355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ксения Мяло » Россия и последние войны ХХ века » Текст книги (страница 23)
Россия и последние войны ХХ века
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 20:41

Текст книги "Россия и последние войны ХХ века"


Автор книги: Ксения Мяло


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 48 страниц)

Точка зрения, согласно которой следовало Германию немного «подкормить» – в лице которой хотели иметь надежного и управляемого партнера в Европе, а это было невозможно без удовлетворения хотя бы некоторых из ее амбиций*, – победила и в колебавшихся вначале США. Судьба Югославии была предрешена. Оставалось дать процессу ее расчленения соответствующее обеспечение, каковым и стал миф конца XX столетия о «великосербском фашизме». Идеологическая кампания была проведена так агрессивно, оперативно и умело, что миллионы людей в мире и сегодня искренне полагают, будто война началась лишь по вине воспитанных на «кровожадной» поэзии Негоша, всегда неуемных сербов*, без всякого повода набросившихся на своих миролюбивых и жаждущих национально-культурного плюрализма соседей, вынудив последних к самообороне и, в конечном счете, сецессии.

То, что эта умилительная картинка никак не подтверждается ходом реальных событий и даже буквально выворачивает его наизнанку, сегодня, похоже, мало кого заботит. Война в Боснии и Герцеговине, а затем в Косове отодвинула на задний план начало пути к войне. А ведь события того, такого недавнего, но уже изрядно подзабытого прошлого неопровержимо свидетельствуют: если бы призрак усташско-германского союза не материализовался буквально в мгновенье ока и на глазах [750]750
  еще помнивших прикосновение усташского ножа


[Закрыть]
ошеломленных сербов, нового схождения на «третье адово дно», весьма вероятно, удалось бы избежать.

Демонический миф о Сербии, созданный западной пропагандой, утверждает, что единственной причиной кровавого разворота событий на Балканах в последнем десятилетии XX века стало «великодержавное» ее стремление любой ценой удержать стремящиеся к сенцессии части федерации. Это, в общем-то, совершенно естественное для любого государства стремление само по себе было сочтено чудовищным преступлением; однако в тень были задвинуты факты, говорящие скорее об обратном, о том, за что в Югославии многие укоряли и до сих пор укоряют Милошевича – о недостатке упорства в отстаивании целостности Югославии, что многие наблюдатели объясняют тайным стремлением лидера Сербии «скорректировать» границы рыхлой СФРЮ и сделать ее более компактно-сербской**. В качестве подтверждения ссылаются и на его некие тайные договоренности с лидером Словении Миланом Кучаном, а позже – на такие же переговоры с Туджманом о разделе Боснии и Герцеговины.

Как бы то ни было, весь ход событий, начиная с 1990 года, показал, что главной силой сопротивления распаду были сербы не самой Сербии, но те, кто оставался на отделяющихся территориях [751]751
  а это – 3 млн из общей численности сербов в СФРЮ, 8 млн


[Закрыть]
и кто снова увидел над собой усташский нож. Точно так же весь ход событий неопровержимо свидетельствует о том, что именно отказ международного сообщества в праве на самоопределение тем [752]752
  в подавляющей части сербам, хотя были представители и других «нетитульных» народов


[Закрыть]
, кто ни под каким видом не соглашался остаться на отделяющихся территориях, можно считать первопричиной конфликтов. В этом смысле генезис войны в Хорватии и Боснии и Герцеговине был таким же, как и в отделившихся республиках бывшего СССР, но опирающимся на еще более жестокие воспоминания.

* * *

Любой, кто наблюдал развитие югославского кризиса с момента его вступления в острую фазу, не мог не обратить внимания на разительное несходство развития ситуации в Словении и Хорватии – тем более разительного, что сепаратистский процесс развивался в обеих республиках параллельно и порою даже синхронно.

Уже в 1990 году Союз коммунистов [753]753
  СК


[Закрыть]
Словении, позже трансформировавшийся в Партию демократического обновления, объявляя в своей программе о «словенской весне», выдвинул лозунг: «СК Словении – за конфедеративную Югославию» и настоятельно подчеркнул право республики на отделение [754]754
  его назвали «раздружением»


[Закрыть]
и суверенитет.

