Текст книги "Маг при дворе Ее Величества"

Автор книги: Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Глава 3

Несмотря на мрак и зловещие шорохи, Мэт почувствовал себя надежно в непременной для подземелья промозглой сырости. Правда, он не понимал, как тут можно хранить провизию. А провизию тут хранили: из соседней камеры определенно пахло солониной. И чем иначе объяснить шебаршение во тьме маленьких когтистых лапок? То, что его поместили рядом с запасами копченостей, Мэт был склонен расценивать как признание важности своей персоны. Ей-богу, он чувствовал себя даже уютно.

Мэт предвкушал благодать уединения – столько всего надо было обдумать! Для начала он сел у стены и на несколько минут закрыл глаза, давая отдых мозгу.

Это помогло, теперь предстояло разобраться в реалиях и обстоятельствах.

Итак, он выпал из своего мира. А может быть, даже из вселенной. Виной тому, конечно, пергамент: «Через время и пространство...». На долю секунды он увидел картину тысяч и тысяч миров, рядами уходящих в бесконечную даль, яркие полосы времени в беспросветной первозданной тьме – у каждой своя история, свои природные законы. Он где-то читал, что в альтернативных мирах все может быть вывернуто наизнанку, и то, что у него дома считается суеверием, здесь может оказаться наукой.

Магию он недавно уже опробовал. А как насчет науки? Мэт вынул из кармана коробок спичек, чиркнул одной – огонек не зажегся. Плоховато с наукой.

Нет, постойте-ка, мечи у солдат? Они же из кованого железа! Так что до известной степени наука работает, по крайней мере на уровне средневековья – или язычества? Мэт смутно вспомнил, что кузнецов считали тоже своего рода магами, которые умели заговаривать железо.

Он чиркнул-спичкой и произнес:

 
Гори, гори ясно,
Чтобы не погасло,
В честь симметрии миров
Полыхни – и будь здоров!
 

Язык пламени дюймов в двенадцать полыхнул на спичечной головке. Мэт в испуге отшвырнул спичку прочь, но, заметив, что она упала на кучу прелой соломы, вскочил и бросился затаптывать огонь.

Потом опять опустился на пол у стены в благословенном мраке. Выходит, законы науки тут действуют, но только через магию.

Было и еще кое-что.

Он заметил, почувствовал это еще на улице, перед явлением нищих. Теперь, вспоминая, он понимал, что каждое произносимое им заклинание сопровождалось концентрацией вокруг него огромных сил, прилаживающихся к рифмованным строкам. Но не это было сейчас самым важным.

Сейчас важнее было оперативно выработать действующие магические приемы. За невозмутимостью Малинго Мэт учуял скрытую тревогу: колдун не настолько контролировал ситуацию, насколько ему того бы хотелось. И раз Астольф ему подчинялся, значит, в стране были другие оппозиционеры. Малинго объявил себя адептом Тьмы, значит, ему противостояли адепты Света.

Мэт не прочь был бы встретиться с ними. Но одного желания мало. Хотя в этом универсуме... Нет. Даже тут надо научиться правильно желать. И желательно побыстрее. Терпение Малинго может иссякнуть.

Из чего же складывается заклинание?

Во-первых, из стихов. Но пассы Малинго тоже, конечно, не случайны. Интересно, сработало бы созывание нищих, если бы Мэт не принял позу статуи Свободы?

Мэт глубоко вздохнул. Следующий шаг – экспериментом подтвердить теорию. О'кей, он сейчас вызовет что-нибудь безобидное – свет, например. На сей раз без спичек, нечего устраивать тут костры.

Костры? А что если вызвать... кострового? Или хотя бы фонарщика? Нет, судя по тому, как здесь все перевернуто, может вызваться уличный мальчишка викторианской эпохи с длинным шестом, на конце которого огонек. А Мэт предпочел бы кого-нибудь из местных: сразу получишь и информацию, и компанию. Вспомнив подходящие строчки и произнеся первую, он почувствовал уже знакомое стягивание вокруг себя сил, только мощнее, гораздо мощнее прежних.

 
Пусть кто-нибудь зажжет здесь свет!
Во тьме, уж точно, правды нет,
А свет – гляди-ка – прибыль!
Мне все равно, кто будет он,
Не важно имя, рост, фасон —
Лишь бы с огнем он прибыл!
 

