Текст книги "Чародей как еретик"

Автор книги: Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава вторая

Род сунул свернутую пару штанов в седельную сумку, рядом с кульком сухарей. Скрипнула дверь, и на пороге появилась Гвен, с корзиной на бедре.

– Привет, – кивнул он. – Я как раз думал, куда ты подевалась.

– Собирала ягоды, пока птицы все не склевали, – она вошла внутрь, оставив дверь открытой, и поставила корзину на стол, глядя на седельные сумки. – Ты куда-то собрался?

Род кивнул и принялся укладывать запасную рубашку.

Туан и Катарина любезно назначили меня послом к аббату. Через три дня вернусь. Справишься без меня?

– Ты неисправим! – Гвен отобрала у мужа рубашку, расправила ее и сложила заново, быстро и аккуратно. – Да, я справлюсь без тебя – или ты считаешь меня беспомощным ребенком?

– Меньше всего на свете, дорогая, – усмехнулся Род. – Но кто его знает, может быть, ты запланировала что-то для всей семьи?

– В этот раз – ничего, – она уложила рубашку рядом с вяленым мясом. – А если бы и так, то твое поручение, конечно, настолько неотложно, что подождать не может?

– Боюсь, что да. Милорд аббат объявил, что Церковь Греймари отделяется от Римской Церкви.

Гвен замерла, изумленно уставившись на супруга.

– Из-за чего?

– Он говорит, что человек с другого мира не поймет ни наших местных проблем, ни того, как их надо решать, ни богословских доводов по поводу этого. Он имеет в виду Папу.

– Но Папа – наместник Христов! – возразила Гвен. – Он обладает властью, дарованной Петру – то, что он запрещает или разрешает, все равно, что запрещено или разрешено Небесами!

– Милорд аббат утверждает, что Греймари – не Земля, – Род поднял вверх палец. – А значит, власть Петра сюда не распространяется.

– Ах, это просто отговорки! Почему он в действительности хочет развести нас с Римом?

– Ну, он глава Греймарийской Церкви, поскольку все наши священники – братья его ордена, – Род нахмурился. – И по-моему, он почувствовал себя в самом деле уязвленным, когда отец Ал передал ему письмо с приказом от самого Папы. Поэтому он решил, что единственный выход для него сохранить власть – это отделиться от Рима. В конце концов, тогда он снова становится здесь самой главной духовной шишкой. А что ты так беспокоишься, дорогая?

Гвен отвела взгляд, застегивая сумку.

– Дорогая? – переспросил Род.

– Меня переполняют мрачные предчувствия, – тихо ответила супруга Чародея. – Что угрожает единству церкви, угрожает единству нашей семьи.

Род потрясенно уставился на нее. И обиженно. Открыл рот, чтобы ответить, но тут кто-то постучал в дверь.

Род обернулся. Как нельзя кстати! Этот «кто-то» носил коричневую рясу, из нагрудного кармана торчала маленькая желтая отвертка, а стриженую под горшок голову украшала тонзура.

А перед ним толкались четверо маленьких Гэллоугласов.

– Дети! – воскликнула Гвен. – Что вы там еще набедокурили!.. Доброго утра, святой отец.

– Доброго утра, – ответил священник. – Не сказал бы, что они набедокурили, миледи, на самом деле они хотели помочь нам.

– Может быть, и хотели, – Род пригвоздил Магнуса взглядом, заметив, как тот сжимает челюсти, как Грегори пытается спрятаться за юбками Корделии, и как дочь с вызовом смотрит на отца. Джеффри же напыжился, гордо задрал голову и подбородок – впрочем, иного от него трудно было ожидать. – Но судя по их лицам, они уверены, что именно набедокурили. А ну-ка, голубчики, кайтесь!

– Разве принимать покаяние – не моя обязанность? – священник протянул Чародею руку. – Я отец Боквилва.

– Род Гэллоуглас, а это моя жена, Гвендолен, – шагнул вперед, чтобы пожать священнику руку, но заметил, что тот до сих пор не переступил через порог. – Добро пожаловать в мой дом, святой отец.

Священник улыбнулся и шагнул внутрь со слонами: «Мир дому сему, и всем, обитающим в нем».

