Текст книги "Самый глупый ангел"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава 11
Слизь духа

Он мог быть сделан из полированного красного дерева, но если уж двигался, то плыл как лава. Софиты отражались зеленым и красным в его лысине, а он покачивался на табурете и терзал струны светлого «стратокастера» отбитым горлышком пивной бутылки. Звали его Сомик Джефферсон, и лет ему было семьдесят, а может – восемьдесят, а может – и все сто; как и крылан Роберто, в помещении он всегда носил темные очки. Сомик был блюзменом, и в ночь перед ночью перед Рождеством он подпускал болотной смури двенадцатитактным блюзом в салуне «Пена дна»:

 
Моя бэби под омелой
Санта-Крыса развлекла
                   (Господи помилуй).
Моя бэби под омелой
Санта-Крыса развлекла.
Раньше пела, точно ангел,
А теперь дает лишь «ля».
 

– Секу, чувак, секу! – заорал Гейб Фентон. – Ну дык а то как же ж? Так и е, братан!

Теофилус Кроу посмотрел на друга – силуэт в длинной шеренге неуклюжих тоскующих мужиков у стойки бара, что покачивали головами, почти попадая в такт, – и покачал своей.

– Белее ты, конечно, не мог уродиться? – спросил он.

– На меня блюза напрыгнуло, – ответил Гейб. – Она ж мя наизнань выпотрошила.

Гейб пил. Тео, хоть и не вполне трезвый, – нет.

(Нет, им удалось раскурить штакетину толщиной в зубочистку – местный полиомиелитный клевер – с Сомиком Джефферсоном между отделениями: стоя на задней парковке «Пены дна» и только что не трением пытаясь добыть огонь из разовой зажигалки на ветру в сорок узлов.)

– Я и не думал, что у вас, сынков маманиных, тут погода бывает, – проскрипел Сомик, засосав косяк так основательно, что уголек стал пылающим глазом демона, который выглядывает из вертепа меж темным пальцем и губой. Мозоли на кончиках пальцев жара не чувствовали.

– Эль-ниньо, – ответил Тео, выпустив вольный смерч голубого дыма.

– Еще раз?

– Такое теплое течение в Тихом океане. Приближается к берегу раз в десять лет или около того. Гадит рыболовам, приносит ливни и штормы. Все думают, что сейчас как раз такой год для эль-ниньо.

– А точно знать када будут? – Блюзмен натянул на голову кожаную «Федору» и сейчас придерживал ее от ветра.

– Обычно после того, как все затопит, винный урожай погибнет, а почти все дома на самом берегу смоет в океан.

– И все потому, что вода теплая?

– Точно.

– Чё ж тут странного, что вас вся страна терпеть не может? – сказал Сомик. – Пойдем-ка вовнутрь, пока мою сраку в Кларксвилль не сдуло.

– Да все не так плохо, – ответил Тео. – Может, его еще в сторону снесет.

Зимний отказ – в него уходил Тео, в нем пребывали все калифорнийцы. Они как данность принимали, что раз по большей части погода хорошая, она останется хорошей и все остальное время, стало быть, под проливным дождем здесь можно отыскать человека без зонтика, а если ночью опускается до тридцати, кто-нибудь непременно будет качать себе горючки на заправке в одной маечке и шортиках сёрфера. Поэтому даже несмотря на то, что Национальная служба погоды велела всему Центральному побережью задраивать люки, поскольку надвигается буря десятилетия, и ветер целый день разгонялся до пятидесяти узлов, готовя почву для урагана, хвойнобухтинцы продолжали встречать праздник так, будто ничего необычайного не произойдет.

