Текст книги "Чародей безумный"

Автор книги: Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Кристофер Сташефф
«Чародей безумный»

С благодарностью Л. Спрегу де Кампу и Флетчеру Прэтту, чей «Железный замок» познакомил меня с «Неистовым Орландо»

Глава первая

– Да, но тебе не обязательно его убирать!

– О, послушай, супруг, – Гвен крепче схватила мужа за руку, на губах ее играла манящая улыбка. – Как он прекрасен при лунном свете. И в любом случае тебе не нужно убирать его силой.

Род улыбнулся в ответ, глядя, как кувыркаются впереди дети. Они тщательно избегали расчищенной дорожки, предпочитая сугробы, в которых можно отлично вымокнуть. Джеффри начал войну снежками, а Магнус с увлечением последовал его примеру.

– Ну, Грегори ведь пытается.

– Он просто увлекся, наблюдая за траекториями снежков, Род, а не за их целями, – голос большого черного коня прозвучал в микрофонах, вживленных в сердцевидные отростки височных костей. – Таким сыном можно гордиться.

– Да. Конечно, Фесс, конечно, – Род улыбнулся Гвен, и она улыбнулась ему в ответ. – Всеми сыновьями можно, каждым по-своему, – в его взгляде появилась озорная искорка.

Корделия следила за братьями, задрав нос: делала вид, что она выше подобных игр. А тем временем держала за спиной снежок, дожидаясь, когда мишень предстанет в самом удобном для поражения ракурсе.

Лунный свет был прекрасен, он отбрасывал тени башен замка, сверкал искрами на сугробах по обе стороны дороги в холмах и на заснеженной деревушке внизу. Конечно, Род не мог признать этого сейчас, во время добродушной перебранки с женой.

– А что касается уборки снега, ведь именно ты всегда говоришь, что нельзя использовать волшебство в повседневных бытовых делах.

– Конечно, – откровенно согласилась Гвен. – Но у тебя для этой работы есть крепкие парни, и девушка…

– …которая умеет здорово махать метлой. Ну, ладно, ты победила: должен признаться, мне это нравится. Конечно, я весь еще под впечатлением «Двенадцатой ночи». Туан и Катарина устроили грандиозный прием.

– Да, они прекрасные хозяин и хозяйка, особенно на пиру.

– А какой был пир! Вот и говори после этого о королевских банкетах, как о пустом времяпрепровождении. Тебе пришлось катить меня домой, как бочонок, до того я набил пузо, – Род ностальгически зажмурился, вспоминая гуся с яблоками и брусникой. А также реймсфальскую ветчину, настоящие немецкие сосиски и все остальное… – Жаль, что для тебя ничего не нашлось, Фесс.

– Напротив, Род, было множество калорийного овса и сена, и я делал вид, что ем с воодушевлением, чтобы конюхи ничего не заподозрили. И мне было очень интересно наблюдать за бесконечными вариациями их сексуальных устремлений.

Род нахмурился.

– Мне иногда кажется, что ты знаешь привычки каждого конюха на Греймари.

– Знать – одно дело. Понимать – совсем другое.

– Ага, – Род погладил языком щеку. – Узнал что-нибудь новое?

– Да, удивительно интересные вариации правил ухаживания…

Род улыбнулся.

– Конечно, для них это тоже праздник, верно? Но банкет кончился больше четырех часов назад, – он задумался. – Знаешь, я мог бы поклясться, что у меня теперь никогда не будет аппетита.

Примчался Грегори, его глаза и щеки горели.

– Папа, папа! У дороги старуха продает горячие каштаны! Можно?

– О, пожалуйста, папа, субсидируй голодного ребенка, – попросила и Корделия, появившаяся вслед за Грегори.

– Кажется, я говорил о том, что потерял аппетит навечно, – Род достал кошелек и выудил медную монету. – Пожалуй, я преувеличил. Ладно, дети, бегите, но оставьте и нам немного.

– Получишь половину! – Грегори выхватил монету и умчался, Корделия – за ним.

– Рад, что хоть что-то мы можем сделать, – теперь и Род увидел у дороги старуху, которая перекладывала каштаны в носовой платок Корделии. Она дрожала от холода.

