Текст книги "Чародей как еретик"

Автор книги: Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава тринадцатая

– Ужин? Под крышей? Какая неожиданность!

– Не валяй дурака, папа, – дернула Рода за локоть Корделия. – Ты ночевал под открытым небом всего одну ночь.

– С тобой – одну. Да твой братец таскал меня по дорогам два дня.

– Если верить его словам, то не он таскал тебя, – парировала Корделия. – Ну, пойдем, папа? Ты что, не хочешь со мной поужинать?

– Хочу, хочу! Особенно, когда не приходится никуда спешить! – Род остановился у порога и учтиво поклонился, пропуская дочь вперед. – После вас, мадемуазель.

– Благодарю вас, сэр, – ответила девчушка и, вздернув подбородок, проследовала внутрь.

Они окунулись в самую обыкновенную толчею, какая бывает в небольших трактирах. Большинство посетителей были крестьяне, сбежавшие на часок отдохнуть от своих женушек. И занято большинство посетителей было соответственно отнюдь не едой. Род выбрал стол у стены, не слишком далеко от дверей, предложил стул Корделии, а когда она уселась, поклонился ей еще раз, проявив, таким образом, галантность по полной программе. Наградой ему досталась лучезарная улыбка. Он уселся напротив, оглянулся по сторонам, проверив, видно ли ему одновременно и дверь наружу, и кухонную дверь. Со двора вошел крестьянин в зеленых одеждах лесника и подсел за соседний стол, к небольшой компании. Приятно заглянуть в такое местечко, где все всех знают – если только они не возражают против незнакомцев. А еще Род заметил хозяина, с улыбкой протискивающегося к ним. Если бы мы не переоделись, не помылись и не спрятали в лесу наш скарб, подумал Род, он бы не скалил зубы, а быстренько вышвырнул бы нас подальше. Но они выглядели достаточно платежеспособно, и потому трактирщик с ухмылкой потирал рун.

– Чего прикажете подать, люди добрые?

– Чего-нибудь горяченького? – глянул Род на Корделию. Та кивнула, улыбнувшись. Он снова повернулся к трактирщику:

– А что там у нас сегодня?

– Гороховая похлебка.

– Горячая?

– Конечно, – недоуменно уставился трактирщик. – С чего бы ей быть холодной?

– Ну, некоторые любят похолоднее. И хлеба, конечно. А мясо есть?

– Только курица, люди добрые, да и та давно позабыла, когда была цыпленком.

– Ну тогда миску жаркого, и две миски гороховой похлебки. Только горячей. И кувшинчик эля, – краем глаза Род заметил, как лесник пересел за другой столик, поболтать с другой компанией.

– Девочке тоже эль?

– Эээ… пока нет.

Хозяин усмехнулся, кивнул и отправился на кухню. Корделия пронизала отца смертоносным взглядом.

– Никаких. Пока тебе не исполнится двадцать, – поднял палец Род. – И мне все равно, что пьют твои ровесницы.

– Папа! Даже младенцы хлещут эль!

– Да, и к пятнадцати уже алкоголики. Нет, радость моя, питательность – это еще не все.

– Ты и мама! Вы вечно против нас сговариваетесь!

– Нет, мы просто заранее обсуждаем некоторые вопросы, – и Род покосился на лесника. Тот уже перескочил за третий столик. Популярная личность.

– А вот и ужин.

Трактирщик поставил перед ними по миске с похлебкой, а третью миску, с жарким, посередине. Похлебка с клецками, заметил Род. Тут перед ним опустилась кружка и он довольно улыбнулся.

– Спасибо, хозяин, – и Род вытянул из кармана серебряный пенни. Трактирщик удивленно поднял брови, попробовал монету на зуб и довольно заулыбался.

– И вам спасибо, люди добрые.

– Не за что, – промычал Род, набив рот жарким. – Мои поздравления тому, кто так хорошо оживил старуху.

– Мою жену? – недоуменно уставился трактирщик. Потом сообразил. – Аа! Вы о курице? Ладно, я передам старухе вашу похвалу. Приятного аппетита!