Зимний отказ – именно в нем лежал ключ к калифорнийскому «шаденфройде», тайному злорадству, которое накрывает всю страну при известии о каком-нибудь злосчастии, постигшем Калифорнию. Страна говорит: «Вы поглядите на них – физподготовка и загар, пляжи и кинозвезды, Силиконовая долина и силиконовые сиськи, оранжевый мост и пальмы. Господи, как же я ненавижу этих наглых солнечных ублюдков!» Коли вас по самый пупок замело снегами в Огайо, ничто так не согреет вам душу, как панорама горящей огнем Калифорнии. Коли выгребаете ил из своего подвала в зоне наводнений под Фарго, ничто так не разгонит вам тучи, как особняк в Малибу, который рушится с обрыва в море. И коли торнадо только что замусорил весь ваш оклахомский городишко случайными трейлерами и отходами быдлянской жизнедеятельности, чуток успокоения наверняка отыщется в репортаже о том, что в долине Сан-Фернандо земля и впрямь разверзлась и поглотила целую колонну внедорожников, везущих туземцев на работу.

И даже Мэвис Сэнд изредка баловалась этим «шаденфройде», а уж она-то была калифорнийкой и по рождению, и по воспитанию. Втайне она каждый год желала лесных пожаров и наслаждалась ими. Не столько потому, что ей нравилось смотреть, как горит ее штат, сколько потому, что ни на какие пряники Мэвис не променяла бы зрелище крепкого мужика в резине, который размахивает тяжеленным брандспойтом, а во время пожаров таких по телевизору показывали во множестве.

– Кексик? – спросила Мэвис, предлагая Гейбу Фентону подозрительный на вид ломоть на десертном блюдечке.

Биолог тем временем пытался убедить Тео Кроу, что у него генетическая предрасположенность к блюзу: он пользовался впечатляюще длинными словами, которых никто, кроме него, не понимал, и периодически спрашивал, нельзя ли ему получить «аминь» и «подержать пять», – чего, как выяснилось, ему никак нельзя.

А можно ему было только кексик с изюмом.

– Боже смилуйся, мамуля моя мне в ноль такой же кексик пекла, – завывал Гейб. – Упокой Господи душу ея.

Он потянулся было к блюдечку, но Тео перехватил посуду и убрал от биолога подальше.

– Во-первых, – сказал он, – твоя мама была профессором антропологии и в жизни своей не испекла ничего, во-вторых, она еще жива, а в-третьих, ты атеист.

– Так а хоть аминь мне можно? – парировал Гейб.

Тео укоризненно воздел бровь и посмотрел на Мэвис:

– Мне кажется, мы условились насчет кексиков в этом году.

На прошлое Рождество фирменный кексик Мэвис отправил двух человек в «детокс». Она поклялась, что больше ни в жисть.

Мэвис пожала плечами:

– Да этому кексику еще целку не своротили. В нем всего кварта рома и едва ли горсть викодина наберется.

– Лучше не стоит. – И Тео вернул ей блюдечко.

– Отлично, – сказала Мэвис. – Только сбей своего корешка с этого гона блюзового. А то мне за него неудобно. Я, между прочим, когда-то у ишака в ночном клубе за щеку брала, и неудобно мне при этом не было. А это вам не конь начхал.

– Господи, Мэвис… – вздохнул Тео, пытаясь изгнать картину из головы.

– Чего? Очки я тогда забыла надеть. И мне показалось, что это просто волосатый страховой агент, но талантливый.

– Я его лучше, наверно, домой отвезу. – И Тео ткнул Гейба в бок.

А тот уже обратил все свое внимание на молодую женщину справа – в красном пуловере с глубоким вырезом: она весь вечер дрейфовала с табурета на табурет, надеясь, что с нею кто-нибудь заговорит.

– Привет, – сказал Гейб ее декольте. – Я никак не вовлечен в человеческий опыт и как мужчина оправдывающих себя свойств не имею.

– Я тоже, – ответил ему Такер Кейс с табурета по другую сторону женщины в красном свитере. – И вам все вокруг твердят, что вы психопат? Ненавижу.

Такера Кейса, несмотря на несколько слоев речистой бойкости и хитроумия, на самом деле после разрыва с Леной Маркес рвало на части и дальше. Дело было не в том, что за последние два дня она прочно вошла в его жизнь, а скорее в том, что она стала представлять собой какую-то надежду. Но как сказал Будда, «надежда – просто иной лик желанья. А желанье – тот еще козел». И Такер отправился на поиски женского общества, дабы половчее разбодяжить обманутые надежды. В иные времена он бы снял первую встреченную женщину, но от мужского блядства, по предыдущему опыту, одиночества только прибавлялось, и на эту скользкую дорожку он больше не ступит.

