Текст книги "Банкир дьявола"

Автор книги: Кристофер Райх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

46

– Вы член клуба? – спросила женщина в будке.

– К сожалению, нет, – ответил Марк Габриэль. – Но мне сказали, что я могу вступить.

Габриэль стоял в подъезде блистающего чистотой городского дома в Третьем округе Парижа. Он недолюбливал этот округ. Здесь Париж зарабатывал на свое содержание, представляя собой бесконечную и бесцветную череду фабрик, складов и железнодорожных путей товарных станций. То тут, то там умудрились выжить старомодные жилые квартальчики, подобные траве, пробивающейся сквозь потрескавшийся асфальт.

– Пожалуй, – сказала она. – Вы один?

– Да.

Женщина встала со стула и просунула голову через разделявшее их узкое окошко. Она была старым стреляным воробьем: крашеные черные волосы, полные щеки покрыты сосудистой сеточкой. На ней было старое шелковое платье, пошитое лет двадцать назад, открывающее обильную, испещренную крапинами грудь.

– А вы очень симпатичный, – пропела она, окидывая его взором пляшущих глаз. – Тре бьен.В одежде хороший вкус и хороший стиль. Вы предпочитаете женщин? Скажите прямо сейчас. Если мальчиков, подскажу альтернативное заведение.

Габриэль взял ее холодную ладонь в свою, словно желая согреть, поднес к губам и одарил поцелуем:

– Надеюсь, такой ответ вас устроит. – И он посмотрел ей в глаза долгим взглядом. – Уверен, вы работаете не весь вечер?

– Месье так добр, – улыбнулась она. – Членство стоит сто евро. В комнатах для развлечений курить нельзя. Если хотите взять туда коктейль – ну, там, вино, шампанское, виски, – ставьте, пожалуйста, на поднос. Мы только что закупили новую мебель. Использованные средства предохранения просьба бросать в специальную урну. У нас тут приличное заведение.

– О, я в этом ни капли не сомневаюсь.

Заведение называлось «Клеопатра». Это был общедоступный секс-клуб, обставленный, как египетский бордель. Габриэль заплатил вступительный взнос и прошел за расшитую стеклярусом завесу в салон, обильно украшенный алым бархатом и дымчатыми зеркалами. На стенах висели рамки с гравюрами Тутанхамона, Рамсеса и Клеопатры, окружающие плакат с пирамидами Гизы. Коридор слева вел в почти пустой ресторан. Несколько пар мрачно сидели за столиками и обедали. Ритмичная мелодия в стиле диско лилась из маленьких звуковых колонок. «АББА»: «Дансинг квин». Он пошел было назад, в зал, но тут в дверном проеме появилась величественная негритянка:

– Здравствуйте, – сказала она, покачивая широкими бедрами. – Я Вероника. Вы знакомы с «Клеопатрой»?

На Веронике было платье из золотой парчи, и весила она килограммов семьдесят, не меньше. Стоя на месте, она покачивалась на высоких каблуках.

– Не вполне, – проговорил Габриэль.

– У нас имеется несколько зон развлечений. Наверху есть бутик, где можно приобрести одежду на вечер. Что-нибудь волнующее. Серьгу. Ошейник. В бутике также можно присмотреть себе леди. За ними удобно наблюдать через полупрозрачное зеркало. И не стесняйтесь, стыдиться нечего. Разумеется, она будет знать, что вы любуетесь ее стриптизом. Может, вам захочется посетить бар, где стоит рояль? Всегда найдется желающий сыграть. К тому же это прекрасное место, чтобы найти себе спутницу на ночь или в ожидании ее насладиться коктейлем, вином, шампанским или виски.

– Меня интересует «Лабиринт Билитис».

Вероника прищурила глаза, и на ее губах заиграла легкая улыбка.

– Джентльмен, оказывается, любит приключения, – произнесла она. – Следуйте за мной.

Она провела его вверх по лестнице на следующий этаж и указала на дверь, на которой был изображен головной убор фараона.