Лесник пересел за четвертый стол. Корделия понюхала парок от жаркого, удовлетворенно заурчала и потянулась за хлебом. Она намазала кусок маслом, потом весело посмотрела на отца. Ее улыбка сменилась удивлением.

– Ты что-то заметил, папа?

– Лесник, – негромко ответил Род. – Ну, смотритель леса, который гоняет браконьеров. За последние пять минут он успел поговорить с людьми за четырьмя столами, и нигде не задерживался слишком долго. Ого! Первый стол уходит и за вторым столом, кажется, тоже торопятся доесть.

– Он разносит какую-то весть, – широко раскрыла глаза Корделия.

Род кивнул.

– Известие о каком-то собрании. По-моему, стоит посмотреть.

– Вот здорово! – пискнула Корделия, Спохватившись, тут же втянула голову в плечи и покосилась по сторонам. – Настоящее приключение! – добавила она уже не так громко.

И относительно безопасное, подумал Род. Надеюсь, она не очень огорчится этому.

* * *

Двадцать минут спустя они уже углублялись в лес, по оленьей тропе, вдоль которой кто-то только что прошел – судя по примятым кустам. Впереди не было видно никого, сзади – тоже, но Корделия глядела сквозь лесной сумрак так, словно что-то увидела.

– Я слышу впереди интересные мысли, папа.

– Интересные в смысле «необычные», или крестьяне не совсем понимают, что происходит?

– Последнее. Но они кое-что все-таки понимают… Ой, папа! Там нет никакой опасности!

– Может быть, но и рисковать не стоит, – с этими словами Род подобрал сухую ветку, приладил к ней несколько пучков травы и протянул дочери.

– Взлетай, Корделия. Так мы увидим больше!

* * *

Вид из кабинета архиепископа был великолепен: дюжина рыцарей, каждый с полудюжиной солдат, упражнялись в боевом искусстве под лучами полуденного солнца на лужайке у монастырских стен.

– Сие зрелище радует глаз, не так ли, милорд? – заметил брат Альфонсо.

– Воистину, – архиепископ не мог оторвать глаз от великолепной картины: герцог ди Медичи, в полном рыцарском доспехе, несся вдоль лужайки с учебным копьем навстречу одному из своих рыцарей.

– Но они недолго будут играть в войну, сидя на месте, – напомнил брат Альфонсо. – Они скоро двинутся – либо против короля, либо по домам.

Архиепископ, однако, не позволил секретарю-пессимисту испортить свое приподнятое настроение.

– Мир, мир, славный брат Альфонсо. Если они достигнут своей цели без пролития крови, тем больше они будут радоваться этому.

Судя по мрачной физиономии брата Альфонсо, он явно этому не поверил, но прежде чем он успел ответить, архиепископ радостно вскрикнул и указал на дорогу:

– Видишь! Еще отряд!

Но тут же недоуменно сморщил лоб и присмотрелся.

– Как странно. Я не вижу ни боевых знамен, ни блеска кольчуг…

– Это мулы, милорд, не боевые кони, – присмотрелся и брат Альфонсо. – Кроме лошадки впереди.

Тут он удивленно захлопал глазами:

– Да это же женщина!

– Леди Мэйроуз! – просиял архиепископ. Он уставился в окно, не в силах оторвать от стройной фигуры нежного взгляда, и лишь минуту спустя заставил себя повернуться к дверям.

– Эй, камергер! Брат Анно!

– Я здесь, милорд, – с поклоном открыл дверь монах.

– Сюда едет леди Мэйроуз со своими слугами! Впусти их, впусти и немедля проведи ее ко мне!

– Милорд! – потрясенно уставился на прелата брат Анно. – Женщина, в наших стенах…

– Делай, что сказано! – неожиданно вспылил архиепископ. – Или мне напомнить о твоем обете послушания? Впустить их и привести ее сюда!

Брат Анно побледнел, сглотнул и попятился, кланяясь.

