Текст книги "Россия и последние войны ХХ века"

Автор книги: Ксения Мяло

Абхазское царство предшествовало Грузинскому, которое окончательно оформилось после пресечения абхазской национальной династии и перехода власти к грузинской династии Багратиони. Однако в результате монгольского нашествия Грузинское царство распалось, и в состав России Абхазия вступила самостоятельно, после длительного периода вполне автономного существования, к началу XIX века став, по свидетельству генерала П.Д. Цицианова, вполне независимой «от блистательной Порты Оттоманской». Тем не менее, независимость эта была шаткой и ненадежной, что и побудило владетельного князя Абхазии Келешбея Шервашидзе [356]356
  Чачба


[Закрыть] искать сближения с Россией. Именно Абхазией, в лице ее владетеля, был в 1803 году сделан первый шаг к такому сближению. В 1806 году Келешбей Чачба вновь обратился с просьбой о принятии Абхазии в российское подданство, за что поплатился жизнью: в 1808 году он был убит «с воли султана» агентами Турции и представителями местной оппозиции, в числе которых был и его сын Арслан-бек.

После смерти Келешбея российское правительство по ходатайству генерала Тормасова решило поддержать другого сына Келешбея, Георгия, в борьбе за абхазский престол, взяв его под свое покровительство. Георгий составляет новые «Просительные пункты» о принятии Александром I Абхазии под его державную длань, и в 1810 году просьба наконец оказалась удовлетворенной. 17 февраля 1810 года Георгию Чачба была выдана подписанная Александром I грамота, где говорилось: «…Утверждаем и признаем Вас наследственным князем Абхазского владения под Верховным покровительством, державою и защитою Российской империи, и включая Вас и дом Ваш, и всех абхазского владения жителей, в число Наших верноподданных, обещаем Вам и преемникам Вашим Нашу имперскую милость и благоволение…» [357]357
  цит. по И.Х. Домения. «Россия. Абхазия. Из истории культурных взаимоотношений в XIX – начале XX вв». Спб., 1994, с. 9–10


[Закрыть]. Соответственно, под российское покровительство переходил и абхазский народ, «по всей силе на вечные времена нерушимо».

Нарушение Российской Федерацией этих своих наследственных обязательств не только лишает ее права называться правопреемницей Российской Империи и Советского Союза, но, в перспективе, может иметь весьма негативные для нее последствия в виде полного разрушения той пророссийской ориентации, за которую князь Чачба когда-то заплатил собственной жизнью. Исторически она не была здесь единственной [358]358
  на что указывает уже сам факт заговора против Чачба


[Закрыть] и соседствовала с протурецкой. Обычно их называют, соответственно, северной и южной, и с их противостоянием связана этническая катастрофа, пережитая абхазами в 1870-х годах.

Укоренение России на этом побережье вовсе не было идиллическим, несмотря на добровольный характер вхождения Абхазии в Империю, и сопровождалось восстанием «немирных горцев». Сложно складывались отношения российской администрации с абхазским крестьянством. Петербург не слишком хорошо понимал сложную систему взаимосвязей между местной знатью и крестьянами, не сводимых к простой привычной схеме «господа» – «люди», и это вызывало бурные протесты. Одно из восстаний, совпавшее с Русско-турецкой войной 1877–1878 годов, привело к тяжелейшим последствиям: обвиненные [359]359
  далеко не всегда безосновательно


[Закрыть] в поддержке Турции все абхазы были Указом 31 мая 1880 года объявлены «виновным народом», что привело к тяжелейшим последствиям для этноса. До половины его численности оказалось вынуждено покинуть родину [360]360
  что соответствовало стремлениям петербургской администрации к вытеснению автохтонного населения, активно проводившемуся справедливость требует признать это – на черноморском побережье Кавказа


[Закрыть]. Изгнанники получили имя махаджиров, а события этого времени нашли отражение в повести В.И. Немировича-Данченко «Соколиные гнезда». После исхода здесь остались в основном «северяне», прочно связанные с Россией.