– В «Лабиринте» одежда запрещена. Можете раздеться здесь и повесить вещи в шкафчик. Ключ от него носят на лодыжке или запястье. Как кому нравится. Я подожду вас здесь.

– Это необязательно.

Вероника провела рукой под пиджаком Габриэля:

– Может, месье хочет, чтобы там кто-то составил ему компанию?

– Спасибо, но нет.

Вероника пожала плечами и отошла в сторону. Было бы предложено!

– Это место лишь для тех, кто хочет позабавиться. Поднимайтесь на следующий этаж и там направо. И пожалуйста, не надо колебаться и медлить. Это заставляет других нервничать. Некоторые слишком стеснительны. Это ведь как публичное выступление, понимаете?

– Не стану даже пытаться.

– Ох уж эти мне деловые мужчины! – со вздохом сказала она, уходя. – Даже ночью не расстаются со своими портфелями!

– Это произошло в ноябре тысяча девятьсот семьдесят девятого года, – начала свой рассказ Сара Черчилль. – Джухейман аль-Утайби был молодым офицером из Национальной гвардии Саудовской Аравии. По всем отчетам начальства, он был солдатом прямо-таки образцовым: харизматический, яркий, сильный и целеустремленный. Преданный делу ислама. Он происходил из семьи ваххабитского духовенства. Ваххабиты проповедуют чистоту ислама. Это фундаменталисты, которые стремятся неукоснительно соблюдать заветы Мухаммеда вплоть до мельчайших деталей. Никакого алкоголя, никакого табака, никакого кофеина, намаз пять раз в день и никакого внебрачного секса. На первом месте у них семья, на втором и третьем тоже семья. По всем стандартам хорошая, чистая жизнь. Да вы все это и так знаете…

Они с Чапелом направлялись на другой конец города посмотреть, что происходит в помещениях модного секс-клуба «Клеопатра», за членство в котором Кан заплатил шесть месяцев назад. Леклерк следовал за ними на мотоцикле, сопровождая нескольких своих коллег из «Службы действия». Это было не совсем то, чего им хотелось бы, однако ничего лучшего ожидать не приходилось.

– Продолжай, – сказал Чапел.

– Сто лет назад клан Сауда заключил союз со своими соперниками, входящими в военно-религиозное братство ихванов, и с его помощью установил контроль над территорией, до того известной просто как Аравия. В общем и целом, договор между ними заключался в следующем: «Вы поддерживаете нас в нашем стремлении к объединению разрозненных кочевых племен в одно единое королевство, а мы сделаем ваххабизм его официальной религией». Ихваны пошли на эту сделку потому, что скорее желали видеть на всей их земле торжество ислама во всей его чистоте, нежели стремились к политическому господству. Однако с годами выяснилось, что короли из династии Саудитов – Ибн-Сауд, Фейсал, Фахд и Абдулла – стоили один другого: они вовсе не собирались следовать предписаниям этой религии. Конечно, на людях правители делали вид, что уважают ее догматы, но при закрытых, а порой лишь при полуприкрытых, хотя иногда даже и при распахнутых настежь, дверях любили предаваться радостям того, что мы могли бы назвать западным образом жизни. Спиртное и женщины, причем то и другое в огромных количествах. Такое поведение сходило им с рук, пока касалось лишь короля и его домочадцев. Положение вещей начало меняться с наступлением нефтяного бума, но самый решительный сдвиг произошел в семьдесят третьем году, после первого нефтяного эмбарго, когда цена на нефть резко подскочила. За год доходы королевства возросли в десятки раз. В королевскую казну хлынул поток нефтедолларов. Король, этот щедрый добряк, тратил колоссальные суммы на содержание своих сыновей. А также на племянников и двоюродных братьев, на их сыновей и племянников и так далее. Вскоре ряды международной элиты пополнились сотнями принцев, путешествующих по Европе и по Америке из одного модного места в другое, где они пьянствовали, распутничали и пускали на ветер миллионные состояния.