Хорватия же, в принятой в декабре 1990 года Конституции в ст.140 провозгласила: «Республика Хорватия остается в составе СФРЮ до нового соглашения югославских республик или до тех пор, пока Хорватский сабор не примет другого решения». В этой же статье дальновидно утверждалось право Хорватии защищать свою целостность – проблема краинских сербов уже остро давала о себе знать, и поэтому принимались превентивные меры.

Одновременно – 25 июня 1991 года – обе республики заявили о своей независимости и начали процедуру сецессии [755]755
  отложения


[Закрыть]
от Югославии. При этом на торжествах, состоявшихся по этому случаю в Любляне, присутствовали австрийский и швейцарский консулы, что было прямым вызовом Белграду и столь же откровенным поощрением Любляны в тот момент, когда она, без согласования с Белградом, приступила к проведению акции, которую авторы одного из самых относительно объективных исследований по проблеме последних войн на Балканах определили как «пощечину, заведомо предназначенную вызвать жесткую реакцию» [756]756
  Jasminka Udovicki and James Ridgeway, ed. «Burn this nouse. The making and unmaking ot Yugoslavia». Durham-London, 1997; р.159


[Закрыть]
. Речь идет о так называемой «border action», то есть о замене указателей «Югославия» на границах с Италией и Австрией на указатели «Словения». Именно эта «акция на границе» послужила формальным поводом для начала войны между Белградом и Любляной, получившей имя «десятидневной». Она трактовалась СМИ как попытка Милошевича военной силой удержать непокорную республику – попытка, отбитая героическим словенским народом. В реальности же все выглядело несколько иначе.

И хотя мнения историков по этому вопросу разительно расходятся [757]757
  одни утверждают, что военных действий вообще не было, другие говорят о «затяжных боях»


[Закрыть]
, на мой взгляд, правы, скорее, первые. Речь шла скорее об имитации войны, весьма похожей на действия Горбачева в Литве. Словения потеряла 9 человек, югославская армия [758]758
  ЮНА


[Закрыть]
 – по разным оценкам, от 40 до 44. И это при том, что контингент ЮНА, дислоцированный на этот момент в Словении, составлял около 20 тысяч. Кроме того, были направлены дополнительные контингенты: один из Южной Сербии и другой из Хорватии. Ясно, что, будь у Белграда серьезные намерения, отряды территориальной самообороны, хотя и хорошо организованные, вряд ли бы устояли против одной из лучших армий Европы. Да и сама статистика потерь убедительно говорит о том, что боев как таковых не было.

А уже 7 июля на острове Бриони состоялась встреча представителей ЕС, руководства Словении и Хорватии, членов Президиума СФРЮ, председателя Союзного Исполнительного Вече, министра внутренних дел и Союзного секретаря по народной обороне. Итогом стали декларация о мирном разрешении югославского кризиса и принятие трехмесячного моратория на реализацию решения о выходе Словении из состава СФРЮ. Однако уже 20 июля начался вывод ЮНА из Словении, что означало признание ее независимости де-факто.

Вот почему широко бытует мнение, согласно которому Милошевичу нужна была такая имитация военной активности для поддержания его репутации в сербском народе как сторонника целостности Югославии; в действительности же он полагал, что уход Словении создаст более благоприятные условия для реализации проекта Великой Сербии, то есть объединения всех сербов в одном государстве – в чем, собственно говоря, не было ничего «шовинистического», как то упорно подавалось на Западе. По другим сведениям, инициатором движения частей ЮНА к границам Словении был премьер-министр СФРЮ Анте Маркович, хорват по национальности, еще надеявшийся на сохранении целостности Югославии.

В любом случае, именно отсутствие сколько-нибудь значительного сербского населения в Словении (всего 2,2 %) определило сравнительно мягкий характер ее ухода. Это, в свой черед, свидетельствует о том, что главной причиной разворачивания жестоких конфликтов на территории Хорватии, а затем и Боснии и Герцеговины стало упорное нежелание признать право на определение своей судьбы за теми сербами, которые проживали в СФРЮ за пределами собственно Сербии, в первую очередь в Хорватии и Боснии.