– И что? – спросил он у Гейба. – Вас только что послали?

– Она ж на поводке меня водила, – ответствовал биолог, – а потом выпотрошила всего. Зло, имя твое – женщина.

– Не стоит с ним разговаривать, – сказал Тео, беря Гейба за плечо и безуспешно пытаясь оторвать друга от табурета. – Парень ни к черту не годится.

Женщина, сидевшая между Таком и Гейбом, перевела взгляд с одного на другого, затем посмотрела на Тео, затем на свои груди, затем на мужчин, точно пыталась сказать: Вы, парни, чего – ослепли? Я тут сижу весь вечер вот с этим богатством, а вы на меня – ноль внимания.

Такер Кейс действительно обращал на нее ноль внимания – ну разве что изучал катышки шерсти на ее пуловере, пока беседовал с Тео и Гейбом.

– Послушайте, констебль, может, мы и впрямь не с той ноги начали…

– Не с той ноги? – Голос у Тео чуть не сорвался. Как бы ни казался он расстроен, обращался он явно к женщине и грудям ее пуловера, а не к Такеру Кейсу, расположившемуся всего в футе за ними. – Да вы мне угрожали.

– Правда? – уточнил Гейб, стараясь заглянуть поглубже в вырез красного свитера. – Тяжко, приятель. Тео только что выкинули из дому.

– Неужели мужики в нашем возрасте могут так больно падать? – спросил Так у Тео, для пущей искренности отрывая взгляд от декольте.

Ему было не по себе оттого, что пришлось шантажировать Тео, но (он же помог Лене избавиться от тела) иногда приходится идти на какие-то пакости, и, будучи летчиком и человеком действия. Так на них шел.

– Вы это о чем? – не понял Тео.

– Наши с Леной дорожки разошлись, констебль. Вскоре после того, как мы с вами утром поговорили.

– Вот как? – Теперь уже Тео оторвал глаза от курганов интриги с начесом.

– Вот так, – ответил Так. – И мне очень жаль, что все произошло как оно произошло.

– Но на самом деле это ведь ничего не меняет, правда?

– А изменит, если я скажу, что не причинил абсолютно никакого вреда вашему мнимому Дейлу Пирсону, да и Лена тоже?

– По-моему, он не мнимый, – вмешался Гейб, еле ворочая во рту слова, будто соски грудей в красном. – Я довольно-таки уверен, что его доказали.

– Без разницы, – сказал Такер. – Изменит ли это что-нибудь? Вы способны в это поверить?

Тео ответил не сразу. Он словно бы дожидался ответа от оракула из декольте. А потом взглянул на Така снова и сказал:

– Да, я вам верю.

Летчик едва не задохнулся имбирным элем. Отплевавшись, он выдавил:

– Ух ты. Как служитель закона, вы никуда не годитесь, Тео. Нельзя верить случайному незнакомцу в баре. – Такер не привык, чтобы ему вообще верили, поэтому видеть человека, принимающего тебя по номиналу…

– Эй, эй, эй, – сказал Гейб. – Зачем же так-то?

– А идите вы на хуй, парни! – вдруг рявкнула женщина в красном пуловере, вскочила с табурета и сдернула со стойки ключи от машины. – Я тоже человек, знаете? А это вам не телефон доверия. – И она приподняла снизу груди, обтянутые красным пуловером, и потрясла ими перед носом у негодяев. Ключи жизнерадостно зазвякали, совершенно погасив взрывную волну от вспышки ее гнева.

– О… боже… мой… – вымолвил Гейб.

– Нельзя так не обращать внимания на живого человека! А кроме того, вы слишком старые, вы рохли, и уж лучше на Рождество остаться одной, чем хоть на пять минут – с вами, паршивцами!