Настала пора «несносных арабов». Однажды в Лондоне один из сыновей Фейсала, стоявший в очереди на престол где-то на сорок пятом месте, снял на длительный срок целый этаж отеля «Дорчестер» на Парк-лейн. Конечно, ведь «Дорчестер» – это шик! Этот принц, однако, в хорошем подпитии вдруг решил, что жизнь в отеле не соответствует стилю жизни, принятому в его родной пустыне. Слишком уж цивилизованная. Не вполне учитывает его бедуинские корни. И вот, в один прекрасный день, находясь в сумеречном состоянии, он пробежался по Гайд-парку, украл там собаку, притащил в отель, освежевал и зажарил на костре, разведенном прямо посреди коридора десятого этажа. Слухи об этом дошли до королевства, по которому и так гуляли сотни историй о пристрастии Саудитов к девушкам по вызову, кока-коле, вечеринкам и прочей «красивой жизни». Ваххабитам все это, конечно, не нравилось.

– И кажется, я понимаю почему, – проговорил Чапел.

– И среди многих других это не нравилось Джухейману аль-Утайби, – продолжила Сара. – Он решил, что достаточно насмотрелся, как его религия подвергается поруганию семейством, которое поклялось поддерживать ее принципы. Его тошнило от зрелища того, как западная моральная распущенность подрывает устои его страны. Он тайком собрал группу единомышленников. Солдат, студентов, представителей духовенства. И предложил дерзкий план. Они захватят мечеть Масджид аль-Харам и заставят дом Саудитов изменить свое поведение. И план этот был реализован. Двадцатого ноября Утайби с парой сотен единомышленников-реформистов завладели мечетью. В течение недели-другой он рассылал письма, в которых осуждал семью Саудитов, описывая их моральное разложение. Своего рода вариации на тему посланий апостола Павла к римлянам. В них он обличал «гниль», как он ее называл. Саудиты были не из тех, кто способен был принять его позицию. Они штурмовали мечеть. Но Утайби оказал серьезное сопротивление. Тогда они обратились за помощью к западным союзникам (как ни странно, к французам, а не к американцам), и те прислали советников из спецназа. После некоторой паузы в военных действиях гвардия снова штурмовала мечеть. Битва длилась несколько дней. Большинство мятежников были убиты. Потери гвардейцев также были очень велики. Джухеймана аль-Утайби захватили живым. Его вместе с шестьюдесятью семью соратниками судили и приговорили к отсечению головы. «Быстро-быстро», как говорят в тех местах. В лучших традициях исламского правосудия.

– И что, Саудиты сколько-нибудь изменились? – спросил Чапел.

– Ты сам-то как думаешь?

– Думаю, не сильно…

– Что они после этого и впрямь начали делать, так это финансировать множество радикальных исламских группировок, чтобы дело выглядело так, словно обещание, некогда данное ваххабитам, принимается ими всерьез. Может, сами они этому учению и не следовали, но, по крайней мере, намеревались его насаждать.

– И мы получили «Хиджру», – подхватил Чапел. – Я понимаю, семья Габриэля не слишком довольна ходом событий. Но с кем они хотят свести счеты и расквитаться? В первую очередь с Саудитами – за оскорбление религии? С французами – за помощь при подавлении восстания? С американцами – за экспорт кошмарной культуры в их страну?

– Ну, со всеми, конечно, – ответила Сара серьезным тоном.

Мордехай Кан, ступая осторожно и предусмотрительно поднимая ноги повыше, прокладывал себе дорогу среди обнаженных тел, щуря глаза, пытаясь приспособиться к янтарному полумраку. У него не было желания наблюдать за этими людьми, занимающимися самыми интимными ласками. Но все-таки он не мог вообще не смотреть на них, чтобы не споткнуться о какую-нибудь парочку. Не похоже было, чтобы они получали такое уж большое удовольствие. Мужчины двигались грубо, без нежности и страсти. На лицах женщин застыло выражение, которое он описал бы формулой «искусство требует жертв». Стоны то усиливались, то немного стихали. Отовсюду доносилось хриплое дыхание. Иногда даже начинало казаться, что кто-то из присутствующих испытывает удовольствие. И постоянно звучала танцевальная музыка, с ее размеренным ритмом и надсадными голосами певцов.

