Текст книги "Светлячок и Пламя (СИ)"

Автор книги: Ксения Крутская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Ангус был похоронен в склепе внутри самого высокого холма, с которого был прекрасно виден каждый уголок построенного им города, рядом с возлюбленной супругой. Легенды гласят, что серебряная подвеска была помещена в усыпальницу вместе с его телом. Однако последующие события показывают, что кто-то смог украсть подвеску – кто знает, когда и как это случилось?

Теперь мне придется перейти к повествованию о тех событиях, которые незаслуженно покрыли имя Ангуса позором и впоследствии привели к его полному забвению. Тебе хорошо известно, Избранная Немертвая, о том, что такое Проклятие Нежити и каковы последствия его распространения. Страх жителей Олачиля перед этим необратимым роком вполне понятен, но то, что они сделали... Впрочем, не стоит обвинять их в малодушии. Когда боги и первородные стихии затевают свою игру, у фигур на их доске, как правило, не остается выбора – ты в полной мере ощутила это на себе, не так ли?..

Итак, некий зубастый змей, который, по моему скромному предположению, является едва ли не единственным созданием в этом мире, кто понимает сущность происходящего, со свойственной ему хитростью и расчетливостью изыскивал пути для достижения целей – нет, не своих, а тех самых первородных стихий. Змей был убежден: срок правления Пламени в мире вышел, его должна сменить Бездна! Ты можешь относиться к этому так, как подсказывает тебе твое сердце – но сперва задумайся: а способны ли порождения Великих Душ понять замысел Предначального Хаоса?..

Так или иначе, а зубастый змей, зная природу порождений Темной Души, выбрал верную тактику... Ты ведь не будешь отрицать, что самой неумолимой и непреодолимой движущей силой для человеческих мыслей и поступков является страх смерти? Это плата за право носить в себе частичку Великой Темной Души. Люди поддались страху, они чувствовали приближающееся дыхание их собственной смерти и смерти всего их мира, и что же они сделали? Они решили обратиться за защитой к тому, кто привел их в этот мир и дал возможность быть теми, кем они являлись.

Я всего-навсего гриб, и это лишь мое скромное, ничем не обоснованное мнение... Но я думаю, что кто-то забрал из усыпальницы серебряную подвеску, и тот самый внутренний огонь, который всю свою жизнь сдерживала в своем супруге благородная Аэнн, вырвался из склепа Ангуса, чтобы открыть проход для Бездны. Не знаю, как это объяснить... но думаю, что существует определенное сродство между Бездной и теми частичками Темной Души, которые вы именуете человечностями. Эта субстанция не наделена ни разумом, ни чувствами, она не является чем-то добрым или злым; это просто материя, которая чувствует свое сродство между собой и породившей ее Бездной. В конце концов, тебе ли не знать, как глубоки чувства родства, близости и единения у людей?

В то время правительницей Олачиля была Заря, прямой потомок старшего сына Ангуса. Заря была против того, чтобы тревожить покой предка, и отговаривала старейших и ведущих магов от этого необдуманного и опасного поступка. Но ее не стали слушать. Охваченные страхом подданные просто заперли ее в своих покоях и отправились вершить задуманное. Заря сумела выбраться из заточения и отправилась вслед за ними, чтобы помешать им, но опоздала – Манус уже явился в мир и принес за собой Бездну. Ты знаешь, как похожа Заря на свою праматерь Аэнн? Именно поэтому, думаю, Манус и похитил ее – в попытке вернуть утраченную любовь и поддержку...

Дальше случилось то, последствия чего тебе слишком хорошо известны... Бездна вырвалась в мир и начала высасывать человечность из всех, до кого смогла дотянуться. Суть поглощения Бездной тебе открылась в полной мере; с твоего позволения, я не буду упоминать об этом ужасе лишний раз.