То, что сегодня этот, сильно ослабленный эмиграцией остаток некогда абсолютно преобладавшего на своей исторической территории народа оказался отвергнут Россией, не только ущербно с нравственной точки зрения, но и в исторической ретроспективе как бы подтверждает правоту «южан»: «Смотрите, вот что значит довериться милости России!» Так почему бы отвергнутому народу не сменить свою недавнюю ориентацию на другую, исторически тоже свою?

Признаки этого уже появились, и на них я остановлюсь ниже. А пока, для понимания непосредственных причин, равно как и сложности жестокого конфликта начала 1990-х годов стоит напомнить еще несколько драматичных эпизодов из истории абхазско-грузинских отношений.

После распада Российской Империи первый договор, определявший новое положение Абхазии, был заключен между Грузинским Национальным Советом и Абхазским Народным Советом 9 февраля 1918 года. Он фиксировал границу Абхазии с Грузией по реке Ингури [361]361
  Ингуру


[Закрыть] и констатировал, что «форма будущего политического устройства единой Абхазии должна быть выработана в соответствии принципа национального самоопределения на Учредительном Собрании Абхазии». Однако в июне 1918 года территория Абхазии была оккупирована грузинской армией; оккупация оставила в памяти абхазского народа такие же жестокие следы, как и в Южной Осетии. «Северная» ориентация усилилась, что также было отмечено Деникиным, Добровольческая армия которого, подчеркивает он, следовала «традиции заступничества за элементы, тяготеющие к русской государственности». Такая политическая линия выглядела тем более естественной, что Грузия в те годы открыто претендовала на Сочи и Туапсе. [362]362
  А то, что притязания эти не умерли, подтверждает трофейная карта, захваченная абхазами среди прочих документов при взятии Гагры в октябре 1992 года.


[Закрыть] Даже в условиях жестокого оккупационного прессинга Абхазия пыталась отстоять свою независимость от Грузии. 20 марта 1919 года Абхазский Народный Совет принял «Акт об автономии Абхазии», где, хотя и провозглашалось вступление Абхазии в Грузинскую Демократическую республику в качестве автономной единицы, заявлялось о необходимости образовать специальную комиссию для выработки конституционных основ взаимоотношений с центральной властью. Однако Грузия, уже на пороге крушения меньшевистского правительства, в одностороннем порядке приняла «Положение об автономии Абхазии», делавшее эту автономию, по сути дела, фиктивной.

Как только в Закавказье была установлена Советская власть, Абхазия попыталась вернуть себе самостоятельную государственность, и уже через 10 дней, 31 марта 1921 года, провозгласила себя ССР. Однако под давлением Кавбюро ее самостоятельность была ограничена в пользу Грузии, и процесс этот завершился в феврале 1931 года заменой статуса «договорной республики» в составе Грузии на статус «автономной республики».

Дальнейшие годы не были легкими для Абхазии, в частности, и по причине проводившейся под эгидой Л.П. Берии миграционной политики, снижавшей удельный вес абхазов от общей численности населения республики [363]363
  к началу 1990-х годов он составлял всего 17 %


[Закрыть], а также тенденцией к грузинизации.

Абхазский язык [364]364
  вплоть до 1950 года


[Закрыть] был исключен из программы средней школы и заменен обязательным изучением грузинского языка, абхазская письменность была переведена на грузинскую графическую основу [365]365
  в 1954 году переведена на русскую основу


[Закрыть], множество абхазских топонимов было заменено грузинскими, поощрялась замена абхазских фамилий их грузинизированными формами, шла грузинизация кадров. Одновременно формировалась миграция грузин на территорию Абхазии [366]366
  1937–1954 годы


[Закрыть] путем подселения в абхазские села, а также заселения грузинами греческих сел, освободившихся после депортации греков из Абхазии в 1949 году [367]367
  «Абхазия. Хроника необъявленной войны». М., 1992 год


[Закрыть]. Неоднократно происходили волнения среди абхазов, самые крупные из которых приходятся на 1978–1979 годы.

