Текст книги "Чародей как еретик"

Автор книги: Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава девятая

– О Господи, милорд аббат! – бросилась баронесса навстречу вошедшему в комнату аббату. – Не стоило пускаться в путь в столь скверную погоду!

Аббат откинул капюшон, открыв взорам насквозь промокшие, прилипшие ко лбу волосы, и с сердитым недоумением посмотрел на баронессу.

– В вашем письме, миледи, речь шла о неотложной необходимости.

– Так и есть, так и есть! Но это вполне могло бы потерпеть и до завтра! Ах, бедняжка! Проходите, проходите к огню! Мэйроуз, налей гостю бренди! Адам, подвинь кресло для господина аббата поближе к камину!

– Ну-ну, не так уж я и промок, – аббат сбросил плащ, под ним оказался еще один. – Когда я увидел, что собирается дождь, то оделся поосновательнее.

Второй плащ, впрочем, тоже слегка промок, и когда аббат встал перед огнем, от него пошел пар.

С другой стороны, взгляд, которым он одарил леди Мэйроуз, протянувшую ему бокал, говорил, что аббат нимало не сожалеет о поездке. Страсти, таящейся в его глазах, нельзя было не заметить.

Баронесса тоже обратила на это внимание, но ей хватило такта, чтобы не упомянуть об этом вслух. Она махнула Адаму рукой, чтобы тот подвинул и ее кресло поближе к камину.

– Просто чудо, милорд, что вы еще можете уделять нам свое время, будучи столь заняты делами гораздо более значительными.

Аббат нахмурился, снова вспомнив о делах насущных.

– Воистину, миледи, ваш дом и ваши заботы кажутся мне сейчас тихим пристанищем.

– Так воспользуйтесь же правом убежища, – звонко рассмеялась леди Мэйроуз и, взмахнув юбками, вернулась к креслу бабушки. – Правда, и в этом убежище не все спокойно, но кому же не знать этого лучше, как нашему исповеднику?

– О, ваши заботы столь… столь естественны и даже приятны, – улыбнулся аббат. – Ибо все ваши раздоры рождены лишь любовью и уважением друг к другу. Ах, если бы король и я могли враждовать так же!

– Господь наш заповедал возлюбить врага своего, – проворковала леди Мэйроуз.

– Заповедать-то он заповедал, – кивнул аббат, – только враги от этого не перестают быть врагами.

Тут его брови преломились.

– А Их Величества столь заносчивы и высокомерны, что едва ли потерпят даже незначительное посягательство на свою власть.

– Так вот кто нынче ваш противник?

– Увы! Как же может быть иначе! – аббат воздел очи горе. – Ибо я должен противостоять неумолимому разрастанию их власти, вторгающемуся даже в пределы святой Церкви… О! Сколь же слеп римский престол! Не видеть, что князья земные, узурпируя привилегии Церкви, неминуемо рушат все труды церковные во славу Господню! Сколь слепы они, что не видят творимого здесь, сколь слепы и беззаботны!

Дамы умолкли, озадаченные несколько неожиданной рьяной проповедью.

Аббат спохватился и сконфуженно улыбнулся.

– Прошу прощения, леди. Душа моя исполняется возмущения каждый раз, как я думаю о страданиях простого народа, душевных, равно и телесных, к которым ведут упорные посягательства Короны на привилегию Церкви раздавать помощь неимущим и судить духовников церковным судом.

– Господи Боже! Ну откуда же король с королевой могут что-нибудь в этом понимать? – шокировано воскликнула леди Мэйроуз. – Нет-нет, конечно же, лишь Церковь может быть верховным судьей в этих вопросах!

Аббат одобрительно покосился на нее.

– Благодарю вас, леди Мэйроуз, но сомневаюсь, что даже столь ревностная защитница веры, как вы, сможет одобрить тот шаг, который я собираюсь предпринять.

– И что же это за шаг? – с неожиданным интересом спросила старая баронесса.

– Провозгласить себя архиепископом, – и аббат посмотрел в сторону, поджав губы.

Старуха поперхнулась, но глаза леди Мэйроуз, наоборот, сверкнули. Она закивала головой, все быстрее и быстрее.