Как тебе известно, ни одного живого либо немертвого, но сохранившего рассудок свидетеля тех событий не осталось. Ужас вытеснил память, исказил очертания истины до неузнаваемости. И то, что сохранилось в легендах, настолько не похоже на первоначальные круги, расходящиеся от брошенного камня, что нет ни малейшей надежды на то, что удастся определить, кто был героем, а кто – чудовищем, кто победил, а кто бесславно проиграл. Олицетворением всех несчастий, средоточием ужаса в сознании людей стал тот, кто был основателем и первым великим правителем Олачиля, тот, чье имя было забыто, и в памяти мира осталась только его искаженная Бездной, лишенная разума и Великой Души оболочка, получившая имя Мануса Отца Бездны.

Теперь ты понимаешь, как искажена в известных вам летописях истинная роль каждого из участников тех событий. Несчастный Ангус, который просто был человеком и ничем большим, который просто жил, любил и делал лучшее, на что был способен – заслужил ли он такую память о себе? Несчастный Арториас, единственный, кто мог войти в бездну и не быть поглощенным... Как он добился такой привилегии? Я полагаю, что он заключил союз с теми сущностями, которых можно назвать привратниками – тех, кто стоит на страже границы между миром и Бездной. Что они попросили у него взамен? – кто знает, но уверена, что цена была воистину ужасной. Я вижу, ты носишь его проклятый меч – значит, ты частично приняла на себя его бремя.

Так чем же расплатился с Бездной Арториас?

Тем же, что было заключено в медальоне, который подарила супругу благородная, верная и любящая Аэнн.

Любовью, болью и страданиями близких ему существ.

...Я вижу, ты понимаешь, слишком хорошо понимаешь, о чем я говорю?..

Светлячок медленно встала, прошлась взад-вперед мимо Элизабет. Остановилась, достала из кошеля на поясе сломанную подвеску, поднесла к глазам.

– История предстает совсем в ином свете, – пробормотала она, вглядываясь в узор на потемневшем серебре.

Элизабет молчала, устав от длинного рассказа, и только тихонько вздыхала. Через некоторое время она проговорила:

– Надеюсь, мой рассказ будет вам полезен...

– Благодарю тебя, Элизабет, – отозвалась Светлячок, – я запомню все до последнего слова, только вот ума не приложу, каким образом мы можем воспользоваться этими сведениями.

– Это зависит от того, что ты пришла искать, – заметила Элизабет, – а, насколько я понимаю, ты сама пока не поняла этого.

– Совершенно верно, – признала Светлячок. – По правде говоря, я рассчитывала на то, что ты каким-то образом укажешь нам направление.

– Я всего лишь гриб, который сидит на одном месте уже целую вечность, – укоризненно заметила Элизабет. – Почему вы решили, что я могу знать больше, чем вы, о том, как вам надлежит действовать?

– Потому, что ты – мудрый гриб, который живет на свете уже целую вечность, – парировала Светлячок, – и ты могучая волшебница, в отличие, скажем, от меня, простого неотесанного солдата, да еще и Нежити...

Элизабет тихонько засмеялась.

– Пытаешься подольститься ко мне, чтобы достичь своей цели, – добродушно проворчала она, – ох, люди, вы никогда не изменитесь... Ну что ж, я не могу ничего знать точно, но я могу дать вам пару советов, которым вы можете следовать, а можете и забыть о них, решив, что старый гриб выжил из ума... Так вот, вспомни, с чего все началось.

– С появления Проклятия Нежити?

– Ну, по большому счету так, но на это событие вы никак не сможете повлиять. Поэтому двигаемся дальше. Бездна вырвалась на поверхность вследствие того, что жители Олачиля нарушили покой усопшего короля, подтолкнул их к этому зубастый змей... тебе известно его имя?

Светлячок кивнула.

– Углубляемся дальше в причины... Движемся к центру, из которого расходятся круги на воде. Зубастый змей воспользовался слабостью потомков Ангуса, сыграл на их чувствах... У него ничего не вышло бы, будь те, кто в то время принимал решения в Олачиле, более сильными духом.

– Потомки Ангуса проявили слабость?!