Раздался оглушительный рев, и яркое пламя вспыхнуло. Мэт заслонил глаза рукой и услышал, как что-то огромное, шершавое скребется о камень. «Дурак! – пробурчал внутренний голос. – Когда же ты приучишься к точности?»

Из рева начали выделяться членораздельные звуки, пламя задышало словами.

– Кто? Кто шделал шо мной? Ты-ы?

Мэт отнял руку от глаз. Свет потух, в качестве остаточного изображения два горящих глаза смотрели из темноты.

Но тут же снова взметнулся столб пламени и высветил покрытую чешуей морду, из ноздрей которой валил огонь, острые зубы и огромные глазищи в складках век.

– Ты! Пашкудный охотник на драконят! Как ты пошмел жаманить вжрошлого дракона в жашаду? Бештолочь бешштыжая! Ешли шторговалша ш колдуном нащет драконовой крови, ты прошто балбеш, и я тебя быштро прикончу!

Теперь пламя полыхнуло снопом брызг. Мэт вскрикнул и метнулся в сторону. Дракон, дыша, как кузнечные мехи, со скрежетом потерся о стену.

– Где ты, жалкий червь? Тебе не уйти от Штегомана в такой тешноте! Эй ты... Эй...

Брызнул новый сноп огня, но на этот раз в футах пяти от Мэта. Дракон завалился на бок и здорово промахнулся. Мэт заметил, что его глазищи подернуты пеленой.

Свет погас, как будто щелкнули выключателем, и тут Мэта осенило: глупый зверь пьян в стельку!

Однако он явно относился к неприятному типу пьяных, к тем, кого от вина тянет на дебош. Вот и теперь он делал вдох – с размахом доменной печи.

– Погоди! – крикнул Мэт. – Я невиновен!

– Неужели? – глумливо откликнулось чудище. – Ты будешь второй такой пошле Адама. Жачем же ты жаманил меня, ешли не жатем, чтобы выпуштить иж дракона кровь?

Горящие в темноте глаза моргнули как от боли.

– Зачем? Из любопытства! Я проверял одну вещь.

– Положим, – согласился Стегоман. – Какую же? Уж не проверял ли ты пределы драконова терпения? Хотел меня ишпытать? Не выйдет!

Он снова дохнул пламенем, но теперь оно было дрожащим, колеблющимся и легло на стену зигзагом сажи. Мэт успел разглядеть при свете, как дракон морщится и жмурится.

В наступившей темноте был слышен новый могучий вдох. Мэт судорожно думал, чем его удержать, и придумал:

– Тебе плохо?

На секунду дракон притих, потом спросил невнятно:

– Плохо? Это ты о чем?

– Что-то болит? Я заметил, как ты морщился.

Найдено! Займи его пасть разговором, чтобы не метала огонь!

– А тебе-то что?

– Ну... я просто не могу спокойно видеть, как кто-то мучается. – Мэт в темноте скрестил пальцы. – Я – доктор.

Положим, не тот, к тому же еще нет, но не такая уж это страшная ложь.

– Доктор? – Дракон ухватил приманку, и Мэт перевел дух. – Гм, в шамом деле? А какое это имеет отношение ко мне?

– Просто я кое-что смыслю в болезнях. Что тебя беспокоит? Может, я помогу?

Дракон утробно заурчал и мрачно ответил:

– Жуб у меня ноет, ешли ты так уж хочешь жнать. Но это не помешает мне жажарить пакоштного охотника на драконят.

– Ах, зубная боль! – посочувствовал Мэт. – Это действительно может доконать. Но ты, по-моему, еще в достаточно нежном возрасте, тебе рановато жаловаться на зубы.

Смелое предположение, если учесть, что до сих пор Мэт не видел ничего, кроме чешуйчатой головы внушительных размеров. Но Стегоман купился.

– Дракон шчитается молодым лет што – двешти, ты, невежество! И это доштаточно долгий шрок, я тебя уверяю, чтобы жубы начали причинять бешпокойштво.

– Правда? – сказал Мэт. – А я думал, у вас каждый месяц вырастают новые.