– Ну конечно же… да-да, конечно! Конечно же, как же иначе, милорд! Если Церковь Греймари будет отделена от Рима, то во главе ее должен кто-то встать! И глава Церкви должен титуловаться архиепископом! Разве не так было всегда, разве не возглавляли церковь епископы и архиепископы?

– Возглавляли, леди Мэйроуз, возглавляли, – одобрительно покачал головой аббат. – Лишь потому, что все священники Греймари принадлежат к одному ордену и принесли обет повиновения аббату одного-единственного монастыря, у нас не было епископов.

– А что, где-то есть другие ордена? – удивленно взглянула леди Мэйроуз.

– Есть, и есть священники – не монахи, – аббат усмехнулся, видя её удивление. – В наших священных книгах говорится о многих святых орденах – ордене Святого Франциска, например, и об ордене Святого Доминика. Есть еще Общество Иисуса, к которому принадлежал и наш основатель, Святой Видикон. Но на Греймари свет истинной веры принесли лишь монахи Святого Видикона, и потому все местные священники принадлежат к нашему ордену.

Поднятая к груди рука баронессы задрожала.

– Но если вы назовете себя архиепископом, не сочтут ли это Их Величества выпадом против королевской власти?

– Нимало не сомневаюсь, – помрачнел аббат, – и именно это заставляет меня призадуматься, прежде чем провозгласить себя архиепископом. Хотя требую ли я для себя какой-то особой власти, какой уже не было у аббата острова Греймари?

– Конечно, не требуете! И вы должны стать архиепископом! – поддакнула леди Мэйроуз. – Ну можно ли положиться на суждения короля и королевы? Уже по своей мирской натуре они могут дрогнуть перед искушением!

– Все так, леди Мэйроуз, все так, – с довольным видом кивнул аббат. – Облеченные властью должны быть под надзором, иначе последует тирания.

– И кому же надзирать за королем, как не архиепископу? – в глазах леди Мэйроуз уже полыхал настоящий костер, она воинственно встряхнула головой. – Ну нет, милорд! Вы обязаны стать архиепископом, никак не меньше! Ибо лишь слугам Господним присуща справедливость и праведность – а мирским людям лишь алчность да злоба!

– Вот-вот, и я так думаю! – воскликнул аббат, одарив ее ласковой улыбкой. – Лишь в слугах Божьих простой народ отыщет защитников справедливости!

– Заблуждения – прерогатива короны, – пропела леди Мэйроуз в унисон, – но мудрость – прерогатива лишь митры!

– И мне не сказать бы лучше! – прошептал аббат, заглянув в ее глаза.

Та (не сразу) потупила взгляд и покраснела.

Наступила неловкая пауза.

Аббат, нетерпеливо фыркнув, дернул плечами.

– Боже, какой я бестактный гость – сижу и рассуждаю о моих делах, совсем позабыв, зачем вы меня пригласили, миледи!

– О… всего лишь небольшой спор между моим упрямым дитем и мной, – баронесса покосилась через плечо на внучку. – Но наша ссора покажется сущим пустяком в сравнении с вашими государственными заботами.

– Уверяю вас, миледи, ничто, омрачающее вас и вашу внучку, не может быть для меня пустяком, – страстно возразил аббат. – Но что это, что за раздоры могли нарушить столь милое согласие любящих сердец?

– Что же еще? – вздохнула баронесса. – Я еще раз напомнила ей, лорд аббат, об ее долге перед своим родом и страной, но она снова заупрямилась!

– Леди! – с укоризной воззрился аббат на леди Мэйроуз. – Уж не хотите ли вы сказать, что вообще не выйдете замуж?

– Нет, не совсем так, милорд, – девушка встретила его взгляд, не смущаясь, с волнующей прямотой. – Весь вопрос в супруге.

* * *

– Да при чем тут я!?

Сквайр Роули уныло уставился на головную боль всей деревни, мнущуюся перед столом. Лоун выглядел как обычно, то есть грязно: рубаха не стирана самое меньшее месяц, не говоря уже о том, чтобы просто снимать ее на ночь, бритье на этой неделе тоже было не самой насущной заботой, а вошки, ползавшие по вороту, вертели мордочками с таким видом, словно даже для их крошечных носиков аромат казался чрезмерным. Денек выдался пригожий, и Роули порадовался, что заставил слуг вытащить стол на двор, чтобы разбирать жалобы и вершить суд на свежем воздухе. К несчастью, он не подумал о том, чтобы поставить стол с наветренной стороны, и теперь отчаянно старался дышать пореже.