Брат Альфонсо наблюдал за этой сценой с еле заметной улыбкой.

– Как славно, что она приехала! – потер руки архиепископ. – Но что могло послужить причиной этому визиту?

– И в самом деле? – пробормотал брат Альфонсо. – И что она привезла с собой?

Это выяснилось несколько минут спустя. В покои вошел брат Анно, бледный, с тесно сжатыми губами.

– Милорд архиепископ! Леди Мэйроуз.

И он посторонился, пропуская леди.

– Как хорошо, что вы приехали, леди Мэйроуз! – архиепископ схватил протянутую руку и прижался к ней губами. – Но чему я обязан такой радостью?

– Войскам, собирающимся у вас под стенами, Ваша Светлость, – улыбнулась леди Мэйроуз. Ах, эти ямочки на щеках!

– Мы, моя бабушка и я, решили, что воинам потребуется провиант, и баронесса убедила меня отправиться сюда с тем немногим, что мы можем предложить вам.

Если у брата Альфонсо и возникли некие сомнения относительно того, кто кого убедил, то он придержал их при себе. Секретарь только широко улыбнулся. Архиепископ обернулся к нему, широко взмахнув рукой:

– А это мой секретарь, брат Альфонсо.

– Польщен выпавшей мне честью, миледи, – поклонился брат Альфонсо. – Я так много слышал о вас от милорда архиепископа.

– И я о вас, добрый брат! Я часто дивилась, каким же могучим должно быть плечо, на которое может опереться Его Светлость, сгибаясь под тяжестью забот!

– Ах, ваши слова слаще меда, – искренне улыбнулся брат Альфонсо. – Но и вы, несомненно, служите опорой нашему духовному владыке.

– Я с радостью отдам ему то немногое, что имею, – отозвалась леди Мэйроуз. – Для меня счастье просто оказаться в этих святых стенах, подвигающих на праведные деяния!

– И да пребудет так вовеки, – набожно воздел взор брат Альфонсо. – Увы, боюсь, что сейчас нужда подвигает меня удалиться к цифири амбарных книг, к мирским заботам, без коих не обойтись в нашем суетном мире даже самым святым стенам.

– Воистину, святой отец, – улыбнулась леди. – Надеюсь, нам еще выпадет случай насладиться беседой?

– И я надеюсь, – ответил брат Альфонсо, с поклоном оборачиваясь к архиепископу. – С вашего разрешения, милорд?

– Что?.. то есть, я… – архиепископ мучительно замялся, смущенный заманчивой перспективой остаться наедине с прекрасной юной леди. Юная леди лукаво покосилась на священника и вызывающе усмехнулась. Архиепископ почувствовал укол гордости.

– Да, конечно. Немедленно отправляйся и выполняй, что тебе поручено!

И с упавшим сердцем проводил глазами почтительно поклонившегося брата Альфонсо.

– Ну же, милорд! – рассмеялась леди Мэйроуз. – Уж не испугался ли архиепископ простой девушки?

Архиепископ рассмеялся вместе с ней. Скрыв раздражение и смущение под красноречием, он взял гостью под руку и подвел к окну, похвастать собирающимися войсками. Рот у него больше не закрывался.

На монастырском дворе брат Анно оторвался от молитвенника, увидел в окне архиепископа, всем напоказ стоящего с молодой девицей под руку, и похолодел.

* * *

Схватка шла в двух плоскостях – в беседе и молчаливая. Катарина и Туан слышали только учтивый диспут о Церкви, в то время как Бром О'Берин, погрузившись в поток кроющихся за словами мыслей, вел битву за правдивые сведения.

– Так вы не отрицаете, что вы – священник? – мозг колдуньи прислушивался к малейшим ассоциациям, которые мог вызвать этот невинный вопрос.

– К чему отрицать? Я горжусь этим, – улыбнулся монах.

Ничего. Ни единого слова, ни единого образа, нет даже обычной мешанины повседневных мыслей. Ни-че-го. Пустота, вакуум.