Земли Краины, сербское население которой, вследствие описанной выше истории его складывания, всегда отличалось воинственным и независимым характером, в состав Хорватии [759]759
  НХГ


[Закрыть]
вошли при Гитлере. И, очевидно, возымевшей самые трагические последствия для будущего ошибкой Тито следует считать оставление в силе этого решения. Для того чтобы память о жестоких этнических чистках военного времени ожила в сознании местных сербов, требовалось совсем немного. Сразу же после прихода к власти Туджмана и его ХДС сербы Краины поставили вопрос о культурной автономии. Принятие в декабре 1990 года новой Конституции, лишавшей сербов статуса государствообразующего народа, и низведение их до положения национального меньшинства, резко обострили ситуацию. Начались увольнения сербов с работы [760]760
  поголовные – из силовых структур


[Закрыть]
, руководители сербского культурного общества [761]761
  СКО


[Закрыть]
«Зора», провозгласившего своей целью «защиту культурного наследия сербов в Социалистической Республике Хорватии, особенно на стыке Лики, Далмации и Боснии», были арестованы хорватскими властями. В г. Даруваре две партии – правящий ХДС и Инициативный комитет по созданию Хорватской демократической партии – распространили циничный текст-плакат, предназначенный помочь хорватам распознавать среди соседей «пятую колонну», то есть сербов. Предлагалось узнавать их по употреблению сербских слов, «по нежеланию отказаться от родительного падежа», по направленности их телевизионных антенн на восток и многому другому. Появились надписи: «Запрещен вход ЮНА, четникам и собакам». В Пакраце, маленьком городке, расположенном в пятнадцати километрах южнее Дарувара, стены были исписаны лозунгами: «Сербы, убирайтесь из Хорватии!». Поднятие 25 июля 1990 года усташского «шахматного» флага стало рубежом, за которым последовали первые столкновения сербского населения Краины и хорватской полиции.

Непосредственным поводом для столкновений стала попытка запретить референдум, проводимый сербским населением, а также отказ жителей сербских сел устанавливать новые хорватские флаги с символикой НГХ периода Второй мировой войны. В конце июля 1990 года в местечке Србо [762]762
  или Срб


[Закрыть]
в Лике в присутствии 150 тысяч человек было сформировано Сербское национальное вече как единственный легитимный орган сербов в Хорватии. В августе среди сербского населения был проведен референдум, а в декабре 1990 года после принятия хорватской Конституции, сербы провозгласили создание Сербской автономной области Краины [763]763
  САО


[Закрыть]
и приняли Устав.

Нельзя не обратить внимания не только на разительное сущностное сходство, но и на почти полную [764]764
  а иногда и полную, как мы увидим ниже


[Закрыть]
синхронность процесса, развивавшегося в Краине, с тем, что происходило в это же самое время в Приднестровье – отчасти также и в Абхазии. Повсюду на этих маленьких территориях новый, пост-ялтинский миропорядок испытывался на полноту соответствия его реальной стратегии лозунгам защиты демократии, приоритетности прав человека и народов. Результат повсюду оказался катастрофическим, но особо гипертрофированные масштабы эта катастрофа приобрела в Югославии; то, что надвигается буря, было ясно уже в те дни, когда Словения, с ничтожными человеческими потерями для себя, осуществила искомое ею «раздружение» [765]765
  так Словения предложила, золотя пилюлю, обозначить отделение от Федерации


[Закрыть]
. Было очевидно, что в Хорватии события пойдут по иному сценарию, и поэтому главная вина за пролитую здесь, а затем и в Боснии и Герцеговине кровь ложится не на Сербию и, конкретнее, Милошевича [766]766
  хотя и они совершили ряд ошибок и даже преступлений – могло ли быть иначе в гражданской войне?


[Закрыть]
, а на США и Европу, которые, поколебавшись вначале, уже к концу 1991 года заняли односторонне пристрастную позицию, даже не находя нужным выслушать сербскую сторону, а затем прямо вмешались в конфликт – чего удалось [767]767
  пока!


[Закрыть]
избежать и Абхазии, и Приднестровью.

