей-то голос четко произнес его имя, призывая к ответу:

– Герберт? Ты?..

Он попытался изобразить удивление, но ничего не вышло. Он увидел перед собой вовсе не незнакомку – морщины будто разгладились на печальном лице, и Герберт наконец узнал ее, узнал с неизведанным доселе испугом, как никогда ощутив собственную ничтожность…

Мужчина попятился к стене, судорожно ослабив ворот рубашки; затем перевел взгляд на лежащую на кровати девушку, и чудовищная догадка озарила его смятенные мысли.

– Не может быть! – прошептал Герберт, хватаясь за голову…

Скандала не произошло. Упреков тоже не последовало – видно, с годами притупляются даже самые глубокие обиды. Около кровати сидели двое одиноких, постаревших людей, не в силах заговорить и посмотреть друг на друга. Между ними лежала невесомая, словно пушинка, девушка, которая теперь объединяла их. Она до сих пор не пришла в себя, все усилия оставались тщетными.

Герберт Лабаз не пытался расспрашивать – ему и так все стало понятно без слов; не спешил умалить своих поступков – он не находил им оправдания; не просил прощения – он его не заслужил. Посмотрев на Сандру другими глазами, ему стало омерзительно вспоминать свою беспутную жизнь… Что он сделал по-настоящему хорошего за все долгие годы? Ничего. Заслужил ли он любовь своей жены и сына? Нет. Всю жизнь Герберт Лабаз метался между двух огней – между семьей и своими пристрастиями, а в итоге оказался у разбитого корыта. Быть может, одумайся он раньше, эта несчастная девочка, лежащая сейчас на кровати, преданно любила бы его, называла отцом… А так – впереди лишь старость, одиночество и пустота.

– Августа… – начал было Герберт, но даже звук собственного голоса испугал его. – Я и пальцем не тронул ее…

Женщина вздрогнула, поглядела на него пустыми глазами и вновь склонилась над дочерью.

– Тогда ты говорил, чтобы я никогда не возвращалась в город, – сказала она наконец. – Ты угрожал мне… И я все эти годы не решалась покинуть места своей ссылки, а сейчас приехала лишь для того, чтобы забрать Сандру. Ведь она здесь пропадет! Я предупреждала ее, отговаривала, но чем можно остановить горячую девчонку? Я ведь сама была такой… – Покачиваясь из стороны в сторону, грустно продолжала Августа. – Дочь не послушала меня – я не сержусь, только хочу забрать ее обратно… Мы ничего не сообщим твоей семье! Мы тихо уедем.

Она с опаской взглянула на него, и он стыдливо потупился. Как изменили годы эту женщину! От прежней гордой красавицы не осталось и следа, она полностью покорилась судьбе и теперь даже не пыталась чего-то требовать, как раньше. Герберт услышал ту заветную клятву молчания спустя почти два десятка лет, из уст совершенно другой женщины – постаревшей и поседевшей. Именно столько времени понадобилось, чтобы сломить ее мятежный дух.

– Что я могу для вас сделать? – спросил оробевший, дрожащий от волнения Герберт Лабаз. – Я могу поселить вас в каком-нибудь уютном местечке, вдали от суеты, могу обеспечить всем необходимым… – Он запнулся и в мыслях обругал сам себя. – В общем, я ничего не могу! Мне ведь сказали тогда, что ты умерла… да и ребенок тоже!

– Но ты даже не попытался это проверить, – возразила Августа без обиды и негодования. В ее голосе звучала одна усталость. – Не оправдывайся, Герберт, я не обвиняю тебя. Мы оба были молоды и неправы – чего теперь пенять! Мы оба не знали, на что идем… Я лишь хочу, чтобы моя дочь пришла в себя. Минул почти час, а она все не шелохнется! – обеспокоено воскликнула женщина, вглядываясь в лицо Сандры. – Что с ней случилось? Я как чувствовала, что быть беде… Джон рассказал мне про нее столько странного: какое-то замужество, богатый дом, куча денег, рваное платье… Я долго не решалась отправиться на поиски своей дочери, но материнский долг не позволил мне сидеть сложа руки. Собравшись с духом, я выпытала у Джона все подробности, а также адрес дома и попросила доставить на берег. Мне было страшно – я совсем отвыкла от городской жизни, но мысли о дочери гнали меня вперед, и я еле дождалась окончания сезона штормов.