– И в самом деле, – Гвен плотнее прижалась к нему. – Ужасно, что бедняжке приходится торчать на холоде.

– Туан и Катарина принесли этой земле процветание, – заметил Род. – Но им не удалось уничтожить бедность.

– Это никому не удавалось – бедность только определяли по-другому. Но, по крайней мере, у старухи есть жаровня. И должна добавить, что товар у нее действительно праздничный…

– Держите, предки, свою долю! – перед ними возник Грегори, похожий на бурундука. За его спиной братья и сестра трещали скорлупой с потрясающей живостью, заменявшей отрокам похвальную аккуратность.

– Спасибо, – но Род уже обращался в пустоту: младший сын присоединился к братьям. Он вздохнул. – Что ж, последний несет мешок, как обычно. Хочешь попробовать, дорогая?

– Благодарю тебя, – Гвен церемонно взяла каштан, сняла с него скорлупу и принялась откусывать маленькие кусочки лакомства.

Род же целиком засунул каштан в рот и начал жевать. Глаза его расширились.

– О всеблагое Небо! Я и не знал, что обычные каштаны могут быть так вкусны!

– И то правда, – взгляд Гвен утратил сосредоточенность. – Но их вряд ли можно назвать обычными. К ним добавлены пряности. Попробуем определить. Розмарин для лучшей памяти, ванилин для аромата…

– Странное сочетание, но неплохо, должен признаться, – Род глотнул и взял последний каштан.

– Поделим?

– Давай, – Гвен заулыбалась. – Три каштана досталось предкам, то есть нам с тобой, а сколько им?

– С полдюжины каждому, не меньше. Ишь как хрумкают. Может, стоит купить еще, – Род успел увидеть, как старуха забросала костер снегом и ушла вниз, по склону холма, держа горшок в руке.

– Нет, похоже, эти были последние.

– Она неплохо заработала, даже не сомневайся. Весь народ сейчас возвращался домой из замка мимо такого бойкого местечка.

Род кивнул.

– Множество подмастерьев, и у каждого по пенни. Рад, что и на нашу долю досталось… Должен сказать, это был замечательный заключительный мазок замечательного дня.

К ним подошла Корделия. 0на с тревогой смотрела вслед удаляющейся старухе.

– Ты знаешь, мама, а ведь у нее какая-то пустота в глазах.

– Даже так? – Гвен обменялась многозначительным взглядом с Родом. – Она просто чрезвычайно бесхитростна, дитя.

– Бесхитростна? – Корделия нахмурилась. – Как придворный шут их величеств?

– О, моя дочь, их нельзя даже сравнивать, – Род покачал головой. – Их шут – очень умный человек, дорогая, он наделен быстрой сообразительностью, а его чувство юмора граничит с гениальностью.

– Тогда почему его многие называют, да и считают дураком? – спросил Магнус.

– Потому что иногда он говорит и делает очень глупые вещи.

– То есть вещи, присущие дуракам, – возразил Грегори. – Но какой в этом смысл, папа?

– Боюсь, что смысл не очень приятный, – ответил Род, а Гвен мягко добавила:

– Когда-то давно существовал следующий обычай: высокородные лорды брали бесхитростных людей из простонародья и приводили в свои замки, чтобы посмеяться над их неуклюжестью и логическими ошибками в рассуждениях. Это господ забавляло. Всегда приятно сознавать, что ты умнее Хотя бы кого-то.

– Как это жестоко! – негодующе воскликнула Корделия, и все трое ее братьев согласно закивали.

Отвечая, Род почувствовал гордость за них;

– Да, это было жестоко, и боюсь, жестокость не ограничивалась только лордами. Те потешались над бесхитростными крестьянами, а большинство крестьян смеялось над умственно отсталыми на протяжении всей истории.

– Даже сегодня в маленькой деревушке найдется немало таких, кто смеется над деревенским дурачком, – негромко добавила Гвен. – Это жестоко, но так бывает.

– И часто сообразительные люди, имевшие наклонность к юмору, сознательно убеждали лордов, что они дурачки, – заключил Род.

– Хорошо еще, что так, – нахмурившись, сказал Джеффри. – Но они-то, по крайней мере, делай это добровольно.