С этими словами она швырнула на стойку мелочь и пулей вылетела из бара.

Поскольку Тео, Так и Гейб были мужчинами, они проследили взглядом за ее задницей.

– Слишком старые? – переспросил Так. – А ей сколько – двадцать семь, двадцать восемь?

– Ну да, – ответил Тео. – Под тридцать, может, чуть за. Мне совсем не показалось, что мы не обращали на нее внимания.

Мэвис Сэнд сгребла со стойки деньги и покачала головой:

– Вы все обращали на нее вполне должное внимание. У женщины проблема, если она ревнует к своим молочным железам.

– Я думал об айсбергах, – признался Гейб. – У них только десять процентов над поверхностью, а ниже – как раз все опасности. Ох нет, на меня опять блюза напрыгнуло. – И голова его рухнула на стойку и подскочила.

Так посмотрел на Тео.

– Вам помочь донести его до машины?

– Он довольно развит, – ответил констебль. – Пара докторских степеней все-таки.

– Ну ладно. Вам помочь донести профессорадо машины?

Тео попробовал сунуться плечом под мышку Гейба, но, учитывая, что был почти на фут выше друга, получилось не очень.

– Тео, – рявкнула Мэвис. – Не будь же, ять, таким задротой. Пусть мужик тебе поможет.

После трех неудачных попыток перекантовать мешок с песком по имени Гейб Фентон, Тео кивнул Такеру. Каждый взял себе по руке биолога и совместно они повели/поволокли его к задней двери.

– Если сблюет, я нацелю его на вас, – сказал Тео.

– Лене очень нравились эти ботинки, – ответил Так. – Но делайте то, что вам велит долг.

– У меня нет сексапила, рам-па-пам,– пропел Гейб, проникшись наконец рождественским духом. – И общаться я не в силах, рам-па-пам.

– Рифма, что ли? – спросил Так.

– Я же говорил, он способный, – ответил Тео.

Мэвис проскрежетала мимо и придержала им дверь:

– Ну так что, жалкие рохли, увидимся на Одиноком Рождестве, да?

Они остановились, переглянулись, ощутили общность своего коллективного рохлизма и неуверенно кивнули.

– Мой обед на волю рвется, рам-па-пам,– пропел Гейб.

А девочки тем временем носились по всей церкви Святой Розы – развешивали гирлянды и накрывали столы к Одинокому Рождеству. Лена Маркес уже в третий раз обходила зал со стремянкой, липкой лентой и рулонами зеленой и красной жатой бумаги величиной с колеса грузовика. («Ценовой клуб» в Сан-Хуниперо торговал только одним размером – очевидно, чтобы можно было украсить целый океанский лайнер за один заход.) Серийное гирляндирование отвлекало Лену от забот, но церквушка теперь больше напоминала гнездо эвока-дальтоника. Если бы Лену вскоре не остановили, гостям грозило бы заблудиться и задохнуться в праздничных застенках радостного садомазохизма. Но к счастью, когда Лена перемещала стремянку, чтобы начать четвертый раунд, внутрь засунулась нога Молли Мичон и двойные церковные двери распахнулись. Первое дуновение бури ворвалось в зал и сдернуло со стен всю бумагу.

– Ну еб твою! – сказала Лена.

Жатая бумага вихрем закрутилась по залу и сбилась в огромный ком под буфетными столиками, которые Молли расставила в ряд у стены.

– Я тебе говорила, плотницкий пистолет полезнее липкой ленты, – сказала Молли. В руках она держала три стальные кастрюли с лазаньей, а дверь все равно умудрилась захлопнуть одной ногой. Она вообще была проворная.

– Это памятник истории, Молли. Тут нельзя вгонять скрепки в стены.

– Ну да, можно подумать, после Армагеддона будет не все равно. Отнеси их вниз, в холодильник. – Молли вручила кастрюли Лене. – Я сейчас принесу пистолет из машины.

– Что это значит? – не поняла Лена. – Ты имеешь в виду наши отношения?