– О, они ведь всего лишь люди, не забывай об этом... Кроме того, через столько поколений кровь Ангуса и Аэнн была уже очень сильно разбавлена, если можно так выразиться, кровью других, не таких достойных представителей человеческого рода.

– Постой... Ты хочешь сказать, что, если уж мы нашли способ перемещаться во времени, нам надлежит попытаться проникнуть в тот момент жизни Олачиля, когда потомки Первого Человека принимали решение потревожить могилу предка, и помешать этому?

Элизабет качнула шляпкой.

– Я даже повторять этого не желаю, это звучит как бред сумасшедшего или же как кощунственная попытка посягнуть на неприкосновенность Времени... Но, по сути, – она хитро прищурилась, – да, я имела в виду именно это.

– Исходя из того, что рассказала Альвина, – Светлячок нахмурилась, потерла лоб и опять в задумчивости зашагала взад-вперед мимо Элизабет, – следует, что для перемещения по Мосту Времени в прошлое необходимо иметь какой-либо предмет, связанный с тем моментом времени, в который мы хотим попасть. Другого способа она найти не смогла. И как же нам получить что-то из того времени? Ведь ты сама тоже не бывала там, и вряд ли у тебя либо где-то здесь, – Светлячок махнула рукой в направлении разрушенного города, – сохранились какие-либо артефакты того времени... – она повернулась к Элизабет и замерла, увидев странное выражение глаз гриба. – Что такое? Почему ты так смотришь?

– Не думаю, что ты рада будешь услышать то, что я тебе сейчас скажу, – медленно, словно нехотя проговорила Элизабет, – но, в конце концов, ты пришла сюда за ответами, и я должна дать их тебе, порадуют они тебя или повергнут в ужас...

– Говори же!..

– Артефакт, который позволит вам оказаться в том времени, всегда находился при вас. Вопрос в том, захочешь ли ты им рисковать... – Элизабет говорила словно бы через силу. – Твоя дочь... Она – прямой потомок Ангуса по линии отца. В ней течет кровь младшей дочери Ангуса и Аэнн, лучницы Фрайи.

Светлячок отшатнулась, словно бы приняв щитом удар драконьего хвоста.

20. Кирк (сейчас)

Если бы Кирк мог сейчас увидеть себя со стороны, он бы поразился тому, до чего он стал похож на Полого. Покрасневшие глаза лихорадочно блестели из темных провалов под бровями, серое, заросшее клочковатой бородой лицо изрезали морщины. Кирк давно уже толком не спал – в минуты, когда отступало напряжение погони или схватки, на поверхность сознания всплывали страшные картины и горькие воспоминания, заставлявшие сердце сбиваться с ритма, широко открывать глаза, цепляясь сознанием за окружающую реальность. Кирк изо всех сил гнал воспоминания прочь, понимая, что они делают его слабым, но власть навеки остановившихся глаз Квиалан над его снами была еще слишком сильна.

Во времена службы Прекрасной Госпоже Кирк почти не вспоминал о своей прежней жизни, полагая прошлое клирика навсегда похороненным за спиной Слуги Хаоса. Зато теперь, сидя бесконечными ночами без сна на привалах, он все чаще возвращался мыслями во времена своей юности, проведенной в Торлунде, в школе клириков и в резиденции ордена Белого Пути. Он будто бы заново перечитывал – постранично, дословно, вознося благодарности своей прекрасной памяти – тысячи книг и свитков, которые он изучил во времена службы в ордене, и пытался найти там советы, подсказки, невнятные намеки на то, что объясняло бы произошедшее с ним и, возможно, могло бы как-то пригодиться ему в его войне.

Кирк никогда не был мягкосердечным, чувствительным или сентиментальным человеком. То чувство, которое охватило его, когда он впервые увидел Квиалан, поразило его самого, ничего подобного он не ощущал ранее за всю свою жизнь. Он оказался настолько не готов к боли, которую сейчас испытывал, что с отчаянной надеждой погрузился в научные изыскания, призвав на помощь страдающей душе холодный и безжалостный разум клирика.

