Текст книги "Самый глупый ангел"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Такер Кейс поставил кофе, оперся на локти и склонил голову набок, словно симпатичный пацанчик в рекламе молочной каши, который вот-вот достигнет своей сахарной нирваны.

– Вы очень несимпатичный человек, мистер Кейс.

– Ох боже мой, вы бы меня видели, когда я еще не прозрел. Я был таким придурком. Сейчас я вообще-то очарователен. Кстати, видел, как ваша супруга во дворе тренируется. Очень мило. Все эти замахи мечом, конечно, жутковаты, но в целом – очень мило.

Тео поднялся – и даже пока он поднимался, у него кружилась голова, словно по ней двинули носком с песком.

– Я, пожалуй, пойду.

Провожая констебля до двери, Такер Кейс положил руку ему на плечо.

– Поверить в это вы, Тео, наверное, не сможете, но в другое время, я уверен, мы стали бы друзьями. И вы должны понять: я очень, очень хочу, чтобы у нас с Леной все получилось. Встреча наша была точно расчислена небесами – именно в ту секунду, когда я только-только пережил свой развод и оказался готов полюбить снова. А так приятно миловаться с кем-то под рождественской елочкой, вы не думаете? Она замечательная женщина.

– Лена мне нравится, – ответил Тео. – А вот вы– психопат.

– Вы так считаете? – спросил Так. – А я старался принести вам пользу.

Глава 10
Любовь отброшена в кювет

– Ты сделал что? – спросила Лена и добавила: – И сними эту мышь, а то пялится ишь – от нее не сбежишь, твой чепец так бесстыж.

– Как – так? – переспросил Так.

– Не уходи от темы. Ты шантажировал Тео Кроу?

Лена расхаживала взад-вперед по кухне. Так сидел у стойки в золотистой оксфордской рубашке – она дополняла летучую мышь на голове; ансамбль выгодно подчеркивал морскую синеву летчицких глаз. Крылан был в кои-то веки без очков.

– Не вполне. Это как бы просто подразумевалось. Он вычислил, что я был в грузовике твоего бывшего. Он знал. А теперь забудет.

– А может и не забыть. Может, он честный человек, в отличие от некоторых.

– Эй, эй, эй. Давай не будем показывать пальцами – моя бывшая по-прежнему живет на Кайманах на те деньги, которые я по праву спер у врача, промышлявшего контрабандой внутренних органов, в то время как твой – стоит ли напоминать…

– Это был несчастный случай. А все, что после, все это безумие – твоих рук дело. Ты вошел в мою жизнь, когда мне было хуже некуда, будто у тебя с самого начала был план, и все покатилось под откос, дальше и дальше. И теперь шантажируешь моих друзей. Такер, ты совсем свихнулся?

– Конечно.

– Конечно? Вот так, да? Конечночто – ты свихнулся, конечно?

– Конечно – как и все прочие. Если ты думаешь, что остальные в здравом уме, ты про них всего-навсего мало знаешь. Вся штука здесь – и в нашем случае это самое главное – найти того, чье безумие совпадает пазами с твоим. Как у нас.

И он сверкнул, по мнению Лены, предположительно очаровательной ухмылкой – несколько, правда, подпорченной стараниями выпутать коготь на крыле Роберто из прически.

Лена отвернулась и оперлась на стойку перед посудомоечной машиной, надеясь взять себя в руки покрепче перед тем, что ей предстояло сделать. К несчастью, Так только что загрузил в агрегат гору посуды, и паром из вентиляционного отверстия Лене задувало под тонкую юбку, поэтому для праведного негодования ей внутри было неуместно влажно. Но все же она решительно развернулась и, перед тем как произнести приговор, подставила посудомойке спину.

– Послушай, Такер, ты очень симпатичный человек… – В паузе она вздохнула поглубже.

– Не может быть. Ты со мной порываешь?