– Но вернемся к шуту, про которого мы говорили: я слышал, как некоторые леди называли его свихнувшимся, – заметил Грегори. – Может быть, они считают, что у него сдвинулось что-то в голове?

Род улыбнулся, глаза его блеснули.

– Очень хорошо, сын! Возможно, таково происхождение слова. Но сейчас оно просто означает, что человек ведет себя безумно, – но тут уже он сам нахмурился. – Минутку…

– То есть говорит и делает то, что не имеет смысла, – объяснила Гвен.

– Значит, тот, кто безумен, бесчувствен? – спросила Корделия.

– Нет! – возразил Джеффри. – Бесчувствен тот, кого лишили сознания.

– И да и нет, – сказала Гвен, улыбаясь. – Слово означает и того, кого погрузили в сон против его желания, и того, кто лишился рассудка.

– Или того, чье сознание настолько искажено, что его поведение становится абсолютно непредсказуемым, – добавил Род. – Такой человек с равной вероятностью приветствует вас и ударит.

– Ах! – воскликнул Грегори. – Так вот что такое безумие!

– Ну, вероятно, да, – негромко вспомнил Род, – как был безумен граф Орландо.

Магнус нахмурился.

– Я с таким господином незнаком.

– Конечно, незнаком, сын, с улыбкой ответил Род. – Роланд, или Орландо, как его называют в Италии, был племянником Карла Великого…

– Императора франков? – моментально насторожился Джеффри. Глаза его округлились. – Это уже история, а не миф!

– Да, верно, – Род с уважением посмотрел на Фесса: всякий, кто смог заинтересовать Джеффри историей, – великий волшебник. – Конечно, Карл Великий, Шарлеманы, – это военная история… Но мифы возникают вокруг людей, которые круто меняют мир, а Шарлеманы его изменил. Однако трудно что-то еще сказать о короле, потому что он большую часть времени занят правлением. По-своему, это занятие интересно для исследователей, но редко становится драматичным. Поэтому сочинители легенд обычно строят свои рассказы вокруг кого-то, кто находится рядом с королем и не корпит повседневно над государственными делами. В случае Шарлеманя такой легендарной личностью стал его племянник.

– Значит, он жил на самом деле?

– Мы так считаем, – вставил Фесс, – хотя он, разумеется, не совершал приписываемых ему сверхъестественных подвигов. Однако он был превосходной точкой отсчета для создания мифа, для переноса реальной исторической фигуры в сказочный, никогда не существовавший мир.

– Роланд сошел с ума?

– Временно, – принялся рассказывать Род, – потому что влюбился в женщину, которая не хотела иметь с ним ничего общего. Узнав, что она вышла замуж за другого, он впал в ярость, уничтожал леса и убивал крестьян, не говоря уже о паре-тройке попавшихся под горячую руку рыцарей.

– Он на самом деле был сумасшедшим? – спросил Грегори, хлопая широко раскрытыми глазищами.

– Не сумасшедшим, Грегори, душевнобольным, – поправил Фесс. – Да будет тебе известно, что медицина насчитывает множество разновидностей и, степеней душевных болезней. Одна или две из них действительно приводят к тому, что люди впадают в ярость и убивают других людей.

– Хотя, конечно, не в таких масштабах, как Орландо, – быстро добавил Род. – Вообще-то, я думаю, что первоначально безумие – это обозначение бешенства.

– О! Я о нем слышала! – Корделия содрогнулась. – Бедняги становятся подобными диким зверям, теряют рассудок и пытаются укусить всех встречных!

– К несчастью, это правда, – согласился Фесс, – о таких говорят, что они безумны.

– Но они не безумны, Фесс! Это форма болезни, вызванная микробами, которые проникают в организм при укусе зараженной собаки или крысы!

– Верно, – подтвердил Род, – но известно, что один из симптомов бешенства заключается в том, что жертва перестает рассуждать и стремится к убийствам.

– Существует много душевных болезней, у которых есть физические причины, дети, – негромко сказал Фесс, – даже незначительные изменения способны серьезно нарушить химическое равновесие в мозгу человека.

– Погоди, погоди! – Джеффри поднял руку, зажмурив глаза. – Ты меня запутал! Ты говоришь, что простодушные – это дураки, но дураки – умные люди?