Кирк пытался понять природу связи, которая установилась у него с Квиалан – даже находясь вдалеке, в другом мире, он почти всегда мог точно определить: сейчас Госпоже стало хуже – значит, нужно поспешить, а вот сейчас она поглотила несколько человечностей, принесенных другими рыцарями ордена, и получила короткую передышку от мучений. Кроме того, из поведения самой Квиалан и обрывков ее фраз Кирк мог сделать вывод, что и она каким-то образом чувствовала его состояние, потому что после возвращений из походов, в которых Кирк сталкивался с реальными угрозами и порой получал ранения, Госпожа встречала его со вздохами облегчения и с особой благодарностью принимала поднесенные человечности.

Возможно, это была непостижимая, коварная магия, которая позволяла дочерям Хаоса намертво приковывать к себе слуг, лишая их не просто возможности, но и желания изменить принесенной присяге... Сейчас Кирк был согласен на любое объяснение, которое позволило бы ему вновь нащупать почву под ногами. Он изо всех сил цеплялся за крупицы подобных теорий в надежде, что душа его в конце концов ожесточится, осознав, что была всего лишь объектом манипуляций, и перестанет кровоточить.

Прямых указаний на существование подобной магии Кирк припомнить так и не смог. Однако он прекрасно понимал, что число прочитанных им в свое время трудов по магии было ограничено специализацией библиотеки ордена, поэтому отсутствие у него подобных сведений совершенно ничего не означало. Зато как-то раз в памяти всплыли листы рукописи, которую Кирк, помнится, прочитал чисто из любопытства, так как серьезным научным или историческим трудом эта книга не признавалась. Речь в ней шла о Первом Человеке, его жизни на заре основания королевства людей и его столицы – Олачиля, и невидимой нити, которая связывала короля с его королевой, на первый взгляд ничем не примечательной женнщиной, не обладавшей никакими особыми достоинствами, кроме беззаветной и самоотверженной любви к супругу. Автор называл эту связь Нитью Хранителя и утверждал, что она позволяла супруге Первого Человека на расстоянии оберегать его, предупреждать об опасностях, а кроме того, усмирять его бешеный нрав.

Книга эта считалась в среде ученых-магов если не ересью, то глупой и неправдоподобной выдумкой, бессмыслицей, сочиненной только для того, чтобы придать облику Первого Человека некий романтический ореол. Поэтому и Кирк отнесся к данному сочинению со смешанным чувством презрения и снисходительной жалости к автору, пытавшемуся приукрасить одну из самых темных страниц истории Лордрана. Теперь же, во время своих ночных бдений внезапно вспомнив эту книгу, Кирк испытал чувство, как будто за шиворот ему вылили ковш холодной воды: а что, если автор – не такой уж безответственный выдумщик?..

Шли дни, наполненные поисками следов, перемещениями между мирами, пополнением запаса Треснувших Красных Очей, сражениями с агрессивными встречными. Теперь Кирк не убивал никого без необходимости, обнажал меч только для защиты – мера смертей, которые он принес в этот и иные миры, была и так уже превышена, но то были убийства во имя одной цели, которой более не существовало. Шли ночи, занятые мысленным перечитыванием научных и магических трудов. Постоянное перенапряжение наконец принесло свои плоды: во время привалов тело и разум отказывались действовать и отправляли Кирка в забытье без снов. Кирк благодарил валящую с ног усталость как милосердного противника, добивающего тяжело раненного врага на поле брани.

Постепенно Кирк обрел способность отгораживаться от болезненных воспоминаний непроницаемым барьером в сознании, вновь ощутил в себе те хладнокровие и концентрацию, которые так помогали ему в бытность рыцарем-клириком. Проснувшись однажды на рассвете в каком-то неописуемом месте недружелюбного мира, Кирк вдруг отчетливо осознал, что на самом деле он уже умер, и теперь вся прошлая боль не имеет к нему нынешнему никакого отношения. Кирк Рыцарь Шипов перестал быть человеком, утратившим смысл существования, и стал копьем, летящим точно в цель.