– И мне ты по-настоящему нравишься, несмотря на ситуацию…

– А, правильно – ты не хочешь иметь ничего общего с симпатичным парнем, который тебе нравится, боже упаси…

– Ты закроешь рот или нет?

Крылан гавкнул – ему не понравился ее тон.

– И ты, мохнатая морда! Слушай, в другое время, в другом месте – может быть. Но ты слишком… я слишком… ты просто относишься ко всему слишком легко. Мне нужно…

– Твое беспокойство?

– Ты дашь мне закончить? Пожалуйста.

– Конечно, продолжай.

Он кивнул. Крылан, переместившийся ему на плечо, тоже кивнул. Лене пришлось отвернуться.

– И от твоей летучей мыши меня жуть берет.

– А, ну да – жаль, тебя не было рядом, когда он разговаривал.

– Вон! Такер! Я хочу, чтобы ты убрался вон из моей жизни. Слишком во многом мне нужно разобраться – и только с тобой разбираться не хватало.

– Но секс – все же было здорово, это было…

– Я все пойму, если ты обратишься в полицию… я, может, и сама к ним обращусь… но все это – просто неправильно.

Такер Кейс поник головой. Крылан Роберто поник головой. Такер Кейс посмотрел на крылана, который, в свою очередь, посмотрел на Лену, словно говоря: Ну что, надеюсь, ты счастлива – ты разбила ему сердце.

– Пошел собирать вещи, – сказал Такер Кейс.

Лена плакала, а плакать она не хотела, но плакала все равно. Она смотрела, как Такер собирает по всему дому пожитки, сует их в большую сумку авиакомпании, и не понимала, как ему удалось раскидать столько барахла всего за два дня. Мужчины – они всегда метят свою территорию.

Он помедлил в дверях и обернулся.

– Я не пойду в полицию. Я просто пойду.

Лена потерла лоб, словно у нее болела голова.

На самом же деле она старалась прикрыть слезы.

– Ну ладно.

– Значит, я пошел…

– До свидания, Такер.

– И ты ни с кем не потискаешься под елочкой…

Лена вскинула голову:

– Господи, Такер.

– Ладно. Значит, пошел. – И он пошел.

А Лена Маркес пошла в спальню и стала звонить Молли. Может, поплачешься подруге в телефон – глядишь, и жизнь покажется нормальнее.

«Кисленькие куксы»? «Коричные ботаники»? Или же «Липкие сопли»? Мама Сэма Эпплбаума выбирала «приличный» каберне по разумной цене, и Сэму позволили взять одну упаковку тянучек со стеллажа в «Морском рассоле: наживке, снастях и отборных винах». «Соплей», конечно, хватит на дольше, но у них всех банальная яблочно-зеленая отделка; «куксы» предлагали ассортимент фруктового разнообразия и обладали настырным послевкусием. «Ботаники» – это богатый букет и легкая острота вкуса, но их крохотные формы, будто заверенные аудитором, выдавали буржуазное происхождение.

Сэм овладевал винной терминологией. Ему было семь лет, и он полюбил выводить взрослых из себя вокабуляром сомелье. Ханука только что закончилась, у Сэма дома всю последнюю неделю за обедами только и говорили, что о вине, и Сэм радостно шокировал полный стол родственников, объявив сразу после благословений, что «Манишевиц – черная смородина» (единственная марка, которую ему разрешили попробовать) – «вязкий говнюк, а не красное, но не без определенного горького шарма герани». (Доедал он из-за этого, правда, в своей комнате, но говнюк действительно был вязким. Филистимляне.)

– Ты ведь Избранный? – раздался голос справа и сверху. – Я уничтожил хананеев, чтобы твой народ обрел родину.

Сэм поднял голову и увидел человека с длинными светлыми волосами и в длинном черном дождевике. Сэма пробило так, словно он лизнул батарейку. Тот парень, который до смерти перепугал его друга Джоша. Сэм оглянулся – мама в дальнем конце магазина разговаривала с хозяином, мистером Мастерсоном.