– Лесник видел тебя убегающим прочь от оленя, а в оленьей туше нашли твою стрелу.

– Стрелу ворюга какой-нибудь украл, небось!

– Небось этот ворюга и оленя подстрелил. Конечно, – после особенно сильного порыва ветерка у Роули перехватило дыхание, и он, зажав нос, подождал, пока ветер притихнет. Его сюзерен, сэр Торджел, относился к браконьерам не очень сурово, он запрещал охотиться лишь тем, кому и так было чем прокормиться. Но Лоун все еще сидел на шее у родителей, хотя ему уже давно перевалило за двадцать, и не голодал, хотя его чаще видели в лесу, чем в поле, – а оленя хватило бы, чтобы несколько дней кормить всю деревню. Нет, на этот случай сэр Торджел не станет смотреть сквозь пальцы.

– А как ты оказался поблизости от оленя?

– Ну, это… хворост собирал! Для очага, вот. Откуда ж я знал, что этот олень там валяется?

– И в самом деле, – вздохнул сквайр. – А почему у тебя в руках не оказалось ни хворостинки? Ты даже мешок для хвороста с собой не взял.

– Так ведь я ни хворостинки и не нашел!

– Это до полудня-то? Здешние леса содержатся в порядке, но не в таком уж, – нахмурился Роули, поглядывая на небо. Солнце уже почти опустилось, собирались сумерки. Пора было заканчивать.

– Нет, все-таки я признаю тебя виновным в браконьерстве.

– Да как это! – лоб Лоуна покрылся капельками пота: наказанием за браконьерство была смерть. – Это ж не я!

– Все свидетельствует, что ты, – сурово посмотрел на него Роули. – Если у тебя не найдется свидетелей, которые скажут, что видели тебя без лука в ту самую минуту, как подстрелили оленя, то я засажу тебя в…

– Есть, есть! – взвизгнул Лоун. – Видели меня, видели!

– Ну и кто же? – презрительно усмехнулся Роули.

– Стейн видел, Стейн!

Роули только головой покачал, дивясь наглости Лоуна. В тот же час, когда один лесник нашел мертвого оленя и удиравшего прочь Лоуна, второй наткнулся неподалеку на бесчувственное тело Стейна. Юноша лежал, уткнувшись пробитой головой в выступавший из земли камень, судя по всему, он споткнулся и очень неудачно упал. Роули отправил за Стейном стражников, но те нашли лишь коченеющий труп.

– Ты прекрасно знаешь, что Стейн мертв.

– Все равно, он меня видел, когда стрелял! Это он выстрелил, вот кто! Уж не хотел плохо говорить о покойнике, но вы ж заставите!

– Плохо это, верно, – прищурился Роули. – Так значит, ты еще и последний, кто видел Стейна живым. Сдается мне, что ты знаешь про его смерть куда больше, чем говоришь!

– Ничего я не знаю! – заверещал Лоун, вырываясь от стражников и размахивая связанными руками. – Я призываю его в свидетели! Стейн, где ты! Ах, если б ты мог, ты б пришел и подтвердил, что я не виноват!

Такое богохульство было слишком даже для Роули.

– Ты лжешь, подлый убийца! Хотел бы я, чтобы Стейн оказался здесь, потому что…

Тут он замер, сбитый с толку неимоверным ужасом, всплеснувшимся в глазах Лоуна. Затем медленно обернулся и посмотрел назад.

У них за спиной, вполне различимый даже в сумерках, вился клубочек тумана, принявший очертания человека, юноши в куртке и штанах, с кровавой раной во лбу.

– Стейн? – прошептал Роули.

«Он лжет, – прозвучал у них в головах голос Стейна. – Это он убил оленя, я видел это. И за это он убил меня. А потом закопал камень в землю, чтобы подумали, что я сам погиб по неосторожности».

Лоун завопил, с визгом и воплями забился в руках побелевших, как мел, стражников. Привидение Стейна медленно расплылось, словно завывания Лоуна разорвали его на части и прогнали прочь. Голос Лоуна оборвался, он еще с секунду, выкатив глаза, пялился на то место, где только что стояла тень Стейна, а потом повалился наземь в беспамятстве.