Но Молли уже выскочила наружу, на ветер. В последнее время она изъясняется сплошь загадками. Она будто разговаривала не только с Леной. Странное дело. Лена пожала плечами и направилась к ризнице, откуда лестница вела в подвал.

Ей туда заходить не нравилось. Подвал церквушки не был даже подвалом – скорее погребом. Стены из песчаника пахли сырой землей – через полвека после того, как погреб выкопали, пол залили бетоном без пароизоляции, поэтому внутрь сочилась влага, и зимой ее тонкая пленка никуда не девалась. Даже когда раскочегаривали печь и включали обогреватель, не становилось теплее. Кроме того, от штабеля старых церковных скамей повсюду расползались тени, и Лене казалось, будто за ней кто-то следит.

– Мммм, лазанья,– сказал Марти Поутру, лучший мертвый друг шофера спозаранку. – Чувачки и чувишки, Малютка на сей раз себя превзошла. Чуете, какой запах?

Весь кладбищенский двор просто гудел от заплесневелого возбуждения, предвкушая рождественскую вечеринку для одиноких.

– Это в высшей степени неуместно, вот это как,– высказалась Эстер. – Но полагаю, все же лучше, чем барбекю этой кошмарной женщины, Мэвис Сэнд. И почему она до сих пор жива, интересно? Она же старше меня.

– Старше перегноя, ты имеешь в виду? – уточнил Джимми Антальво, чей отпечаток лица до сих пор украшал телеграфный столб, с которым юноша поцеловался в девятнадцать лет на обочине Тихоокеанской береговой трассы.

– О, прошу вас, дитя. Если обязательно грубить, то будьте хотя бы оригинальны, – вмешался Малькольм Каули. – Не усугубляйте скуку банальностью.

– Моя жена обязательно прокладывала слои сыра и лапши острой итальянской колбасой, —вздохнул Артур Таннбо. – Вот это пиршество было.

– Стало быть, сердечный приступ объясним,– сказала Бесс Линдер. Мужнина отрава оставила у нее во рту горечь, которую не выполоскали и семь лет загробной жизни.

– Мы, по-моему, договорились не обсуждать комплексы ПС, —ответил Артур. – Договорились мы или нет? – (Аббревиатура ПС у мертвых означала «причину смерти».)

– Договорились,– подтвердил Марти Поутру.

– Спели бы «Доброго короля Венцеслава»,– сказала Эстер.

– Да заткнись же ты, в пизду, со своим Венцеславом, а? Никто все равно слов не помнит, да и не знал никогда.

– Ай-я-яй, какой у нас новенький раздражительный, – сказал Уоррен Тэлбот. Некогда он был художником и писал пейзажи, но в семьдесят отказала печень, и теперь он пейзаж удобрял.

– Что ж, такую вечеринку приятно будет послушать, – объявил Марти Поутру. – А вы слыхали, как жена констебля поминала Армагеддон? Вот уж точно кто отправился в круиз по Большой Полноумной реке.

– И вовсе нет! – крикнула Молли.

Она как раз спустилась в подвал помочь Лене расчистить место в холодильниках для салатов и десертов, которые только предстояло разгрузить.

– Ты кому это? – Лену такая вспышка подруги перепугала до полусмерти.

– По-моему, все ясно, – удовлетворенно подытожил Марти.

Глава 12
Рождественский миракль самого глупого ангела

На закате канун Рождества. С неба лило так, что между каплями не оставалось никакого зазора – сплошная стена воды, почти горизонтальная от ветра, дувшего со скоростью семьдесят миль в час. В лесочке за церковью Святой Розы ангел жевал «Сникерс», растирал ладонью след от протектора на затылке и думал: Все-таки надо было испросить инструкцию поточнее.

Его подмываю снова отыскать дитя и спросить, где в точности похоронили Санта-Клауса. Теперь он понимал, что «где-то в лесу за церковью» ничем в особенности ему не поможет. А возвращаться за инструкциями значило бы несколько подпортить чудесность собственно чуда.