Разумеется, бурный 1989 год, с его повсеместным утверждением этнократических тенденций и разгулом шовинизма в Грузии, оживил недобрые воспоминания в памяти абхазов и, соответственно, побудил их к попыткам вернуть утраченное. 18 марта 1989 года в селе Лыхны Гудаутского района [368]368
  древней столице абхазских князей


[Закрыть] состоялся митинг-сход, участники которого приняли Обращение к руководящим органам страны с требованием вернуть Абхазии статус Социалистической Советской Республики, каковой она была с 1921 по 1931 год. Именно это обращение и стало непосредственным поводом для апрельского митинга в Тбилиси, приведшего к столь драматичным последствиям. Тогда удар ярости, направленный против Абхазии, приняла на себя Южная Осетия [369]369
  апрельский поход Гамсахурдиа, Нозадзе и Гумбаридзе


[Закрыть]. Однако летом 1989 года, когда правительство ГССР без согласования с властями Абхазии приняло решение открыть в Сухуми филиал Тбилисского университета, на что абхазы – приняв это как вызывающую реакцию на Лыхненское обращение – ответили протестом, силы грузинской оппозиции, в союзе с уголовниками, совершившими массовый побег из следственного изолятора в Зугдиди и захватившими оружие охраны, блокировали уже Абхазию. Тогда же пролилась первая кровь: в Сухуми и прилегающих регионах произошли первые столкновения.

А уже через год пути Грузии и Абхазии окончательно разошлись. Летом 1990 года Чрезвычайная Сессия Верховного Совета ГССР, созванная по требованию студентов Тбилисского университета, признала аннексией ввод в Грузию войск Советской России в феврале 1921 года, объявила не имеющим силы для Грузии Договор 1922 года об образовании СССР и приняла постановление о создании правового механизма для восстановления государственной независимости Грузии.

Тем самым Абхазия получала законное право на самостоятельное решение своей судьбы, а союзное [370]370
  затем российское


[Закрыть] руководство – не только право, но и обязанность гарантировать свободу такого решения для народа, некогда вверившего свою судьбу России и положившегося на ее державное слово. 25 августа 1990 года сессия ВС Абхазии приняла Декларацию о государственном суверенитете Абхазской АССР, согласно которой Абхазия объявлялась «суверенным социалистическим государством, обладающим всей полнотой власти на своей территории вне пределов прав, добровольно переданных ею Союзу ССР и Грузинской ССР на основании заключенных договоров».

Признание Абхазией в сложившейся ситуации своего пребывания в составе Грузии, несомненно, было жестом доброй воли. Его, однако, не оценили в Тбилиси. Президиум ВС Грузии признал Декларацию недействительной, а союзное руководство отвергло и эту попытку сохраняющего «имперскую» лояльность народа реализовать свои права и интересы через абсолютно легитимную и, по букве Конституции СССР, единственно имеющую право на выражение общественной воли форму Советов.

Приход к власти национал-радикалов во главе со Звиадом Гамсахурдиа в октябре 1990 года, а затем и распад СССР придали острый и драматический характер процессу, разворачивающемуся на той части Черноморского побережья, которая в России вообще, а в советское время в особенности стала едва ли не главным олицетворением роскошной природы юга и курортной неги. «О, море в Гаграх, о, пальмы в Гаграх…», «Веселые ребята», «Зимний вечер в Гаграх», смесь патриархальности и фривольности на улицах Сухуми, красная «Изабелла» и – «…я в Абхазии… Природа удивительна до бешенства и отчаяния» [371]371
  Чехов


[Закрыть] – видимо, под властью всех этих образов все еще пребывали те, кто, несмотря на распад СССР, привычно приехал в «мандариновый рай» в августе 1992 года. Они предвкушали обычные радости, но история уже переворачивала страницу, и «курортный» период в истории этой древней земли заканчивался. В воздухе снова запахло порохом и кровью войн, которых столько прокатилось здесь!

Абхазия, однако, не отказывалась искать ту или иную форму государственного единства с Грузией, и, одновременно с постановлением о возвращении республики к Конституции 1925 года, ВС Абхазии создал рабочую группу по выработке проектов единого абхазско-грузинского федеративного государства, состоящего из двух равноправных субъектов.