Всю дорогу я дрожала – боялась, что что-нибудь мне помешает и я не найду Сандру – я ведь всегда была излишне строга к ней, за всю ее жизнь не сказала ей ласкового слова!.. Но все обошлось. Вместе с Джоном мы добрались до того особняка (он и вправду очень роскошный), где нас принял молодой человек… Он стал расспрашивать: кто я, откуда и прочее, но мне оставалось лишь молчать. С большим трудом выпытав у него новый адрес, по которому можно найти Сандру, я едва смогла отделаться от того юноши: он загородил мне дорогу и заявил, что не пропустит, пока я не скажу ему о себе (не понимаю, какое отношение он вообще имеет к моей девочке!). Благо, Джон его отвлек. И вот, я здесь, – закончила свой рассказ Августа. Ее лицо, казалось, не выражало никаких чувств.

– Ты пришла очень вовремя, – сказал Герберт, покраснев.

– Я вижу, ты не изменился, – заметила Августа. – Время лишь посеребрило твои волосы, а в остальном все осталось как есть…

Он тяжело вздохнул и задумчиво посмотрел на Сандру. Ее щеки, которые раньше были болезненно-серого цвета, теперь пылали лихорадочным багрянцем, а дыхание стало частым и поверхностным. Нахмурив брови, Лабаз приложил ладонь к ее лбу и крепко выругался.

– Что с ней? – воскликнула Августа, вскочив. – Ответь, что произошло?! Герберт, не молчи!

– Девчонка простудилась – вот что, – недовольно пробурчал Лабаз, даже в этом распознав свою вину, ведь из-за него Сандре пришлось ночевать на улице, потому что здесь, словно в западне, ее поджидал «добрый» покровитель.

– Собери ее вещи, – приказал он Августе, – я отвезу Александру в больницу.

– Нет! – со странной горячностью возразила перепуганная насмерть женщина.

– Почему? – только и оставалось спросить ему.

– Я не хочу, чтобы нас снова разлучили, не хочу снова потерять ее из виду! Пожалуйста, оставим ее здесь!..

Лабаз взмахнул в воздухе руками, будто пытаясь сокрушить какую-то невидимую стену.

– Ладно. Только если что-нибудь случится, уж в этом моей вины не будет! – выдохнул он. – Тогда принеси скорее теплой воды…

Но она будто не слышала его, а стояла, вытаращив глаза, и не двигалась с места. Неодобрительно пробурчав что-то себе под нос, Герберт решительно вышел, и Августа на миг вздрогнула – неужто он оставил их? Бросил, как и много лет назад? Однако через несколько минут дверь с шумом отлетела в сторону и на пороге возник Лабаз с лоханью в руках, полной источающей пар воды. С выражением железной непоколебимости он приблизился к больной и резко стянул с нее верхнюю одежду.

– Что ты делаешь?! – ахнула Августа.

– Пытаюсь хоть как-то помочь нашей дочери.

Герберт стал осторожно обтирать ее лицо, плечи, грудь, охлаждая пылающую кожу, при этом в нем ни на грамм не всколыхнулось прежнее похотливое чувство. Теперь он видел в Александре больного ребенка, нуждающегося в помощи, а не красивую женщину, вызывающую страсть.

51

Благодаря Сандре двое людей, до этого дня связанных лишь обидой и чувством вины, объединились. Они не думали о себе, погрузившись в заботу о взрослой дочери. Потеряв счет часам и минутам, они суетились вокруг нее, пытались хоть как-то облегчить начавшуюся лихорадку.