Род заметил, что Гвен отвлеклась от мрачных мыслей, и улыбнулся.

– Спасибо, что вытащили моих малышей, куда они там ни влипли, святой отец.

– Малышей? Ах, вы имеете в виду ваших детей. Нет, они помогли мне ничуть не меньше, чем я им…

– Если бы не я, они бы и пальцем не пошевелили, чтобы защитить себя, – прорвало Джеффри. – Даже пальцем, хотя у них были дубины и щиты!

Род уставился на него.

– Ты влез в драку между взрослыми? – он повернулся к Магнусу. – Почему ты его не остановил?

– Кто его когда-нибудь мог остановить? – беспомощно развел руками Магнус.

– Тоже верно, – признал Род. – А кто собирался вас вздуть, святой отец?

Отец Боквилва пожал плечами.

– Просто шайка разбойников, которые решили, что монахи послужат им легкой добычей. Они не думали, что у нас почти нечем поживиться.

Грегори кивнул.

– Ничего, кроме золотой чаши, папа, и эти вредные разбойники украли даже ее!

– Они оскорбились до глубины души и решили на вас отыграться? – нахмурился Род.

Священник, помедлив, кивнул.

– Но что такое несколько синяков по сравнению с вечностью? Они причинили нам боль, но сомневаюсь, чтобы серьезные увечья.

– Они даже не отбивались от ударов! – не унимался Джеффри.

– Это их дело, – отрезал Род. – Предоставь взрослым самим разбираться между собой.

– Даже если мы видим, что избивают хороших людей?

– Вы могли бы спокойно сидеть в кустах и воспользоваться магией вместо того, чтобы соваться в драку самим!

Челюсть Джеффри выпятилась.

– Это слишком опасно, с тобой могло что-нибудь случиться, радость моя, – добавила Гвен.

– С нами ничего не случится!

– В один прекрасный день из этого получится отличная надгробная надпись, – заметил Род, – но я предпочел бы не видеть этого, пока жив. Скажем так, сынок, это я перепугался, и это мне страшно смотреть, как ты суешься драться со взрослыми.

– Ну, папа!

– Глупости или нет, но это закон! – Род шагнул к мальчику и только тут сообразил, что его кулаки судорожно сжимаются. Он сунул руки за спину и оглядел свое потомство.

– А каково наказание для тех, кто его нарушил?

Джеффри ответил негодующим взглядом, но осознание неизбежной участи уже скользнуло по его рожице.

Магнус со вздохом переступил с ноги на ногу.

– Да, папа, мы знаем. Пошли, братцы.

Грегори побрел следом за старшим, Корделия тоже, беспокойно покосившись на Джеффри.

Род остановил сердитый взгляд на своем среднем сыне, отцовская злость боролась в нем с уважением к храбрости мальчишки. Конечно, он не подавал виду, а Джеффри – Джеффри просто смотрел ему прямо в глаза с окаменевшим подбородком.

Гвен встала рядом с мужем и пристально посмотрела на сына.

– Ты знаешь, что нарушил наше правило, сын мой.

– Но это же неправильно – стоять и смотреть, как их бьют!

– Верно. Но мы не хотим, чтобы ты возвращался домой правым, но покалеченным. Или того хуже. Ты не должен вмешиваться во взрослые ссоры – а чтобы тебе напомнить об этом, ты будешь наказан.

Джеффри еще раз попробовал сердито посмотреть на мать, но попробуй выдержать мамин взгляд, если даже папе это никогда не удавалось?

Мальчик заворчал, повернулся и поплелся вслед за остальными.

Когда за ним захлопнулась дверь, Гвен вздохнула с облегчением.

– Хвала Небесам! Я боялась, что своим непослушанием он доведет тебя до бешенства!

– В этот раз нет, благодаря тебе, – Род тоже позволил себе расслабиться. – Спасибо, что помогла, милая.

– Не за что. Мы с тобой давно об этом условились. Наш сын скорее умрет, чем откажется от борьбы.

– И еще скорее лишится и жизни и всего, чем потеряет лицо. Это точно, – Род вздохнул и снова повернулся к священнику.

– У вас славный сын, – заметил Боквилва.