14 августа 1992 года проекту Договора предстояло быть рассмотренным на сессии ВС Абхазии, но на рассвете этого же дня грузинские войска вступили на территорию республики. Тем самым был почти в деталях повторен формат «решения» абхазской проблемы правительством Ноя Жордания в июне 1918 года. И повторил его не Звиад Гамсахурдиа, как ожидалось, а Эдуард Шеварднадзе, один из живых символов перестройки, с приходом к власти которого после свержения Гамсахурдиа многие в Абхазии еще наивно связывали надежды на возвращение Грузии к более цивилизованным способам решения этнотерриториальных проблем. Перестроечная вера в «цивилизованный Запад» подогревала эти иллюзии в отношении Шеварднадзе.

Но именно с Запада в первые же дни войны последовало очень внятное и очень циничное объяснение причин, по которым Грузии было выгодно осуществить агрессию именно под руководством авторитетного там Шеварднадзе, а не «парвеню» Гамсахурдиа. Майкл Доббс писал на страницах авторитетной «Вашингтон пост», что повышало весомость его слов: «Что же касается позиции Запада, то я не думаю, что он как-то отреагирует даже на расширение конфликта в Абхазии. Надо сказать, что на Западе Эдуард Шеварднадзе имеет хорошую репутацию [372]372
  курсив мой – К.М.


[Закрыть]. Поэтому вряд ли можно ожидать каких-либо мер воздействия на Грузию. Кроме того, для западных политиков аргументы Грузии о необходимости защитить свой территориальный суверенитет звучат достаточно убедительно. У нас считают, что Абхазия – это часть Грузии».

Разумеется, дело было не в уважении к «территориальному суверенитету» Грузии, на который никто и не покушался, а в том, что в случае Абхазии, как и в случае Южной Осетии, речь шла о попытке самоопределения народа не через отделение от России, а через сохранение союза с ней: во время референдума по вопросу о целостности СССР Абхазия поддержала сохранение единого государства, тогда как Грузия выступила против союзного договора. И это поведение Абхазии в глазах Запада, сокрушающего «империю зла» и только что демонстративно перешагнувшего через «территориальный суверенитет» Югославии, было главным. Лавина страшных свидетельств о чудовищных нарушениях прав человека в Сухуми, Гаграх, Очамчири, жестокой блокаде Ткварчала оставила его глубоко равнодушным. А ведь всего лишь 4 августа 1992 года Грузия была принята в ООН.

Более того, миссия доброй воли ООН во главе с Густавом Фейсалом, директором департамента политики, с 12 по 20 сентября находившаяся в Грузии, не только приняла официальную версию грузинской стороны, но и целиком возложила ответственность за обострение обстановки в этом регионе на абхазскую сторону.«…Этот кризис, – говорилось в докладе миссии, возник из-за действий этнического абхазского руководства, которое объявило бывшую Абхазскую Автономную Социалистическую Республику независимой Республикой».

При этом Фейсал сообщает, со слов Шеварднадзе, что последний будто бы «препятствовал продвижению грузинских войск через всю Абхазию насквозь» и даже подвергался за это критике со стороны радикальных национальных политиков*. Все это настолько не соответствовало реальности, что, даже зная о двойных стандартах, задаешься вопросом, как возможна была столь откровенная дезинформация со стороны официальных представителей ООН. Быть может, ответом на него следует считать откровения, прозвучавшие 2 ноября 1992 года в утренней программе грузинского телевидения, где выступил первый заместитель министра иностранных дел Грузии Тедо Джапаридзе? Касаясь результатов работы миссии ООН, побывавшей в Грузии и Абхазии, Джапаридзе не скрыл, что доклад, представленный Фейсалом, составлялся при его, Джапаридзе, участии. «При этом он заметил, что вопросы лучше всего решать не на официальных встречах, а в частных беседах за завтраком и так далее» [373]373
  «Белая книга Абхазии, 1992–1993 г». М., 1993, с. 36


[Закрыть]. На улицах же абхазских городов и сел в эти самые дни щедрой рукой разливали другое вино – человеческую кровь.