Чья-то рука ухватила его за лодыжку, и он замер, объятый страхом. Рука принадлежала лежащей женщине. Она была стройной и, судя по тому, что он мог разглядеть, привлекательной. Вокруг нее собралось несколько мастурбирующих мужчин. Свободной рукой она помогала то одному из них, то другому. Очевидно, ей захотелось еще одного поклонника. Кан высвободил ногу и, не говоря ни слова, двинулся дальше.

Наконец, хотя и не без труда, ему удалось найти затененную нишу, где перед ним не маячили мужчины и женщины, увлеченные друг другом. Как и на всех остальных посетителях запутанной вереницы комнат, которая носила название «Лабиринт Билитис», на нем не имелось никакой одежды, за исключением эластичной повязки на запястье. На ней находился ключ с брелком, на котором был выгравирован номер сорок семь. Этажом ниже, в рахитичном деревянном шкафчике, замок на котором он смог бы открыть простой скрепкой, в чемоданчике, накрытом одеждой, находился тот самый сверток.

Итак, ему это удалось. Он добрался-таки из Тель-Авива в Париж, за четыре дня проехав больше четырех тысяч километров. Он устал и проголодался, его мучил страх, но в то же время он находился в приподнятом настроении. Через несколько минут он получит плату, которой хватит до конца его дней. А он в ответ передаст то, что лежит у него в чемоданчике.

Это он, Кан, изобрел такое компактное оружие. Оно получило название «Саломея», по имени легендарной танцовщицы, потребовавшей принести ей на блюде голову Иоанна Крестителя. Небольшой корпус из нержавеющей стали размером с пару сигаретных пачек вмещал пятьдесят граммов плутония-239. На техническом языке это устройство принадлежало к категории двухфазных термоядерных боеприпасов. Имплозивная схема подразумевала получение сверхкритического состояния путем обжатия делящегося материала сфокусированной ударной волной, создаваемой взрывом обычной химической взрывчатки. Тонкая внешняя оболочка заряда, выполненная из плутония, вдавливалась в центральную область при детонации заряда взрывчатого вещества со скоростью пять километров в секунду. Воздействие внешней оболочки заряда на центральную плутониевую сферу должно было создать две ударные волны высокого давления: одну – распространяющуюся в сторону центра, а другую – в противоположном направлении. Возникшее в результате сжатие должно было стиснуть плутоний с такой силой, чтобы его плотность превзошла обычную в четыре раза. Коллапс центральной сферы должен был привести к еще большему сжатию термоядерного горючего в ее центре и запуску цепной реакции. Последняя же должна была привести к взрыву мощностью в одну килотонну, что соответствовало бы взрыву десяти тонн тротила. Такую конструкцию едва ли можно было назвать революционной. Бомбы, похожие на эту, производились уже в течение тридцати лет. Достижение Кана состояло в том, что ему удалось создать взрывчатый материал настолько мощный, что для инициации цепной реакции его требовалось всего тридцать граммов. Это, наряду с колоссальным прорывом, сделанным в области микроэлектроники, благодаря которому удалось в десять раз уменьшить размеры компонентов пускового устройства, и привело к существенному уменьшению размеров данного боеприпаса, – по существу, к его миниатюризации.

Украсть его не представляло большой трудности. Для этого только и требовалось, что обмануть систему безопасности с биометрическим контролем доступа, дающую добро на вход в лабораторию научных исследований и опытно-конструкторских разработок, равно как и на выход оттуда. Соответствующий допуск имела только небольшая группа ученых, чья благонадежность не вызывала ни малейших сомнений. Каждый входящий и выходящий проходил идентификацию при помощи сканера отпечатков пальцев. Кроме того, специальные весы измеряли вес ученого и были настроены на возможное изменение этого параметра в ту или иную сторону по сравнению с предыдущим результатом на половину килограмма. Система безопасности была создана всего с одной целью: не допустить кражи какого-либо из устройств, которые создавались в этой лаборатории, сооруженной глубоко под землей, в прямом смысле этого слова «в недрах» Эйлбруновского комплекса.