– Что верно, то верно, – Род усмехнулся. – Ну что ж, святой отец! Не выпьете ли с нами стаканчик винца?

* * *

За закрытой дверью кто-то взвыл, и взрослые, замолчав, прислушались. Донесся приглушенный толстым дубом крик: «Смотри, куда шваброй суешь, Делия!»

– По одному на комнату! – прикрикнул Род. – Это часть наказания!

За дверью наступила тишина, затем раздались удаляющиеся шаги и плеск швабры в ведре.

– Я слышал о многих наказаниях для детей, – сказал монах, – но о таком – ни разу.

Род кивнул.

– Они способные дети, большинство даже не подозревает, на что они способны, святой отец, но обычно им приходится всего лишь наводить порядок в своих комнатах.

– С год назад нас похитили, – добавила Гвен, – и мы смогли вырваться домой только через две недели. Тогда мы узнали, что они могут натворить в наше отсутствие.

– Но к концу следующей недели дом сиял, как новенький, – Род невольно улыбнулся. – И им пришлось обойтись безо всякого волшебства.

– Да, в этом вся соль, – согласилась Гвен.

– Не то чтобы я в самом деле сердился, что они одолели злых волшебников, святой отец, – пояснил Род. – Просто у меня чуть разрыв сердца не случился, когда я узнал, в какие переделки они совались.

Отец Боквилва усмехнулся и посмотрел на свой стаканчик с вином.

– Ну, мы тоже догадались, что они знакомы с магией, – он посмотрел на Гвен. – Как вы с ними управляетесь, миледи?

– У меня есть в запасе несколько своих собственных заклинаний, – у Гвен на щеках появились симпатичнейшие ямочки. – Удивительнее другое, как вы и ваши собратья пережили их вмешательство.

– Не волнуйтесь, что касается этого, то они, наверное, и в самом деле помогли нам, – отозвался священник. – Если бы не они, нас бы жестоко избили, и вполне возможно, что кто-нибудь из нас умер бы, если бы мы не отбивались. Сейчас-то я понимаю, что-то в лицах этих разбойников подсказывало мне, что они не успокоятся на простых подзатыльниках – но прежде чем мы сообразили бы это, мы уже могли бы потерять всякий шанс защититься.

Гвен передернуло.

– Разрази меня гром! Мне даже подумать ужасно, что кому-то так нравится избивать других!

Род кивнул, помрачнев.

– А кстати, что вы вообще делали посреди той лужайки, святой отец? Что погнало вас за монастырские стены?

– Ах… – лицо отца Боквилвы стало печальным. – Что до этого… мы кое в чем разошлись с милордом аббатом.

– Разошлись? – изумленно посмотрела на него Гвен. – Разве вы не клялись повиноваться ему, когда принимали сан?

– Разумеется, и поскольку мы больше не могли повиноваться ему с чистым сердцем, мы решили, что лучше всего нам будет удалиться.

– Погодите-ка! Ого-го! – Род вскинул руку. – Что такого плохого может повелеть ваш аббат, что его собственные монахи отказываются повиноваться?

Тут он осекся, вспомнив свое сегодняшнее поручение и его причины.

– Уж не связано ли это с его желанием отделить Церковь Греймари от Римской Церкви, а?

Отец Боквилва ответил ему долгим, пристальным взглядом.

– У вас, должно быть, великолепные гонцы, что принесли эту весть столь быстро.

– Да нет, у меня есть кое-какие источники во дворце, – махнул рукой Род.

– А-а… – по лицу отца Боквилвы пробежала тень. – Так вы Верховный Чародей, не так ли?

Род беспомощно оглянулся на Гвен.

– И я еще талдычу детям, чтобы не хвастались. Да, святой отец, это я, и сегодня утром я имел беседу с Его Величеством как раз по этому поводу.

Боквилва кивнул, не отводя глаз с Рода.

– Тогда события развиваются куда быстрее, чем я думал.

– Еще бы. А когда вы уходили, это были всего лишь разговоры?

Боквилва кивнул.

– Но это случилось всего неделю назад – достаточно недавно, если вспомнить, что лорд аббат уже шесть лет как лелеет эту мысль.