Итак, 16 августа 1990 года созданное краинскими сербами национальное вече приняло решение о проведении референдума по вопросу об автономии сербов в Хорватии; в ответ хорватские власти заявили, что воспрепятствуют референдуму «всеми средствами правового государства».

17 августа, в ответ на ночное нападение «отряда особого назначения» на милицейский пост в Бенковце, сербы изымают оружие у резервного милицейского состава и возводят баррикады на транспортных путях. Этим событием практически началось «сербское восстание» в Книнской Краине.

Требования Союзного исполнительного вече [768]768
  СИВ


[Закрыть]
, во главе с Анте Марковичем, к хорватским властям не препятствовать плебисциту сербов, а к сербскому населению Краины – убрать баррикады, ни к чему не привели. Было ясно, что стороны идут к военному столкновению. Для сербов Книнской Краины войти в состав Хорватии на предложенных условиях было немыслимо; для Хорватии же значение Книна, крупного узла всех железнодорожных линий далматинского побережья, определялось прежде всего тем, что от него зависела столь важная для адриатической республики туристическая индустрия. Вот почему Туджман потребовал «вернуть книнский район под контроль Загреба». Однако сделать это мирным путем, не идя ни на какие уступки сербам [769]769
  а именно отказ от каких-либо уступок составлял принципиальную основу краинской политики Загреба


[Закрыть]
, было уже невозможно.

Уже к началу 1991 года самовооружение сербских общин можно было считать совершившимся фактом; въезды во все города и села с преобладающим сербским населением были заблокированы и контролировались вооруженными отрядами самообороны. Началось формирование собственных силовых структур: 4 января 1991 года решением Исполнительного вече Сербской автономной области Краина было создано МВД Краины. Соответственно, президент Республики Хорватии Франьо Туджман принял решение о создании Вече по народной обороне и защите конституционного порядка Республики Хорватия. Оно сразу же приобрело огромную силу, по сути, присвоив себе всю полноту власти в военной области. Когда 31 января военный трибунал в Загребе отдал распоряжение об аресте Мартина Шпегеля, министра обороны Хорватии, в связи с причастностью к афере с нелегальным ввозом оружия, Вече народной обороны Хорватии, отвергло эти обвинения, и Шпегель так никогда и не был арестован.

Попытка Президиума СФРЮ вмешаться в процесс оказалась безуспешной: 9 января им был издан Указ о расформировании всех нерегулярных вооруженных формирований и о передаче оружия, нелегально ввезенного в страну, ближайшим учреждениям или частям ЮНА, однако Словения и Хорватия решительно заявили, что не допустят его реализации на своих территориях. 17 января состоялась встреча делегаций Словении и Ховатии в Мокрицах, где была достигнута договоренность о сотрудничестве в делах обороны и безопасности. С учетом дальнейшего развития событий, эту роль Словении можно считать достаточно двусмысленной и в чем-то сходной с ролью Прибалтики: будучи лидером «раздружения», она, с минимальными человеческими потерями, воспользовалась плодами, причем в период войны в Боснии и прямо в денежном выражении, уничтожения федерации, которое другие оплатили огромной кровью: одна лишь сербско-хорватская война унесла, по разным оценкам, от 20 до 30 тысяч человеческих жизней, не говоря уже о приближающемся к полумиллиону [770]770
  по иным оценкам – примерно миллиону


[Закрыть]
числе беженцев.

20 января, 11 дней спустя после Указа СФРЮ, на предвыборном собрании ХДС заместитель председателя Президиума СФРЮ Степан [771]771
  Стипе


[Закрыть]
Месич сказал, что Хорватия через торговые связи вооружила свою полицию, что она взяла курс на самооборону и что единственные нелегальные военизированные формирования в Хорватии – это те, которые сформированы сербами в Книнской Краине. 24 января 1991 года органы военной прокуратуры ЮНА в Хорватии сделали еще одну попытку обуздать процесс, взяв под стражу значительное число лиц, подозревавшихся в организации и вооружении нелегальных военизированных формирований. Одновременно Президиум СФРЮ издал уведомление об обязательной демобилизации резервного состава милиции в Хорватии, мобилизованного после создания Вече народной обороны. В ответ на это хорваты развернули полицейские силы в и так уже лихорадочно возбужденном Пакраце.