14 августа 1992 года войска Госсовета Грузии, пройдя через Гальский, Очамчирский и Гульрипшский районы, вышли к восточным пригородам Сухуми. В городе начались уличные бои. А ведь всего несколько дней назад в телефонном разговоре с абхазским руководством Шеварднадзе уверял, что ввода войск на территорию Абхазии не будет, что все опасения такого рода совершенно безосновательны. При этом бронеколонна, сопровождаемая артиллерией и вертолетами, уже готовилась пересечь Ингур. Появление вертолетов у грузинских вооруженных сил – прямая заслуга бывшего командующего ЗакВО генерала Патрикеева, которого считают инициатором передачи Грузии 90 вертолетов, ранее стоявших в Цхинвале. Свои действия грузинская сторона мотивировала необходимостью охраны железнодорожных магистралей и, в особенности, главной из них, протянувшейся из конца в конец приморской зоны и для Абхазии никогда не имевшей серьезного экономического значения. Что же до диверсий, то они составили лишь 3 % от общего числа по Грузии, да и то в отдаленном от моря Гальском районе, где 9/10 населения составляли грузины. Так что предложенное «за завтраком» объяснение не выдерживало критики с точки зрения элементарного здравого смысла. Да и сам наплыв отдыхающих в Абхазию летом 1992 года говорит о том, что никто из них не слыхал о разгуле террора в республике вообще и на железной дороге в частности. Настоящему разгрому она подверглась как раз после грузинской агрессии, когда абхазские ополченцы начали разбирать железнодорожное полотно на противотанковые ежи, мотивируя это тем, что «Россия дала Грузии танки, а нам противотанковых средств не дала».

О том, кто реально готовился к войне и был ее инициатором, говорит и кричащий диспаритет сил. Если бы не сформированная летом «абхазская гвардия» [374]374
  подразделение внутренних войск из нескольких сот человек


[Закрыть], Сухум, подобно Цхинвалу, встретил бы нападение абсолютно безоружным, а город пал в первый же день.

Пять бойцов МВД Абхазии, дежурившие на мосту через Ингур и первыми встретившие грузинские танки, были разоружены практически без боя. Абхазия была застигнута врасплох. Напротив, все говорит о том, что операция под кодовым названием «Меч» была тщательно подготовлена грузинской стороной. На момент вторжения грузинская группировка насчитывала порядка трех тысяч человек и имела на вооружении пять танков Т-55, несколько боевых машин БМП-2, три бронетранспортера БТР-60, БТР-70, установки залпового огня «Град», вертолеты Ми-24, Ми-20 и Ми-8 [375]375
  «Солдат удачи», 4(67), 2000 год


[Закрыть]. Абхазская сторона могла первоначально противопоставить лишь силы МВД, поддерживаемые добровольцами, чье вооружение состояло из самодельных и охотничьих ружей, бутылок с бензином и даже просто холодного оружия.

В тот же день, 14 августа, прозвучало экстренное сообщение пресс-службы Верховного Совета Республики Абхазия, в котором говорилось, что численность вторгшейся группировки – 1000 человек [376]376
  такой разнобой в цифрах характерен для всех локальных войн на постсоветском пространстве


[Закрыть], а действия Госсовета Грузии определялись как «подготовленная оккупация территории суверенной Абхазии». Одновременно Президиум Верховного Совета Республики Абхазия издал Постановление о мобилизации среди взрослого населения [377]377
  от 18 до 40 лет


[Закрыть]. Командиру полка Внутренних Войск предписывалось сформировать на его базе 5 батальонов по 500 человек каждый. Война началась – и, как и следовало ожидать, обращения Председателя Верховного Совета Республики Абхазия В. Ардзинба к «К парламентам, президентам и народам мира» от 16 августа и Обращение в ООН, Международную Хельсинскую федерацию по правам человека СБСЕ, подписанное председателем Комиссии по правам человека и межнациональным отношениям ВС Республики Абхазия Ю. Вороновым [378]378
  в 1996 году погибшим в результате теракта


[Закрыть] и его заместителем Н. Акаба, оставили «мировое сообщество» совершенно равнодушным.