Это должно было стать первым рождественским мираклем Разиила. Две тысячи лет его обходили этим заданием, но наконец его черед настал. Ну, вообще-то настал черед архангела Михаила, но работу получил Разиил – продул в карты. Михаил ставил планету Венера против задания исполнить в этом году рождественское чудо. Венера! Хоть Разиил и не очень понимал, что ему делать с планетой Венера, если он ее выиграет, вторая планета ему бы не повредила. Она хотя бы яркая и большая.

А вся эта абстрактность рождественского чуда ему совсем не нравилась. «Ступай на Землю, найди такое дитя, что загадает рождественское желание, которое исполнится лишь Божественным промыслом, – и будут тебе дадены силы для его исполнения». Тут три части. Ну и надо было поручать трем ангелам. И контролера к ним приставить. Вот бы обменять на уничтожение города. Это же так просто. Находишь город, убиваешь всех жителей, ровняешь с землей здания, а если даже совсем облажался, выживших можно выследить в горах и прикончить всех мечом. Именно эта часть, сказать по правде, Разиилу и нравилась. Если, конечно, с лица земли не сотрешь не тот город, а такое с ним бывало сколько раз? Дважды? Города в те времена все равно были невелики. Все население поместится в парочку «Уол-мартов», больше не понадобится. Вот это была бы миссия,подумал ангел: «Разиил! Сойди на землю и опустоши парочку добрых „Уол-мартов“ – кромсай, пока товар не зальет кровью, а здания не обратятся в строительный мусор. И не забудь прихватить себе несколько „Сникерсов“».

Дерево, качавшееся поблизости, вдруг треснуло, как орудийный выстрел, и ангел стряхнул с себя фантазию. Надо побыстрее развязаться с чудом и изойти отсель. Сквозь завесу дождя он наблюдал, как к церквушке начали съезжаться люди: они сражались с дождем и ветром, вечеринка уже начиналась, и в окнах мигали огоньки. Обратной дороги нет,подумал ангел. Придется поднимать все это на крыло (учитывая ангельскую природу, это ему полагалось уметь).

Он распростер руки, и черный плащ забился на ветру у него за спиной, обнажив кончики сложенных крыльев. Придав голосу наилучшую пророческую звучность, ангел выкликнул заклинание:

– Пусть тот, кто лежит здесь мертвым, восстанет! – И Разиил как бы обвел рукой всю близлежащую местность. – Пусть тот, кто долее не жив, жив станет вновь. Восстань из могилы сим Рождеством и живи! – Ангел посмотрел на недоеденный «Сникерс» в деснице и подумал: надо бы уточнить, что же именно должно произойти. – Изыди из могилы! Празднуй! Пируй!

Ничего. Не случилось совершенно ничего.

Ну вот,сказал себе ангел. Сунул в рот остаток батончика и вытер руки о плащ. Дождь поутих, и в лесочке посветлело. Там все равно тишь по-прежнему.

– Я не шучу! – сказал он громким и самым страшным ангельским голосом.

Ничегошеньки. Ветер, мокрая хвоя, деревья туда-сюда мотыляются, дождь. Никакого чуда.

– Узри! – сказал ангел. – Ибо я реально не шучу!

При этих словах налетел вдруг сильный вихрь, и еще одна ближайшая сосна треснула и повалилась, промахнувшись мимо ангела лишь на несколько шагов.

– Ну вот. Такое происходит не сразу, только и всего.

И ангел вышел из леса и по Вустерской улице направился в город.

– Вау, я чё-то вдруг проголодался,– сказал Марти Поутру, мертвый так, что мертвее не бывает.

– Я тоже,– отозвалась Бесс Линдер, опоенная, но бедовая. – Мне как-то странно. Есть хочется – и чего-то еще. Мне раньше так никогда не было.

– Ох, дорогуша,– вторила ей учительница Эстер. – А у меня в голове почему-то сплошные мозги.

– А ты, парнишка?– спросил Марти Поутру. – Тоже думаешь о мозгах?

– Ага,– ответил Джимми Антальво. – Пожрать бы не помешало.