В том же месяце сербы под руководством одного из лидеров национальной самообороны [772]772
  в западной литературе принято наименование «парамилитарные отряды»


[Закрыть]
Милана Мартича овладели важным районом Плитвицкого национального парка. 31 марта хорватская полиция попыталась отбить его, при этом в завязавшейся перестрелке были убиты один хорват и один серб. Части ЮНА были выдвинуты в район Плитвицких озер, но ситуация уже окончательно выходила из-под контроля. Мартич требовал от Милошевича передачи вооружения отрядам самообороны, а похороны убитого Райко Вукадиновича прошли под знаком устрашающих воспоминаний об усташах. Как сказала на похоронах одна женщина, «в 1941 году было почти то же самое. Похоже, что все это снова повторится».

Что до Хорватии, то здесь, неделю спустя после событий, все хорватские граждане, способные носить оружие, были призваны записаться в Добровольческие отряды Национальной защиты. Звучали лозунги: «Всё для Хорватии! Все для Хорватии!»

Ответ сербов был адекватным: еще 19 марта все общины САО Краины приняли решение о выходе из Республики Хорватия, а 1 апреля Исполнительный совет Национального вече САО Краины принял решение о присоединении Краины к Республике Сербия и о том, что на территории Краины действуют законы Республики Сербия и Конституция Югославии. В этих условиях предотвратить войну можно было только одним способом: признать за сербами Краины такое же право на самоопределение, как за хорватами, но это исключали как сама Хорватия, так и Европа*. «Европейское сообщество, взяв на себя роль арбитра в разрастающемся национальном пожаре, изначально исходило из свершившегося факта распада югославской федерации…» [773]773
  «Югославия в огне», соч. цит., с. 114


[Закрыть]
. И что сыграло, как и в случае распада СССР, особо роковую роль, оно исходило из уравнивания внешних границ федерации и внутренних – между составляющими ее субъектами.

Тезис о нерушимости внутренних границ единого государства, приравнивание их статуса к статусу границ международных в сложившихся условиях делал абсолютно фарисейским пожеланием «мирного и демократического» самоопределения Хорватии, а затем и Боснии и Герцеговины, с их многочисленным сербским населением и его памятью о недавнем геноциде. Это было прямое «приглашение к войне», и оно было принято обеими сторонами.

Конфликт охватывал все большую территорию: стычки начались уже и в сельских местностях Восточной Хорватии, где центром сербского неповиновения стало Борово Село под Вуковаром. В середине апреля впервые была применена артиллерия – группа хорватов под командованием Гойко Шушака, впоследствии министра обороны Хорватии, выпустила три ракеты по Борову Селу, а в ночь на 1 мая в него попытались войти 4 хорватских полицейских, которые были застрелены. На следующий день попытку повторила целая группа, в завязавшейся перестрелке погибли 12 хорватов и 5 сербов. В село вошла ЮНА, но она уже представала здесь второстепенной силой. Инициативой завладели «парамилитарные отряды», в том числе прибывшие из самой Сербии: «Тигры» Желько Ражнатовича [774]774
  Аркана


[Закрыть]
и «Четники» Воислава Шешеля. Влияние их было очень велико, позиции, как и у четников периода Второй мировой войны, радикально националистичны, а действия достаточны круты. Те эксцессы жестокости, которые имели место и с сербской стороны [775]775
  что, отнюдь, не отменяет ее исторической правоты «по крупному счету», как такие же эксцессы движения антифашистского Сопротивления не отменяли его правоты


[Закрыть]
в основном, связаны именно с деятельностью этих групп. То, однако, что для Запада она одна оказалась достаточной для того, чтобы нарисовать демонизированный образ сербов-«нацистов», говорит само за себя.

Его выбор был продиктован соображениями «большой политики», а потому был пристрастен до крайней степени. О каких критериях демократии, о какой объективности могла идти речь, когда глаза и уши закрывались на устроенные 3 мая в Задаре и Шибенике сербские погромы, а также на выступление Франьо Туджмана в Трогире [776]776
  5 мая


[Закрыть]
, в котором он призвал к переводу предприятий на выпуск военной продукции и к бунту против ЮНА? Ответом на призыв 6 мая стали демонстрации в Сплите и нападения на ЮНА, в ходе которых один военнослужащий погиб и несколько было ранено.