– Меня зовут Гвендолен, леди Гэллоуглас. С кем имею честь беседовать?

– Я отец Перон, дитя мое.

Он собирается говорить с ней по-отечески, как пастор со своей прихожанкой? Что ж, Гвен знала, как ускользнуть от этого.

– Признаюсь, я озадачена, святой отец, – ответила она. – Как вы можете называть Их Величества «еретиками», когда они всего лишь держатся своей веры, в которой прожили всю свою жизнь?

– Все течет, все меняется, дитя мое, – и Церковь меняется вместе с этим миром. Вот почему и Христос дал Петру власть вязать и разрешать – чтобы Церковь могла измениться, буде в том возникнет надобность.

Тут глаза священника словно пламенем полыхнули, и Гвен ощутила страстную, фанатичную веру, исходящую от этого человека. У нее даже дух захватило – такой сильной и неожиданной была волна. Она взяла себя в руки.

– Однако же вы откололись от Петрова наследника.

Священник покраснел, и к страсти добавилась злоба.

– Папа не может знать, что творится на Греймари. И те перемены, что он провозглашает для других миров, здесь не имеют власти.

Его гнев пугал, устрашал, и Гвен в самом деле почувствовала себя девчонкой, стоящей перед суровым наставником. Она заколебалась, но не подала виду, и сфокусировала свой разум лишь на одном – на страхе священника перед загробной жизнью.

– И откуда же вы узнали, что Папа ошибается?

– Так сказал милорд архиепископ, – если собеседника и посещали какие-то сомнения, то это не проявлялось ни малейшим образом, Там, где должны были биться мысли, не было ничего.

Гвен нахмурилась. Его вдохновение и внушающую страх религиозность нельзя было объяснить одним лишь рвением.

– А сам ты своего мнения об этом не имеешь?

– Я дал обет повиноваться господину моему архиепископу, а его мудрость в этих вопросах далеко превосходит мою.

– Вообще-то, ты клялся в повиновении аббату, но не архиепископу.

По лицу монаха скользнула тень, кажется, эти вопросы выводили его из терпения, но разум оставался все таким же пустым.

– Да, сейчас он архиепископ, но он все еще остается и аббатом, и то, что объявлено им истиной для Греймари, есть истина для Греймари!

– Даже если он восстал против Папы?

– Даже так.

– Не он ли тогда еретик?

Отец Перон покраснел, и его гнев обрушился на Гвен, как обернутый войлоком молот.

– Нет, еретик – король, коль скоро Он не примкнул к истинной Церкви.

Тупик. После паузы Гвен сменила тему.

– Королева правит страной наравне с королем. Почему же ты говоришь только об Его Величестве?

– Господь – наш отец, дитя мое, и это он правит всем. А потому любой владыка должен быть мужеского пола. А власть женщины – противоестественна.

Катарина привстала, побагровев от ярости, со сдавленным хриплым возгласом, но рука Туана сдавила запястье супруги. Впрочем, Катарина обещала Гвен придержать язык и сдержала слово. Отец Перон позволил себе слабо усмехнуться.

Гвен наступила на горло собственным чувствам и сохранила маску озадаченности.

– Разве ты не чтишь святую Марию, мать Господа нашего?

– Да, но только как мать – и с нетерпением жду вступления на престол Алена.

Теперь и Туан начал багроветь, хотя еще держал себя в руках. Он чувствовал, когда выпад направлен в его сторону.

– Судя по твоим взглядам, Ален тоже будет еретиком, – заметила Гвен.

– Я верю, что когда принц вступит в зрелый возраст, Господь снизошлет ему мудрость, – набожно проговорил отец Перон. – Если же нет, то он увидит, что ему противостоят все его бароны – нет-нет, весь народ.

– Ты так уверен в будущем… – негромко сказала Гвен.

– Победа за Господом, дитя мое, – победа всегда остается за Господом, – взгляд отца Перона пронизывал ее насквозь, до самых дальних уголков души, а огонь его непоколебимой веры обжигал разум. – Истина восторжествует, а Церковь Греймари – истинная Церковь.