* * *

Лудильщик с трехдневной щетиной носил что попало, какие-то рваные ошметки пополам с грязью. Мальчишка рядом с ним выглядел не лучше, только небритость ему заменяла немытость. Оба были увешаны кастрюльками и сковородками, звеневшими и гремевшими на каждом шагу. Конечно, острый глаз заметил бы, что под тряпками скрыты мускулистые, крепкие тела, а старший из лудильщиков уж больно доволен всем окружающим.

Мальчишка, наоборот, понуро глазел по сторонам.

– Нам обязательно так лучезарно улыбаться, папа?

– А что толку ходить с кислой рожей?

– Если бы кто-то из наших знакомых увидел тебя, они бы точно решили, что ты радуешься, что улизнул от мамочки.

– Никогда! Хотя… да, должен признаться, когда я выхожу из себя, лучше бы ей не бывать поблизости, – усмехнулся Род. – И мне всегда нравилось убраться ненадолго от Их Величеств и королевского двора. Понимаешь, это такое потрясающее чувство… чувство… свободы.

– Свободы… – Магнус брякнул сковородками и мрачно покосился на невероятно грязную домотканую рубаху. – Вот это – свобода?

– Сынок, я хотел сказать, что свобода и достаток – разные вещи. И в большинстве случаев они даже близко не сходятся, – путники вышли на главную площадь деревни, Род со звоном стряхнул с плеч свой груз и бодро затянул:

 
«Эй, местные красотки!
Где ваши сковородки?
Погнулись, износились,
Местами прохудились?
Это горе не беда!
К нам несите их сюда!
Спаяем и залудим —
Как новенькие будем!»
 

Магнус поморщился.

– Ты можешь и лучше, папа.

– А чего ты еще хотел от импровизации? И потом, с каких это пор ты стал критиком?

– А что ты сказал мне, когда в последний раз проверял домашнее задание? – мгновенно парировал Магнус.

– Помню-помню, каждый образованный человек должен быть критиком, – со вздохом ответил Род, – и если ты не хочешь учиться, то не имеешь права и критиковать. Удар ниже пояса, сын мой, удар ниже пояса.

– Я думал, мы говорим об учебе, а не о боксе.

– Остынь, остынь – вон идет заказчик.

– Привет, лудильщик! Долгонько же вас ждать! – широкая, толстая хозяйка с милым круглым лицом взмахнула маленьким котелком с длинной зазубренной трещиной. – А то уж месяца с четыре в глиняном горшке готовить приходится!

– Э-э, знал бы, заглянул бы пораньше, – Род мгновенно перешел на простецкий говор. – За пенни, миссус.

– Нет у меня столько, – хозяйка помрачнела и потянулась за котелком.

– Так это, мы с сынишкой жрать хотим, – быстро добавил Род. – Может, найдется миска жаркого, и чтоб мясом припахивало?

Женщина просияла.

– Ну, немного вяленого мяса у меня еще найдется.

Крестьянка недоуменно покосилась на мальчишку, издавшего непонятный звук, пожала плечами и снова заговорила с отцом:

– Только вот без котла-то мне не приготовить.

– Так щас залатаем, мигом, – Род уселся, скрестив ноги, как заправский портной, вытащил нож, достал деревяшку и принялся щепать лучину, – Эй, парень, будь умницей, ну-ка быстренько, собери хвороста.

– Хотя бы притворяйся, ладно? – прошипел на ухо Магнус, прежде чем броситься в поисках дров.

Пока Род раскладывал костер, подошло еще несколько женщин. Но дырявый котелок принесла только одна, остальных привело любопытство.

– Что нового, лудильщик?

Роду всегда хотелось быть журналистом.

– Да ничего особенного, так, понемногу. Вот, аббат объявил, что Церковь Греймари теперь отделилась от Церкви в Риме.

– А как это он? – недоуменно наморщила лоб одна из хозяек.

– Да как, разинул рот и сказал, – Род отщипнул еще кусок лучины.

– Так что, у нас больше не будет причастия?

– Говорят, что сам аббат причащается каждый день.

– А тогда какая разница? – нахмурилась первая хозяйка.

– А никакой, должно быть, – пожал плечами Род. Про себя же он был не на шутку испуган тем, что новость приняли так равнодушно. – Что я понимаю в церкви? Пускай попы и объясняют.