В ответ союзный секретариат по народной обороне издал уведомление, в котором подчеркнул, что ЮНА будет отвечать огнем на любое нападение на личный состав, подразделения и объекты армии. 12 мая 1991 года краинским сербам было предложено высказаться на референдуме по вопросу о том, хотят ли они стать частью Республики Сербия и, таким образом, остаться в Югославии. В западной печати, в соответствии с духом двойных стандартов, этот референдум был осмеян «как фарс, прикинувшийся демократией» [777]777
  Тим Джадак


[Закрыть]
, и, разумеется, политики не собирались хоть сколько-нибудь считаться с выраженной на нем волей краинских сербов. Зато с трепетным уважением восприняли прошедшее 19 мая 1991 года в Хорватии голосование за «суверенное и независимое государство». Хотя, по свидетельству того же Джадака, когда толпы шли по улицам с криками: «НХГ! НХГ!», даже и у иных хорватов бежали мурашки по коже.

Что до чувств сербов, то их выразил Младен Йович, лидер повстанцев Борова Села: «Все выглядит так, как если бы хорватскими лидерами стали те же самые люди, что зверски убивали сербов во время войны… мы не хотим, чтобы нами правили такие люди».

28 мая началось многодневное заседание Сабора Хорватии, в повестке дня которого было принятие ряда законов в связи с отделением от Югославии, подкрепленное выразительным жестом: на стадионе в Максимире состоялся смотр Сбора гвардии как ядра будущей хорватской армии. Присутствовали высшие власти Хорватии и Стипе Месич, председатель Президиума СФРЮ. После этого можно было уже и предъявлять территориальные требования к Югославии. 17 июня Хорватская партия права обнародовала Июньскую хартию, в которой выдвинула требование «обновления и восстановления НХГ на всей исторической и этнической территории с восточными границами: Суботица Земун – Дрина – Санджак – Которская бухта». Очерченная граница далеко выходила за пределы республики Хорватия, означала практическое включение в нее всей Боснии и Герцеговины, частей Воеводины, Черногории и Сербии и, по сути, действительно свидетельствовала о стремлении не только к выходу из Югославии, но к восстановлению именно государства Анте Павелича. Однако и это не изменило вектора симпатий Запада.

25 июня, одновременно со Скупщиной Словении, Сабор Республики Хорватии единогласно принял декларацию о провозглашении самостоятельной и суверенной Республики Хорватия и приступил к осуществлению отделения от Югославии. Была принята и хартия о правах сербов и граждан других национальностей, однако, в воцарившейся в республике атмосфере неоусташского национализма ее, разумеется, всерьез никто не воспринял. 26 июня последовал ответ СИВ, оценившего решения Словении и Хорватии как незаконные. Издано распоряжение о запрете на установление пограничных пунктов на территории СФРЮ, а федеральные пограничные службы и ЮНА уполномочены ликвидировать эти пункты и установить контроль за государственными границами СФРЮ.

Что касается Словении, дальнейшее известно: вооруженные столкновения ЮНА и сил Территориальной обороны Словении в Орможе и близ Езерского, блокировка дорог бойцами Территориальной обороны по всей Словении, «десятидневная война», вывод частей ЮНА из Словении. Иначе развивались события в Хорватии.

Уже в середине июня хорватское руководство приступило к проведению крупномасштабной операции по борьбе с отрядами самообороны сербов, которые были созданы практически во всех пунктах сербских автономий – в Сербской Краине, Восточной Славонии, Западной Славонии, Баранье и Западном Среме. После провозглашения декларации о независимости руководство Хорватии объявило федеральный закон о военной службе недействительным и приступило к формированию собственных вооруженных сил, численность которых с июня по август 1991 года возросла в 6 раз [778]778
  с 20 до 120 тысяч


[Закрыть]
.