– Нет, какое невежество! – пропыхтел дракон. И Мэт почувствовал, что он протрезвел. Странно, весьма странно. – Зубы нам даются с рождения на всю жизнь, мы вылупляемся из яйца уже зубатые, и зубы растут вместе с нами, как шкура.

– Шкура? А разве вы не линяете каждый год?

Дракон задребезжал, как груда железяк, что должно было означать довольный смех.

– Да ты что! Ты думаешь, что мы змеи или ящерицы? Нет. Хотя мы им родня. Как и вы – родня кобольдам и снежному человеку. Но разве вы шныряете по подземным ходам или шастаете по горам на четвереньках?

– Нет, конечно. Как правило. Хотя я слышал про... Но это неважно. Да, не очень-то я осведомлен насчет драконов.

– Странный ты смертный, – фыркнул дракон. – Как это можно – ничего не знать про наше племя? У тебя вообще-то есть представление, для чего мы тут поставлены?

– Смутное, – признался Мэт. – Там, откуда я пришел, дракона встретишь редко.

– Просто скандал! – пропыхтел дракон. – И в твоей стране все такие неграмотные?

– Пожалуй, да. Многие даже вообще не верят в волшебство.

Дракон ошарашенно молчал, и Мэт с замиранием сердца подумал, что опять брякнул не то.

– Нет, что ты за тип?! – взорвался дракон. Мэт отпрянул к стене, но все же сумел пожать плечами.

– Тип как тип. Ты же меня видел.

– Не разглядел, – буркнул дракон. – Боишься себя показать?

У него был подозрительный, угрожающий тон.

– Конечно, нет! – выпалил Мэт. – Тебе нужен свет? Я имею в виду, послабее и подольше, чем твой.

– Желательно.

– Пожалуйста. Сейчас.

Мэт вытащил свой коробок и стал вспоминать, какое заклинание он употреблял.

– Чего же ты ждешь? – рявкнул Стегоман.

– Сейчас-сейчас, минуточку.

Мэт пробормотал себе под нос исковерканный куплет из песенки и, чиркнув спичкой, не забыл отвести подальше руку. Когда вспыхнул язык пламени, он быстро добавил:

 
Гори, гори, моя свеча,
Чтобы в стенах из кирпича
Нам видеть каждый угол
И говорить друг с другом.
 

Спичка в его пальцах вдруг выросла в толстую шестифутовую свечу, и, как острие копья, на ее конце горел огонь. Мэт перестарался, но в том-то и прелесть импровизации!

Дракон, уставясь на свет, пробурчал:

– Интерес-сно..

Теперь Мэт смог разглядеть его. Это был дракон в китайском стиле: короткие когтистые лапы, тонкое, извилистое тело футов тридцать в длину и зубчатый гребень вдоль хребта. Присутствовала и европейская деталь: сложенные по бокам огромные крылья, как у летучей мыши. Однако крылья были разодранные, в рубцах и шрамах, и кожа свисала с них лохмотьями.

Стегоман повернул свою гигантскую голову к Мэту. Тот стоял смирно, зная, что его тоже разглядывают с пристрастием.

Наконец дракон проговорил:

– Ты не похож на злого человека. Хотя иногда честное лицо скрывает лживое сердце.

– Вот уж чего не умею, так это врать. Даже себя самого обмануть не получается.

– Да, это первое, что нужно сделать, когда хочешь соврать как следует, – кивнул Стегоман. – Но драконы – существа прямые, не то что вы. Если нам что-то не нравится или если нас разозлит чье-нибудь поведение, мы тут же говорим об этом ему в лицо.

Мэт поджал губы:

– Так не вылезешь из потасовок.

– Ну уж. Мы все про себя знаем: и что наш брат дракон гневлив, и что силы у нас всех примерно равные. То есть если два дракона сойдутся в бою, победителя быть не может. Оставшийся в живых все равно вынужден будет много месяцев залечивать раны. Так что мы уважаем даже тех, кого не любим.

– Понятно. Есть способы сказать кому-то все, что ты о нем думаешь, без оскорблений.

– Вот именно. – Стегоман был приятно удивлен. – Немногие смертные так сообразительны.