Он кивнул Магнусу, вернувшемуся с охапкой сухих веток.

– Пока хватит, малый.

Магнус бросил хворост наземь и уселся рядом, покосившись на первую заказчицу, которая в это время со всех ног неслась к единственному зданию в деревне с деревянной крышей и маленьким шпилем.

– Да, если б найти знающего человека, у кого брат или сын в монахах, я бы точно узнал, правда это или нет, – как бы между прочим добавил Род.

Он высек искру и принялся раздувать лучину, прислушиваясь, не проболтается ли кто-нибудь из местных сплетниц. На приманку никто не клюнул, и Род внутренне вздохнул.

– А так, новостей почти нет. Вот разве что на севере случилась буря, у берегов Романовых, и один рыбак клянется, что видел русалку, распевавшую среди молний.

Хозяйки заохали и заахали, а Род принялся подкладывать в тлеющие щепки хворост. Пламя занялось.

– А сколько выпил тот рыбак? – поинтересовался Магнус. Женщины удивленно уставились на него.

Род махнул рукой, пытаясь треснуть Магнуса по затылку, но тот лениво увернулся.

– Вот я тебе! Ты как со старшими разговариваешь!

– Полегче, полегче, – вступилась за Магнуса сердобольная хозяйка. – Мой муж тоже порой как выпьет, так ему потом всякие чудеса мерещатся.

Остальные женщины захихикали, а Род подумал, как этот муженек ужо отблагодарит свою женушку за длинный язык.

– Так-то оно так, добрая женщина, только знай: тех, кто любит приложиться к бутылке, берегут феи.

– Вот пусть бы они их всех и позабирали! – фыркнула женщина. Остальные смешанным гулом выразили свое одобрение.

Род провел рукой над огнем и удовлетворенно кивнул:

– Сойдет.

Он втолкнул проволочку припоя в трещину и положил котелок на огонь.

– Делаю я, ладно? – шепнул Магнус.

– Зачем же я брал тебя с собой одного? – вопросы за шпильки не считаются. – Как хочешь. Я и сам могу справиться.

– Нет-нет, ничего трудного, – быстро отозвался Магнус. В уме Род присудил очко сыну: тот уберег отцовскую гордость, не дав ему схалтурить. Род не мог не признать, что у Магнуса куда больше практики.

Магнус уставился на трещину, и припой тут же расплавился и потек. Огонь тут был ни при чем. Род знал, что под золотистой пленкой расплавленного припоя размягчаются и начинают сливаться вместе края трещины. Магнус раскачивал молекулы, выделявшие при этом тепло, да так умело, что температура железа повышалась не больше, чем на полдюйма с каждой стороны трещины – Род сам замерил это, когда Магнус чинил противень маме.

Они так углубились в работу, что Род мог смело делать вид, что не заметил приходского священника, спешащего за молодкой, принесшей ему новость.

Вдоль трещины железо котелка сначала покраснело, затем засветилось желто-соломенным цветом, но жители деревни не замечали этого из-за блестящей пленки припоя.

Наконец Магнус расслабился. Род взял палку и, поддев котелок с углей, отставил его в сторону остывать.

– Пусть с часик постоит, добрая женщина. А потом попробуй – как новенький будет! – уж в этом-то он был уверен.

– Сделано быстро и на славу, – заметил священник. – Ты самый искусный лудильщик, какого я только видел.

– Ну, спасибо, – поднял голову Род, удивленно вытаращил глаза и торопливо добавил: «святой отец», словно только что сообразил, что говорит со священником.

Пастор улыбнулся.

– Мое имя отец Беллора, добрый лудильщик. Не бойся.

Род постарался выглядеть боязливо.

– Починить вам котелок?

– Не котелок, но сердце, – озабоченность морщинами перекрестила лицо священника. – Это правда – та весть, что ты принес?

– Чего – что Церковь Греймари отделяется от Римской? – пожал плечами Род. – Это просто новость, святой отец. А что, вы не знаете?

– Я ничего не слышал об этом, – пастор спрятал руки в рукава, его лицо осунулось, глаза выражали тревогу. – И к добру ли это?

– А если это правда, отче, – спросила одна из хозяек, – вы еще можете служить мессу?