* * *

– Я не смогла извлечь из него ничего, – пожаловалась Гвен, когда отец Перон удалился вслед за своими тюремщиками в камеру, которая может быть, напомнит ему монастырскую келью. – У него самый лучший щит, какой я когда-либо встречала – за исключением моего мужа, когда он захочет. Колдунья поежилась и решила сменить тему.

– Но он и в самом деле священник.

– Чародей в монашеской рясе? Это богохульство, – покачал головой Туан, мерно шагая по комнате.

– Да, монахи всегда поносили ведьм, – кивнула и Катарина.

– Лишь приходские священники, – заметил Бром. – А о чем они толкуют между собой в монастыре, мы не знаем.

– Но почему бы среди них не оказаться одному с нашим даром? – пожала плечами Гвен. – Колдовской народ можно найти в любом графстве и в любом сословии, так почему бы и не в монастыре?

– Верно, – согласился Туан, – но все-таки странно. Уж не он ли тот человек, который призывает колдунов на сторону архиепископа?

– Не знаю, – покачала головой Гвен. – Я не смогла прочесть ни одной его мысли – лишь его чувства достигали меня.

Она наморщила лоб.

– Подумать только, его вдохновенная вера так подавила меня, что мне уже стало казаться, что его дело правое.

– Когда я слушал его речь в городе, – кивнул Туан, – такое ощущение охватило и меня.

– Ну нет! – вскричала Катарина. – Уж не думаете ли вы в самом деле, леди Гэллоуглас, что…

– Нет-нет, не думаю. Но таков его дар – вкладывать свое чувство правды или кривды в разум других.

– Наверное, каждый хороший оратор обладает толикой этого таланта? – вопросительно посмотрел Туан. – Действительно, меня тронули не только его слова.

– Не только. На вас повлияла сила его разума.

– А слова, стало быть, служили лишь предлогом, чтобы удержать вокруг себя людей, пока колдовство не подействует? Что ж, в это я могу поверить.

– Не подобным ли даром обладал бунтовщик Альфар? – поинтересовалась Катарина.

– Таким, Ваше Величество, хотя и не столь сильным, как отец Перон. Тот колдун проникал в человеческий разум, погружал жертву в сон наяву, а потом вкладывал в разум жертвы не только свои чувства, но и свои мысли. Так он мог заставить любого повиноваться ему. Мой муж называет такое состояние «гипноз».

– Не сомневаюсь, у твоего муж нашлось бы словечко и для дара этого священника.

– Он назвал бы его «проектором», – кивнула Гвен.

– Проектор! Гипноз! – всплеснула руками Катарина. – Ерунда какая-то! Что толку в этих именах?

– Они помогают думать, Ваше Величество, – пояснила Гвен. – Когда вы видите, как два слова напоминают одно другое, вы можете понять природу вещей, которые обозначаются этими словами. Видите ли, в нашем случае проповедник служит «эмпатическим проектором», в то время как… – тут глаза Гвен зажглись – ее осенило.

Это заметила и Катарина.

– Что такое?

– Слова, слова, я же говорила! – хлопнула в ладоши Гвен. – Проповедник – проектор, но мой муж называет этим словом и колдунов, которые лепят вещи из ведьмина мха!

Она говорила о растении, которое произрастало только на Греймари, грибке с высокой телепатической чувствительностью, который мог принимать форму любой вещи, о какой только ни подумает находящийся неподалеку телепат-проектор. Гвен вихрем обернулась к Брому О'Берину.

– Лорд Личный Советник! Твои шпионы могут найти след того двухголового пса, который гнался за крестьянином по имени Пирс?

– Ну, конечно, могут, – нахмурился Бром. – Но зачем…

Тут он понял ход мыслей дочери и заулыбался.

– Будьте уверены, у меня найдутся шпионы, которые выследят логово этой твари.

– Они, должно быть, доблестные воины, коль отважатся идти по следу этого адского создания, – с нескрываемым сомнением в голосе заметила Катарина.