– Тут лингвистическая проблема, – признал Фесс, – вызванная тем, что люди используют слово, имеющее одно значение, для обозначения совсем другого явления или предмета. Скажем так: дурак – это плохо рассуждающий человек, Джеффри.

На лице Джеффри появилось выражение сомнения, и Корделия неуверенно сказала:

– Это немного помогает понять…

– Я думаю, ребятишки разберутся в сути проблемы, если ты расскажешь им какой-нибудь случай, – предложил Род.

– Случай?

– Расскажи!

– Да, расскажи, Фесс! Рассказы всегда все так проясняют!

– Нет, настоящие рассказы, имеющие подлинную литературную ценность только запутывают все, – возразил Фесс, – а вот дидактические байки обычно проясняют, потому что специально предназначены для обучения.

– Тогда расскажи нам байку!

– Я определю ее более конкретно, – заметил Род, – байка должна быть о Мудреце, Шуте, Дураке, Простаке и Сумасшедшем.

– Да, расскажи! – мелюзга окружила на дороге большого стального жеребца.

– Как хотите, – вздохнул Фесс. – Мудрец как-то раз сказал: «Мир завтра кончится, если вы его не спасете».

Сумасшедший радостно заулыбался.

– А если мы его не спасем? – спросил Дурак. – Разве ты не разделишь с нами опасность?

– Он и вправду дурак, – фыркнул Джеффри, – если рассуждает о справедливости в минуту опасности.

– Между прочим, ты тоже так поступаешь, – заметила Корделия.

– Да, но не во время опасности!

– Может быть, и так, когда нет непосредственной опасности, – попытался смягчить Фесс. – Ты обычно понимаешь, что угроза важнее твоей гордости, как понимал и Мудрец, сказавший Дураку: «Я пойду с вами и покажу, где копать».

Дурак устыдился и сказал:

– Ты говоришь серьезно?

– Да, – ответил Мудрец. Простак в раздумье наморщил лоб.

– Как может быть уничтожено такое огромное, как мир?

– В глубине земли раздут страшный огонь, – ответил Мудрец. – Он горит слишком быстро: если мы его не выпустим, дым задушит мир.

Простак вздрогнул:

– Но как может что-то быть внутри земли? Под ногами только почва.

– Так только кажется на первый взгляд, – ответил Мудрец, – на самом же деле земля – большой шар, такой огромный, что мы на нем – не больше чем пылинки. Шар этот полый, и в нем полыхает огонь.

Но Простак только покачал головой в замешательстве, потому что просто не мог представить себе такую картину.

– Но как же нам тогда спасти мир? – спросил Дурак.

– Надо выкопать большую яму, – ответил Мудрец, – чтобы у огня появился дымоход.

– Но ведь это такая большая работа! – сказал Дурак.

– Слишком большая, и слишком большая глупость, – воскликнул Джеффри. – Разве он не понимал, что создаст вулкан?

Понимал, и это также понимал Шут, потому что сказал:

– Нет, дядюшка, тогда мы уничтожим не мир, а нас самих. Плохо быть прокопченным, но еще хуже – поджаренным.

– В этом замечании чувствуется ум, – рассудительно заметил Грегори, – но еще больше здравого смысла.

– Нет, это трусость!

– Ну, по крайней мере, разумная осторожность, – сказал Фесс. – Однако Мудрец ответил:

– Если немногие не рискнут оказаться сожженными, как уголья, то все погибнет.

И Шут содрогнулся и сказал:

– Увы, будь проклят тот день, когда я оказался среди понявших необходимость этого! Но я пойду с вами, потому что лучше сгореть, чем просто сидеть и ждать смерти.

Гвен взглянула на Фесса, а Род прошептал:

– Действительно ужасная перспектива.

Фесс быстро продолжил:

– Они взяли лопаты и пошли вслед за Мудрецом на пустое поле. И начали копать, где он показал. Но Сумасшедший только опирался на лопату и смотрел на копающих отсутствующим взором.

– И это все? – спросил Магнус. – В его поведении нет никакого сумасшествия, только лень, слепота предвиденья и отсутствие заботы о близких!

– Точно, – согласилась Корделия. – Как же проявлялось его сумасшествие, Фесс?

– Когда остальные уходили есть, Корделия, он забрасывал землей выкопанную ими яму.