* * *

Война, начавшаяся 14 августа 1992 года, соединила в себе черты почти всех локальных войн, уже развернувшихся к тому времени на территории бывшего СССР. Стремительность и жестокость агрессии, с применением мощной военной техники, придавала ей сходство с только что закончившейся войной в Приднестровье [379]379
  см. «На западном рубеже»


[Закрыть]; разгул уголовного террора по отношению к гражданскому населению, формат действий грузинской стороны по образцу 1918 года уже имели прецедент в Южной Осетии; многомесячная оккупация, растянутость военных действий более чем на год имели аналогию в Нагорном Карабахе.

Чрезвычайно резко оказалась выражена в Абхазии и общая, родовая, черта этих войн: узаконенное союзным, а затем российским руководством кричащее неравноправие в вооружениях. Республики «первого» сорта получали свою долю при разделе Советской армии, автономии, а тем более народы, не имевшие по Конституции СССР никакого статуса, не получили ничего [380]380
  парадоксальным исключением стала резко враждебная России Чечня


[Закрыть] и должны были решать проблемы собственной безопасности уже в разгар конфликта. А это одним из самых тяжких, но неизбежных последствий возымело быстрый рост нелегального рынка вооружений, что превращало горячие точки в один из крупнейших факторов общей криминализации социально-экономической жизни на всем постсоветском пространстве и дестабилизации. Особенно резко это сказалось в Абхазии ввиду ее исторической связанности с народами Северного Кавказа и того резонанса, который вызвало здесь нападение Грузии на нее.

По совокупности всех этих признаков война 1992–1993 годов в Абхазии до сих пор занимает особое место в цепи войн, вызванных распадом СССР. Парадоксальное сочетание в ней разных, казалось бы, взаимоисключающих элементов не имеет аналогов. Здесь ее называли отечественной, и это самоназвание имело два плана. Первый, очевидный, – конечно, защита своей маленькой родины. Но вполне явственно обозначался и второй: смысловая и душевно-эмоциональная связь с тогда еще всеобщей и живой в стране памятью о Великой Отечественной войне. Это нашло выражение во множестве черт: имени маршала Баграмяна, данном армянскому добровольческому батальону, обещаниях встретиться в «шесть часов вечера после войны», уподоблении Ткварчала блокадному Ленинграду, слове «фашисты», применительно к войскам Госсовета Грузии, и других приметах, неповторимых и узнаваемых с первого взгляда, как семейные реликвии. Наконец, здесь вовсе не было атмосферы отторжения «советскости», которая в это время заливала не только Грузию, но и саму Россию. Напротив, Абхазия, подобно Южной Осетии и Приднестровью, была территорией, пытавшейся защитить Союз как всеобщую ценность, и это самым причудливым образом сочеталось с широким участием в абхазском ополчении добровольцев из Конфедерации горских народов Кавказа [381]381
  КГНК


[Закрыть], весьма не чуждой и сепаратизму, и общим антисоветским настроениям эпохи, и русофобии.

Именно КГНК [382]382
  позже, с присоединением к ней казачества, ставшая КНК


[Закрыть] первой откликнулась на призыв Абхазии о помощи, выступив с обращением к мировой общественности и постановлением «О ситуации в Абхазии и отпоре агрессивным действиям войск Госсовета Грузии». Известие о войне в Абхазии всколыхнуло трехмиллионную абхазо-черкесскую диаспору. В те же дни прозвучало обращение Международной Черкесской Ассоциации: «Мы не оставим в беде Абхазию». Эти события вызвали отклик в Кабардино-Балкарии, о чем, выступая на заседании Совета Национальностей РФ 30 апреля 1993 года, говорил председатель Верховного Совета Кабардино-Балкарской Республики Х.М. Кармоков: «Война продолжается, гибнут люди, льется кровь. Буквально десять дней назад в г. Нальчик привезли сразу десять погибших молодых людей. Количество граждан Кабардино-Балкарии, погибших в Абхазии, уже превысило количество погибших в Афганистане».