К вечеру родителей охватило отчаяние. Несмотря на все усилия, Сандра металась по постели, сбрасывая одеяло и прерывисто, часто дыша. То она кого-то отталкивала от себя, извиваясь, как выброшенная на берег рыба, то пыталась удержать, стискивая между худых пальцев простыню. Не было сомнений: у нее начался бред.

Герберт чувствовал себя последним негодяем – как он мог жить, не замечая, что творится вокруг?! Как мог допустить, чтобы эта светлая, добрая девушка теперь страдала?! Он страшился даже мельком подумать, что может потерять то, что обрел лишь сейчас. «Все будет хорошо. Я не позволю этому случиться!» – поклялся себе Лабаз и принялся с тем же упорством выхаживать больную дочь, с каким еще недавно пытался добиться ее как женщины. О, Герберту теперь казалось, что все это было когда-то очень давно, в прошлой жизни.

– Я пойду за доктором, – решительно сказал наконец мужчина. – Так мы не спасем ее.

Августа отчаянно замотала головой.

– Ты с ума сошла?! – разъярился Герберт. – Мы не поможем ей! Я пытался, но девушке все хуже. Что за глупое упрямство!

Одичавшая женщина снова мотнула головой и склонилась над дочерью; слезы крупными каплями катились по ее высохшим щекам.

Плюнув себе под ноги, Лабаз рванулся к дверям, как вдруг тихий, едва слышный голос прошелестел откуда-то снизу:

– Лаэрт… не уходи…

Герберт Лабаз круто развернулся на каблуках и внимательно посмотрел на девушку, в беспамятстве свесившую голову с подушки. Ее глаза были закрыты, губы – закушены, а все лицо принимало такое мученическое выражение, что у Лабаза сжалось сердце. «Бедное дитя! Даже в бреду зовет этого слабака!..»

– Лаэрт! – снова жалобно позвала девушка. Герберт погладил ее плечо с нежным, отеческим чувством. Всхлипнув, она испуганно отпрянула в сторону и свернулась в клубочек.

Новоявленный отец пришел в отчаяние: что ему еще сделать? Чем загладить свою вину? Он совсем не хотел ее пугать, но Сандра будто даже сквозь бред, паря между прошлым и настоящим, чувствовала присутствие человека, который хотел ее похотливо использовать.

– Кого она зовет? – недоумевая, спросила Августа.

– Своего мужа, – процедил Герберт сквозь зубы. – Мужа, который ее недостоин…

– Мужа?! – несчастная мать растерянно обвела глазами комнату. – Какого еще мужа? Моя дочь еще очень молода, она не могла выйти замуж! Прошло лишь полгода, как она…

– Не знаю, как это произошло, но факт остается фактом: Александра замужем за Лаэртом Мильгреем, – выпалил Лабаз, даже не пытаясь скрыть свое недовольство.

– Он плохой человек? – упавшим голосом пробормотала Августа.

– Плохой? Может быть. Не понимаю, зачем ему вообще понадобилось на ней жениться? Для того, чтобы потом среди ночи выгнать на улицу?.. Только Александра никогда не признается в этом. Она любит его, сильно любит.

– Герберт! Что ты такое говоришь?! – Августа замахала на него руками. – Моя дочь не могла никого полюбить, тем более такого негодяя! Я ведь столько раз говорила ей…

– Могла, – с горечью настоял на своем Лабаз. – Увы, твоя дочь такая же, как ты много лет назад: наивная, но в то же время своенравная…

Он долго молчал, прислушиваясь к тяжелому дыханию Сандры – здесь и к чьим-то шагам – на улице.

– Я приведу его! – вдруг решился Герберт. – Сандра зовет его: может, присутствие этого человека ей чем-то поможет… Хотя вряд ли Мильгрей согласится прийти сюда, да еще в моем сопровождении… Но я все равно попробую. Будь у него хоть капля совести, он придет.

С этими словами Герберт вышел, бросив на ходу:

– Если девчонке станет хуже – зови на помощь, не жди моего возвращения!