Особой сообразительностью Мэт похвастаться не мог, но, учась на последнем курсе, он приобрел кое-какие знания по антропологии и мог распознать приметы индивидуалистического общества. Сочетание гордости Стегомана – прямоты – с почти полным отсутствием междоусобиц означало строгость социальных условностей, без которых Стегоманово племя быстро бы перегрызлось. Прямота прямотой, но уж и вежливость по отношению друг к другу у них должна быть отменной.

Мэт прочистил горло.

– А как же с совместными действиями? Для них ведь нужна дисциплина...

– Дисциплина у нас врожденная, – отрезал Стегоман. – Когда мы собираемся на битву, честь каждого дракона уважается; тот, кого мы выбираем в предводители, знает, что ему надо отдавать команды поаккуратнее, в уважительном тоне. А мы выполняем их, потому что выбрали предводителя за его мудрость.

Их командиры, выходит, сразу и генералы, и дипломаты. Неплохое общественное устройство, если не принимать во внимание постоянный риск быть убитым на дуэли.

– У каждого дракона по холму, да?

– По горе, – поправил его Стегоман. – Наша вотчина – цепь восточных гор, которая отделяет эту страну, Меровенс, от пристанища колдунов, Аллюстрии. Аллюстрия то и дело нападает на Меровенс, Меровенс на Аллюстрию – реже. А по пути, переходя через горы, и та, и другая воюющая сторона атакует драконов. Нас рождают и выращивают для войны; каждый дракон стоит насмерть за свою гору, а все вместе мы должны защищать отечество.

– Я так понимаю, что когда Аллюстрия и Меровенс идут на вас войной, они обе терпят поражение?

Стегоман кивнул, не скрывая гордости.

– С тех пор как Гардишан дал нам Порядок, мы непобедимы.

– Погоди, Гардишан – это кто?

Стегоман был явно скандализован.

– Из какого же ты медвежьего угла сюда явился, что не слышал о Гардишане?

Мэт замялся.

– У меня нет простого объяснения. Будем считать, что я не изучат историю. Так кто это – Гардишан?

– Император, невежество! Первый император, который пришел восемь веков тому назад, чтобы объединить все эти христианские земли против сил Зла. С этой же целью он вступил в союз с нами и научил нас сражаться войском. Так мы наконец победили великанов.

Мэт раскрыл было рот.

– Помолчи, – буркнул дракон, – а то еще спросишь, кто такие великаны.

Мэт смущенно поежился.

Стегоман вздохнул, обвил хвостом лапы и сел поудобнее.

– Великаны пришли девять веков назад, когда пал великий Рэм. Рэм, к твоему сведению, это южный город, который сколотил империю из всех земель вокруг Срединного моря – пятнадцать веков назад, еще до пришествия Христа.

Итак, Рим здесь был, хотя и под именем Рэм. Вероятно, в их варианте битву выиграл именно Рэм, а не Ромул. Не в той ли точке их с Мэтом универсумы разошлись?

Но все же – Христос. Это имя осталось неизменным.

Почему бы и нет? Афины были в полном расцвете, когда Ромул и Рэм еще только сосали молоко волчицы. Греческий язык должен остаться в обоих универсумах, а Христос принадлежал греческому миру.

– Так, Рим, то есть Рэм, пал. Откуда же взялись великаны?

Стегоман нетерпеливо фыркнул.

– Из под земли, из скал, из пасти ада, не знаю. Взялись – и все тут. И напали на нас, и каждый дракон отражал нападение огнем, клыками и когтями. Нас осталось всего ничего. Эти великаны были страшные скоты, высотой с сосну, но толстые, как пигмеи, к тому же волосатые и грязные. Целых сто лет мы сражались и погибали, чтобы очистить наши горы.

Потом с севера верхом на коне приехал Гардишан, а с ним – Монкер, могущественный маг. Монкер превратил один холм в гиганта и дал ему имя Кольмейн.

Потом Гардишан собрал свои войска на тех нескольких свободных горах, которые у нас еще оставались; он научил драконов сражаться вместе, по единому плану, но чтобы ничья спина не гнулась перед вождем! А наших старейшин он научил приемам боя.