Заявив, что и ВС РФ следует «занять твердую и четкую позицию» в отношении конфликта, Кармоков, от имени одной из горских республик, по сути, уже на официальном уровне предложил России исключительно выигрышную для нее роль защитницы подвергшегося агрессии и не желающего уходить от нее народа. Точнее – народов, так как Кармоков не ограничился одной только Абхазией, но обозначил всю проблему в комплексе. «Я должен сказать, что Россия имеет на это самые законные основания. Правопреемник распавшегося СССР – Россия. Мы все жили в едином государстве, именуемым СССР, все были братья, все были друзья-товарищи. Сегодня, после распада Союза, люди, братья оказались по разные стороны границ. Посмотрите на Приднестровье и Гагаузию в Молдавии. Посмотрите на Крым, который остался в составе Украины. Посмотрите на Абхазию, посмотрите на Южную Осетию. Вспомните проблему лезгинского народа, половина которого остается в Азербайджане. Хотите вы того или нет, но от проблемы наших соотечественников за рубежом нам с вами не уйти. И решать ее надо, наверное, в комплексе».

Прозвучи такая речь, особенно семь лет назад, еще в пору разогретых в обществе настроений борьбы с «империей», из уст кого-либо из руководителей России и даже просто русского политика аналогичного ранга, она была бы неизбежно воспринята, и теми же горцами, как проявление неискоренимого русского «империализма и шовинизма». Однако тот факт, что с ней выступил руководитель одной из национальных республик внутри России, давал ее высшему руководству возможность, прислушавшись к голосу одного из национальных меньшинств, расширить поле своего маневра в отношениях со странами СНГ. А закипающую энергию Кавказа сосредоточить вокруг общего дела защиты прав отторгнутых от общего государства народов. Юридические основания – и здесь Кармоков был совершенно прав – для этого были неоспоримы, а выбор форм, не обязательно предельно резких и жестких, оставался за руководством России.

Оно, однако, выбрало другую линию поведения, не остановившись даже перед конфронтацией с КНК – причем, парадоксально, не столько по причине ее позиции по отношению к России, сколько из-за активной поддержки Абхазии конфедератами. От предложенной ей почетной роли Россия уклонилась и, более того, приняла безумное – иначе его трудно определить – решение об уголовной ответственности за наемничество; хотя ни для кого, хоть мало-мальски интересовавшегося реальностью происходящего, не было тайной, что Абхазия просто не имела денег для расплаты с «наемниками». Речь действительно шла о добровольцах, как бы неуместно-выспренно ни звучало это в принявшей моду на цинизм и искушенность современной России.

Принятие такого закона меняло всю атмосферу: для горцев, особенно чеченцев, тем самым снималось противоречие между поддержкой рвущейся в Россию Абхазии и их собственной антироссийскостью; напротив, эта поддержка теперь становилась одним из элементов вызова России, тем «отблеском кавказской войны», о котором заявил Шамиль Басаев в интервью известной журналистке Татьяне Шутовой.

Вторым смыслом наполнились и слова гимна конфедератов:

 
В краю, где зверствуют бандиты,
Горит свободная земля,
Проходят мстители-джигиты
Тропой Мансура, Шамиля…
Врага отвага поражала
В лихих отчаянных делах,
В бою на лезвии кинжала
Напишем кровью: «Мой Аллах»…
 

После двух чеченских войн, после Буденновска и Кизляра трудно поверить, что эти строки принадлежат перу русского человека, поэта Александра Бардодыма, погибшего 8 сентября 1992 года и похороненного в Новом Афоне. Для ополченцев, независимо от их национальности, он, несмотря на краткость его участия в войне, был и остался личностью легендарной, олицетворением некой идеальной «русскости», которой охотно, по сердцу, вручают лидерство. Но, как и все добровольцы, Бардодым оказался нелегалом, «наемником», что не могло не вести к дальнейшему расщеплению образа России в глазах конфедератов. А сама нелегальность участия в абхазских вооруженных силах объективно вела и к расширению нелегального рынка вооружений, и к расширению возможностей действия самых разных спецслужб. Давление России на Абхазию давало известное моральное оправдание притоку волонтеров из-за рубежа – из Турции, Сирии, Ирака, Иордании, а они, вступая в контакты с бойцами КНК, формировали протоядро того, с чем России вскоре предстояло встретиться в Чечне.