Самым трудным для Кана было заставить сканер и весы поверить, что он является совсем другим человеком, весящим на три килограмма больше. Тот ученый, доктор Лев Мейерман, являлся его коллегой и другом вот уже двадцать лет. Этот Мейерман имел рост один метр шестьдесят пять сантиметров, против метра восьмидесяти семи у Кана, и весил восемьдесят два килограмма по сравнению с семьюдесятью девятью килограммами у его приятеля. Определить вес на глазок не представлялось возможным. Кан был человеком науки и предпочитал точность. Решение задачи требовало, чтобы он взял дело в свои руки, и если правильного результата нельзя получить посредством физики, то в дело следовало пустить хотя бы социальную инженерию.

В течение нескольких месяцев Кан убеждал Мейермана сесть на диету, чтобы сбросить лишний вес. Каждый день во время обеденного перерыва они ходили на прогулку вокруг комплекса по всему его периметру. Каждый день он читал ему лекции о пользе фруктов и овощей. Они вместе измеряли вес Мейермана, как самого низкорослого и наиболее дородного из них двоих, и наблюдали за тем, как тот уменьшался с девяноста килограммов семидесяти граммов до восьмидесяти шести, потом до восьмидесяти четырех и, наконец, до восьмидесяти двух килограммов.

Обмануть сканер отпечатков пальцев оказалось еще проще. Кан снял отпечаток указательного пальца Мейермана с выпитой им утром бутылки минеральной воды «Перье». Использовав пары цианакрилатного клея, более известного как клей «Крейзи глу», он усилил рельефность отпечатка и сфотографировал его цифровой камерой. Затем в фотошопе увеличил контрастность изображения каждой бороздки, каждого рубчика и завитка. Получившееся в результате изображение было распечатано на лист прозрачной пленки и оказалось практически безупречным.

Используя фоточувствительную печатную плату, приобретенную в Тель-Авиве, в одном из специализирующихся на продаже бытовой электроники и товаров для радиолюбителей магазинов, и прозрачную подложку, Кан запечатлел отпечаток пальца на медной пластинке, по сути создав гравированную матрицу.

Насчет самого пальца у него тоже появилась оригинальная идея. Пять медвежат Гамми из жевательного мармелада, расплавленные с помощью горелки Бунзена, дали ему достаточное количество желатина, чтобы сделать из них последнюю фалангу указательного пальца. Охладив изделие, он приложил его конец к уже готовой матрице. Оттиск получился прекрасно. Теперь у него был палец совсем как настоящий. Сканер, который не измеряет исходящее от человеческого тела тепло, можно было дурачить сколько угодно. Так что вскоре Кан вышел из дверей лаборатории с «Саломеей» в кармане пиджака, оставив взамен очень похожий на нее макет-пустышку.

Килотонны. Плутоний. Ядерный материал.

Эти слова обжигали Кану язык. Завтра наконец он освободится от сего дьявольского лексикона. Его долг израильтянина, сиониста и отца давно выполнен, и завтра он полетит на юг, в Мадрид, а затем дальше, в Кейптаун. В этом городе живет много евреев – ищущих новизны, стремящихся к лучшему, первопроходцев, таких как он. Он прекрасно уживется с ними. Это место как раз по нему. Он надеялся, что устроится преподавателем. Например, учителем в средней школе, это ему подойдет, равно как и химия или даже иврит. Пришло время отдавать долги.

Чья-то рука коснулась его плеча, и Кан вздремнул от неожиданности. Кто теперь? Еще один пузатый Ромео? Или вислогрудая матрона, ищущая наслаждений в объятиях тощего пожилого еврея? Обернувшись, он увидел человека с улыбающимися глазами.

– Добрый вечер, друг мой, – проговорил Марк Габриэль. – Далеко же вы заехали от своего дома.