И когда на нас ордой пошли великаны, ревом сотрясая горы, они встретили войско, в пятьдесят раз превосходящее их численностью, с императором и магом во главе и с поддержкой гиганта, который был больше, чем самый огромный из этих скотов. Их тела завалили наши долины. Мы выкурили уцелевших из их укрытий и отдали на расправу Кольмейну. Наши горы были расчищены, и Гардишан смог перевести через них свое войско. Кольмейн отправился с ним – помочь освободить Аллюстрию. Так они ушли из нашей жизни, но мы их никогда не забудем.

Мэт прикрыл глаза, покачал головой и снова взглянул на Стегомана.

– Век героев...

Дракон кивнул.

– Мы слишком поздно родились, ты и я, в усохшем, остаточном мире, где вместо империи – королевства, вместо великанов – бароны...

– А от тех героев произошло твое племя?

Дракон снова кивнул.

– Наше племя, наш закон и учение. Ибо только тогда мы стали воспевать нашу историю и наши имена, славить наших героев и порицать трусов – как единое племя.

Он вздрогнул и отвел глаза.

Мэт насторожился. Что-то было не так. Здравый смысл подсказывал ему промолчать, но любопытство перевесило.

– Итак, ваши зонги и саги, ваши обычаи и традиции стали законом.

– Да. – Глаза Стегомана сверкнули. – Законом, который гласит, что честь дракона превыше всего, важнее самой жизни, но и то, и другое ниже интересов племени.

– Как же это понимать? – Мэт свел вместе брови. – Не в том ли смысле, что одним отдельным драконом можно пожертвовать, если он представляет собой опасность для всего общества?

Дракон поник головой.

– Ты облекаешь мысль в странные слова, но, в общем, да. Душа и личность каждого отдельного дракона неприкосновенны – но так же, как и всех остальных. Если дракон не поладил с драконом, они выходят на поединок или улаживают все полюбовно, кому как больше нравится! Но если какой-нибудь дракон своим поведением или самим своим существованием ставит под угрозу жизнь троих или более собратьев...

Он осекся. Воображение Мэта заработало: Стегоман каким-то образом стал представлять угрозу для драконьего общества, и тогда они изрезали ему крылья и отправили в изгнание.

За что? Стегоман показался ему вполне симпатичным парнем – несмотря на некоторую колючесть нрава, вероятно, характерную для члена в высшей степени индивидуалистического и милитаризованного общества. Мэт чувствовал, что по натуре своей он не задира и никогда не полезет в драку первым. Так за что же его?

«Слишком легко хмелеет!» – осенила Мэта догадка.

Если вспомнить, дракон явился в огне и пламени и как будто немного подвыпивший. С каждым огненным выдохом он хмелел все больше и больше, пока не начал шататься и промахиваться до неприличия. Зато когда перестал дышать огнем, быстро протрезвел.

Очевидно было, что хмелел он от собственной огнедышащести.

Мэт представил себе такую картину: дракон пляшет в воздухе и, переполняемый восторгом полета, извергает пятифутовый столб пламени. А извергнув, хмелеет, восторг переходит в эйфорию, что означает еще больше огня и, следовательно, еще больше хмеля и так далее, и так далее.

Судя по Стегомановым словам, драконы – племя весьма здравомыслящее. Они довольно скоро заметили, что Стегоман представляет опасность для воздухоплавания, – может быть, когда он два-три раза причинил вред собрату.

Итак, его наказали за полеты в пьяном виде. И чтобы впредь это не повторялось, распороли ему крылья и отправили в ссылку.

Стегоман тяжело вздохнул и закончил свой рассказ:

– Пять веков продержался мир. До тех пор, пока империя Гардишана не распалась, никто больше не ходил на нас войной. Мы привыкли жить дружиной даже в мирное время – такой порядок себя оправдал. Построили свой город и покончили с междоусобицами.

Мы размножились и зажили богаче, спокойнее. Когда же империя пала, в нашу страну вторглось первое человеческое войско.

– И вы дали ему должный отпор?

– Разумеется. Но время от времени они предпринимают очередную попытку, хотя на то, чтобы собраться с духом, уходит у них лет по сто.

– А в промежутках люди не причиняют вам никакого беспокойства?