– Я могу на это взять вот это? – спросил человек. В одной руке он держал три шоколадных батончика, а в другой – серебряную монетку размером с десятицентовик. Судя по виду – очень древнюю.

– Это иностранная монета. Наверное, не примут.

Человек задумчиво кивнул и, похоже, такой вести опечалился.

– Но «Нестле Хрумкие» – превосходный выбор, – продолжал Сэм, стараясь протянуть время, чтобы парень на него не кинулся. – Немного наивные, но подтекст серой амбры и грецкого ореха придает им основательность.

Сэм снова глазами поискал маму. Та по-прежнему обсуждала вина с мистером Мастерсоном. Флиртовала. Эдак Сэма пошинкуют и расфасуют по мешочкам, а она и не заметит. Может, он убедит этого парня взять и уйти.

– Слушайте, никто не смотрит. Возьмите их, и все.

– Не могу, – ответил блондин.

– Почему?

– Никто не сказал мне, что можно.

Только не это. Парняга выглядел вполне взрослым, но мозги у него – как у тупицы в ползунках. Похож на того типа в «Выкидном ноже» [3]3
  «Выкидной нож» (Sling Blade, 1996) – фильм американского режиссера, сценариста и актера Билли Боба Торнтона, в котором он сыграл главную роль, Карла Чилдерса.


[Закрыть]или на президента.

– Тогда я вам скажу, что можно, хорошо? – сказал Сэм. – Валяйте. Берите. Только вам пора сматываться. Сейчас дождь пойдет. – Сэм не помнил, чтобы ему раньше приходилось так разговаривать со взрослыми.

Блондин посмотрел на батончики, потом на Сэма:

– Спасибо. Мир Земле, а человекам благоволенье. Веселого Рождества.

– Я же еврей, вы не забыли? Мы не отмечаем Рождество. Мы празднуем Хануку, чудо огней.

– О, это было никакое не чудо.

– Чудо-чудо.

– Нет, я помню. Кто-то подкрался и подлил масла в лампаду. А рождественское чудо я исполню завтра. Сейчас мне пора. – С этими словами высокий блондин попятился, прижимая шоколадные батончики к груди. – Шалом, дитя. – И просто исчез.

– Зд орово, – сказал Сэм. – Просто здорово. Мог бы лишний раз и не напоминать.

Кендре – Малютке Воительнице Чужеземья, боевой владычице арены с горячим маслом, истребительнице монстров, грозе мутантов, бичу Пиратов Песка, заклятой защитнице пастухов жвачных тварей Лана, внутриполостной Кровной Чемпионке народа Термитов (с седьмого по двенадцатый термитник включительно) – нравился сыр. Вот так и случилось, что двадцать третьего декабря, пока лапша мокла и слипалась в дуршлаге, Молли воздела мускулистую руку к небесам и призвала кары всех фурий на голову своей высшей силы, Бога Червей Ниггота, за то, что позволил ей забыть моцареллу на кассе в «Экономичном гипермаркете». Вот только богов не заботят дела лазаньи, а посему небеса не разверзлись пламенем возмездия (по крайней мере, из кухонного окна Кендра этого не заметила) и не испепелили мелочного божка, осмелившегося предать ее в суровый час сырной нужды. Не случилось ровным счетом ничего.

– Будь ты проклят и заклят, Ниггот! Не будь мой клинок сломан, я гнала бы тебя до самых дальних пределов Чужеземья и один за другим отсекала бы твои стебельчатые буркалы, общим числом тысяча и один, дабы у меня в руках не остался твой самый излюбленный. А потом я сырыми скормила бы их все самой гнусной…

Тут зазвонил телефон.

– Алло-о-у? – сладко пропела Молли.

– Молли? – спросила Лена. – Ты что-то запыхалась. У тебя все хорошо?

– Быстро, сочини чего-нибудь,– сказал закадровый голос. – Только не говори ей, чем ты тут занималась.