47

Адмирал Оуэн Гленденнинг недоверчиво уставился на помесячную распечатку операций, проходящих по банковскому счету Адама Чапела в Банке Хантса.

– Когда вы это обнаружили? – спросил он Бобби Фридмана.

Алан Холси поспешил ответить вместо своего подчиненного.

– Бобби наткнулся на эту информацию немногим больше часа назад, – начал он. – И…

– Кажется, я спросил мистера Фридмана, – прервал его Гленденнинг.

– Прошу прощения, сэр.

Эти трое стояли в дальнем углу операционного зала Центра по отслеживанию зарубежных террористических счетов в здании штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли. В помещении стояла непривычная тишина. У Гленденнинга были усталые глаза, и одежда на нем висела довольно-таки мешковато. С тех пор как в рамках операции «Кровавые деньги» началась охота на «Хиджру», он спал в общей сложности не больше десяти часов.

– Ну, мистер Фридман, я жду.

Бобби Фридман перевел взгляд со своего шефа на заместителя директора ЦРУ по оперативной работе:

– Как только что сказал мистер Холси, я работал с переводами Благотворительного фонда Святой земли и наткнулся на эти четыре транзакции. Каждая предусматривала перевод шестидесяти пяти тысяч долларов на счет в одном и том же американском банке. Сперва я подумал, что тут какая-то ошибка. Потому что сначала ничего подобного не заметил. Не сочтите за хвастовство, сэр, но это не в моих правилах не обращать внимания на такие вещи. Вот я и решил, что это какая-то оши…

– Ну, давайте говорите живей, мистер Фридман. – Гленденнинг сложил на груди руки и, казалось, подался всем телом вперед, по направлению к этому крепышу-аналитику, словно стараясь тем самым ускорить изложение им существа дела.

– Так вот, сэр, как я уже сказал, меня это сильно заинтересовало. Если Благотворительный фонд Святой земли является своего рода ширмой, прикрывающей деятельность «Хиджры», то такие переводы могут служить первым свидетельством того, что она как-то связана с Америкой. Доказательством того, что террористы действуют и на нашей территории.

Гленденнинг поднял руку, приказывая Фридману замолчать.

– И с кем конкретно вы связались, чтобы получить разрешение на проверку этих счетов? – спросил он, принюхиваясь, словно почуял неприятный запах.

– С Джоном Оглторпом из Банка Хантса.

– Этот Джон Оглторп, он кто, судья или просто ваш добрый приятель?

– Мистер Оглторп заведует сношениями с федеральными ведомствами в Банке Хантса, в котором Чапелом и был открыт счет. Я распознал код банка, присвоенный Американской банковской ассоциацией, поэтому позвонил и попросил сделать мне одолжение.

– И это одолжение состояло в том, что он согласился незаконно сообщить вам подробности, касающиеся банковского счета гражданина США?

– Да, сэр, – признался Фридман, выглядя при этом так, словно только сейчас учуял весьма неприятный запах, исходящий от какого-то очень вонючего варева.

– Алан, немедленно свяжись с судебными властями. Пусть выпишут официальный ордер на доступ к счетам Чапела в Банке Хантса. И проследи, чтобы он был выдан задним числом и на нем стояла вчерашняя дата. Свяжись по этому делу с судьей Макманусом. Он один из наших людей.

Холси тут же поднял руки вверх:

– Глен, пожалуйста, это же не…

– Алан, заруби себе на носу: если мы не нарушаем чьи-то права, значит, плохо работаем.

Обескураженный Холси опустил голову и отошел на несколько шагов в сторону, чтобы связаться с судьей.

Гленденнинг вновь обратил внимание на Бобби Фридмана:

– Ну что, мистер Фридман, правильно ли я понял, что этот внезапно забивший фонтан информации является результатом некоего неофициального сотрудничества?

– Да, адмирал.

Гленденнинг кашлянул, и его лицо прояснилось.