Августа прислушивалась к стихающим шагам в коридоре и не могла поверить, что все это происходит наяву. Она никогда не думала вновь оказаться в доме, где когда-то жила вместе со своими родителями…(А ведь она жила именно здесь до того, как поступить на злополучную службу к Лабазам!)

«Нет, Герберт не вернется, – уныло подумала женщина. – Это лишь предлог, чтобы уйти отсюда. Он сбежал – я слишком хорошо его знаю! Он не из таких, кто жертвует собой ради чьего-то блага!»

Герберт Лабаз словно переродился за сегодняшний день. Он сам уже не знал, чего от себя ожидать. Это походило на странный сон, увидев который, потом удивляешься целую неделю. В том злополучном постоялом доме – его дочь, а он сам идет – и даже не идет, а бежит сломя голову! – к человеку, которого прилюдно избил четыре дня назад! Что за бред? Иногда Герберт досадовал на самого себя, ему ведь следовало сразу отвезти Сандру в больницу, однако он почему-то был уверен, что, приведя Мильгрея, поможет бедной девушке.

52

– Так значит, она не пришла?

Жанни Лагерцин застыла посреди гостиной с бокалом крепкого пунша. Облаченная в тонкую гипюровую сорочку, которая едва прикрывала ее пышные прелести, она поставила полную ногу на стул и изогнулась в непристойной позе.

Лаэрт избегал смотреть на искусительницу. Его лицо – нежное и почти женственно-красивое, – выражало потерянность и отсутствие. Его глаза – грустные и задумчивые, – казалось, ничего не видели и были безразличны ко всему на свете; его тонкие губы сдвинулись в упрямую линию, и он весь, словно изнемогая под тяжестью собственного тела, прислонился к дверному косяку. Часы пробили семь вечера, и медный звон маятника еще долго дребезжал под высоким потолком.

– В последнее время ты какой-то странный, – томно произнесла Жанни, вороша рукой черные волосы. – То приходишь побитый, то свирепый, как собака… Это из-за той девчонки, из-за того, что не можешь получить развод?

– Да, – ответил он не сразу.

– Не понимаю, зачем ты вовсе на ней женился? Разве нельзя было по-другому? – продолжала допытываться она.

Его взгляд отрешенно скользнул по ее фигуре.

– По-моему, я уже объяснял тебе…

– И вот, она не пришла сегодня в девять, как вы договаривались, – улыбнулась женщина.

– Не пришла… – повторил он с таким видом, будто вел беседу сам с собой.

Жанни соскочила со стула и с легкостью, на какую только была способна в своем возрасте и комплекции, подбежала к молодому человеку.

– Ну ладно, хватит дуться: не пришла, так не пришла! Чтоб ей пусто было… – игриво воскликнула она, обвивая его лицо руками. – Вместо того, чтоб скучать, предлагаю заняться делом…

Жанни впилась в его губы страстным поцелуем, но ее ласки не восторгали его, как прежде. Лаэрт стоял неподвижно и бесчувственно, не отвечая на поцелуй, и женщина была вынуждена с неприязнью отстраниться – ей на мгновение почудилось, что она целует гипсовую статую: бесстрастную и холодную. «Ну как теперь объяснить этой недалекой женщине, что у нас нет ничего общего? Что у нас нет будущего?» – с тоской подумал Лаэрт.

Дворецкий нерешительно переступил порог, опасаясь застать хозяина с его возлюбленной в неподходящий момент, но сегодня все было тихо.

– Господин Мильгрей, к вам пришли…

Он вздрогнул – по лицу пробежала мгновенная живительная волна, – засуетился, обернулся на Жанни, как на какое-то препятствие, и оглядел комнату, словно ища шкаф или потаенный угол, куда можно было ее спрятать, но в итоге повернулся к слуге.

– Это она?

– Это он, – ответил дворецкий, таинственно понизив голос.

– Кто? – Лаэрт отвернулся и сник.

– Он ждет вас в гостиной, – уклонился от дальнейших объяснений слуга.

Мильгрей несколько мгновений медлил, думая, уделять ли внимание незваному гостю или же сослаться на неотложные дела – слишком он устал от всего; вдобавок разбитая в драке губа, потревоженная поцелуем, теперь горела огнем.