Его охота шла с переменным успехом. Сначала он несколько десятков дней не мог уловить ни малейшего следа убийцы, наугад перемещался по мирам, использовал различные магические приемы обнаружения противника, истратил два десятка Треснувших Красных Очей без малейшего результата, только потом пришлось тратить время на пополнение запаса этих необходимых предметов. Затем наступил тот день, когда он почувствовал присутствие врага и, активировав Око в совокупности с заклинанием, позволявшим выбрать мир для вторжения по собственной воле, а не случайным образом, оказался в Лордране, в окрестностях Озера Темных Корней, на землях ордена Лесных Охотников.

Не успев еще до конца обрести материальную форму, Кирк уже рванулся на отчаянный звон стали, и вовремя: на краю обрыва закованный в каменную броню враг яростно рубил своим чудовищным, закаленным Тьмой полуторным мечом легко вооруженного мечника в простом кожаном доспехе и без шлема. На голове у мечника был капюшон, который в пылу сражения давно сбился с головы, обнажив рыжее пламя волос, что-то до странности напомнившее Кирку. А когда мечник повернулся к нему лицом, Кирк зарычал, и все с таким трудом выстроенные барьеры хладнокровия и рассудительности в его мозгу мигом разлетелись в пыль. Он смотрел в забрызганное кровью, искаженное подступающим отчаянием, помолодевшее примерно в два раза лицо Светлячка.

Кирк летел, понимая, что уже не успевает, что вот сейчас на его глазах вновь будет разрушено то, на чем держится его мир, и источая такую ненависть, что сама ткань времени, казалось, поддалась под его натиском, создала незаметную, неуловимую волну, благодаря которой он успел сделать выпад мечом за долю мгновения до того, как убийца нанес смертельный удар. Отбросив противника от девушки, рухнувшей на землю в стороне от обрыва и замершей в луже крови, Кирк бил и парировал, не давая врагу ни единого шанса нанести ответный удар. Оттеснив противника к обрыву, он круговым ударом слева направо сбросил потерявшего равновесие врага вниз. Убийца, беспомощно взмахнув руками, с грохотом покатился по каменным уступам. Подойдя к кромке обрыва и глянув вниз, Кирк издал рычание раненного зверя: не долетев до дна ущелья, враг замерцал и растворился в воздухе, очевидно, перенесясь куда-то в безопасное место. Ярость и неудовлетворенная жажда крови требовали немедленно последовать за ним, но чувство долга, как и подобает в такой ситуации, оказалось сильнее. Кирк подошел к лежащей на земле дочери Светлячка и быстро осмотрел ее. На груди в области левой ключицы доспех был разрублен, из раны толчками выплескивалась кровь, на спадах обнажая осколки перебитой кости.

Кирк начал опускаться на одно колено, одновременно доставая из заплечного мешка красный мох, останавливающий кровотечение, как вдруг с верхнего уступа спрыгнул рыцарь в золотистом доспехе и с восточной саблей наизготовку. Кирк узнал Шиву, лидера ордена Лесных Охотников, с которым он как-то раз столкнулся среди топей Чумного Города. На пальце девушки он еще раньше заметил Кошачье кольцо, что говорило о том, что она состояла в упомянутом ордене и каким-то чудом успела вызвать своего командира себе на подмогу. Зная Шиву, Кирк мог не сомневаться, что оставляет Ингинн в надежных руках, а самому ему лучше убраться подобру-поздорову, потому что вступать в поединок с Шивой он не имел ни малейшего желания – каким бы ни оказался исход. Поэтому, кивнув дочери Светлячка на прощание, Кирк отступил к обрыву, активировал Око и бросился в погоню за убийцей, чей след, к счастью, еще не остыл.