– Зови меня Глен, – разрешил он, похлопав рукой по плечу Фридмана, а затем повел его за стеклянную стенку, отгораживающую кабинет, расположенный в задней части операционного зала. – Хорошо, что хоть кто-то вокруг меня понимает, что мы, черт побери, ведем сейчас настоящую войну. Знаешь, что происходит на войне с хорошими парнями? С теми, кто соблюдает все правила и предписания? И не открывает огня, пока им не прикажет генерал? Знаешь? Их убивают, Роберт. Убивают! – воскликнул он, для пущей убедительности подкрепляя свои слова сильным ударом трости в пол. – Так что теперь, Роберт, я хочу, чтобы ты разослал повсюду факсы с номером социального страхования Чапела. Шли их во все банки на территории США и во все прочие, с которыми мы поддерживаем хоть сколько-нибудь дружеские отношения. Введи все, связанное с Чапелом, все, что у нас только есть, в свою базу данных, в этот твой «ведьмовской котел», как ты его называешь… так ведь, кажется?

– Откуда вы…

– Вбей в него все, что у нас на него есть, – продолжил Гленденнинг. – Номер водительских прав, домашний адрес, номер паспорта, все-все. Давай посмотрим, где он мог появляться прежде. Я хочу знать обо всех связанных с его именем транзакциях за последние пять лет. Хочу знать, где он заработал каждый свой цент. А когда ты все это добудешь, я хочу, чтобы ты прошелся по всем суммам, которые Чапел когда-нибудь переводил в какой-либо другой банк. Если у него есть какие-то сообщники, я хочу знать, кто они. И живо. Я достаточно ясно выразился?

– А как насчет ордера?

– Он будет лежать у тебя на столе уже через пару часов, и ты сможешь зачитывать его всем банкирам, каким потребуется. Это дело относится к тому самому пункту триста четырнадцать, подпункт «а», это как пить дать.

Гленденнинг имел в виду подпункт 314(а) пресловутого Патриотического акта, который разрешал сотрудникам правоохранительных органов получать доступ ко всей не подлежащей разглашению информации, касающейся частных граждан, в случае если это может понадобиться для защиты государства.

Фридман нервно кивнул.

– Да что вы, сэр, – начал он жалобным голосом, пожимая при этом могучими плечами. – Не может быть, чтобы все оказалось так плохо. Я хочу сказать, что мы ведь говорим о Чапеле, а не о ком-то другом.

Гленденнинг постарался отнестись к данному замечанию достаточно серьезно и не отметать его с ходу.

– Понимаю твою обеспокоенность, Роберт, – заявил он с торжественной нотой в голосе. – Не могу раскрывать слишком много связанных с этим расследованием подробностей, но с самого начала операции «Кровавые деньги» стало ясно, что среди нас завелся крот. Я точно так же был ошарашен, как ты, узнав, что им оказался Адам Чапел. Но кто-то ведь должен был им оказаться. Увы, у предательства всегда есть человеческое лицо. Причем конкретное.

Фридман кивнул, но Гленденнинг все равно чувствовал, что подчиненный колеблется и не до конца верит его словам. Нет, так не пойдет.

– Кто любил повторять, что цифры не лгут?

– Чапел, сэр. Это его любимое выражение.

– Спасибо, Роберт, что напомнил. А теперь выметайся и добудь мне побольше фактов.

Едва Фридман ушел, Алан Холси захлопнул крышку мобильного телефона и подошел к Гленденнингу:

– Судья Макманус уже в курсе. Ему только требуется номер счета, и он выпишет ордер в течение часа.

– Этот сукин сын водил нас за нос целую неделю! – рявкнул Гленденнинг, позволяя своему гневу теперь, когда они с Холси остались только вдвоем, прорваться наружу. Он потер лицо рукой и вздохнул. – Надо бы сохранить все это в тайне. А то как бы не подмочить репутацию. История об агенте-перебежчике публике не понравится. Этот Чапел все еще в Париже с Сарой Черчилль?

– Да.

– Позвони Неффу в наше тамошнее посольство. Пускай его арестуют.