– А то, может, нам подождать помирать, пока вы снова не сможете прочесть над гробом молитву? – попробовал разрядить атмосферу Род.

Губы святого отца дрогнули в улыбке.

– Нет, конечно, нет. Прошло много лет с тех пор, как я был положен в сан, но мои руки все еще в силах держать причастие и служить Господу. Я все еще могу исполнять святые таинства, если только Папа не отлучит Греймари.

Маленькая толпа, собравшаяся вокруг, мгновенно затихла в ужасе от одной только мысли о том, что Рим отринет их и предаст в руки дьявола.

– А чего, вы не можете послать в монастырь и узнать, правда это или нет? – осторожно прощупал Род.

Священник покачал головой.

– Нет, в лучшем случае меня навестит из монастыря один из братьев нашего ордена.

– А может, у кого-нибудь из здешних есть в аббатстве братья или сын, они и принесут весточку.

Отец Беллора недоуменно сдвинул брови, потом покачал головой.

– Вряд ли. Здесь ни у кого нет родственников, вступивших в святой орден, я здесь один, но я еще ничего не слышал.

– И друзей-монахов не осталось?

– Когда-то давно, когда я изучал святое писание, – улыбка пастора стала кислой, – у меня были друзья, но все они отправились по приходам, как и я сам.

– Как это? – непонимающе сморщился Род, хотя уже знал об этом. – Разве монахов не вместе учат?

– Нет. Мы не попали в число избранных.

– Нет? – Род изобразил изумление. – А я-то думал, что если уж попал в монастырь, то там все заодно.

– Нет, ни по духу, ни в учении. Одних выбирают в монастырь, а другие так и остаются в кельях и скриптории для новичков.

Отдельный скрипторий для новичков? Насколько он понимает в монастырях, это что-то новенькое.

– И они что – и спят отдельно, и живут отдельно?

Отец Беллора кивнул.

– Все так, и возвращаются в мир, откуда пришли, дабы противостоять искушениям и тяготам, сбивающим человека с пути праведного.

– Но это святое служение, – удивился Магнус. – Как же нам… простым людям, найти дорогу в рай без таких, как вы, святой отец?

– Верно сказано, юноша, спасибо тебе, – лицо отца Беллоры смягчилось. – И стыдно мне, что старые обиды затмевают от меня истинный смысл моей жизни! Ибо должен признать, что мои начальники оказались правы: я нашел счастье жизни моей в утолении печалей других жизней. И никогда, начиная с первого дня, прожитого здесь, не терзался более вопросом, зачем родился на свет божий.

– Но сами вы не выбирали этого? – Род нахмурился, ему уже представился формуляр анкеты на пергаменте. – Вы-то, небось, хотели попасть в монастырь, отче?

– Само собой, как и все юноши, приходящие туда. Ну, может быть, не все, – поправился отец, – но многие из них. Однако не послушнику решать свою судьбу; над ним есть старейшие – и мудрейшие, которые могут прочесть его призвание куда яснее, чем он сам.

– Ага, а вас, стало быть, в сторонку, чистых от нечистых? – ухмыльнулся Род.

Отец Беллора иронично хмыкнул, пожав плечами.

– Это звучит глупо, правда? Приходские священники служат Господу ничуть не меньше, чем монахи в монастыре, а может даже, и больше. И уж наверное, нас не назовешь недостойными.

– Наоборот, – подтвердил Магнус. – Ибо не должны ли вы быть крепче, чтобы сопротивляться искушениям и не согнуться под грузом мирских тягот?

Отец Беллора снова кивнул, одобрительно покосившись на мальчика.

– Да, так нас и учили, хотя тогда мне казалось, что нас просто хотят утешить, чтобы мы не почувствовали себя отвергнутыми. Но потом я узрел истину.

– А кто вас назначил приходским священником? – спросил Род. – Они-то как решают?

– Не знаю, – развел руками отец Беллора. – Может быть, с годами пойму. Решали монастырские – старшие иереи.

– И как решили с вами?

– Старый мудрый монах побеседовал со мной. А на следующий день, после мессы, наставник послушников отвел меня в сторонку и поведал мне мою судьбу.

– И все? – разинул рот Магнус. – После минутного разговора?

– Ну, может быть, полчаса, не больше. Да, так все и произошло, как вы говорите – после этого они решили мою судьбу. Это и еще мнение наставника послушников, – задумчиво добавил он. – Он два дня присматривал за мной.