Последние два дня закадровый голос от Молли почти не уходил – главным образом доставал, но ведь он на самом деле вспомнил, сколько орегано и тмина класть в красный соус. И тем не менее она знала: такая неотступность – верный признак, что надо как можно скорее возвращаться к медикаментам.

– О да, у меня все хорошо, Лена. Просто сдабриваю себе сдобу. Сама понимаешь – серый день, скоро буря, Тео – мутант… Вот я и решила себя немножко приободрить.

На линии повисло долгое молчание, и Молли заволновалась: достаточно ли убедительно прозвучало?

– Совершенно убедительно,– сказал закадровый голос. – Если бы меня здесь не было, я бы решил, что ты до сих пор этим занимаешься.

– Тебя здесь и так нет, – ответила Молли.

– Что-что? – переспросила Лена. – Молли, я могу перезвонить, если тебе сейчас неудобно.

– О нет-нет-нет. Все хорошо. Я просто лазанью делала.

– Никогда не слышала, чтобы лазанью называли сдобой.

– Это на вечеринку.

– А, ну да. И как?

– Забыла моцареллу. Заплатила и оставила возле кассы. – И Молли взглянула на три упаковки рикотты, которые насмешливо смотрели на нее со стойки. Мягкие сыры иногда такие наглые.

– Хочешь, я заберу и привезу тебе?

– Нет! – При мысли о том, что придется высиживать долгую трёп-сессию с подружкой, Молли ощутила толчок адреналина. Граница между Хвойной Бухтой и Чужеземьем стала очень зыбкой. – Я хотела сказать – все в порядке. Я сама заберу. Мне нравится сыр… покупать.

И тут она услышала в трубке протяжный всхлип.

– Мол, мне очень, очень нужно помочь тебе с твоей чертовой лазаньей, понимаешь? Очень.

– Ну что, похоже, она чокнулась, так же как и ты,– сказал закадровый; Молли дерябнула рукой воздух, чтобы голос заткнулся, – подчеркнуто резко поднесла палец к губам. – Она торчит от кризисов, если я в этом что-нибудь понимаю.

– Мне нужно с кем-нибудь поговорить, – всхлипнула Лена. – Я порвала с Такером.

– Ой, Лена, какая жалость. Кто такой Такер?

– Тот летчик, с которым я встречалась.

– Парень с летучей мышью? Ты же только что с ним познакомилась, правда? Прими ванну. Съешь мороженого. Вы знакомы с ним сколько – два дня?

– У нас с ним много общего.

– Будь ковбоем, Лена. Ты его трахнула и выпнула на обочину. Он же не украл у тебя схему реактора холодного синтеза. Все будет хорошо.

– Молли! Сейчас Рождество. А ты считаешься моей подругой.

Молли кивнула телефону и тут же поняла, что Лена ее не слышит. Так и есть – подруга из Молли не очень хорошая. В конце концов, она действительно заклятая защитница пастухов жвачных тварей Лана, а также член Гильдии киноактеров, поэтому ее долг – делать вид, что принимает близко к сердцу проблемы своей подруги.

– Тащи сыр, – сказала она. – Мы тебя ждем.

– Мы?

– Я. Тащи сыр, Лена.

Тео Кроу появился в «Морском рассоле: наживке, снастях и отборных винах» как раз вовремя, чтобы все пропустить. Хозяин лавки Роберт Мастерсон позвонил ему, заметив, как с Сэмом Эпплбаумом разговаривает таинственный высокий блондин, Тео немедленно кинулся туда и обнаружил, что обнаруживать нечего. Блондин не угрожал Сэму и никак ему не навредил, с мальчишкой все было в норме, вот только он то и дело принимался лопотать, что сменит веру и станет растаманом, как его двоюродный брат Престон, который живет на Мауи. Посреди разговора Тео понял: он не совсем годится для того, чтобы приводить доводы, почему не стоит всю жизнь курить дурь и, как кузен Престон, кататься по волнам на доске, ибо: (а) так и не выучился сёрфингу, (б) не имел даже смутного понятия, как действует растафарианство, и (в) в конце концов будет вынужден прибегнуть к аргументу: «И посмотри, какой я конченый придурок, – ты же не хочешь сам таким стать, правда, Сэм?» Лавку он покинул, чувствуя себя еще бесполезнее, чем после вербальной трепки, которую ему задал летчик у Лены Маркес.