Дети пораженно смотрели на Фесса, Гвен тоже посмотрела – неуверенно, а Род скрыл улыбку.

– Значит, мир был уничтожен? – взорвался Грегори.

– Нет, конечно, нет, – ответил Джеффри, – потому что он есть вокруг и мы сейчас стоим на нем!

– Это только байка, дети, и история в ней вымышленная, – напомнил Фесс. – Но мир, про который идет речь в этой байке, был уничтожен. Именно так.

– Да он же был сумасшедший! – ахнул Магнус. И замолчал, пораженный собственными словами.

– Конечно, – медленно подхватила Корделия. – Так вот что такое сумасшествие!

– Но сумасшествие только одного определенного вида, – Грегори повернулся к Фессу. – А ты сказал, что их много и разных степеней.

– Сказал, – согласился Фесс, – но во всех видах и разновидностях вот что общее: душевнобольные совершают беспричинные поступки. По крайней мере, причина их действий и поступков непонятна здоровым людям.

Род кивнул.

– Так что не волнуйтесь, дети, за мир вокруг вас, но старайтесь помочь Простаку и Сумасшедшему, когда у вас есть такая возможность.

– А как же Дурак, папа?

Род неловко поерзал.

– Не знаю, можно ли помочь Дураку, дети. Разве что спасти его от самоуничтожения. Но помните, такому не поможешь, если будешь ходить вокруг да около с мрачным видом.

Магнус улыбнулся.

– Хорошо, папа. Будем помогать бедным дуракам, когда сможем, но если не можем, будем радоваться.

– Хорошо сказано, – улыбнулся Род. – И как раз сейчас конец прекрасного дня.

– И в самом деле, – Гвен на мгновение положила голову мужу на плечо, потом заглянула в его глаза с улыбкой. Он вернул ей улыбку и тоже заглянул ей глубоко в глаза, надеясь, что действительно прочел в них обещание.

– Вам двоим нужно внимательней смотреть под ноги, – сказал Фесс.

– Ладно, я тебя понял. Будем смотреть, куда ступаем, – Род со счастливым вздохом снова повернулся к дороге. – Не могу, однако, пожаловаться. Прекрасный зимний вечер, ясный, как колокольчик, с яркими звездами над головой.

– Да, и луна почти полная.

– Красотища, – Род взглянул на серебряный круг, видневшийся над головой между ветвями. – Интересно, как это получается, что все луны приличного размера похожи на лицо.

– Похожи на лицо? – Грегори заинтересовался.

– Но ты же не раз говорил, что там виден целый человек!

– С фонарем в руке! – Джеффри не собирался оставаться в стороне.

Неожиданно Гвен снова была окружена всем своим выводком, потому что подошел и быстрый Магнус, приглаживая пальцами пробивающиеся усишки. (Род поклялся, что научит его бриться, когда это будет необходимо).

– Человек с фонарем и собакой – это средневековая интерпретация, дети, – пояснил Фесс.

– Где-где?

– На старой Земле, дети, родине человечества, – Род улыбнулся Гвен. – Мы нашли время, чтобы посмотреть на Луну, когда были там.

– Расскажи нам еще раз, как вы побывали на этой первой луне человечества, – потребовал Джеффри.

Род покачал головой.

– Не сегодня. Но должен сказать, что сам я ничего, кроме лица, не увидел.

– Значит Человек на Луне живет только в нашем сознании, а не на серебряном шаре, папа?

Род кивнул и снова посмотрел на спутник.

– Возможно, Грегори. Конечно, картина зависит и от того, кто на нее смотрит. Что касается меня, то если постараться увидеть, что есть на самом деле, а не просто верить словам других, то луна Греймари похожа на…

– Горошину! – воскликнул Джеффри.

– На монету! – весело подхватила Корделия.

– На головку сыра!

– На зеркало!

– Я хотел сказать, на глаз, – улыбнулся Род. – Видите? Он мне подмигнул.

– Где?

– Дайте мне посмотреть!

– А мне он тоже подмигнет, папа?

– Это был бы весьма странный атмосферный эффект, – заметил Фесс, тоже уставившись на луну.

– Не вижу никаких ресниц, – сообщила Гвен.