– Шесть лет? Ну-ка… конечно, именно тогда аббат выступил против короля Туана и пошел на попятный только потому, что отец Ал передал ему письмо из Рима, с приказом повиноваться любым приказам отца Ала…

Тут Род схватился за голову.

– Бог мой! Неужели прошло столько времени?

– Нет, мой господин, – Гвен накрыла его руку своими. – Просто наши дети растут так быстро.

– Спасибо на добром слове, дорогая, – Род снова посмотрел на отца Боквилву. – И это до сих пор тревожит аббата?

Отец Боквилва снова кивнул.

– Боюсь, что в нем осталась частица мирской суеты, и он чувствовал себя очень униженным, когда вынужден был вот так отступить, на виду у двух армий. Но об отделении он начал заговаривать лишь три последних месяца.

– И довольно убедительно, я полагаю, – Род нахмурился. – Я как-то слышал его проповедь. Он оратор ничуть не хуже короля Туана.

Боквилва кивнул.

– Да, нельзя недооценивать его. Честно говоря, некоторые из выдвинутых им доводов во многом похожи на правду – например, что Папа утерял власть, которой когда-то обладал над Церковью здесь, на нашем острове Греймари, столь долго не обращая на нас внимания. В самом деле, судя по всему, что мы узнаем из Рима, можно подумать, что Его Святейшество даже не знает о нашем существовании.

– С другой стороны, Греймари тоже никогда не отправляла о себе весточки в Рим.

– Как бы мы могли это сделать? И потом – это следующий довод милорда аббата – Папа настолько далек от Греймари, что он даже не знает, что здесь происходит. Даже если он прочитает сообщение, он не будет знать всех подводных течений и сталкивающихся интересов так, как аббат. И помимо этого, еще целый лабиринт теологических вопросов, схоластических рассуждений о власти Петра, о том, кому он вручил эту власть, и о правомочности нынешней Римской Церкви – словом, мы уже не знаем, что есть грех, а что грехом не является.

– Звучит не очень убедительно.

– Честно говоря, так оно и есть. Судите сами, ведь с самого детства в милорде аббате воспитывалась вера в то, что Папа – наместник Петра на земле, законный глава Церкви, что сам Господь даровал ему право решать, что есть добро, а что – зло. И не только воспитание, послушничество милорда, положение в сан – все учило его повиноваться престолу Папы.

– Но все это пошло прахом, когда пришлось смириться с религиозной властью, превышающей собственную, ведь всю свою жизнь он считал, что если станет аббатом, то обретет власть главного духовного владыки Греймари, будет вторым человеком после короля.

– Вот это-то «вторым» его и съедает.

– Ну, конечно! Из-за этого и началась вся заваруха шесть лет назад – или аббат будет приказывать королю, или наоборот. Да, мечта о власти, должно быть, весьма соблазнительна.

– Несомненно. И потому некоторые из нас сошлись вот в чем: в глубине души аббат понимает, что идет против веры, и несмотря на это, все же ищет поводов, чтобы оправдать разрыв нашей Церкви с Римом и обрести здесь полную власть.

– Там, откуда я родом, подобные измышления называют казуистикой – как только человек найдет достаточно подобных доводов, он может решиться на что угодно. Да, мне понятна ваша настороженность.

– Естественно, настороженность – и неуверенность. Не придет ли наш обет послушания нашему лорду аббату в противоречие обету послушания Его Святейшеству Папе? Вот потому мы и решили бежать от этой дилеммы, удалились из монастыря Св. Видикона, направились сюда, ближе к Раннимеду, и основали здесь новую обитель.

– Мудрое решение, – согласилась Гвен. – Но разве это, само по себе, не нарушает ваших обетов послушания?

– Нарушало бы, если бы нам было приказано остаться – но никто не приказал нам этого.

– Конечно, нет, – весело ухмыльнулся Род. – Аббат, наверное, даже не знал, что вы покидаете его?

Отцу Боквилве хватило такта сконфузиться.

– Должен признаться, нет – и более того, мы не испросили у него разрешения, как обязывает любого монаха устав его ордена. Но мы были полны решимости уйти, нарушит ли это наш обет послушания аббату или нет, ибо боялись более страшного греха, чем этот.