И все-таки молодой хозяин решился выйти к визитеру.

– Жанни, подожди меня здесь. Я не задержусь долго, – больше ради приличия обратился он к своей сожительнице, после чего неспешно вышел в высокие двери, гордо расправив плечи.

Войдя в гостиную уверенной хозяйской походкой, перенятой у отца, Лаэрт Мильгрей поморщился, увидев своего недавнего соперника. Герберт Лабаз – взволнованный, с горящими глазами, непохожий сам на себя, – нервно грыз кончик сигары, не решаясь закурить в чужом доме.

– А вы смелый, раз явились в мой дом после всего, что случилось!

Герберт ответил ему не менее ледяным взглядом, окатывая презрением с головы до пят.

– Я не смел, любезный юноша. Я отчаян, – нравоучительно заметил он, особенно выделяя два последних слова. – Меня привело сюда дело, имеющее непосредственное отношение к вашей персоне.

– Выражайтесь яснее, господин Лабаз, – сухо перебил Мильгрей. – Уж не желаете ли вы предоставить мне возможность взять реванш в очередном поединке? Увы, у меня нет желания драться вновь. Это не имеет смысла, ведь мы с вами цивилизованные люди, – сказал он с мрачной иронией, барабаня пальцами по поверхности небольшого журнального столика.

– Имя «Александра» вам ни о чем не говорит? Вы еще не забыли о своей жене? А, Мильгрей? – Герберт прищурил один глаз и стал до смешного похож на крупного дымчато-серебристого котяру, только вот Лаэрту было не до смеха.

– Что-то с Александрой? – спросил он, побледнев.

– Да. Она больна. Бредит. Зовет вас. Она, быть может, умирает, и вы… – Лабаз специально несколько преувеличил, чтобы как следует помучить недавнего соперника.

Тот поперхнулся. Ноги его подкосились, и он едва не упал, схватившись за стену – Герберт уже пожалел о своей горячности, он и не предполагал, что Сандра так много значит для Лаэрта Мильгрея. Но сомневаться в его искренности не приходилось. Уже спустя мгновение молодой человек, вцепившись в одежду нежданного гостя, готов был на коленях вымаливать объяснения.

– Спокойствие, юноша, только спокойствие, – поднял руку Герберт и велел следовать за собой.

Лаэрт хотел бежать без пальто – Лабазу пришлось воротить его силой и чуть ли не самолично одеть, так как он свирепо отбивался, требуя немедленно отвести его к больной девушке.

– Одеться вам все-таки стоит – не хватало еще, чтоб и вы заболели! – процедил Лабаз.

Уже на пороге их окликнула Жанни.

– Потом, сударыня, потом, – второпях отговорился Лабаз, потому что его молодой товарищ не мог связать двух слов.

53

Общая беда сплотила их. Два врага, два соперника теперь бежали друг за другом по ночному городу, спеша к несчастной девушке, нуждающейся в их поддержке. Не борясь отныне за сердце Сандры, Герберт видел ситуацию со стороны и даже, к своему собственному удивлению, проникся к Лаэрту уважением. Он-то ожидал, что его придется уговаривать подвергнуть себя риску заразиться гриппом, но молодой человек думал об этом в самую последнюю очередь или вовсе не думал…

…Перед дверью в комнату, на холодной, продуваемой ветром лестнице, тускло освещенной фонарем, Лаэрт приостановил Герберта за руку.

– Скажите, ей очень плохо? Ничего нельзя сделать? – срывающимся голосом спросил он, по-детски доверчиво заглядывая ему в глаза.

– Вы пессимист и паникер, мой друг, – ответил Герберт Лабаз. – Все обойдется. Идите же к ней скорее!