Заехав к себе во двор в обеденный перерыв, Тео надеялся, что ему как-то удастся примириться с Молли и получить хоть капельку сочувствия и сэндвич. Но перед хижиной стоял грузовичок Лены, и сердце у Тео упало. Он было подумал доплестись до своего коммерческого огорода и выкурить липкую макуху, а уже потом двигать домой, но это до ужаса походило бы на поведение наркомана. Он же просто немножко пошел юзом на трассе благодати, а вовсе не падает в пропасть. И все равно порог он переступал несколько униженно, совершенно не понимая, как ему вести себя с Леной, которая может оказаться убийцей, не говоря уже о Молли.

– Предатель! – произнесла Молли, держа в руках кастрюльку с лапшой, которую выкладывала в сковородку вместе с соусом, мясом и сыром; руки у нее были по локоть в красном соусе, будто она только что упражнялась в особенно кровавой хирургии.

Едва он вошел, грохнула задняя дверь кухни.

– Где Лена? – спросил Тео.

– Вышла во двор. А что – ты боишься, она выдаст твой секретик?

Тео пожал плечами и подступил к жене, слегка разведя руки – жестом «ну дай же мне шанс». Интересно, почему, когда она сердится, зубы у нее кажутся особенно острыми? В другие моменты он этого не замечал.

– Мол, я делал это просто для того, чтобы купить тебе что-нибудь к Рождеству… Я вовсе не собирался…

– О, это мне без разницы. Но ты копаешь под Лену. Под мою подругуЛену. Ты только что ездил к ней домой, будто она какая-нибудь преступница. Это все радиация, правда?

– Есть улики, Молли. И дело не в том, что я раскумарился. Я нашел в грузовике Дейла шерсть крылана, а крылан есть у Лениного нового друга. К тому же мальчишка Баркеров сказал… – (На улице завелся грузовик.) – Я должен с ней поговорить.

– Да Лена мухи не обидит. Она привезла мне сыр к Рождеству, бог ты мой. Она пацифист.

– Я знаю, Молли. Я не утверждаю, что она кого-то обидела, но мне нужно выяснить…

– А кроме того, некоторых ебучек давно пора было шлепнуть!

– Она тебе что – рассказала?..

– Мне кажется, трава в тебе выявляет твою мутантскую сущность. – В руке у нее осталась лапшина от лазаньи, и ею Молли ему грозила. Будто в кулаке бьется какая-то живая тварь… но с другой стороны, отходняк у него еще не наступил.

– Молли, да что ты мелешь? Какая еще «мутантская сущность»? Ты принимаешь медикаменты?

– Как смеешь ты обвинять меня в том, что я сумасшедшая? Это еще хуже, чем если бы ты спросил, не пора ли моим месячным – и, кстати сказать, им не пора. Но я просто отказываюсь верить, что ты способен намекать, будто меня следует пичкать медикаментами. Мутант и сволочь! – И она метнула в него лапшину, а он пригнулся.

– Тебя не пичкать ими надо, а накачать, сука чокнутая! – С насилием Тео справлялся не очень – даже с насилием в форме полуразмякшей манки, – но после начального всплеска он незамедлительно утратил боевой дух. – Прости меня, сам не знаю, что на меня нашло. Давай только…

– Прекрасно! – заявила Молли.