– Ах, вот как, – глаза Гвен заблестели. – Вы ушли ночью и как можно тише?

– Как воры, – отец Боквилва виновато покосился на хозяйку. – Мы ушли, как воры. Но хоть сердце у меня и не на месте, еще хуже было бы, останься мы там.

Род кивнул.

– Мудрое решение. Но разве аббат не захочет вернуть вас обратно?

– Само собой, он может решиться на это – вот почему мы пришли в Раннимед, во владения Их Королевских Величеств.

– Ага, – Род выпрямился. – Предусмотрительный ход, святой отец. Как бы между прочим оказаться под королевской защитой.

– Я не думаю, что милорд аббат решится поднимать слишком большой шум под боком у Их Величеств, из страха, как бы король Туан не заметил, что в ордене Св. Видикона нет полного единства по этому вопросу.

Род все еще кивал головой.

– Да, это действительно разумное решение. Аббат не станет чересчур скандалить там, где король может обратить на это внимание. Но было бы еще более мудрым решением, святой отец, сообщить Их Величествам, что вы здесь; может быть, они более открыто дадут понять, что взяли вас под защиту?

Отец Боквилва покачал головой.

– Я не хотел бы этого. Мы и так чувствуем себя изменившими нашему ордену. И не думаю, что милорд аббат опустится до неблаговидных средств, чтобы силой вернуть нас домой.

Мне бы ваш розовый взгляд на природу человека. А если он пошлет к вам вооруженный отряд?

– Ни за что! – запротестовал отец Боквилва. – Аббат хороший человек, Верховный Чародей!

– Да, но не очень стойкий – а священники тоже поддаются соблазну. Просто ради интереса, что вы сделаете, если он отправит за вами ударную группу?

– Что ж, тогда я прислушаюсь к вашему совету, – медленно ответил отец Боквилва, – и прибегну к защите короны.

– Мудро. Хотя надеюсь, что вам это не потребуется, святой отец.

– Однако вы предвидите это, – священник пытливо посмотрел на Рода. – Почему?

Род пожал плечами.

– Аббат всегда казался мне человеком, который может сопротивляться чему угодно, кроме искушения. И, как вы сами сказали, он нашел несколько казуистических причин, которые позволяют ему прекратить сопротивление искусу. Но я не думаю, что он додумался до них сам.

Глава третья

Наконец-то в доме наступила тишина. Род с блаженным урчанием рухнул в кресло у камина.

– Нет, у нас, конечно, чудесные дети, но я всегда вздыхаю с облегчением, когда они ложатся спать.

– Еще бы, – отозвалась Гвен. – Тебя завтра не будет, так ведь?

– Не будет, но если дорога выдастся спокойной, а погода – ясной, я вернусь через два дня. Даже если аббат решит гнуть жесткую линию. От этого наша встреча пройдет только быстрее.

– Ты подозреваешь, что вмешались наши враги из завтра, да?

Теперь футуриане стали уже «нашими» врагами, заметил Род. Что ж, это радует.

– Хм… Угадала.

– Зная тебя и помня те испытания, которые нам пришлось выдержать в прошлом, нетрудно было догадаться, что ты имел в виду, говоря, что кто-то подсказывает лорду аббату его оправдания. Кого же еще ты можешь заподозрить в этом?

– В общем-то, да, но подозревать всюду козни футуриан – у меня это уже стало условным рефлексом. Если солнце скрывается за тучами, я чувствую в этом лапу футуриан.

– Ну-ну, все не так уж и мрачно. На самом деле ты подозреваешь их вмешательство от силы пару раз в году и в половине случаев, как правило, оказываешься прав. Кстати говоря, в этом случае я склонна согласиться с тобой.

– Вот как? – Род поднял голову. – Ты тоже видишь в этом лапу тоталитаристов?

– Вижу, хотя я бы сказала – тех, кто хочет вообще уничтожить любое правление. Взгляни сам, действия аббата могут привести лишь к войне, а борьба между Церковью и Короной может привести нас только к хаосу, – Гвен поежилась, обхватив себя руками. – Ах! А когда рушится церковь, рушится все! Нет, господин мой, я полна самых мрачных предчувствий.