Ободренный Мильгрей опрометью бросился к двери, а пожилой господин остался в коридоре, где не преминул закурить сигару. «Как я его назвал? Другом? Не может быть, – мрачно усмехнулся он. – Поистине фантастический день! Я стал другим человеком…»

***

Лаэрт ворвался в комнату, где было душно и уже в самом воздухе витало дыхание смерти, что, казалось, с нетерпением заглядывала в окно, – и застыл, увидев у кровати сутулую фигуру женщины. Та вздрогнула и без удивления, без каких бы то ни было эмоций поглядела на вошедшего. Лаэрт узнал ее – они уже виделись сегодня утром. Подумать только: сегодня утром! Когда еще ничего не предвещало беды, и он ожидал развода, которого волею судьбы так и не произошло. Да, этот нелепый брак еще не был расторгнут!

– Так вы и есть Лаэрт? – спросила Августа, освобождая место у постели больной.

– А вы – мать?

Обреченный взгляд был ему ответом.

Сейчас было излишне что-либо говорить, о чем-то спрашивать – тяжелый момент поглотил все мысли. Еще никогда Лаэрт так не волновался за чью-то жизнь – даже тогда, когда сам стоял на пороге смерти; никогда еще сердце так не сжималось в его груди от беспомощности и жалости. Во рту пересохло, глаза наполнились слезами, руки сковала судорожная дрожь. «Спокойно. Я действительно пессимист и паникер!» – обругал себя молодой человек, но как он мог быть спокойным, когда на этом убогом одре лежало живое существо – охваченное беспамятством и огнем, которое еще несколько дней назад было здоровым. Только подумать! Три или четыре дня назад он расставался с ней холодно, отчужденно, упрекал ее в распутстве и во лжи, а теперь, быть может, уже никогда не представится возможность попросить прощения, сказать главные слова…

Сколько раз он вбивал себе в голову, что ему безразлична эта девушка, что ему лишь из жалости хочется ей помочь? А теперь все могло быть упущено навсегда.

Сделавшиеся ватными ноги едва донесли Лаэрта до кровати и он, оттолкнув стул, рухнул прямо на пол, не отрывая взгляда от желтовато-бледного, угасшего лица. Стоя на коленях, он задумчиво смотрел на свою возлюбленную – да-да, именно возлюбленную! – и предавался раскаянию, пришедшему, увы, запоздало. Он мог пожертвовать чем угодно – собой, деньгами – всем, лишь бы помочь ей… Но ему оставалось только ободряюще стискивать липкую от пота, крошечную ладонь. Вся эта пустая комната, казалось, разрывалась от тоски, и даже грязные, облупленные стены готовы были плакать.

Каким-то неведомым осязанием Сандра вдруг почувствовала присутствие человека, которого так звала, и теперь встрепенулась, как листок на ветру, заметалась в постели; ее рука помимо воли вцепилась в его руку, стиснутые уста разжались, испустив протяжный вздох.

– Лаэрт! Не уходи, пожалуйста…

– Успокойся, милая: я здесь. Я больше никогда не уйду, слышишь? Никогда. Я всегда буду с тобой, всегда буду рядом.

Звук его голоса как будто успокоил ее. Вскоре дыхание стало более глубоким и равномерным, напряжение улеглось, тело расслабилось.

Лаэрт застыл в тягостном ожидании пробуждения, его сосредоточенный взгляд неустанно следил за малейшими изменениями в лице девушки; он боялся прикоснуться к ней, боялся – как и тогда, в номере отеля, – неосторожным движением причинить ей боль. Вспоминая свое прошлое поведение, ему было невыносимо совестно за все свои слова, перепады теплоты и отчуждения. За все то время, что они знали друг друга, Лаэрт постоянно противоречил сам себе, он боялся отступиться от своих юношеских грез и заставлял себя оттолкнуть эту «непривлекательную» особу, потому что Сандра была полной противоположностью всему тому, что он отождествлял с любовью. Тоненькая как тростинка, простодушная, скромная, иногда диковатая – она больше напоминала ему младшую сестру, и только теперь, когда он вдруг со страхом почувствовал, что может потерять ее, Лаэрт готов был до бесконечности повторять все то, что так долго подавлял в себе.