Нагнав убийцу в третьем по счету мире, в каком-то неприветливом каменистом ущелье, по дну которого еле заметной серебряной змейкой пробирался ручеек, Кирк наконец дал волю своим чувствам, так долго сдерживаемым за ледяным панцирем воскресшего клирика. Руку его направляли и наполняли силой ярость, которая просто дремала, тлела в глубине сердца, как алый уголек, ожидая притока воздуха, чтобы вырваться наружу испепеляющим смерчем, и боль, которая никуда не ушла, а лишь затаилась до поры до времени, прячась за хладнокровным, рассудочным поиском логических объяснений. Руки и меч Кирка словно бы усилились во много раз, и хотя оружие и доспех врага намного превосходили по прочности шипастый доспех и клинок Кирка, очень скоро противник оказался неоднократно ранен, обезоружен, сбит с ног и прижат к скале.

– Ты знаешь, в чем твоя вина, – тяжело дыша, сказал Кирк, занося меч для последнего удара.

– Вина... – прохрипел убийца, силясь подняться, – да ты должен быть мне благодарен, малодушный щенок, – он снял шлем и бесстрашно глянул в прорези шлема Кирка, – я избавил ее от таких мучений, которые никто из вас не мог даже вообразить! И вместо того, чтобы проявить к ней милосердие и быстро и безболезненно все прекратить, вы всеми силами продлевали ее страдания, глупцы... – он закашлялся и сплюнул кровь.

Кирк окаменел. Да, подобные мысли закрадывались в его сознание... но он всегда гнал их прочь, а теперь они вгрызлись в его душу с новой силой. Незнакомец, оказавшийся молодым темноволосым человеком без видимых признаков опустошения, несмотря на свое плачевное положение, смотрел на Кирка спокойно и с вызовом, что делало ему честь хотя бы как безусловно храброму противнику.

– Вряд ли ты пришел, чтобы проявить по отношению к ней милосердие, – хрипло проговорил Кирк, не опуская меч.

– Естественно, – враг криво улыбнулся, – я пришел за ее душой, она нужна была мне для достижения моей собственной цели, которой тебе уж точно не понять... И, как я погляжу, никто в Лордране не способен ее понять. Глупые марионетки...

– А для тебя все средства хороши?..

– Да, именно так, – незнакомец снова улыбнулся, – тот, кто знает, как велика его цель, выше морали и трусливых рассуждений о том, что оправдано, а что – нет... Что ты можешь сделать мне? Убить? Я немертвый, я преспокойно вернусь к жизни у костра, как делал уже тысячу раз, и продолжу свой путь, а ты будешь и дальше носиться со своими глупыми мыслями о мести, потому что остановиться и подумать ты не способен, слишком глуп...

– Кто сказал, что я собираюсь тебя убивать? – недобро усмехнулся Кирк. – Я – бывший клирик, знаешь, что мы делаем с такими, как ты?..

Незнакомец изумленно покачал головой.

– Ты совсем одичал в этом мерзком подземелье со своими паучихами, – произнес он, – ты даже не слышал, что Прибежища давно разрушены, охранявшие их демоны перебиты... Я сам убил парочку из них. Так что вашим орденом больше не напугать ни одного немертвого.

– В таком случае... – Кирк решил не продолжать бессмысленный разговор и просто вогнал шипастый меч в горло врага. Тот захлебнулся сталью и кровью, но Кирка поразило торжествующее выражение, которое промелькнуло в широко открытых глазах незнакомца.

Кирк вытащил меч и тщательно вытер лезвие. Его не оставляло ощущение какой-то незавершенности, какая-то заноза в сознании, не дававшая с удовлетворением признать долг отчасти исполненным и двигаться дальше. Он не мог понять, что в большей степени беспокоило его – слова незнакомца о мучениях Квиалан, которые он прекратил одним взмахом меча, или его упоминание о великой цели, которой никто в Лордране не в состоянии понять? Эти слова звучали как бред сумасшедшего с манией величия... вот только на сумасшедшего незнакомец никак не походил, Кирк, как бывший клирик, мог в этом поклясться чем угодно. И выражение его глаз перед смертью... Кирк с досадой тряхнул головой, убрал вычищенный меч в ножны и отошел в сторону от трупа, который, как ему было известно, через пару мгновений исчезнет, чтобы появиться у последнего костра, у которого отдыхал немертвый.