– Так поделись ими, – Род встал с кресла и устроился на ковре, рядом с ней. – И потом, зачем обнимать себя самой, когда есть и другие желающие?

Его рука подкрепила слова делом, легонько скользнув вокруг талии супруги.

На мгновение Гвен напряглась, потом прильнула к нему.

– Я боюсь, мой господин.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Только помни, милая, – Церковь не имеет ничего общего с тем, останется ли наш дом крепким или нет.

Помолчав немного, Гвен покачала головой. Род поднял голову и нахмурился.

– Как? Ты думаешь, если Церковь рухнет, то рухнет и наш брак? Это же суеверие!

– Может быть, но венчались мы в церкви!

– Так, но идея-то была наша! Никакой священник не в силах разрушить или скрепить наш союз – только мы с тобой можем это.

Она вздохнула, снова прижавшись к нему.

– Да, это правда, хвала Небесам. И все равно, вера – это большое подспорье.

– Ты сама этому не веришь! – застыл от изумления Род. – Само собой, Церковь не разрешает разводов – но уж не думаешь ли ты, что я сижу рядом с тобой только поэтому?

– Нет, не думаю, – и Гвен одарила его долгим взглядом из-под полуопущенных ресниц, лучше всяких слов говорившим, какого она мнения по этому вопросу.

Несколько минут спустя Род отдышался, поднял голову и заметил:

– Вот видишь… Вот вам и религиозные запреты. Нет, радость моя, по-моему, даже если бы Церковь запретила наш брак, это бы нас не остановило.

– У меня тоже возникают такие подозрения, – согласилась Гвен, устраиваясь поуютнее. – И все же, мой господин, я выросла в вере, что брак священен, как в это верит весь Греймари, и как раз поэтому я не выскочила замуж за первого попавшегося, а дождалась именно того человека, за которого хотела выйти.

– Да-а-а. Мое самомнение парит, как на крыльях, – шепнул Род жене на ушко (забравшись туда так глубоко, как только мог). – Напомни мне сказать Церкви спасибо.

– Напоминаю, – совершенно серьезно ответила Гвен. Род отстранился от супруги, порядком расхоложенный, а она тем временем продолжала:

– Я хочу сохранить гармонию наших отношений еще и из почтения к святым узам, из желания не осквернять их. Разве ты не чувствуешь чего-то похожего?

– Раз уж ты об этом заговорила, чувствую, – нахмурился Род. – И подумать только, в старые добрые денёчки кое-кто из моих более трезвомыслящих знакомых считал замужество скорее удобством, чем привилегией. Но все равно, дорогая, не думаю, что такое отношение целиком зависит от Церкви – оно берет начало в семье, передается от родителей детям. Семейное наследие, можно сказать.

– Самое ценное среди всех наследств, – согласно кивнула она. – И все-таки – разве ты не заметил, что люди, уважающие брак, еще и веруют?

– Во что? Там, где я вырос, сосуществовало множество вер, и некоторые из них были чем угодно, только не религией. Нет, конечно, статистическими подсчетами я не занимался. У меня на родине в приличном обществе рассуждать о религиях было не принято. Да Господи, я даже знал нескольких людей, живших весьма христианнейшей жизнью, даже не заглядывая в церковь. Люди могут читать Библию и без помощи священника, моя дорогая.

– Да, но сколько из них ее читают? И потом, мой господин, не забудь, что большая часть нашего народа читать не умеет.

– Угу, и потому им приходится верить священнику на слово, что в Писании сказано так-то и так-то. Вот почему я изо всех сил напираю на образование, радость моя.

– Я тоже, мой господин, потому что знаю – то, чему наши дети учатся за стенами нашего дома, оказывает на них огромное влияние. А чему они там научатся, если не будет Церкви, у которой они смогли бы учиться?

– Они больше научатся у приятелей, с которыми играют, чем у священника, дорогая. И ты это прекрасно знаешь.

– Знаю. Потому мне и хочется, чтобы их приятели тоже учились тому, чему мы их хотим научить. А как мы сможем настоять на этом, если Церкви не будет?