Но форма зрачка и радужная оболочка становились отчетливо видны, и Род не мог сомневаться в этом сходстве.

– Он подмигнул. Вот опять, – и тут он понял, что рядом появился второй глаз, и застыл. – Там их два… и они приближаются!

Ветка над ним устремилась вниз, отростки на ней все более и более походили на деревянные пальцы на конце покрытой корой руки, и эта рука устремилась прямо к семье.

– Осторожней! – Род схватил Гвен правой рукой, Корделию и Грегори левой и нырнул в сторону дороги, по пути сбив Магнуса и Джеффри. Ему с трудом удалось увернуться от гигантской длани.

Дети в тревоге заголосили, а Гвен воскликнула:

– Супруг! Что с тобой?

– Боевая тревога! – закричал Род. – Он идет на нас!

– Кто идет на нас? – Магнус поднялся на ноги, дико озираясь.

– Кто? Где? – Джеффри вскочил и тут же присел с мечом в руке, поглядывая направо и налево.

Фесс выскочил на дорогу и прикрыл людей своим корпусом.

– Где враг, Род? Я ничего не вижу!

– Вот! Впереди тролль! Не луна нам подмигивала, то был его глаз, а ветка – его рука!

– Супруг, успокойся! – сказала Гвен. – Это не глаз тролля, а настоящая луна! А ветка – всего только ветка!

– Разве ты не видишь? – Род снова увернулся от гигантской руки, которая, сложившись в огромный кулак, со свистом пронеслась мимо коня.

– Нет! – завопила Корделия. – О, папа, здесь ничего нет!

– Не говорите мне, что я ничего не вижу! – Род отскочил, ударил мечом по колоссальному кулаку, обрушившемуся на сугроб, и снова замахнулся. – Быстрей, ребята, улетайте! Он гонится за нами!

– Но здесь ничего…

– Верите вы мне или нет? – взревел Род. – Бегите! Я не могу бежать, пока вы здесь!

– Папа, – сквозь слезы сказала Корделия, – никакого тролля и в помине нет! Это только сон!

– Тогда это сон, который может повредить и тебе и всем остальным! Живее взлетай!

– Быстрей, дети! – воскликнула Гвен. – Что бы лорд ни видел, пока мы здесь, он не успокоится! Вверх! Все! – из-под плаща выскользнула ее метла.

Мгновенно Корделия поднялась в воздух, братья понеслись вслед настоящими ракетами. Гвен по спирали полетела за ними.

Фесс подошел к Роду.

– Если здесь и есть тролль, Род, он невидим, а это противоречит законам физики.

– Невидим? Да он прямо перед нами и громко кричит! Фесс, уходи с его пути!

Но конь продолжал стоять неподвижно, поэтому Род сам отпрыгнул. Тролль остановился; казалось, он колеблется в очередности выбора цели.

Гвен разрешила сомнения Верховного Чародея, выкрикнув:

– Мы в безопасности, супруг!

– Нет! – закричал Род, когда тролль с безумным смехом повернулся на ее голос и протянул огромную руку к дочери Рода. – Делия, вверх на сто футов! Он гонится за тобой! Эй ты, поганое чудовище, ну-ка, убирайся от моего ребенка! – и он набросился на тролля, размахивая мечом.

Лезвие с лязгом ударилось о ногу, твердую, как дуб, но тем не менее сделало длинный надрез, из которого брызнула жидкость.

С гневным воплем тролль повернулся и ударил Рода огромным кулаком.

Род отскочил, и снег рассыпчатым фонтаном взлетел на том месте, куда обрушился кулак. В голове Рода послышался голос Фесса:

– Род, опусти меч! Здесь нет никого, кроме тебя и твоего семейства! Никакого тролля нет!

– Тогда кто же пытается оторвать мне голову? – Род снова отскочил, но другой рукой тролль таки сумел схватить Верховного Чародея и сжал так, что воздух вырвался из легких.

Земля ушла из-под ног, Род сумел тревожно вскрикнуть, и перед ним появилась широко разинутая пасть тролля. От дьявольских объятий кровь прилила к голове, в глазах все затянуло красноватой пеленой, и в тумане промелькнула единственная мысль: даже у каменноногого великана должны быть мягкие части тела. По крайней мере, мягкие относительно. Род увидел, как приближаются гигантские губы, и ударил мечом изо всех сил. Лезвие раскромсало плоть, текстурой напоминавшую бальзу.