Активировав Око и вернувшись в свой мир, Кирк остановился в первом попавшемся укрытии – у подножия торчащего из земли обломка скалы, и, сбросив заплечный мешок и перевязь с оружием, бессильно привалился спиной к камню. Мир кружился вокруг него, никак не желая вставать на место. Цель была потеряна, новой он пока не видел.

Дневной свет сменился сумерками, сумерки – беззвездной чернотой, а Кирк все так же сидел, погруженный в оцепенение, наполненное обрывками мыслей и осколками чувств. Ничего не прояснялось. Разум тонул в желтоватом вязком тумане, мысли, не находя опоры, барахтались и уходили куда-то в толщи забытья, имевшего отчетливый привкус паники.

Кирк не заметил, как погрузился в болезненную дрему. Во сне он видел все тот же клубящийся желтоватый туман, явно содержащий в своей пучине все ответы, но не желавший их открывать. И только под утро – Кирк, как всегда, не понял, было ли это чудесное видение или отчаянная попытка его собственного рассудка протянуть ему, утопающему, соломинку – ему явилось лицо Квиалан с мягкой сочувственной улыбкой и широко раскрытыми – живыми! – лиловыми глазами, и ее узкая рука, протягивающая ему конец серебристой нити.

Кирк очнулся с мокрыми щеками, но с ясной головой.

Утренний ветер принес запах пыли, прибитой дождем, и окончательно разогнал липкий туман в голове. Кирк принял решение, оставалось определить путь его выполнения.

Самым простым способом представлялось использование мелка, который ему дала Светлячок. Но Кирк отмел этот путь, здраво рассудив, что вызывать с помощью мелка кого-либо, возможно, в неподходящий момент, только чтобы осведомиться, не нужна ли ему помощь, было бы странно и нетактично. Поэтому он прибегнул к хорошо известному ему способу: с помощью Треснувшего Красного Ока перенесся в другой мир, затем сразу же вернулся в свой, применив заклинание, которое в ордене использовали для поиска виновных. Мелок Светлячка послужил «маяком», позволившим уточнить направление.

Поднимаясь с колен в месте, куда перенесли его Око и заклинание, Кирк быстро обвел взглядом окружающее пространство и успел заметить, что оказался в достаточно большом помещении со стенами и полом из тепло-желтоватого камня. В следующее мгновение, что неудивительно, он оказался окружен четырьмя стражниками этого места, угрожающе нацелившими на него мечи и алебарды.

Кирк не стал дожидаться прояснения ситуации и перекатом ушел за спину одному из стражников, оказавшись спиной к стене, выхватил меч и принял оборонительную стойку. Стражники перегруппировались и угрожающе двинулись на него.

– Кирк! – вдруг раздался под сводами зала сдвоенный женский крик. Кирк вскинул голову. Из противоположного конца зала, где виднелся длинный стол с рядом кресел, к ним летела Светлячок. – Стойте! – выкрикнула она стражникам. – Это друг!.. – она остановилась, словно бы врезавшись в невидимую стену, – если только не... – она медленно подошла ближе и встала между стражниками. – Сними шлем, – напряженным голосом сказала она.

Кирк стянул шлем. Светлячок всплеснула руками.

– Слава Гвину! Это в самом деле ты... – протиснувшись между серебряными рыцарями, она подошла к Кирку и положила руки ему на плечи. – Ты выглядишь не краше Полого... Что случилось? Почему ты пришел сюда, вместо того чтобы вызвать меня? Ты же рисковал нарваться на демоны знают что...

– Если бы я нарвался на демоны знают что, это, скорее всего, означало бы, что я точно пришел вовремя, – улыбнулся Кирк.

– Возможно, – тепло и радостно улыбнулась в ответ Светлячок, затем повернулась к серебряным рыцарям: – Это мой старый друг Кирк из Торлунда, он прибыл сюда не с целью напасть на кого-либо. Я ручаюсь за него своей честью и жизнью.