– Понятно, – медленно кивнул Род. – И кто знает, что еще переменится, если наша Церковь станет Греймаринской Церковью. Может быть, священникам разрешат жениться, – он еще раз покачал головой. – Интересно, если священники начнут жениться, сколько им понадобится времени, чтобы понять насущную необходимость развода?

– Мой господин! Я с трудом по…

– Нет, солнышко, нет, я не имел этого в виду! Но согласись – если священник настолько беспринципен, чтобы забыть свой обет безбрачия, не склонится ли он к тому, чтобы одобрить и развод?

– Хм… в этом есть зерно истины. Но не все же священники думают только о собственной выгоде?

– Конечно, нет… Большинство из них – просто обычные люди, как все остальные, стараются вести добродетельную жизнь и при этом остаются обычными людьми. Если им повезет, у них кое-что получается. Но есть и другие, которые заходят слишком далеко.

– Как можно зайти слишком далеко в добродетели? – озадаченно спросила Гвен.

– Не в меру усердствовать. Ты же знаешь, добродетель не приходит сама по себе. А некоторые священники доходят до крайностей и становятся фанатиками. Они непоколебимо убеждены избегать всего, что может быть хотя бы чуточку грешным – и непоколебимо убеждены, что все остальные тоже должны стать такими, чтобы не пятнать чистоты веры. И потому они решают, что все мало-мальски приятное – грех. Песни, пляски, представления, секс…

– И любовь, – пробормотала Гвен.

– Вообще-то, они не заходят так далеко, по крайней мере, не говорят об этом вслух. Но зато они позаботятся о том, чтобы подросток почувствовал себя виноватым, если полюбит кого-то еще, кроме Бога, и уж совершенно закоренелым грешником, если допустит хоть одну фривольную мысль. Не говоря уже о том, что мы должны проводить каждую свободную минуту в молитвах – не смейся, милая, я сам таких видел. Не преминут поинтересоваться: «Милорд, вы уже читали Жития Святых?»

– Ох, милорд. Это добродетельные и богобоязненные люди.

– Это просто банда психопатов! Ты что, хочешь, чтобы твой сын сбросил с себя все до нитки и швырнул одежду тебе в лицо, только чтобы показать, что его теперь с тобой ничто не связывает? Или чтоб у твоей дочери стерлись колени, потому что она слишком много времени провела в молитвах на гранитном полу?

Гвен передернуло.

– Это святотатство, мой господин!

– Черта с два святотатство! Это почти дословные цитаты из житий святых! А ты заметила, как мало из таких становятся родителями?

Гвен обиженно скуксилась, и сердито бросила:

– Я заметила, как мало из них прислушивались к соблазнам мирской суеты, мой господин, и как мало из них погрязли во грехах, став игрушками в руках нечестивцев.

– Тоже верно, – кивнул Род. – Лишь немногие из них позволили какому-нибудь своднику соблазнить себя, да и то это было до того, как они стали святыми. Очень трудно представлять жертвой человека, который людей на дух не переносит. Но и ты должна признать, дорогуша: если только и делать, что молиться, то не хватит времени помогать другим людям.

– Не думаю, чтобы это относилось к святым.

– Это вполне относится кое к кому из них! К тем, кто удалялся в глушь и становился отшельником. Но меня больше волнуют другие, кто оставались жить в своих деревушках, страдая от насмешек и отчуждения, которым приходилось отворачиваться от людей. Конечно-конечно, это случалось потому, что они были единственными праведниками на весь безбожный город – но поймет ли это семилетний мальчуган?

Гвен покраснела и поджала губы.

– Да-да, я имею в виду нашего семилетнего мальчугана! Не считай его чересчур взрослым, дорогая. То, что он все схватывает с первого раза, еще не значит, что он понимает то, о чем ему не рассказывают! Можешь говорить, что угодно – но можно пасть и жертвой излишнего благочестия.

– Может быть, – процедила Гвен. – Но я еще не встречала ни одной такой жертвы.

– Встречать не встречала, но сознайся – ты видела крестьян, которые не смеют сделать ничего, что их приходской священник объявил грехом, из страха, что умрут на месте и вечно будут корчиться в адском пламени.

