Текст книги "Самый глупый ангел"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Вломи ему, Мэвис, – подначил один дневной завсегдатай.

– Какой извращенец вырядится в дождевик на семидесятипятиградусной жаре? – сказал другой. – Я тоже за. По мозгам ему.

У бильярдного стола уже делали ставки.

Мэвис дернула себя за отбившуюся от стада волосину на подбородке и вгляделась в незнакомца поверх очков.

– А ты не желаешь продолжить свои поиски чуть дальше по дороге? – осведомилась она.

– Какой сегодня день? – спросил незнакомец.

– Понедельник.

– Тогда я выпью диетической колы.

– А как же дитя? – уточнила Мэвис, для вескости похлопывая «луисвилльской дубиной» по ладони (больно, как у черта в жмене, только она и глазом не моргнет, дудки).

– У меня есть время до субботы, – сказал прекрасный извращенец. – Теперь же – диетическую колу и батончик «Сникерса». Пожалуйста.

– Ну все, – сказала Мэвис. – Ты покойник.

– Но я же сказал «пожалуйста», – ответил Блондинчик. Несколько не в тему.

Она не стала даже поднимать калитку в стойке, а поднырнула под нее и кинулась в атаку. Тут блямкнул колокольчик, и в салун пробился луч света: значит, с улицы кто-то вошел. Едва Мэвис перенесла вес на толчковую ногу, чтобы уже совсем отправить блондиновы гонады полетать над соседним округом, незнакомец исчез.

– Проблема, Мэвис? – спросил Теофилус Кроу. Он стоял аккурат на том же месте, где только что был незнакомец.

– Черт, куда он делся? – Мэвис заглянула за плечо Тео и обозрела галерею дневных завсегдатаев. – Куда он пропал?

– Бог знает, – ответили те, пожимая плечами а капелла.

– Кто? – спросил Тео.

– Блондин в черном дождевике, – объяснила Мэвис. – Ты не сталкивался с ним в дверях?

– В дождевике? Да на улице семьдесят пять градусов, – сказал констебль. – Уж я бы заметил дождевик.

– Он был извращенец! – крикнул кто-то из глубины бара.

Тео опустил голову и окинул взглядом хозяйку:

– Парень перед тобой обнажался?

Разница в росте у них была почти в два фута, и Мэвис пришлось на шаг отступить, чтобы заглянуть констеблю в глаза.

– Да нет же, черт. Мне нравятсяте, кто показывает товар лицом. Этот парень искал дитя.

– Так тебе и сказал? Просто зашел сюда и сказал, что ищет ребенка?

– Точно. Я уже совсем было хотела его поучить…

– Ты уверена, что он не своегоищет? Такое бывает, знаешь ли, – рождественская толчея, дети теряются…

– Нет, он не конкретного ребенка искал, он искал вообще дитя.

– Ну, может, ему хотелось стать кому-нибудь Старшим Братиком, или Тайным Сантой, или еще чего-нибудь… – сказал Тео, являя тем самым веру в доброту человеческую, улик которой у него было от крайне мало до совершенно никаких. – Сделать ему что-нибудь хорошее на Рождество.

– Черт побери, Тео, тупица ты ебанутая, да попа не надо отрывать от алтарного служки фомкой, чтобы понять, что он пацанчику не катехизис на ушко читает. Этот парень – извращенец.

– Что ж, тогда мне, наверное, надо бы сходить его поискать.

– Да уж, наверное, давно уже пора как надо бы.

Тео совсем уже нацелился к выходу, но развернулся к Мэвис снова:

– И я не ебанутая тупица, Мэвис. Не надо со мной так разговаривать.

– Извини, Тео, – ответила хозяйка, опуская «луисвилльскую дубину» в знак искренности своего покаяния. – А чего ты вообще заходил-то?

– Не помню. – Тео подчеркнуто воздел бровь.

Мэвис ухмыльнулась. Хороший он парень, Тео, – дурковатый, но хороший.

– Вот как?

– He-а, я просто хотел уточнить, как у тебя с едой будет на Рождество. Ты же барбекю хотела устраивать, правильно?

– Да, планировала.

– Так вот, я только что по радио услышал, что велика вероятность дождя, поэтому лучше бы резервный план разработать.

– Больше выпивки?

– Я имел в виду, чтоб еду на улице готовить не пришлось.

– Типа – еще больше выпивки?

Тео покачал головой и направился к двери.

– Позвони мне или Молли, если помощь потребуется.

– Дождя не будет, – сказала Мэвис. – В декабре никогда не бывает.

Но Тео уже ушел – на улицу, искать незнакомца в дождевике.

– А хлынуть может запросто, – подал голос один из дневных завсегдатаев. – Ученые говорят, в этом году мы можем увидеть эль-ниньо.