Она вытерла руки о кухонное полотенце и метнула им в Тео. Уворачиваясь, он будто бы пулей летел сквозь смазанное время Матрицы; на деле же был просто неуклюжим парнем, который чуть-чуть спекся. И полотенце в него бы все равно не попало. Молли ураганом пронеслась по всей хижине в спальню и рухнула на пол за кроватью.

– Молли, ты не ушиблась?

Она встала, держа сверток размером с обувную коробку, в праздничной рождественской упаковке. К нему прицепилось несколько махров пыли. Молли протянула сверток Тео:

– Вот. Забирай и уходи. Я не хочу больше тебя видеть, предатель. Иди.

Тео изумился. Она его что – бросает? Просит его бросить ее? Как же все пошло не так и почему вдруг так быстро?

– Я не хочу никуда идти. У меня очень плохой день, Молли. И я пришел домой, надеясь хоть на какое-то сочувствие.

– Вот как? Ладно. Вот тебе сочувствие. Ой, бедный обдолбанный Тео, какая жалость, что ты должен копать под мою лучшую подругу за два дня до Рождества, а не забавляться на своем нелегальном огороде, который похож на высокогорные джунгли людей-гиббонов.

Она протянула ему подарок, и Тео принял его. Что же она мелет, черт возьми?

– Так все дело и впрямь в моем триумфальном садике?

– Открывай, – скомандовала Молли.

И больше не сказала ни слова. Только подбоченилась и пригвоздила его к месту взглядом, означавшим: «Сим надаю тебе по заднице или выебу так, что мозги из ушей потекут». Взгляд этот одновременно ужасал и возбуждал Тео, и он не всегда понимал, в какую сторону Молли двинется, а знал только одно: так или иначе она останется довольна, ему же на следующий день обязательно будет худо. То был взгляд Малютки Воительницы, и Тео убедился окончательно: в Молли взыграла «художественная жилка». Наверное, она действительно перестала принимать медикаменты. И обращаться с ней нужно очень осторожно.

Он попятился – недалеко – и оборвал со свертка упаковку. Внутри оказалась белая коробка с серебряной печатью самого эксклюзивного местного стеклодува, а в коробке, обернутый синей тканью, – самый красивый бонг, какой Тео доводилось видеть в жизни. Что-то из эпохи ар-нуво, только с современными материалами – сине-зеленое стекло, сквозь которое бежали изящные серебряные ветви. Если вертеть перед глазами – будто идешь по лесу. Чашку и черенок, точно по его руке, отлили из чистого серебра, и тот же древесный узор как бы перетекал на них со стекла. Да, это сделали именно для него, именно под его вкусы. Тео почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, и сглотнул их.

– Какой красивый.

– Ага, – ответила Молли. – Как видишь, меня беспокоит совсем не твой огород. А ты сам.

– Молли, да я же только поговорить хочу с Леной. Ее друг пригрозил мне шантажом. А я выращивал всего-навсего…

– Забирай и уходи, – сказала Молли.

– Милая, тебе нужно позвонить доктору Вэл, может, она согласится тебя посмотреть…

– Убирайся, черт бы тебя побрал. Не тебе отправлять меня к мозгоправу. Вон!

Без толку. По крайней мере – сейчас. Ее голос достиг высот неистовства Малютки Воительницы – Тео узнал этот тембр по тем разам, когда возил ее в окружную больницу, еще до того, как они стали любовниками. Когда Молли еще была городской чокнутой теткой. Она совсем слетит с катушек, если он будет давить.

– Прекрасно. Я уйду. Но я тебе позвоню, ладно?

Она лишь посмотрела на него.

– Все-таки Рождество… – Ну, может, еще одна попытка.

Опять этот взгляд.

– Отлично. Твой подарок на верхней полке в чулане. Веселого Рождества.

Тео выковырял из ящиков какие-то трусы и носки, выхватил из шкафа несколько рубашек и направился к двери. Молли захлопнула ее за ним так, что одно стекло разбилось. И осколки, посыпавшиеся на дорожку, звучали как итог всей его жизни.