Гвен поджала губы и словно окаменела.

– Признайся, признайся! Ты видела таких десятками – бедных крестьян, у которых не остается другого выбора, как довериться священнику, потому что их никогда не учили жить своей головой.

– Я не могу отрицать этого, – голос Гвен был тихим, но в нем слышалось приближение грозы. – Но чаще я встречала других людей.

– Быть может, но меня больше всего пугает другое – множество «образованных» людей, у которых случился тот же заскок. Они знают, что такое «думать», но они боятся – в конце концов, священник действительно должен знать, что хорошо, а что плохо, это его работа. Они никак не поймут, что если задать двум священникам один и тот же вопрос, можно получить два разных ответа.

– Какая подлость!

– Может быть – но она действует.

– Это нечестно! Это обман! Это…

– Что! Что ты там собиралась сказать? «Святотатство», да? А может, «богохульство?» Словно подвергать сомнению слова священника то же самое, что отречься от Господа? – Род мотнул головой. – Вовсе нет. Священник такой же человек, как и мы. А когда мы забываем об этом, мы начинаем просить его взять на себя заботу о наших душах.

– Как ты можешь! – обожгла мужа взглядом Гвен.

– Еще как могу, вот, например, кто-то сомневается, что хорошо, а что плохо, а сам решить боится – ведь если не угадает, то ад, ад навечно! И тогда он отправляется к священнику за вердиктом. А священник-то просто скажет ему свое мнение – но бедный грешник сочтет это евангельской истиной. Нет, моя дорогая, боюсь, большинство людей, которых я знаю, трусливы, как зайцы, когда дело доходит до души. И предпочитают в таких случаях обращаться к специалисту.

– Ты надутый плут, Род Гэллоуглас! – вскочила на ноги Гвен. – Ты просто терпеть не можешь, когда тобой кто-то командует!

– Ты сама знаешь, что это не так, – Род поднялся неторопливо, не опуская глаз под ее возмущенным взглядом. – Я подчиняюсь приказам, когда это необходимо – когда я убежден, что другой парень знает ситуацию лучше меня, а мое дело – действовать. Но я могу и сам пошевелить мозгами.

– Как и все остальные!! А что ты порочишь их – так это все твоя непомерная гордыня!

– Вот, видишь? – Род ткнул в нее пальцем. – Ты уже говоришь о гордыне – когда человек считает себя выше, чем Бог. Так вот, твой священник – Бог не больше, чем я!

– И ты считаешь себя настолько же близким к Богу, как человек, который посвятил всю свою жизнь молитвам?

– Считаю, если учесть, что я пытаюсь прожить каждую минуту своей жизни так, как, мне кажется, того хочет Бог, – Род сделал паузу. – И вообще, откуда в тебе вдруг столько благочестия? По-моему, раньше твоим идеалом не являлось «Кухня, церковь, дети».

Гвен отвернулась, и обида в ее глазах перетекла в грустную задумчивость.

– Может быть, я стала такой уже давно, только ты не замечал.

– Ну да, конечно, а я-то думал, что внимательно слежу за тобой, – поморщился Род. – Все время только об этом и думаю. И когда же это случилось?

– Когда я стала матерью, мой господин, – медленно ответила она, – и это росло во мне вместе с моими детьми. И прошу тебя лучше поверить мне на слово, потому что ты, кажется, никогда не поймешь этого, хоть ты им и отец.

– Да нет, конечно, верю, – неожиданно смягчился Род. – Разве хоть когда-нибудь я сомневался в твоих словах? Но неужели материнство настолько отличается от отцовства?

– Думаю, да, мой господин, хотя, как ты был только отцом, так и я была только матерью. Видишь ли, это не знание, это ощущение – когда твое собственное тело рождает новую жизнь, это и тебя приближает к другому миру. Да, это один из источников моего неожиданного благочестия, как ты это назвал. Но очень скоро появится и другой, – Гвендолен повернулась к мужу, нашла его Руки и посмотрела ему прямо в глаза, – Знай, мой господин, что один из наших мальчиков вот-вот окунется в жаркий водоворот юности, а за ним по пятам – и дочь, ибо женщины вступают на эту дорогу раньше мужчин.