– Любимая, – произнес он и вздрогнул; его голос прозвучал не как обычно, а словно изнутри: приглушенно, искренне… – Любимая, – снова и снова повторял он, – посмотри на меня, ведь это я! Я здесь и буду с тобой до тех пор, пока не надоем тебе… Прошу только, скажи что-нибудь, не пугай меня больше…

Девушка слабо застонала, повернула голову так, что слипшиеся от пота, спутанные кудри упали ей на лицо.

– Лаэрт… не уходи, – она испуганно распахнула глаза и уставилась на него немигающим, пристальным, мутным взглядом. Лаэрт помимо воли улыбнулся ей, однако от того отчужденного, странного, неподкупного взгляда у него мороз пробежал по коже. Это была не Сандра. Это был кто-то другой, кто обитал сейчас в ее отощалом, измученном теле.

– Александра, это я, – повторил Мильгрей, и голос его предательски задрожал. Несколько секунд застывшие серые глаза не мигая смотрели ему в лицо, но вскоре снова закатились, и девушка погрузилась в забытье. Ее рука остервенело вырвалась из его пальцев и метнулась в сторону. Похоже, Сандра его не узнавала.

Лаэрт впал в отчаяние. Ведь он пришел, он все осознал, он со слезами готов был просить у нее прощения, а она лежала рядом, но в то же время была недосягаемо далеко. Он не мог справиться с собой: его охватила такая паника, такое ослепляющее желание помочь, что он, наверное, готов был до потери сознания биться лбом об стенку, если бы в этом только заключался выход.

Но выхода не было. Мильгрей забыл о себе в те минуты, все его существо словно неотрывно вжилось в то близкое, родное, что покоилось рядом. Это было ослеплением. Подобное случается, когда после долгого пребывания во мраке перед вами вдруг вспыхивает луч фонаря, и вы несколько секунд не можете опомниться.

Лаэрт считал себя хладнокровным человеком, он переносил удары судьбы с такой отрешенностью, которая порой вызывала удивление в нем самом… Но только не теперь. Неужели боль любимого человека всегда ощущается острее, чем своя? Лаэрт не задумывался об этом. В те минуты он больше всего ненавидел себя: за то, что смог допустить все это и за то, что теперь нечем не мог помочь… Он кричал, в исступлении и страхе тряс девушку за плечи, но она продолжала бессвязно звать его, не понимая, что он уже давно рядом.

– Я здесь! Здесь! – повторял он и, желая доказать свое присутствие, целовал горячие, сухие губы, ставшие чужими…

– Что вы делаете?! – строгий окрик привел обезумевшего Лаэрта в чувства – он отстранился от девушки и, покраснев, поднялся на ноги. Вошедший вместе с матерью Сандры Герберт Лабаз смотрел на него осуждающим взглядом, в котором, между тем, сквозило затаенное понимание. – Вы же можете заразиться! Не хватало нам еще с вами нянчиться!

Лаэрт растерянно смотрел на пожилого господина, и лицо его, как у маленького ребенка, заслужившего порицание родителей, кривилось от подступивших слез. «Что со мной?» – отдаленно подумал он, но тут же понял, что рыдает – впервые за все свои сознательные годы.

– Это я во всем виноват, я! Что теперь будет? Как ей помочь?..

Герберт ощутил необоримое желание подойти и как следует вздуть «слабака», но вместо этого крепко взял Мильгрея за плечи и с силой встряхнул, призывая очнуться.

– Будьте мужчиной. Бичуя себя, делу не поможешь, – отчеканил Лабаз, ибо всеобщая подавленность начала его раздражать – его, привыкшего ко всему легкому, ни к чему не обязывающему. – Девушку нужно срочно перевезти в более благоустроенное место. Мы не можем стоять, рыдать и смотреть, как бедняжка угасает. Вы согласны со мной? – Герберт поочередно посмотрел на смятенных женщину и юношу и, не дождавшись согласия, что-то недовольно пробурчал, а затем решительно вышел из комнаты – как уже уходил до этого.