Рыцари опустили оружие, однако не разомкнули строя. От стола к ним приблизились Ингинн и невысокая женщина в синем доспехе, с длинной соломенного цвета косой и молодым, но наводившим на мысль о многовековой усталости лицом.

– Леди Киран, – обратилась к ней Светлячок, – Это Кирк из Торлунда, я рассказывала вам о нем.

Услышав имя, Кирк убрал меч в ножны и низко поклонился – он слышал это имя неоднократно и прекрасно знал, кто перед ним.

– Приветствую тебя, Кирк из Торлунда, – сказала Киран, просвечивая его насквозь взглядом дымчато-зеленых глаз. – Что привело тебя сюда, в сердце Анор Лондо? Не самый обдуманный поступок, как мне представляется...

– Миледи, – Кирк встретился с Киран взглядом, – меня привел сюда долг, – он слегка поклонился в сторону Светлячка.

– Долг? – переспросила Киран. – Я так понимаю, что он каким-то образом связан с Лидией из Асторы?

– Да, и с ее дочерью, – Кирк поклонился в сторону Ингинн.

– Хорошо, – кивнула Киран, – Светлячок и Ингинн – мои союзники, поэтому я приглашаю тебя присоединиться к нашему собранию и рассказать, в чем заключается твой долг и каким образом ты намерен его исполнять. В нашей нынешней ситуации верный клинок будет нам чрезвычайно полезен.

Серебряные рыцари вернулись на свои посты в углах зала, а Кирк и три женщины заняли места за столом. Кирк рассказал о своей службе в ордене Слуг Хаоса, о катастрофе, разрушившей его мир, и о своем пути возмездия, завершившемся очень странным образом. Киран слушала его, слегка хмурясь и постукивая пальцами по столу. При упоминании видения с рукой Квиалан, держащей кончик нити, взгляд ее потемнел.

Светлячок слушала с округлившимися глазами и только неслышно вздыхала. Когда Кирк закончил повествование, она, покосившись на Киран, чтобы ненароком не перебить старшую по званию, произнесла фразу, которая была олицетворением той части души Лидии из Асторы, которая так и не ожесточилась в бесконечных сражениях, смертях, среди оживших кошмаров и в мучительной борьбе с опустошением:

– Бедные вы, бедные...

Кирк опустил голову.

– Я не выполнил свой долг и пришел к вам с позором, – глухо проговорил он. – Но то, что у меня осталось – клинок, силы и жизнь – могут еще пригодиться вам. Поэтому отдаю их в ваше распоряжение, ибо своих собственных целей, причин жить и поводов обнажать клинок у меня более не осталось.

– Она вернула тебе нить, – еле слышно проговорила Киран.

Кирк вскинул на нее непонимающий взгляд. – Что это значит?..

– Я думаю, это значит, что она не держит на тебя зла и хочет, чтоб ты освободился от бремени и жил дальше, – сказала Киран, глядя в сторону. – Не думай, что я пытаюсь тебя утешить... Не похож ты, сир Кирк, на человека, которого требуется утешать. Просто поверь мне, я знаю, о чем говорю, – она встала и вышла из-за стола, повернувшись спиной к собеседникам и обхватив себя руками.

Светлячок, Кирк и Ингинн застыли, молча глядя на нее. Повисло тяжелое молчание.

– Итак, – сказала Киран решительным голосом, вновь поворачиваяь к столу, – наш отряд пополнился новым воином. И ты даже не представляешь, Кирк, насколько вовремя ты появился! Мы как раз ломали головы над тем, как приступить к выполнению невыполнимой задачи. Как раз по тебе работа, а? – Киран тепло улыбнулась Кирку, разбив повисшее в воздухе напряжение.

– Именно так, миледи, – с облегчением улыбнулся Кирк, – нет лучше лекарства от меланхолии, чем добрая драка с маловероятным положительным исходом!

– Тогда слушай, – Киран уселась за стол, – и постарайся сделать вид, что веришь во все эти невероятные и отдающие безумием вещи!