– Нападать на нас никто не смеет – разве паскудные охотники на драконят, которые продают драконову кровь колдунам.

Стегоман грозно щелкнул зубами, держа Мэта под прицелом сверкающих глаз.

Мэт тяжело сглотнул. Он-то надеялся, что Стегоман закрыл эту тему.

Стегоман распрямился и, шурша и погромыхивая, подошел поближе.

– Так что признавайся, кто ты: охотник, колдун или и то, и другое вместе?

– Ни то, ни другое, – быстро отверг его подозрения Мэт. – Я – маг.

Звучало это на его слух по-дурацки. Но Стегоман, немного подумав, кивнул:

– Пожалуй, я склонен тебе поверить.

Мэт вздохнул с облегчением.

– Что же тебя убедило? Неужели мое доброе сердце просвечивает насквозь?

– Нет, твое невежество. Поскольку ты так мало знаешь, очевидно, что ты совсем недавно открыл в себе Силу и все еще добрый волшебник. Но тебя уже, без сомнения, пытались искушать. Люди – племя вероломное.

– Лестная для тебя мысль, – усмехнулся Мэт. – А я, видишь ли, решил испробовать, получится у меня или нет вызвать кого-нибудь заклинанием – ну и получился ты.

– Так мы и познакомились, – сухо подытожил Стегоман. – Скажи, откуда ты взялся, на каком краю света царит такое невежество относительно драконов?

Мэт чуть было не дал честный ответ, но удержался.

– Ты все равно не поверишь.

– Ну уж, – усомнился дракон. – Расскажи свою сказку. Если она правдива, я уверюсь, что ты – чужеземец.

– Ладно, раз ты просишь. – Мэт набрал в грудь воздуха. – Я очень издалека. Не из другой страны – из другого мира. Из совершенно другого. И даже из другой вселенной.

Стегоман положил морду на лапы, сверля Мэта глазами.

– Ишь, из другой вселенной. Как же это вышло?

– Сам не знаю, – отвечал Мэт. – Я читал один старый пергамент в кафе неподалеку от дома – и вдруг в мгновение ока оказался на улице города Бордестанга.

– Какие-то здешние маги пожелали тебя увидеть.

– Ты так думаешь? – оживился Мэт. – Я тоже не нахожу другого объяснения. Но кто мог этого пожелать? Я тут никого не знаю.

– Кто знает тебя, вот в чем вопрос. – Дракон вильнул кончиком хвоста. – Малинго, вероятно, подлый королевский колдун. Ты не можешь быть ему чем-нибудь полезен?

Дракон говорил нарочито небрежно, но глазами поедал Мэта, как будто тот был бифштексом, готовым для жарки.

– Не думаю, – осторожно ответил Мэт. – А если и могу, то не хочу.

– Почему же нет? Малинго идет в гору; вершина славы уже недалеко. Ты мог бы подняться вместе с ним – к богатству и власти.

– И погубить душу. – Будучи в Риме, говори на латыни. Если у них тут средневековые представления, куда деваться? – Малинго – это своеобразный босс, он что-то не вызывает доверия. Он может запросто засадить человека в подземелье. Я с ним уже сталкивался, он из меня все кишки выпотрошил.

Стегоман оглядел Мэта с ног до головы.

– Что-то не похоже. Он что, потом вправил их на место?

– Я сам их вправил. Не могу же я ходить выпотрошенный, как ты считаешь?

Стегоман вдруг притих, и Мэт заволновался: не сказал ли он лишнего? Но когда дракон заговорил, в его голосе звучало уважение:

– Ты отразил заклинания Малинго?

– А как же! Я, признаться, люблю жизнь – приятное времяпровождение, что ни говори.

– Вне всякого сомнения, – согласился дракон. – Значит, ты кое-чего стоишь как маг...

– Не будем преувеличивать. Я уверен, что Малинго действовал не в полную силу.

– Даже если и так. Ты остался жив, а это уже кое-что. Ведь он наверняка тебя вербовал и наверняка с угрозами.

Щекотливая ситуация. Чтобы не навредить себе, пожалуй, надо было сказать правду. А там – будь что будет. Мэт приготовился к худшему.

– Я не дал ему определенного ответа. Сказал, что мне нужно время – подумать.