Тролль испустил вопль, достойный привлечь внимание самки размером с локомотив, и отбросил Рода в сторону.

Человек успел подумать «Вверх!», едва сумев смягчить удар. Он упал на бок, перевернулся, но моментально вскочил на ноги, чтобы во всеоружии встретить врага, а тролль уже с ревом несся на него. Глаза чудовища больше не напоминали никакую луну – в вечерней темноте они светились алыми кострами, огромные ноги гулко топали.

Род отпрыгнул, грациозно увернулся от удара гигантского кулака, взлетел вверх на полной мощности усвоенной левитации, и ударил мечом тролля в живот.

От удара рука Рода онемела, но тролль заревел от боли и согнулся пополам. Род отскочил, потом подпрыгнул и попытался отрубить чудовищу ухо. Меч пронзил мочку, и тролль ухватился за ухо с воплем, от которого задрожали холмы. Он попытался дотянуться до обидчика, нагло шныряющего у него над головой, но ему мешала боль в животе. Род поднырнул гаду под локоть, чувствуя себя вездесущим и кусачим комаром, но ни одно насекомое не могло вызвать рев, подобный тому, который заставил исторгнуть из тролльего зева Верховный Чародей. Тролль отпрыгнул, потом еще раз, и еще и еще много-много раз, пытаясь отмахнуться от крошечного демона, который мечется вокруг него, нанося удары. Потом повернулся, и ревя от страха и собственного бессилия, убежал в лес.

Когда стих треск от его бегства, Род опустился на землю, тяжело дыша и прижимая руку к сдавленным бокам. Он еще подумал, а не сломало ли ему чудовище пару ребер.

– Должно быть, порождение ведьмина мха, – выдохнул он, превозмогая боль, – но как дьявольски много мха! Что там у нас – неужели целая деревня бабушек, рассказывающих детям о чудовищах? – он повернулся к семье. – Ну, хорошо, можете спуститься.

Они тут же спустились, Корделия со слезами жалась к матери, Грегори крепко держался за ее юбку, разглядывая отца огромными испуганными глазами. Сзади мужественно держались Джеффри и Магнус, пытаясь подавить дурные предчувствия.

Род нахмурился.

– В чем дело с вами? Чудовищем был тролль, а не я!

В глазах Гвен сверкнули слезы.

– Супруг, мы ничего не видели! Ты прыгал, уворачивался, даже взлетел, но тебя никто не бил.

– Да ну! Он тут перевернул десяток сугробов!

– Поверхность абсолютно нетронута, Род, – сказал Фесс, – если не считать твоих следов.

– Потом ты стал вырываться, хотя по-прежнему тебя ничего не держало, и сражался словно с гигантской рукой.

– Поверь мне, я ее прочувствовал на собственных ребрах! Думаете, приятно, когда вам пытаются сжать грудную клетку?

– Но мы ничего не видели! Никакой великаньей руки!

– Не видели? – Род неожиданно застыл, чувствуя озноб, не имеющий ничего общего с зимним холодом. – Значит, вы все против меня? Сговорились?

– Супруг, нет! – словно вырвалось у Гвен.

– Тогда смотри! – Род повернулся, указывая на снег. – Вот следы! Фесс поместится в одном таком. В сущности, он даже стоит на таком отпечатке!

Конь посмотрел вниз.

– Я вижу только снег, Род, потревоженный моими копытами.

– Может быть, только ты сам, папа, можешь их видеть, – сказал Грегори. – Следы могут защищать заклинания, действующие на наше зрение.

Род замолчал, задумавшись, но Фесс ответил:

– Мы могли бы видеть последствия, Грегори, и…

– Побереги голос, Фесс, – Род суженными глазами посмотрел на мальчика. – Он пытается меня успокоить.

Грегори снова спрятался за юбку Гвен. Мгновение вся семья стояла неподвижно, вспоминая приступы отцовского гнева и готовясь к очередному.

– Дьявольщина, – простонал Род, – я едва не набросился на вас?

Никто ему не ответил.

– Точно, – выдохнул Род, – вот где правда! И никак не могу помешать этому в будущем!