И всякий раз Августа думала, что он не вернется. Да и сам Лабаз иногда так думал, но все же возвращался. Раз все вокруг сложили оружие, сдались на «милость» паники – значит, он один должен вытащить ситуацию из кризиса, став локомотивом, движущей силой. Раньше господин Лабаз всегда обходил стороной острые углы, избегал того, что опасно, сложно, трудно; но не теперь. Он как никто другой был обязан спасти Сандру. Спасти свою дочь.

54

– Я все устроил. Машина ждет на улице.

Герберт Лабаз – хмурый, непроницаемый, – появился перед рассветом, когда, устав метаться в бреду, девушка уснула, свернувшись калачиком на жесткой постели.

Лаэрт больше не рыдал. Всю ночь он не отходил от больной, обтирал ее, держал за руку, наказав утомленной переживаниями Августе отдохнуть, чтобы восстановить силы.

Но как тут можно было отдыхать?! Глядя из своего угла на то, как этот красивый, образованный человек (слишком недосягаемый, чтобы снизойти до бед простого люда), самоотверженно выхаживает ее дочь, Августа вздыхала и едва удерживалась от слез умиления. Кажется, теперь она наблюдала ожившую картинку своих девических мечтаний. Нет, что бы там ни говорили, Лаэрт отнюдь не показался ей таким уж скверным человеком…

…Герберт решительно подошел к кровати и, оттеснив Лаэрта движением руки, склонился над Сандрой, чтобы поднять ее на руки и перенести в машину. Однако Лаэрт понял, что не сможет доверить это дело кому-то, кроме себя, поэтому вежливо, но настойчиво попросил уступить. Герберт круто обернулся, насупился, готовый бросить резкое словцо, но промолчал и отступил в сторону. Вспыхнувший было азарт соперничества мгновенно угас: время ли сейчас выяснять отношения? «Да, я все-таки уже не молод», – с грустью подумал Лабаз, провожая взглядом Лаэрта, вышедшего в двери с девушкой на руках, и лишь горестно покачал головой.

***

Ее тело было невесомым, как пушинка; оно покорно обмякало в его руках, согревая уютным, живительным теплом, и Лаэрт невольно поражался тому, как у нее вообще хватало сил бороться, переживать, маяться до этого…

Улицы были еще по-утреннему безлюдны, кругом царило спокойствие отступающей ночи… Небо над головой светилось каким-то удивительным, сапфировым светом, как горное озеро в зимнюю стужу, и Лаэрт, остановившись у дверцы автомобиля, подставил лицо этому волшебному сиянию. Как же все-таки тихо кругом! Как безучастен мир к его тревогам и волнениям!

Внезапно Лаэрт ощутил, как до этого слабая, безвольная рука Сандры вдруг обвила его за шею. Просияв, он удивленно взглянул на девушку, и ему показалось – нет, не показалось, а действительно было так! – что ее веки слабо приоткрылись и из-под них заблестели родные, понимающие глаза.

– Ты… здесь? – спросила Сандра, и уголки ее рта подернулись робкой улыбкой.

– Да. Я всегда буду рядом, – успокаивающе произнес он.

– Но ты ведь не уйдешь?

О, как же встревожено, как недоверчиво изогнулись темные дуги ее бровей, обозначая складочку на лбу.

– Не уйду, моя милая, нет! – рассмеялся Лаэрт, прикасаясь губами к кончику ее хорошенького курносого носа. Он осторожно опустился на заднее сиденье, еще крепче сжимая свою драгоценную ношу в руках, но теперь это было уже не вялое, бесчувственное тело: дымчато-серые глаза поблескивали в полумраке, доверчиво озираясь по сторонам.

– Мне это снится, – еле слышно лепетала девушка, – ты не можешь быть рядом, потому что…

– Не снится, нет, – мягко перебил ее Лаэрт. Он вдруг вспомнил, что она то же самое говорила в день их знакомства. – Ты не оставила меня, когда я нуждался в помощи, так почему же я должен поступить по-другому с тобой?