– Но два дня и полчаса разговора – и решить судьбу всей жизни?

– Не расстраивайся так, – улыбнулся Магнусу отец Беллора. – Тот старый мудрый монах в конце концов оказался прав.

– Но вы до сих пор жалеете, что не попали в монастырь!

– К сожалению, этот грех преследует меня до сих пор, – вздохнул священник, – это все моя чрезмерная гордыня. Денно и нощно молюсь, чтобы Господь избавил меня от нее.

– Неужто вам нельзя быть тем, кем хочется?

– Нет, – теперь отец Беллора обращался только к Магнусу. – Видишь ли, юноша, дело здесь не только в усердном труде и решимости, здесь дело еще и в таланте. Не сомневаюсь, что в монастыре я чувствовал бы себя не в своей тарелке, хотя в это трудно поверить, и скорее всего страдал бы от бесцельной жизни. Нет, тот, кто оценил меня, оценил верно.

Последние слова прозвучали явно натянуто. Столь безжалостная самооценка произвела на Рода немалое впечатление.

– Неужели эти монахи ни разу не сплоховали, решая, кому куда идти?

– Насколько я знаю, нет, – покачал головой священник.

– Святой отец! Святой отец! – к ним бежал юноша в холщовой куртке. – Слава Богу, я нашел вас!

Священник обернулся, весь внимание.

– Добрый день, Лирак. Что случилось?

– Старый Себастьян, святой отец! Он упал, там, в поле, еле дышит, уже хрипит! Скорее, святой отец, скорее!

– Прошу прощения, – повернулся отец Беллора к Магнусу и Роду, – но человеку нужна моя помощь.

Он хлопнул себя по нагрудному карману, откуда высовывалась желтенькая отвертка, эмблема его ордена.

– Так, святое масло здесь. Веди меня, Лирак! – и заторопился вслед за парнем.

Род проводил их взглядом.

– М-да, по крайней мере, с этим пастором они не ошиблись.

– С этим-то да, – ехидно ухмыльнулся Магнус.

– А с остальными они тоже были непогрешимы? Род огляделся по сторонам. Все хозяйки, кажется, разбежались по домам, возможно, чтобы посудачить о скандальных церковных новостях.

– Да уж, это, конечно, странно, чтобы не сказать – не по-человечески. Они не могут решать такое с абсолютной уверенностью. Слишком много переменных.

– Угу, или у послушников печать на лбу, только мы, простые смертные, ее не видим, – фыркнул Магнус.

Род пристально посмотрел на сына, удивленный прозвучавшим в словах сарказмом.

– По крайней мере, они знают, на что смотреть. А может быть, – тут чародей прищурился, – может быть, просто они так и не узнают о своих ошибках.

Магнус непонимающе покосился на отца.

Ну, подумай сам: если приходской священник согрешил, они ведь всегда могут сказать, что он ослабел и поддался искушению.

– Ага, а если монах поднял шум в монастыре, они скажут, что он просто недисциплинированный.

– Вот именно, здесь мы на знакомой почве, а? Но ты понял, в чем дело. Логично, правда?

– Даже слишком!

– Что ж, они ведь только люди, – вздохнул Род.

– Из этой ситуации они должны выжать максимум.

– Вовсе нет! Они могли бы позволить каждому послушнику самому решать свою судьбу и потом убедиться в выборе!

– Могли бы, могли бы, – кивнул Род. – В конечном итоге это дало бы такой же уровень успеха.

– Благослови вас Господь, лудильщики!

Род вскинул голову, вздрогнув от неожиданности. Хозяйка, которой они запаяли котелок, спешила к ним с большой дымящейся миской и ковригой хлеба под мышкой.

Род ухмыльнулся и с благодарностью принял у нее миску.

– И тебя благослови Бог, добрая женщина. Он потянул носом и расплылся в улыбке.

– Ого! Да пошлет тебе Бог побольше битых котлов, если мы будем проходить мимо!

– И вот еще, – женщина протянула ему толстую колбасу. – И гладкой вам дороги.

Магнус зачерпнул ложкой.

– Здорово! Почаще надо заниматься этим ремеслом, папа!