– Доблестные, – мрачно кивнул Бром. – Или станут такими.

* * *

Хобан прогнулся назад, разминая ноющую спину, вытер лоб, бросил взгляд на солнце. Работа была ему знакома – он махал мотыгой почти всю свою жизнь, – но ни разу прежде ему не приходилось мотыжить в долгополой красно-оранжевой рясе, и ни разу прежде он не думал, что такая работа помогает молиться усерднее. Впрочем, были занятия и похуже, и потом отец Ригори и брат Анно в один голос предупреждали его, что легкой жизни здесь не жди. Юноша снова согнулся и принялся выпалывать сорняки. Он никогда не думал, что эта скучная, монотонная работа может быть дисциплиной, упражняющей тело, освобождая ум для молитв и размышлений. Раньше его мысли просто уносились к тем радостям, что ждали его в конце дня – наесться, поболтать с друзьями, выспаться, как следует. По воскресеньям погулять с девчонками.

Он тут же прогнал эти мысли прочь. Монаху не подобает думать о женщинах, а он всерьез решил стать монахом. Он попробовал направить свои мысли в праведное русло, подумать о Боге, о святой жизни, но получалось только радоваться ровным аккуратным грядкам с капустой и удивляться прямой, как струна, меже из старых подков, рядком вкопанных в землю, окружая поле. Дойдя до межи, он только покачал головой, подивившись усилиям, ушедшим на то, чтобы окружить так все монастырские земли, не говоря уже о том, чтобы собрать столько стертых подков. Истинно монашеская черта – не считать трудов земных, ибо их мысли устремлены к миру иному! Он вздохнул и снова поднял мотыгу.

– Эй! Фермер Хобан!

Хобан вздрогнул, вскинул голову, вырванный из раздумий. Кто это? Брат Хэсти, надзиратель за полевыми работами? Нет, тот стоял в сотне футов от него, не спуская глаз с двух новеньких, что решили немного передохнуть и поболтать. А больше радом с Хобаном никого не было. Кто же?

– Да тут я, раззява! Левее, где первоцвет!

Хобан выпрямился было, потом сообразил, что брат Хэсти, куда бы он сейчас ни смотрел, следующим примется за него, и снова принялся махать мотыгой, украдкой поглядывая на кустики первоцвета.

И смотри-ка! Там и в самом деле стоял эльф, самый настоящий эльф из Маленького Народца! Больше, чем думал Хобан – в полтора фута ростом. Подбоченившись, эльф ехидно смотрел на послушника.

– Ага, заметил наконец. Не подавай виду. Пришлось изрядно подождать, пока ты не дойдешь до края. Я-то не могу зайти на поле, через эту преграду из Холодного Железа.

Ну конечно, потрясенно сообразил Хобан, эта аккуратненькая загородочка не пропустит внутрь ни одного эльфа! И тут, стоило парню вспомнить свое обещание Лорду Чародею, как все мысли о монашеской праведной жизни растаяли в дым.

– Поменьше думай об этом, – посоветовал эльф, – кругом слишком много таких, что могут подслушать твои мысли. Они терпеть не могут таких, как я, ума не приложу, за что. Уж до этого архиепископ сам бы не додумался.

– Ты прав, по-моему, – зашептал в ответ Хобан. – Я не увидел в нем ничего злого.

– Однако, если я не обманываюсь, дух зла все же витает над монастырем, – и эльф наклонил голову в сторону. – Кто же это тогда?

– Если и я не обманываюсь, то это брат Альфонсо, – ответил Хобан. – Он секретарь архиепископа и не отходит от него ни на шаг. И остальные монахи уж слишком почтительно на него смотрят, а ведь он всего лишь слуга и появился здесь недавно.

– Недавно? – нахмурился эльф. – Когда же это?

– Года три назад, если верить слухам. Сначала он брался за любую работу и работал усердно, так что скоро его знали все. А потом оказалось, что он еще умеет считать и писать, и тогда аббат назначил его келарем. И келарем он стал отличным, а потому проводил вместе с аббатом все больше времени.