– Ну и подумал?

– Подумал. Но мне нужна информация.

– Какая же? – вкрадчиво поинтересовался Стегоман.

Мэт решил не обращать внимания на его тон.

– Я понимаю, что Малинго – негодяй, а Астольф – его марионетка. Но кто на другой стороне? И чем они лучше?

Наступило долгое-долгое молчание. Стегоман чуть не испепелил Мэта взглядом, прежде чем заговорить.

– Да, ты точно пришел издалека, раз не знаешь о противниках Астольфа.

– Зато когда они ссорились, Астольф и Малинго, я был свидетелем и...

– Ссорились? – оживился Стегоман. – Вот любопытно. И что же ты вывел из их перебранки?

Мэт отбарабанил:

– Я вывел, что Астольф узурпировал трон полгода назад при помощи Малинго. Народ не чувствует себя осчастливленным, иначе Астольф не держал бы в городе солдат. И есть кучка баронов, которые хотят свергнуть Астольфа и Малинго и ведут что-то вроде партизанской войны.

Стегоман кивнул.

– Краешек ты ухватил. Но кого хотят бароны посадить на трон?

– Вот тут краешек обрывается, – с сожалением признался Мэт. – Полный пробел. Кого же они хотят – или хотели?

– Вернее все же «хотят», – отвечал дракон. – А если говорить про «хотели», то это был король Каприн Четвертый. Его придворный маг скончался, будучи в преклонных летах, а пока он подыскивал себе другого, Малинго повел Астольфа с его солдатами на Бордестанг. Сражение было коротким, но кровавым, и король Каприн в нем погиб.

– А как же насчет «хотят»? Я про баронов. Кто у них теперь? Какой-то новый маг? Может, именно он и вызвал меня сюда?

– А ты точно метишь, – сдержанно сказал Стегоман. – Малинго не может обезвредить баронов, а те не могут продвинуться ни на пядь к Бордестангу. Ты хорошо разгадываешь рифмованные загадки.

Мэт вспыхнул.

– Значит, мы имеем всего лишь хрупкое равновесие. У Астольфа и Малинго – трон, у баронов – народ и изрядные земельные владения. Силы у сторон, я полагаю, примерно равные. Чтобы нарушить равновесие, надо ввести неожиданный фактор – меня, – и возок опрокинется.

– Угу, – подозрительно буркнул дракон, – но кому это больше всего на руку?

– Баронам, – не задумываясь, выпалил Мэт. – Все, что может сдвинуть дело с мертвой точки, они будут приветствовать, лишь бы это исходило не от Малинго.

– Заманчивая теория, – пробурчал дракон. – Она хромает только в одном пункте: у баронов никакого мага нет.

– Никакого-никакого?

Стегоман нетерпеливо дернулся.

– Ну, есть у них всякая мелочь: святые старцы, аббаты из монастырей и тому подобное. Но настоящего мага нет.

– Гм-м. – Мэт закусил губу. – Ты уверен?

– Уверен. Их главный козырь – принцесса, но она же в темнице.

– Принцесса?! – вскричал Мэт. – Какая еще принцесса?

Стегоман вздохнул.

– Я забыл, что ты у нас новичок. Но все-таки странно, что ты о ней даже не слышал.

– Да все дела, дела. Так что за принцесса?

– Дочь короля Каприна. Законная наследница престола.

– Удивительно, что она еще жива.

– Не удивляйся. Она красавица. И Астольф хочет ее заполучить во что бы то ни стало.

– Что же ему мешает?

– Не что, а кто. Малинго. Ему это вовсе не с руки. Женившись на принцессе, узурпатор станет законным королем. Правда, только если она пойдет за него добровольно, чтобы брачная церемония была должным образом обставлена. А она за него не пойдет.

– Ее можно понять. Вообще-то Астольф в самом деле говорил что-то о дерзкой девице в подземелье. Похоже, что его терпение на исходе.

– Именно, – мрачно сказал Стегоман. – Полгода назад он бросил ее в темницу делить компанию с крысами. По слухам, он уже подумывает о пытках. Но принцесса не сдается.

Мэт одобрительно кивнул.

– Девушка с характером. – И восхищенно добавил: – Настоящая живая принцесса в заточении!