Шел интенсивный процесс их вооружения – на основе как закупок за рубежом, так и налаживания военного производства на республиканских заводах. По сообщению газеты «Народна армия», из-за рубежа Хорватией были получены средства ПВО, аналогичные имевшимся у ЮНА; а позднее – малые переносные ракетные системы американского производства типа «Стингер».

Тем не менее, после ожесточенных летних сербско-хорватских столкновений в треугольнике Осиек – Вуковар – Винковцы, а также в Придунайской Хорватии к середине августа, сербы при поддержке ЮНА завладели примерно 15 % территории Хорватии. И тогда хорватское руководство пошло, по сути, уже на формальную реабилитацию и легализацию усташества. В республику был разрешен въезд усташей из стран латинской Америки, Австрии, Германии, и страхи сербов, связанные с первыми заявлениями Туджмана, обеляющими НХГ Анте Павелича, материализовались в полной мере.

Опубликованы документальные данные, согласно которым, захваченных в плен сербов усташи, опьяненные реваншем, сажали на кол, выкалывали им глаза, отрезали уши, живыми бросали в шахты [779]779
  «Югославия в огне», соч. цит., с. 189


[Закрыть]
.

Тем не менее, ни по одному из этих фактов не возбуждено дело Гаагским трибуналом, что позволяет, даже с формально-юридической точки зрения, считать его наследником той линии на коллаборацию с бывшими союзниками Гитлера, которую повели на Балканах в конце XX века и Запад, и – к нашему сожалению и стыду – Россия.

* * *

Примечательно, что уже 28 июня ЕС, направивший в Югославию миротворческую министерскую «тройку» – Жака Поса, Джани де Микелиса и Ханса Ван ден Брука, – принимает решение заморозить всякую экономическую помощь Югославии. Это было начало политики санкций, диктовавшейся вполне прагматичными и достаточно циничными мотивами: ведь до обстрелов Вуковара и Дубровника артиллерией ЮНА [780]780
  а именно они выдвигались в качестве ударных аргументов тем самым «мировым сообществом», которое в начале 1990-х всеми, включая Россию, признавалось неким высшим арбитром и которое Кондолиза Райс, помощник нового президента США по национальной безопасности, теперь назвала «иллюзорным»


[Закрыть]
еще оставались месяцы, а угроза санкций уже замаячила на горизонте. Было ясно также, кто станет их жертвой: разумеется, сербы, но никак не хорватские националисты, напротив, правильно истолковавшие значение жеста как выдачу им своеобразной индульгенции на все последующие действия, каковы бы они ни были.

Разумеется, в этих условиях переговоры и не могли привести ни к какому сколько-нибудь значимому результату. А 1 июля ситуацию взорвало убийство Иосипа Рейхл-Кира, молодого шефа полиции в Осиеке [781]781
  Восточная Славония


[Закрыть]
. Рейхл-Кир отличался умеренными взглядами и вполне искренне стремился к мирному урегулированию споров с сербами. Убийцей его, согласно большинству источников, был не серб, а хорват Антун Гуделя, эмигрант из Австралии; поручение же ему было дано крайним хорватским националистом Вранимиром Главашем, объединившим хорватских экстремистов в тайную армию в районе Осиека. Они ненавидели Кира за его миролюбие, а также – и это, конечно, еще важнее – за то, что он, как им стало известно, собирал на них досье.

Тотчас же весь состав ХДС объявил [782]782
  по крайней мере, в Восточной Славонии


[Закрыть]
, что мира с сербами быть не может. И это, конечно, дает основание считать убийство Рейхл-Кира продуманной провокацией хорватской стороны, а не поступком экстремиста-одиночки. Сербы ответили тем, что потребовали от Милошевича дать им вооружение. В г. Глина, в 40 км к югу от Загреба, сербские радикалы, «четники», со своей стороны сделали все, чтобы разрушить единство пользовавшейся поддержкой гражданского сербского населения Хорватской Демократической Партии [783]783
  ХДП


[Закрыть]
. Раздуть же огонь взаимного недоверия было здесь тем легче, что именно в Глине в 1941 году усташи за один день уничтожили 800 сербов, зверски растерзанных и сожженных в местной православной церкви.