Сегодня достаточно сказать, что первый и главный отряд конфедератов [383]383
  286 человек


[Закрыть] прибыл в Абхазию под командованием Шамиля Басаева, именем которого там называли новорожденных, чтобы вызвать у многих в России отторжение и самой Абхазии. Это сегодня активно использует грузинская сторона в своей антиабхазской пропаганде, заодно относя широкое распространение наркоторговли и нелегальной торговли оружием на Северном Кавказе исключительно на счет мифической поддержки Абхазии Россией, которая, по этой версии, сама действуя через ГРУ, направляла сюда «шамилевцев».

Очень одностороннее освещение тема конфедератов получила и в устах тогдашнего замминистра иностранных дел РФ Бориса Пастухова, в течение трех лет возглавлявшего группу посредников по урегулированию грузинско-абхазского конфликта и известного своей пристрастной прогрузинской позицией. Давая в мае [384]384
  17


[Закрыть] 1995 года, то есть уже во время первой чеченской войны, интервью «Известиям», он нарисовал весьма ущербную с нравственной точки зрения и грубо упрощенную картину гораздо более сложного реального процесса и сделал попытку выработать у российского читателя отрицательный рефлекс на само слово «Абхазия». «Именно в Абхазии, – заявил он, – получили первый боевой опыт чеченские боевики. Оружие и наркотики гуляют по всему району».

На последнее обвинение тогда же ответил Анри Джергения, личный представитель президента Республики Абхазия в России. Он напомнил, что «еще задолго до событий в Абхазии, в течение нескольких лет «звиадисты», незаконные формирования «Мхедриони» грабили склады и воинские части ЗакВО… что в 1990–1991 годах было освобождено 18 с половиной тысяч из двадцати тысяч заключенных, а боевики проходили обкатку в Карабахе и что основные наркотрассы проходят отнюдь не через Абхазию» [385]385
  «Известия», 20 мая 1995 года


[Закрыть]. К этому следует добавить, что резко антирусский режим Дудаева, при полной поддержке Москвы, утвердился осенью 1991 года, то есть за год до начала войны в Абхазии. И, рассуждая последовательно, придется признать, что если кого-то из конфедератов [386]386
  прежде всего самого Басаева


[Закрыть] и «вели» российские спецслужбы, то преследуя отнюдь не великодержавные цели укрепления России, а скорее наоборот: цели подготовки кадров и проработки сценариев для дальнейшей раскачки Северного Кавказа.

Подобное предположение подтверждается как последующим развитием событий в Чечне, так и упорной поддержкой Грузии со стороны России, вопреки прямым декларациям последней о войне с Россией, звучавшим из уст официальных или весьма известных лиц. Так, 23 июля 1993 года премьер-министр Грузии Тенгиз Сигуа в интервью тбилисской «Новой газете» заявил: «Пора в открытую говорить о войне с Россией… Грузия не исключает разрыва дипломатических отношений с Россией». А Джаба Иоселиани публично пообещал уничтожить семьи неугодных ему российских генералов Г. Кондратьева и Ю. Сигуткина, но никакой официальной реакции со стороны России не последовало даже на это. Дислоцированная в Эшере воинская часть, потом стоявшая на линии разделения конфликтующих сторон, регулярно подвергалась обстрелу с грузинской стороны, для чего последняя даже специально перебросила сюда тяжелую технику, но военным было запрещено отвечать на огонь.

Ниже я еще вернусь к фактам агрессии грузинских вооруженных сил против российских военных, но и сказанного, думается, довольно, чтобы увести проблему из области мифа о российско-абхазском партнерстве. Миф же этот до сих пор игнорирует два определяющих факта:

– то, что именно Россия спасла осенью 1993 года блокированного в Сухуми Шеварднадзе, не остановившись перед обстрелом абхазских позиций [387]387
  подробнее об этом ниже


[Закрыть];