Сказав это, он повернулся и направился в лес.

– Нет, папа!

– Папа, вернись!

– Супруг, ты не готов долго находиться в лесу!

– Святая простота! – пробормотал про себя Род. – Как будто я не бродил долгими зимними шестнадцатичасовыми сутками до встречи с ней!

– На планете Пахьола, как я вспоминаю, Род, – сказал у него за плечом Фесс. – Ты тогда помогал организовать сопротивление фиолетовоногих повстанцев.

– Ты здесь? – Род оглянулся на большого черного коня. – Уходи. Не забудь, мое умственное равновесие под вопросом.

– Никто не говорил этого, кроме тебя самого, Род.

– Никто, кроме меня, не может заглянуть мне в голову, – Род внезапно остановился, глядя в темноту. – Вот оно что!

– Что именно, Род?

– Почему я мог увидеть тролля, когда никто из вас не мог? Потому что его не было.

В голосе Фесса явно можно было расслышать облегчение.

– Весьма логичное заключение, Род.

– Да, но в таком случае разве не логично, что я вижу только галлюцинации?

– Вопрос заключается просто в определении.

– Нет, вопрос заключается в свихнувшихся мозгах. Посмотри в лицо случившемуся, Фесс, наверное я спятил, – Род остановился в снегу, и на лице его появилась блаженная улыбка. – Да, спятил. Ну! Если это все, тогда я могу успокоиться и принять свое безумие как свершившийся факт.

– Не хочешь ли… объяснить, на чем основано такое отношение к собственной персоне, Род?

– А что объяснять? Пока я знаю, что со мной, я знаю, и как мне поступать.

– Как именно? – спросил Фесс, испытывая дурное предчувствие.

– Для начала держаться подальше от Гвен и детей, чтобы не причинить им вреда. И кстати, держаться подальше ото всех, пока я не приду в себя, – Род снова потопал вперед. – Лес выглядит многообещающим. Во всяком случае, я заслужил отпуск и от семьи и от логики.

– Послушай, Род, – Фесс заторопился за ним вслед. – Конечно, ты преувеличиваешь.

– Нет, я галлюцинирую. А если я галлюцинирую, то либо умираю с голоду, либо меня опоили, либо я спятил.

– Это необоснованное утверждение…

– Да? А ты можешь назвать другие причины галлюцинации?

Фесс немного помолчал, потом сказал:

– Как результат религиозного рвения, обычно совпадающий с углубленной медитацией.

– Да, но я сегодня не молился, не впадал в транс, а после пира, заданного на славу их величествами, явно не умираю с голоду. Если бы пища была отравлена, галлюцинировали бы заодно со мной еще сотни людей.

– У тебя есть доказательства, что подобного не произошло?

– Судя по шуму, который производил я, мы бы услышали проявления буйства безумных подданных издалека. Их величества всегда призывают меня, когда происходит что-то неожиданное.

– Рассуждения кажутся здравыми, – неохотно согласился Фесс.

– Еще бы! То же самое относительно теплового удара – нонсенс в середине зимы. Значит, остается одно объяснение – мое безумие!

– Ну, этот термин, пожалуй, чересчур сильный…

– Конечно, я просто вижу то, чего на самом деле нет. Вижу, что на меня нападают. Пытаются убить и где-то даже проглотить меня на ужин. Неужели ты будешь убеждать меня, что я никогда не отличался легкой склонностью к паранойе?

– Твой дед, вероятно, чересчур повлиял на тебя своими средневековыми фантазиями…

– Да, мой дорогой, возлюбленный, но к концу жизни окончательно свихнувшийся дед. Примешь такое определение, Фесс? Или предпочтешь другое: «безумен, как Болванщик»?

– Я предпочел бы последнее, – медленно сказал Фесс, имея в виду связь с произведениями Льюиса Кэрролла. – Существует мнение, что те, кто изготовлял болванки для производства шляп, слишком долгое время проводили со свинцом. В результате бедняги начинали страдать мозгосдвигом. Автор «Алисы в стране чудес» подметил, как говорят медики, неадекватность поведения болванщиков и…

– Охо-хо! Вперед, в Страну Чудес! Ну что, ты идешь со мной, Фесс? – но Род не стал дожидаться ответа.