– Ага, и аббат все чаще и чаще стал задумываться над отделением от Рима, – криво усмехнулся эльф. – Как с ним можно справиться?

– Уже никак! Те, кто не желал склониться перед ним, сбежали в Раннимед. А оставшиеся пресмыкаются перед братом Альфонсо.

– Странный слуга Господень, – заметил эльф. – Тогда нам придется им заняться. Когда он выходит на двор?

– Вечерами, прогуляться с Его Светлостью в саду Его Светлости.

– Стены которого так увешаны железом, что можно подумать, там кузня, – лицо эльфа посуровело. – Ну что ж, мы найдем способ… Оп!

И эльф исчез за листьями первоцвета. На грядку перед Хобаном легла чья-то тень. Он поднял голову и увидел строгую физиономию брата Хэсти.

– Хобан, ты что это мотыжишь один и тот же клочок земли вот уже четверть часа?

* * *

– Нет, мне все-таки интересно, зачем этой твари понадобилась вторая голова? – Келли МакГольдбагель присмотрелся к следу огромной лапы, отчетливо видному в пятне лунного света. – Тем псам, которых я видел, и одной-то головы было много!

– Ты уймешься? – простонал Пак. – Это не псу нужно было две головы, а тому, кто его сотворил!

– Ну и зачем?

– Чтобы пугать бедных крестьян, недотепа! – отрезал Пак. – А теперь умолкни и иди по следу!

Келли что-то проворчал и поплелся за Паком по следу, петлявшему между огромных старых деревьев. Он до сих пор не понимал, зачем Бром О'Берин настоял, чтобы Келли взял с собой еще и англичанина. Словно одного лепрекона мало, чтобы выследить любое чудовище!

– Уж не думаешь ли ты, что Король Эльфов так беспокоится о своих подданных? Или что?

– Это не я думаю, это он думает! Будь добр, замолкни и ищи следы!

Келли вздохнул и вновь вгляделся в землю. Лапы, оставившие такие следы, должны быть размером с самого Келли, не меньше.

– По крайней мере, эта зверюга не может быть твоей проделкой – она оставляет следы.

– Вот я тебе наслежу! Пониже спины! – огрызнулся Пак, остановившись на развилке. – Здесь только палые листья, и никаких следов. Откуда он шел?

– Да вот же! – воскликнул Келли, указав направо. – Ты что, не видишь обломанных веток?

Пак пригляделся.

– Отлично, о великий следопыт! Теперь ты пойдешь впереди.

Келли возмущенно уставился на Пака. Тот ухмыльнулся. Келли передернуло и он отвел глаза, пробормотав:

– Я скорее потерплю за своей спиной двухглавого пса, чем англичанина!

– Твое желание может скоро исполниться, – заметил Пак. – Мы ведь идем по следам этой твари в обратную сторону, чтобы узнать, откуда она пришла. И никто не знает, вернулась ли она. Очень даже может быть, что зверюга идет за нами по пятам, возвращаясь в свое логово.

Непонятно почему, но Келли зашагал побыстрее.

Тропа неожиданно расширилась, и они оказались на небольшой полянке, достаточно широкой, чтобы лунный свет пробился между крон деревьев и осветил мазанку, крытую соломой. Дверь, правда, была сколочена из крепких досок, а окошко закрыто ставнями.

Келли замер.

– Сроду не слышал о лесном духе, который бы думал о крыше над головой.

– Или о том, чтобы запереть дверь и ставни, когда уходит, – нахмурился Пак, выходя на лужайку. – А может быть, он внутри, и потому заперся в своем обиталище?

– Тем глупее лезть на рожон! Ты что, хочешь накликать беду на наши головы?

– Еще не родился тот дух, который мог бы накликать беду на Пака, – нетерпеливо тряхнул головой Пак.

– Кроме Его Эльфийского Величества, – проворчал Келли.