– Окупается, ты хочешь сказать? – усмехнулся Род. – Да, за один котелок неплохо – полная миска жаркого, целая коврига и палка колбасы. Обед и еще на завтра на дорогу.

– Если бы у них нашлась еще пара дырявых сковородок, мы смогли бы еще и жратвой торговать, – заметил Магнус.

– Вот уж не думал, что у тебя есть задатки бизнес…

– И все же, – промычал Магнус с набитым ртом, – мы не нашли, чего искали.

– Действительно, – поскучнел Род. – Ни у кого здесь нет родственников в монастыре. Ну что ж, сынок, всегда найдется следующая деревня.

Магнус тоскливо застонал.

* * *

Отец Беллора вышел на крыльцо с тазом помоев.

– Маленький Народ, берегись!

Учителя из семинарии, несомненно, были бы поражены, услышав подобное, и сурово отчитали бы его за грех суеверия, но им не приходилось иметь дело с реальной жизнью. Эльф с подмоченным достоинством может оказаться очень скверным соседом.

Выкрикнув предупреждение, добрый пастор выплеснул содержимое таза в кусты и собрался было вернуться на кухню, когда уголком глаза заметил приближающуюся фигуру и присмотрелся повнимательнее. Затем удивленно вытаращил глаза и окликнул:

– Брат Мэттью!

Монах, улыбаясь, помахал ему в ответ и затрусил быстрее.

Отец Беллора с радостным возгласом хлопнул его по плечу.

– Ах ты, старый ворчун, что ты здесь делаешь? Как же я рад тебя видеть!

– И я тебя, отец Беллора, – брат Мэттью был на год старше, но в монастыре они учились вместе.

– Ну, входи, входи, – воскликнул отец Беллора и повел старого однокашника на кухню.

Полчаса и жирный мясной пирог спустя брат Мэттью отодвинулся от стола, поигрывая зубочисткой. Отец Беллора довольно усмехнулся, потягиваясь и похлопывая себя по животику.

– Ну, славный брат! Что за дела привели тебя в мой приход?

– Весть, которую наш добрый аббат велит тебе сообщить всем твоим прихожанам, – лицо брата Мэттью омрачилось. – Он провозгласил отделение Греймарийской Церкви от Рима.

Отец Беллора погрустнел.

– Да, слухи говорили об этом… но я все же надеялся, что это не так.

– Уже? – удивленно поднял голову брат Мэттью. – Слово оказалось быстрей грамоты?

– Еще бы, брат. Здесь проходил лудильщик прошлым днем. Залатал кому-то котел, переночевал и пошел дальше. Должно быть, сейчас эту новость узнает еще один из священников.

– Да, брат, – сочувственно кивнул Мэттью. – Неутешительная весть для мятущихся душ…

Он вытянул из рукава свиток.

– Вот текст. Перепиши его и читай перед службой в течение недели. Потом отнесешь свиток отцу Гейбу, в приход Флэморн, что за холмом, как я принес тебе.

Отец Беллора принял рукопись с улыбкой человека, которому предложили клубок тарантулов.

– Поведай суть.

– Ну что, Римская Церковь в своих греховных заблу…

Отец Беллора обалдел, как пуританин на балу, глаза полезли на лоб.

– Да как он осмелился…

– Он аббат, – пожал плечами брат Мэттью. – Нелегко привыкнуть, верно? Мы ведь считали Рим непогрешимым в вопросах веры… Но наш добрый лорд аббат утверждает, что тот, кого мы зовем Пресвятым Отцом, не знает ни положения местных дел, ни их сложности, и даже более – что он скован попустительским отношением своих предшественников к распущенности и к развращенности сановников курии.

– Но как он смеет порицать наследника Петрова? – прошептал отец Беллора.

– Потому, говорит лорд аббат, что Папа в конечном итоге не более, чем епископ Рима и, стало быть, ничуть не важнее любого другого епископа. А лорд аббат, чтобы напомнить всем нам, что он глава нашей Церкви, чтобы не осталось в том никаких сомнений, принял титул архиепископа Греймари.

Отец Беллора потрясенно застыл.

– Ну, а архиепископ Греймари, – продолжал брат Мэттью, – вполне может порицать епископа Римского. Он обличает ошибки Папы, особо упирая на то заблуждение, что Папа не требует от князей земных признания верховной мудрости Церкви во всех вопросах нравственности.