Стегоман пытливо посмотрел на него.

– Что, смертный, у тебя сложился план действий?

– Зови меня Мэт, – предложил Мэт. – Будем знакомы.

– Хорошо, Мэт так Мэт, – согласился дракон. – Твой план?

Мэт пожал плечами.

– Я просто подумал, что лучше: сидеть тут и ждать, пока меня пристукнет Малинго, или, благо есть предлог, самому пойти искать, неприятностей?

Стегоман с минуту поразмыслил, потом погромыхал своим зубчатым гребнем.

– Боюсь, что ты прав. Сидючи тут, ничего хорошего не дождешься. Но как ты собираешься выбраться из этих глухих стен?

– На звонкой рифме. Поэзия загнала меня сюда, она же и вызволит.

Он смолк, собираясь с мыслями. Дракон не сводил с него глаз. Мэт начал:

 
Вот сидит девица в каменной темнице
И коса ее при ней, а не на улице.
Было б интересно к ней присоединиться,
О том о сем поговорить – глядишь,
Чего и сбудется...
 

Он хотел было перейти ко второй строфе, но тут дракон гаркнул:

– Берегись!

Мэт едва уклонился от огненного залпа, недоумевая, что могло разозлить Стегомана.

– Я что-то не так сказал?

– Нет, только собирался сказать. Ты чуть было не исчез отсюда!

– Правильно. Мы же все обсудили и приняли решение.

– Ну да. Решили, что тебе больше по вкусу бросить вызов слепой судьбе, чем видеть тут и дожидаться погибели. Все так. Но неужели ты думаешь, что драконы любят такие тесные и нездоровые помещения больше, чем люди?

– О! – Мэт хлопнул себя по лбу. – Прости, я, кажется, немного поторопился.

– Да, и чуть было не избавил меня от своего общества.

– Понимаю твою точку зрения. – Мэт смерил взглядом напряженную морду дракона. – Мне надо выпустить тебя первым. Куда бы тебе хотелось?

– Куда угодно, лишь бы место было открытое.

– Значит, равнина. – Мэт закатал рукава. – Как насчет равнины с ручейком?

– С ручейком, с речкой, с болотом, мне все едино. Лишь бы выбраться отсюда.

Мэт кивнул и завел классическое:

 
Берег заросший и дикий —
Розы, цветочные чащи.
Что же, дракон уходящий, —
Нюхай чабрец, и гвоздики.
Там ни тревог, ни потери,
Заросли роз – эглантерий.
Фиалки цветут в постели —
Шкура вздохнет на теле.
Ветер благоуханный
Пей, Стегоман, устами —
Вот он, удел желанный
Тех, кто в тюрьме устали...
 

Глухо и тяжело стукнуло, и Мэт остался один в камере, только пламя гигантской свечи накренилось от порыва ветра. Мэт глубоко вздохнул, уже чувствуя, как стягиваются вокруг неведомые силы. Сейчас он более чем когда-либо был уверен, что они подчинятся его словам.

Он подумал мельком, зачем это ему надо было класть в постель дракону фиалки и заставлять его пить ветер устами? Большого смысла в этом он не видел, но раз поэт счел нужным написать так, не Мэту его судить.

Однако сейчас на повестке дня стояло другое – стишок про узницу.

 
Вот сидит девица в каменной темнице
И коса ее при ней, а не на улице...
 

Силы собирались вокруг – как статическое электричество к громоотводу. Вот-вот проскочит искра.

 
Было б интересно к ней присоединиться,
О том о сем поговорить – глядишь.
Чего и сбудется...
 

В ощущении силового поля было теперь даже что-то зловещее. Мэт подумал: а что, если, стянув к себе такие мощные силы, он не сумеет найти императив, повелительную формулу, русло для разрядки магического поля?

Что, в самом деле, прицепить к этому стишку в качестве ударной фразы? А?

 
На счастье или на беду
Сейчас сквозь стенку к ней пройду!
 

Беззвучный взрыв потряс темницу, пол вырвался из-под ног Мэта, огромная рука подхватила и тут же отпустила его. Он огляделся, тяжело дыша, обливаясь потом, – и увидел принцессу.