– Что-то мне не верится, что он решил поселиться в этой хижине. Пошли-пошли, ты что, не хочешь поиграть в домовых и найти щелку, сквозь которую можно войти?

– Ой, ну что тут искать? Тут и так больше дырок, чем стенок, так паршиво слеплено! – фыркнул Келли. – Кто бы там ни поселился, зимовать он здесь явно не собирается!

– Еще бы, а то обмазал бы стены и снаружи.

Пак осторожно огляделся по сторонам и шмыгнул к хижине. Келли перепугано посмотрел на него, потом чертыхнулся и кинулся следом.

Пак задумчиво поковырял плетень пальцем.

– Лоза еще не просохла. Эту хибару построили совсем недавно.

– Что так, то так. Однако, – тут Келли посмотрел вниз, – от порога уже натоптана тропинка, причем человеческими ногами. А следов лап не видно.

Пак оглянулся и кивнул.

– Здесь листья разгребли в стороны, и на голой земле мы бы их точно увидели. Что этому отшельнику могло понадобиться под прошлогодней листвой? Отпечатки заканчиваются на краю поляны, точно эта тварь там и появилась.

Келли поежился.

– Если так, мы нашли то, за чем были посланы. И давай-ка поскорее… Тссс!

Пак встревожено вскинул голову и услыхал там, куда показывал Келли, шорох – шум человеческих ног, шагающих по лесному ковру.

Несколько минут спустя в круг лунного света вышел толстобрюхий крестьянин, сгибавшийся под тяжестью большой корзины. Он проковылял к двери, поставил у порога свою ношу и вздохнул, потирая лысину – совершенно ровный круг на макушке посреди густой копны волос. Он был средних лет, одетый в самые обычные панталоны и камзол. Оглядевшись по сторонам, крестьянин снова вздохнул.

– Ох, до чего же невыносимо одиночество!

Затем дернул плечами, отодвинул засов и распахнул дверь. Заглянув за порог, он озабоченно нахмурился, бормоча под нос:

– Крепись! Это во имя Бога, Церкви и Ордена!

Потом снова вздохнул, поднимая корзину с земли, и вошел внутрь. Минуту спустя внутри затеплился огонек лампы и дверь захлопнулась. А еще пару секунд спустя Пак и Келли снова были у стенки, заглядывая внутрь сквозь щели.

Что-то бормоча про себя, крестьянин поворошил уголья в очаге, раздул огонь и подбросил еще хвороста. За его спиной масса, наполнявшая корзину, задрожала и вдруг стала шевелиться и пузыриться. Хозяин посмотрел на корзину и с довольным видом покачал головой. Потом вытряхнул содержимое на землю перед очагом и, усевшись на трехногий табурет, пристально уставился на бесформенную серую массу, слабо поблескивающую, как расползающийся дождевик. Эльфы, вытаращив глаза, смотрели, как серая масса начала пускать побеги, загибаться вверх. Мало-помалу она приняла вид молодого деревца, поверхность которого быстро потемнела и стала коричневой, а побеги превратились в четыре ветки. Конец каждой встопорщился жесткими сучками. Крестьянин удовлетворенно кивнул, затем вытянул вперед руку. Деревце медленно опустило одну из ветвей и сучки сомкнулись на запястье крестьянина. Он улыбнулся, деревце отпустило его руку и выпрямилось.

– Теперь к двери, – прошептал он. Деревце задрожало, один из корней вздыбился, качнулся вперед, снова опустился наземь. За ним шагнуло второе корневище, потом третье, и деревце медленно двинулось к двери.

– Теперь найди крестьянина, напугай его и гонись за ним следом – но не лови, – прошептал незнакомец с непонятной гримасой.

Ветки деревца качнулись, словно оно кивнуло в ответ. Затем оно проковыляло к двери, согнулось, проходя под притолокой, прошуршало через полянку и скрылось в лесу.

Келли и Пак, вытаращив глаза, посмотрели ему вслед.

Крестьянин в хижине тяжело вздохнул и устало выпрямился на табуретке.