Разумеется, в обстановке, сложившейся после убийства Кира, никакого позитивного отклика со стороны краинских сербов не встретило предложение Комиссии Сабора Хорватии о защите и равноправии народов и народностей, о расширении политической и территориальной автономии. По этому предложению сербы в Хорватии являлись суверенным народом со всеми правами, кроме права на отделение. Но это предложение повисло в воздухе: было уже слишком поздно. А последовавшая 1 августа кровавая расправа сил МВД и Сбора народной гвардии над сербами г. Даля положила конец всяким разговорам на эту тему.

К сентябрю 1991 года боевые действия распространились уже почти на всю территорию Хорватии. Контроль сербских сил и самообороны и ЮНА был установлен почти над 40 % Хорватии, вследствие чего руководство последней поставило вопрос о сербской агрессии. Оно было поддержано в этом Западом и РФ, не взирая на то, что сербы защищали территорию, на которой проживали сотни лет и которую буквально залили своей кровью в годы Второй мировой войны.

Сегодня довольно многие склонны считать тогдашнее упорство краинских сербов ошибкой: ведь, в конечном счете, им пришлось вообще покинуть землю, на которой они проживали в течение почти четырех веков, к тому же предварительно вновь заплатив страшную цену кровью. Но можно ли и впрямь говорить об ошибке? Не думаю. Во-первых, весь ход дальнейших событий, дух крайнего национализма, утвердившийся в Хорватии, позволяют с основанием предположить, что все обещания, выданные, заметим, лишь под давлением сербского сопротивления [784]784
  как это было и в Приднестровье


[Закрыть]
, с окончанием такого сопротивления были бы благополучно забыты, а во-вторых – и это еще важнее, – мало кто из сербов мог предположить, какой будет эта война. Готовились к одному из многих, сходных с уже пережитыми, внутрибалканскому конфликту, в действительности же столкнулись с принципиально иным. Тим Джадак пишет в этой связи, выражая широко распространенный на Западе взгляд на события сербско-хорватской войны 1991–1992 годов: «ЮНА, а затем армии краинских и боснийских сербов полагали, что они сражаются в одной из традиционных балканских войн. Они упорно отказывались понять, что со времен 1914 года война как таковая получила дополнительное измерение международное мнение, управляемое телевидением и другими СМИ» [785]785
  «The Serbs…», р. 184


[Закрыть]
.

Слово «управляемое» здесь является ключевым. Разумеется, сербы прекрасно понимали роль международного общественного мнения, но вот к чему они действительно оказались совершенно не готовы – так это ни к тому, что оно, утратив даже подобие независимости, будет лишь прикрытием прямой политической, а затем и военной агрессии Запада, ни к тому, что управляться через СМИ международное общественное мнение будет таким образом, как это произошло на деле, а именно: что «цивилизованное сообщество» сознательно закроет глаза на откровенно усташские реминисценции новой Хорватии и столь же откровенно станет смеяться над попытками сербов воззвать к общей памяти о войне против Гитлера. Словом, они оказались не готовы – это и не удивительно, ибо в подобной жесткой форме они с таким новым качеством новой эпохи столкнулись первыми – к тому, что конец ялтинско-потсдамского мира станет означать именно ревизию той самой памяти, к которой они безнадежно взывали. Геополитические замыслы Третьего рейха в их сердцевине, которой являлись Drang nach Osten и строительство Mittel-Europa [786]786
  Центральной Европы


[Закрыть]
, вновь оказались востребованы, и потому работа западных СМИ целенаправленно была сосредоточена на разрушении всех психологических установок и представлений, способных актуализации подобных замыслов помешать.

Разумеется, в этих условиях потребовался новый объект демонизации, каковым и были выбраны сербы. И чем отчаяннее они стремились напомнить о своих заслугах во Второй [787]787
  как, впрочем, и Первой


[Закрыть]
мировой войне, тем более ожесточенному давлению и поношению со стороны Запада подвергались – как раз за то, что, верные алгоритму своего исторического поведения, снова могли встать на пути реализации планов атлантического союза, в который, в полном соответствии с рекомендациями адмирала Мэхена, удалось включить и Германию, наконец-то из соперницы англосаксонского мира превратившуюся в его союзницу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю