Текст книги "Банкир дьявола"

Автор книги: Кристофер Райх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

41

– Ты, наверное, шутишь, – сказала Сара, бросая на Адама Чапела недоверчивый взгляд. Щеки ее побелели, только на одной из них виднелась небольшая красноватая полоска. – Это не какой-то пикантный секрет, который нам лучше не разглашать. И не какая-то там непристойность, про которую могли бы знать лишь ты да я. Прошлой ночью мне пришлось пойти у тебя на поводу, когда ты не захотел, чтобы мы позвонили Глену, и я тебе потакала, потому что ты был напуган и устал. Пусть так, но теперь дело обстоит совсем иначе.

Они ехали вдоль реки Лиммат позади еле тащившегося городского трамвая, выкрашенного в синий и белый цвета. Русло справа от них, заполненное водой приятного матового зелено-бутылочного цвета, было обрамлено старинными зданиями, стоящими у самого края набережной, создавая ощущение некой перпендикулярной гармонии.

– Нет, – заявил Чапел, – пускай об этом знаем одни мы. Это наша задача. Мы эту проблему выявили, нам ее и решать.

Трамвай замедлил ход и остановился; Сара едва успела затормозить и сделала это в последний момент.

– Наша задача? – Она ударила себя ладонью по лбу и закатила глаза. – Черт побери! Да ты просто рехнулся! Полегче на поворотах, мистер Чапел, а то улетишь! Ведь ты же патологически не способен стоять на обеих ногах сразу и предпочитаешь парить в облаках! Наша задача? Да кто ты такой, чтобы ее решать? Может, тебе стоит напомнить, что в маленькой уютной Европе, где проходит наша операция, скорее всего, находится кто-то, у кого есть кое-что очень неприятное, и он в любой момент может передать эту гадость господам Альберу Додену, Клоду Франсуа или какому-то другому чудовищу, за которым стоит эта «Хиджра». Адам, нам теперь известно, на что ушли те пятьсот тысяч долларов, – на бомбу. Не на плутоний. Не на чертежи. Не на пусковое устройство для бомбы. Нет, на саму бомбу. На бомбу, будь она неладна!

– Я все понимаю, – сказал он, садясь прямее.

Ее бурная речь заставила его почувствовать себя провинившимся школьником, вызванным на ковер к директору. Он слишком хорошо отдавал себе отчет во всем том, что говорила ему Сара, и вовсе не считал, что она преувеличивает. Он ведь находился рядом, когда она звонила в Лондон своим приятелям из подразделения МИ-6, занимающегося Израилем, и спрашивала их, что у них имеется по Мордехаю Кану, засекреченному физику-ядерщику по основной своей деятельности, подрабатывающему подручным у международных террористов. «Ах да, – услышали они в ответ, – Морди Кан. Ну разумеется, с ним все яснее ясного. Директор израильской службы, занимающейся испытаниями ядерного оружия, ключевая фигура в проводимых работах по его усовершенствованию, один из непосредственных создателей, крутой ученый и тому подобное. Не просто теоретик – пытается на практике воплотить идею мини-бомбы. Башковитый малый».

Чапел, не зная, куда девать руки, поводил ими вверх и вниз по бедрам, а потом начал теребить заслонку кондиционера. Он не собирался уступать. И дело заключалось даже не в его собственном желании или нежелании поступить так или этак. Возможно, предприятие, которое ему предстояло осуществить, и превышало его собственные силы, но, в конце концов, это не труднее, чем сказать правду.

– Ты что, все понимаешь и по-прежнему хочешь, чтобы это осталось между нами? – настаивала Сара.

– Не думаю, чтобы у нас имелся выбор. Я, честно говоря, считаю, что поступить так – это как раз и значит исполнить долг. – Не дождавшись от нее ответа, он продолжил: – Мы не можем допустить, чтобы ситуация опять вышла из-под нашего контроля. Вспомни Талила. Нельзя допустить, чтобы случившееся в Университетском городке повторилось. Это, знаешь, было не слишком-то весело, вычислить этого парня, найти его, загнать в угол, приготовить все для его ареста, и тут – на тебе! Появляется Леклерк с его французской командой, и вся операция летит к чертям. Вся разница в том, что когда на сей раз кто-то из террористов запаникует и взорвет свою адскую машинку, он прихватит с собой на тот свет не четырех ребят, а четыре тысячи, если не все сорок тысяч невинных душ, не приведи господи, конечно.

– Ты не можешь принять такого решения.

– В данной ситуации у меня нет иного выбора. Зная то, что знаем мы… учитывая то, что произошло за последние два дня… просто невозможно принять иное решение.

– Но, Адам…

– Послушай! – взорвался он и, вскочив со своего сиденья, привстал, повернувшись к ней лицом. – Кто-то предупредил Талила. Кто-то пытался убить меня. Кто-то хочет, чтобы «Хиджра» победила, и этот кто-то находится очень близко от нас. Это один из нас, Сара. Один из нас им продался. Что они сделают, когда им станет известно, что мы знаем о Кане? Черт, они просто велят взорвать бомбу тогда-то и там-то. Забудь о формальностях. Для них любая цель будет хороша, если поблизости от нее окажется достаточно ненавистных «крестоносцев», а «крестоносцами» они считают всех нас, включая десятилетних девочек и их малюток-братцев, которые не только не представляют себе, в какой стороне находится этот Ближний Восток, но и ведать не ведают, отчего там все так сильно нас ненавидят.

Сара перевела дыхание и, выдержав паузу, словно давая понять, что пришло время внести в их спор некоторую толику здравомыслия, сказала:

– Все это правильно, Адам, но есть и другие агенты, куда лучше подготовленные для того, чтобы решать подобные задачи… Это профессионалы, весьма искушенные в решении всевозможных проблем. У них имеются разнообразные технические средства, позволяющие находить подобные устройства.

– Команды ЧПРМ? – усмехнулся Чапел. – Насколько я знаю, они не слишком-то эффективны.

ЧПРМ означало «чрезвычайный поиск радиоактивных материалов», так называли команды ученых и специалистов по ядерному оружию, существующие при Отделе службы чрезвычайных ситуаций Министерства энергетики США. В их задачи, помимо всего прочего, входила оценка масштаба ядерной угрозы. После событий одиннадцатого сентября команды ЧПРМ были развернуты веером вокруг Вашингтона и Нью-Йорка в ничем, казалось бы, не примечательных автофургонах, оборудованных по последнему слову техники, в том числе новейшими детекторами ионизирующего излучения, для поиска ядерного оружия, которое могло оказаться в руках террористов. Идея, казалось, была очень здравая, но дело закончилось тем, что вместо реального поиска бомб они стали перекрывать целые кварталы, если там имелись такие источники фонового радиоактивного излучения, как фотолаборатории, аптеки, а также магазины по продаже бытовой электроники, которые в первую очередь засекала их сверхчувствительная аппаратура. В больших городах, как вдруг выяснилось, имелись миллионы разных источников радиации. Ее излучали даже телевизоры и табачная продукция, не говоря уже о рентгеновских аппаратах, индикаторах дыма, строительных материалах… Список можно продолжать и продолжать, он практически бесконечен. После того как был взят штурмом очередной универмаг, в который, как потом выяснилось, только что завезли часы (еще даже не распакованные), оснащенные светящимися, а потому слегка радиоактивными тритиевыми циферблатами, операцию вынуждены были свернуть, пообещав, что в следующий раз, прежде чем снова развернуть свои действия, они сперва подождут, пока угроза не станет более явной.

– Не нам решать такие вещи. Мы обязаны поставить Глена в известность. Расскажем ему о том, что́ думаем в связи с Каном, и попросим некоторое время хранить все в как можно более глубокой тайне. Кан ведь ударился в бега. Йосси почти что признал это.

– Ну а Глен позвонит Гадбуа, и слух разлетится по всей Европе за какие-то десять минут.

– Пора звать на подмогу тяжелую артиллерию. Нечего людей смешить.

– Пока мы сами справлялись.

– Это «пока» закончилось. Ты прав, Адам. Твои числа – это просто чудо. Удивительно, сколько информации ты можешь добыть с их помощью. Все, я уверовала. Аллилуйя и так далее. Считай меня своей преданной поклонницей и сторонницей. Но свои возможности мы исчерпали.

Чапел отвернулся. Ее покровительственный тон выводил его из себя. Эта мисс Черчилль разговаривала с ним как старожилка мира секретных служб, свысока, будто он простак, образованный недотепа, шут гороховый! Да еще убаюкивает его своей мнимой верой в его теорию чисел. Снова повернувшись к ней лицом, он поймал ее тревожный, озабоченный взгляд и понял, что за ним что-то кроется. Что-то еще.

– Ты боишься, – сказал он.

– Угадал, черт возьми. Боюсь.

– Нет, я не имею в виду страх перед бомбой. Ты боишься ответственности. Тебе не нравится, что сейчас все зависит от нас с тобой.

– Такая ноша не по мне, Адам, – призналась она. – Я всего-навсего шпионка. Звучит громко, но это всего лишь работа. Укажи мне плохих парней, и я пойду по следу. Вели смотреть и слушать, и я не подкачаю. Вели стрелять, и я исполню, хотя это будет потруднее. Но я дальше стоп. Когда речь идет о личной ответственности за сотни тысяч невинных жизней… Нет уж, благодарю. Это для какого-нибудь генерала.

Ну да, для генерала. Такого, как ее всезнающий отец, мир его праху.

– Генерал умер.

– Кан может направляться куда угодно, – возразила она. – В Мадрид, Триполи, Хельсинки, на Южный полюс… Кто знает?

– Думаю, мы знаем, куда он держит путь. Ты же сама сказала это в посольстве. Деньги неспроста были посланы в Париж. Теперь мы знаем зачем и почему. Это плата. Доден, или Франсуа, или как его там, не любит удаляться от этого города. Думаю, у него там бизнес, что-то такое, что заставляет его оставаться поближе к дому. В Париже его не так-то просто найти. Он становится невидим, будучи частью городского пейзажа. На иностранной же почве он будет более чем заметен. Ему в Париже удобнее действовать. Там у него помощники, конспиративные квартиры, банковские счета, разбросанные по всему городу. Сто к одному, что, если у Мордехая Кана действительно есть бомба – и если он действительно продает ее «Хиджре» за три миллиона долларов, – сделка совершится в Париже. Можешь на это сделать ставку, и не прогадаешь.

Сара кивала. Адаму удалось ее переубедить, однако ему хотелось до конца выговориться. Проведя рукой по ее затылку, он пробормотал:

– Мне этот чудак нужен не более, чем тебе. Знаешь, чего я хочу? Вернуться обратно в Вирджинию, усесться снова за свой стол, вытянуть ноги, открыть банку диетической кока-колы и с головой уйти в свой компьютер. Я люблю числа. Мои стерильные, безопасные числа.

Трамвай свернул с набережной Лимматкай на площадь Централплац. Сара, сидевшая за рулем взятого напрокат «мерседеса», объехала большую трамвайную остановку и погнала по веренице тесных улочек, следуя указаниям голубых дорожных знаков, указывающих дорогу к аэропорту. Когда река осталась позади, они въехали в туннель.

– Итак, – спросила она, – куда теперь?

– Найдем Клода Франсуа – найдем и Кана, – заявил он.

– Так просто?

Конечно, это было непросто, но больше им ничего не оставалось. Чапел пожал плечами:

– Ты мне веришь?

Сара протянула ему руку, и он в ответ протянул свою.

– Верю, – сказала она, крепко ее пожимая.

Они оставили машину на парковке у терминала «А», оставив ключи на солнцезащитном щитке. Затем купили три билета на двенадцатичасовой парижский рейс. Один для Сары, другой для него и третий для трех огромных коробок с документами, добытыми в банке «Дойче интернационал».

Пройдя паспортный контроль, они направились к нужному выходу и там купили кофе с парой жареных колбасок.

– Нельзя побывать в Швейцарии и не попробовать жареных колбасок, – заявил Чапел, садясь на кожаную банкетку.

– А как насчет швейцарского шоколада?

– Я взял одну шоколадку для Глена. Чтобы он на нас не сердился.

– Сахар? – предложила Сара.

– Нет, я пью несладкий.

– Ну, как хочешь.

Она открыла три пакетика сахарозаменителя и высыпала их содержимое в свой бумажный стаканчик.

– Фи, – прокомментировал Чапел, скривившись.

– Ужасная сладкоежка. Например, схожу с ума по ирискам.

– Сосиски с пюре?

– Обожаю.

– Стейк и пирог из говяжьего фарша с почками тоже?

– Объеденье!

– Рыба с картошкой фри?

– Мм!!!

– «Спайс Гёлз»?

– От них меня тошнит, но Робби Уильямс душка.

– Ты настоящая английская роза.

– Спасибо за комплимент, сэр.

Около минуты они ели молча. Затем объявили посадку на их рейс, и они переглянулись, будто договариваясь о том, что им не обязательно быть в первых рядах штурмующих самолет пассажиров. Чапел ощутил, что между ними выросла некая связь, куда более значимая, нежели просто проведенная вдвоем ночь. И это чувство ему нравилось. Они наблюдали за тем, как последние отставшие пассажиры исчезают в переходе-рукаве, соединяющем салон самолета с залом ожидания.

– Пойдемте, мисс Черчилль?

– Конечно, мистер Чапел. – Встав, она повесила на плечо дорожную сумку. Подойдя к Адаму, прижалась к нему и одарила легким поцелуем в губы. – Ну и как мы его найдем?

– Мне требуется сесть и поработать с имеющейся информацией, пробежаться по номерам счетов, идентифицировать их владельцев и получателей переводов, сопоставить их со своей базой данных. Что-нибудь да найдется… какая-то зацепка, какой-то намек, ниточка, за которую можно будет ухватиться. Начнем с самого начата. Этот Доден, он же Франсуа, открыл свой счет двадцать лет назад, указав, что родился в тысяча девятьсот шестьдесят первом году. Готов держать пари, тогда он был не таким осторожным, как сейчас. Терроризму ведь тоже учатся.

– Как ты думаешь, кто он?

– Франсуа? Он связан с финансами. Банкир… Брокер… Может быть, трейдер, кто-нибудь в этом роде. Это человек, хорошо знающий все хитросплетения мира международных финансов. Все входы и выходы. Нужно быть настоящим профи, чтобы вот так жонглировать счетами.

Сара пошла к проходу, ведущему на самолет.

– Свой своего видит издалека, так?

– Что-то в этом роде.

В этот момент мобильный телефон Чапела зазвонил.

– Алло?

– Алло, мон ами, – проговорил Леклерк, – куда ты запропастился?

Чапел замедлил шаг:

– Уже на пути в Париж.

– Надеюсь, что так. Тут у нас появился кое-кто, с кем ты очень рад будешь повстречаться.

– Кто он?

– Пока я называю его Шарль Франсуа. Тебе это имя о чем-нибудь говорит? Да вы с ним уже встречались. Насколько я понимаю, это с ним ты столкнулся тогда в госпитале.

Не может быть,подумалось Чапелу. Слишком уж быстро.

– Как вам это удалось?

– Бедняге понадобились наличные. Мы сцапали его у банкомата в Нейи. Помнишь лист бумаги с нарисованными на нем точками? Синими, черными и красными? Так что принимай поздравления.

Карта. Леклерк говорил о карте с обозначенными на ней банкоматами «БЛП», догадался Чапел.

– И где вы сейчас?

– В Санте́.

Санте. Пресловутая тюрьма особо строгого режима. Самого строгого во всей Франции.

– Леклерк, не бей его! – Прежний будничный тон Чапела сменился на максимально серьезный. – Пожалуйста.

– Спохватился! Я у себя дома. И делаю, что считаю нужным.

– Мы приедем уже через пару часов.

42

В то самое время, когда самолет, следующий рейсом «765» швейцарской авиакомпании «Суиссэр» коснулся взлетно-посадочной полосы в Париже, Марк Габриэль стоял в центре своего офиса и смотрел на его пустые стены. Последние коробки были увезены всего несколькими минутами ранее. Его письменный стол, компьютеры и все относящееся к ним оборудование, телефоны, фотографии – все теперь представляло собой одно только воспоминание, Габриэль остался наедине с видом из окна.

Три последних дня представлялись ему одним растянувшимся длинным днем. Смерть Талила. Сьюдад-дель-Эсте. Предательство Жоржа. Судя по всему, он должен был чувствовать себя измотанным как физически, так и морально. Вместо этого он ощущал себя свежим, бодрым и энергичным, готовым принять вызов, который бросала ему судьба. Заметив свое отражение в стекле, он разгладил на груди белую рубашку и поиграл галстуком фирмы «Гермес». Если его выражение лица не показывало, в каком ужасном положении он очутился, – это было следствием одержанной им победы. Гонка подошла к концу. Один-единственный звонок унял все его тревоги.

– Этот город еще более красив, чем я ожидал, – сказал ему по телефону Мордехай Кан час назад.

– Лето – самое лучшее время года.

– Как я понимаю, вы этим вечером свободны?

– Конечно.

– Скажем, в одиннадцать часов?

– Прекрасно, в одиннадцать.

Кан сообщил Габриэлю название заведения, где предлагал встретиться.

– Вы уверены? – спросил Габриэль, раздраженный его выбором.

– Ни один из нас не сможет обмануть другого.

Марк Габриэль и не собирался так поступать.

– Что же, чудесно. Увидимся в одиннадцать.

– Итак, «Лабиринт Билитис». Это на третьем этаже.

– «Лабиринт Билитис», – повторил Габриэль.

Посылка прибыла.

43

Узкие, сырые, с подтеками на сложенных из известняка стенах коридоры тюрьмы Санте, славящейся строгостью режима, тянулись перед Чапелом, словно покрытые плесенью веков переходы некой древней усыпальницы. Стоило ему углубиться в них всего на пять шагов, как он почувствовал, будто стены стали смыкаться вокруг него и плечи придавила какая-то зловещая тяжесть. В тюрьмах до этого ему не доводилось бывать никогда. Здесь он был посетителем, одним из хороших парней. И все же это место его пугало.

В Санте попадали худшие из худших. Убийцы, насильники, террористы. Где-то здесь отбывал пожизненный срок знаменитый международный террорист Ильич Рамирес Санчес, более известный под именем Карлос Шакал. Сам капитан Дрейфус [16]16
  Дрейфус, Альфред– офицер французского Генерального штаба, еврей родом из Эльзаса, герой нашумевшего процесса 1894–1906 гг. по делу о шпионаже в пользу Германской империи.


[Закрыть]провел здесь целый год после возвращения с Чертова острова во Французской Гвиане.

Чапел шел рядом с Леклерком, Сара следовала на шаг позади. По дороге сопровождающие их французы рассказывали об обстоятельствах ареста.

– Согласно паспорту, его зовут Шарль Франсуа. У него имелся при себе билет до Дубая и обратно на то же имя.

– Кто расплатился за билет? – поинтересовался Чапел.

– Оплата кредитной картой. На Клода Франсуа.

Франсуа. Один и тот же псевдоним на протяжении двадцати лет.

– Он заговорил? – спросила Сара.

– Не издал ни звука, – сообщил Леклерк. – Он хорошо закален, этот тип. Самодисциплина. У него на теле несколько шрамов. Я бы сказал, он побывал в лагере подготовки террористов. Мы спрашивали насчет его паспорта в иммиграционной службе. Все, что у них на него есть, – это поездка в Афины прошлым летом.

– Афины, – проворчала Сара. – Прекрасная стартовая площадка для прыжка в неизвестное.

– Мы знаем только, куда отправился из Франции, – посетовал Леклерк. – Возможно, затем он взял другой билет на другое имя. Он стреляный воробей, этот мальчишка.

Постепенно они перешли на маршевый шаг. Расстрельная команда шла приводить приговор в исполнение.

– Девушка до сих пор в отключке? – осведомилась Сара.

– Очнулась час назад, но доктора пока запрещают с ней разговаривать. Они напичкали ее стероидами, чтобы остановить опухание мозга.

– Что вы с ней делали? – спросил Чапел.

– Она неудачно упала. Трещина в черепе. И десять швов над ухом. Недели две будет мучиться головными болями. Это послужит ей уроком, нечего якшаться с подонками.

Леклерк остановился перед широкой черной железной дверью. Поверхность была усеяна заклепками размером с монету. Вот только замок был совсем новый. Краешек его виднелся в скважине – настолько древней, что та вполне могла бы украшать камеру Эдмона Дантеса в замке Иф. С других этажей тюрьмы проникали разные звуки. Где-то стучали металлической кружкой по стенам. В причудливо изогнутых трубах журчала вода. Но тревожнее всего были отрывистые мучительные вопли, обрывающиеся на середине крика, словно прерванные ножом гильотины.

– Можете слушать из соседней камеры, – предложил Леклерк, наматывая на костяшки пальцев боксерские бинты.

– Вы же сказали, что он еще мальчишка, – запротестовал Чапел.

– Тут мальчишек не бывает. Очень жаль, что вы разминулись с доктором Бак. Она только что ушла. Вы с ней могли бы взяться за руки и вместе помолиться за эту скотину. Ничего, скоро мы ему развяжем язык.

Чапел положил руку на грудь Леклерка:

– Позвольте мне с ним поговорить.

– Хорошо владеете французским?

– Он говорит по-английски.

– Откуда вы знаете?

Леклерк протиснулся вперед Чапела и вставил ключ в замок.

– Назовем это интуицией.

– Извини, друг, – произнес Леклерк по-французски и перешел на английский: – Теперь не время для интуиции.

Сара оперлась плечом о дверь и наклонилась, чтобы оказаться лицом к лицу с Леклерком. На его верхней губе бусинками проступил пот, в тусклом освещении коридора он выглядел мертвенно-бледным и совсем больным.

– Будет тебе. Пускай Адам попробует.

– Что вы разузнали в Цюрихе? Расскажите, тогда, может, и отпущу вашего дружка.

Сара поглядела на Чапела, затем опять на Леклерка, словно выбирая, на чью сторону встать.

– Да все одно и то же, – посетовала она. – Еще один номерной счет. Куча документов. Если это вам чем-то поможет, знайте, что счет в Германии открыт на Клода Франсуа.

– Мы говорили о Швейцарии. О Банке Менца. Не зря же вы ездили в Цюрих. Слишком уж вы туда спешили.

– Вы же знаете Адама, – пожаловалась она. – Неисправимый оптимист.

Оптимист.Леклерк презрительно сощурил глаза. Наивный и сентиментальный дурак, типичный для своей наивной и сентиментальной страны. Он оценивающе посмотрел на Чапела, словно снимал с него мерку для костюма.

– Десять минут, – сказал он, отпирая дверь камеры. – Я тоже спешу. Похороны Сантоса Бабтиста назначены на пять часов. Мне хочется успеть принести соболезнования.

– Он в наручниках? – спросил Чапел.

– А вы как думаете?

Чапел протянул руку ладонью вверх. Леклерк уронил в нее маленький ключик:

– Десять минут. – И прибавил по-французски: – Ну что ж, удачи.

Дверь с шумом закрылась. Чапел сделал шаг и очутился посреди камеры. Она была совсем крошечной. В этом замкнутом пространстве чувствовалось нечто пугающее. Стены были покрашены блестящей зеленой краской. С потолка свисала одинокая лампочка. В камере было бы чрезвычайно чисто, если бы не кровяной потек на стене, похожий на яростный восклицательный знак. Молодой парень, столкнувшийся с ним в коридоре больницы Сальпетриер, сидел за грубо сколоченным деревянным столом, держа перед собой руки, скованные наручниками. Голова была опущена.

– Ну, здравствуй, – сказал Чапел, садясь на стул, стоящий по другую сторону стола. – Кажется, мы уже встречались. Как бы там ни было, я хочу тебя поблагодарить. Лично. Сам понимаешь, за…

Чапел прокашлялся. Ему требовалось подыскать правильные слова. За что? За то, что парень его не убил? За то, что действовал как человек, а не ослепленный своей верой в святое дело мясник? Он оглянулся на дверь. Может, это была не такая уж и блестящая идея – поговорить с этим пацаном после всего того, что произошло. В чем-то Леклерк был прав: парень уже не мальчик и сложен он как профессиональный атлет – ни дать ни взять хавбек, играющий в Национальной лиге американского футбола.

Тут пленник поднял голову, и Чапел впервые увидел его лицо. Правый глаз заплыл и побагровел. Капилляры на радужной оболочке лопнули, и это делало взгляд почти демоническим. Губа была рассечена и кровоточила. Чапел не знал, объясняется это последствиями обстоятельств ареста или результатом работы Леклерка. В конце концов, какая разница. Он ощутил за собой вину и почувствовал ответственность. Нельзя позволить озверевшему от уязвленного самолюбия Леклерку, с его обмотанными боксерским бинтом костяшками пальцев, продолжать в том же духе. Он взял с ладони ключ, обошел пленника и расстегнул на нем наручники. Юноша потряс кистями рук, восстанавливая в них кровообращение, но не поблагодарил Чапела, да и вообще никак не отреагировал на его появление в камере.

Чапел положил руки на стол и сцепил пальцы. Почувствовав знакомую ноющую боль в плече, он сел попрямее. Даже в тюрьме хотелось не раскисать и «держать фасон».

– Ты чуть весь дух из меня не вышиб. Хорошая работа. Плечо у меня после этого совсем стало ни к черту. У тебя не кулак, а кувалда.

Юноша пошевелился. Казалось, он сильно напряжен и почти не слушает.

Чапел мучительно пытался найти, что сказать дальше. Он чувствовал себя не в своей тарелке.

– Так зачем это все было нужно? – спросил он напрямик. – Если тебе есть что сказать, лучшего случая не найти. Самое время.

Никакого результата. У Чапела было не больше шансов достучаться до него, чем преуспеть в поисках Клода Франсуа. Вдруг его охватило чувство полной беспомощности, настолько тягостное, что захотелось послать все к чертям. Не только допрос, но и вообще все расследование. Пускай этим займется кто-то другой. Может, Сара права. Эта ноша не по нему. Он молча рассматривал футболку пленника, на которой по трафарету было нарисовано злобное лицо неизвестного ему рэпера. Зубы с коронками, презрительный прищур глаз. Уверенный теперь в полной тщетности своей затеи, он не смог подавить смех.

– Черт побери! – вырвалось у него. – Представляю, как эта футболка должна бесить твоего отца.

Подбородок пленника приподнялся с груди, и Чапел увидел, что ему удалось задеть какую-то струнку. Адам постарался припомнить то, что он успел приметить тогда, в больнице, хоть он там и видел парня лишь мельком. Когда он лежал на полу под навалившимся на него телом, в какой-то момент их глаза встретились, и во взгляде юного террориста Чапел прочел удивление оттого, что он нечаянно столкнулся с тем самым человеком, которого ему полагалось убить, и тотчас принятое им решение этого не делать. И вдруг словно перед ним упала какая-то завеса, и Чапел ясно увидел, что именно помешало парню завершить задуманное. Он увидел полудетскую досаду на свой тяжкий жребий, груз жалости к самому себе и пугающий его самого протест против того, что ему внушали: «Как хотите, не могу я верить во всю эту чушь, и баста!» Он словно заглянул в зеркало и увидел в нем себя девятнадцатилетнего.

– Понимаю, у самого папаша был такой, что от него хоть в петлю, – сказал Адам. – Правда, в мое время были глэм-рок и длинные волосы. Я с ума сходил по всему этому. «Уайтснейк». «Пойзон». «Бон Джови». Эта их композиция «Ты опозорила любовь…». – Если у Леклерка своя песня, у него будет своя. – Правда, длинных волос у меня не было. Отец тотчас принялся бы выбивать из меня эту дурь. Но футболки у меня имелись. Вот у тебя тут, я вижу, мистер Пятьдесят Центов. А у меня была с надписью «РАТТ». Американская группа. Наверное, примерно того же уровня, если ты понимаешь, о чем я говорю.

Никакого отклика. Парень даже не взглянул на него. Тем не менее Чапел продолжил. А что ему оставалось делать, что терять? Если уж ничего не получится, он хоть даст парню несколько дополнительных минут, чтобы тот собрался с мыслями, прежде чем придет Леклерк и устроит ему взбучку.

– Знаю, о чем ты думаешь. У меня дома тоже творилось черт знает что. Выбирать не приходилось. Мой отец расписал всю мою будущую карьеру, еще когда мне только-только исполнилось девять. Дело в том, что в школе как раз устроили тест на способности, и оказалось, что я одаренный. У меня был самый высокий коэффициент умственного развития в классе. А мне было совершенно наплевать на это. Мне хотелось иметь друзей, попасть в бейсбольную команду, научиться играть в ручной мяч – все что угодно, лишь бы стать таким, как все. Отец на все говорил: «Нет!» Я, видите ли, особенный, умнее всех. Он заставил меня перепрыгнуть через целых два класса, велел ходить на все дополнительные занятия, записываться на все факультативы и во все научные кружки. Знаешь, где я проводил лето? В математическом лагере. В девять лет – и в математическом лагере! А знаешь, что самое страшное? Мне это нравилось. Во всяком случае, мне так тогда казалось. Отцу нравилось – нравилось и мне. Какая разница? Он основательно промыл мне мозги. И с тех пор так и пошло. Отец говорил: «Прыгай!» Я спрашивал: «На какую высоту?»

Чапел пытался уловить хоть какой-нибудь признак того, что парень его слушает. Пусть это будет всего лишь один звук, или движение головы, или хотя бы что-то. Юноша на другой стороне стола словно не слышал ни одного его слова. Он сидел, уставившись на свои башмаки – новехонькие кроссовки фирмы «Найк». Чапел побарабанил пальцами по столу и встал:

– Ну, ладно. Приятно было поговорить.

На какую-то секунду ему показалось, что ему что-то удастся. Увы. Глупая надежда. Да уж, неисправимый оптимист.

– Между прочим, Клодин… Она поправится, и с ней будет все в порядке. У нее разбита голова, но я уверен, она тебя не забыла.

Он повернулся к двери.

– Что же произошло?

Чапел остановился как вкопанный, мускулы на челюсти и на шее одеревенели, и он почувствовал, будто струя адреналина пронеслась вдоль всего его позвоночника.

– Что произошло? – переспросил он, медленно поворачиваясь. – Со мной?

Заключенный по имени Шарль Франсуа, или как его там еще могли звать, кивнул.

– Я на полном скаку въехал в Гарвард, а точнее, в Гарвардскую бизнес-школу… то есть, понимаешь ли, мне дали стипендию. Затем получил работу в фирме – консультации и услуги по ведению бухгалтерской отчетности. Работал как вол и стал партнером. В двадцать восемь лет заработал миллион долларов. Вот что произошло. Я сделал уйму всего, что хотел мой отец, и ничего не сделал для себя.

Чапел посмотрел в сторону, и его мысленному взору предстал отец, несчастный продавец обуви, для которого его собственная посредственность стала проклятием, которого мучили мечты о богатстве, возможностях, положении. Этот человек постоянно замахивался на что-то такое, чего никогда не мог достичь. Это был человек, который решил, что лучше жить разочарованным, но своих позиций сдавать. Почему? Что такого плохого в том, чтобы быть как все? Чего тут страшного? Разве обычный человек не может стать счастливым? Когда же слово «обычный» стало синонимом неудачника?

– Я уволился с работы в тот же день, когда он умер, – продолжил Чапел, возвращаясь к столу. – До той поры у меня не хватало духу ему перечить. Не то что у тебя. Ты вдвое мужественнее тогдашнего меня. Мне даже трудно себе представить, чего тебе стоило ослушаться отца. – Он улыбнулся, отдавая юноше должное, и протянул ему руку. – Я Адам Чапел.

Пленник, этот несостоявшийся убийца, этот мальчик в теле мужчины, отвернулся, и Чапелу показалось, что он опять потерял с ним контакт. Десять минут прошли. Пора передавать его в руки Леклерка. Обернутые боксерскими бинтами кулаки могли начинать свою грозную и действенную работу. Боли и страданию предстояло довершить то, что не удалось сделать состраданию и порядочности. Чапел опять встал. Он был измотан и знал, что отдохнуть ему не удастся. В своем воображении он уже заглядывал в будущее, представляя себе возню с документами, кропотливую каталогизацию и последующий анализ. Мысленно он уже настраивался на эту работу.