– Ну да, можно подумать, они нам вообще что-нибудь говорят, пока полштата в море не смоет, – сказала Мэвис. – К ебене маме этих ученых.

Но эль-ниньо в самом деле надвигался.

Эль Ниньо. Дитя.

Глава 3
Мишура обмишуливает

Вечер вторника. До Рождества еще четыре дня, однако по главной улице городка в своем большом красном пикапе разъезжает Санта: машет детворе, виляет с одной обочины на другую, рыгает себе в бороду потихоньку, потому что он не просто в подпитии.

– Хо, хо, хо, – говорит Дейл Пирсон, злобный застройщик Хвойной Бухты и уже шестой год подряд почетный Санта-Клаус ложи Северных оленей. – Хо, хо, хо, – говорит он, давя в себе позыв добавить «и бутылка рому»: манеры у него – скорее Черной Бороды, чем Святого Николая. Родители тычут в него пальцами, детвора машет и подпрыгивает.

К этому времени уже вся Хвойная Бухта звенит переселившимся в эмиграцию рождественским настроем. Все номера всех отелей полны, а на Кипарисовой улице не осталось ни единой щелочки для парковки – покупатели без устали сыплют свои каштаны в костер, сметая все подчистую. Кредитка стерпит. Вся улица пахнет корицей и сосной, мятой и радостью. Это вам не грубое торгашество Рождества в Лос-Анджелесе или Сан-Франциско. Это вам рафинированное, искреннее торгашество маленького новоанглийского городка, где сто лет назад Норман Рокуэлл изобрел Рождество. Тут все взаправду.

Однако до Дейла Пирсона это не доходило.

– Веселого, счастливого… отсоси, паразит липучий, – Гринчем скрипел Дейл за тонированными стеклами кабины.

На самом деле для коренных жителей весь этот рождественский шарм их городка оставался некой загадкой. Ведь Хвойная Бухта, в общем-то, не зимняя страна сказок: средняя температура сезона – 65 градусов по Фаренгейту, и только пара уж совсем матерых старожилов припоминала, что когда-то поговаривали, будто здесь шел снег. Да и не тропический это рай для отпускников: океан обжигающе холоден, средняя видимость в воде – 18 дюймов, а на самом берегу – гигантское лежбище морских слонов. И зиму напролет тысячи округлых ластоногих валяются по всему побережью Хвойной Бухты, словно огромные гавкающие какашки; хотя сами по себе они безобидны, однако же составляют основной рацион большой белой акулы, которая за 120 миллионов лет эволюционировала в отличный предлог никогда не заходить в океан выше лодыжек. А раз дело не в погоде и не в воде – какого рожна им тут надо? Может, самих сосен? Новогодних елочек?

– Мои деревья, черт бы их драл, – бородато бурчал про себя Дейл.

Городок Хвойная Бухта располагался в самом последнем на белом свете естественном бору монтерейских сосен. А поскольку они подрастают на двадцать футов в год, сам бог велел выращивать монтерейские сосны под новогодние елки. Это хорошая новость: в городке можно прийти на любой пустырь и срубить себе солидную рождественскую елочку. Но есть и плохая: это преступление, если, конечно, вы не обзаведетесь специальным разрешением и не посадите пять сосен взамен. Монтерейские сосны – охраняемый вид, это вам скажет любой местный строитель, ибо всякий раз, как они валили парочку для постройки дома, высаживать обратно приходилось целый лес.

Универсал с рождественской елкой, пристегнутой к крыше, сдал назад перед самым носом Дейлова пикапа.

– Уберите эту говяху с моей улицы, – Скруджем проскрежетал Дейл. – И веселенького вам Рождествеца, мразюки, – добавил он, чтобы не выбиваться из общего настроя.

Сам того не желая, он стал Джонни Яблочным Семечком рождественских елок: высадил десятки тысяч саженцев на замену тем тысячам, которые свалил бензопилой, а затем построил из них целые ленты однотипных особнячков, заплетя ими все холмы Хвойной Бухты. Хотя закон и предписывал все деревья-заменители высаживать в пределах муниципального округа Хвойной Бухты, нигде не говорилось, что посадки следует производить вблизи оттого места, где сосну срубили. Вот Дейл и понатыкал все свои деревья вокруг кладбища старой церкви Святой Розы. Много лет назад всю эту землю – десять акров – он сам же и купил, надеясь разделить ее на участки и застроить роскошными жилищами, кабы не встряли эти хиппари из Калифорнийского исторического общества. Ветхую двухкомнатную церквушку объявили памятником истории и культуры, а потому застраивать что бы то ни было чем бы то ни было стало невозможно. И ровными рядами, даже не задумываясь о естественном росте леса, его строительные бригады сажали и сажали монтерейские сосны, пока вокруг церкви не образовалась чащоба, что перья на птичьей спине.

Последние четыре года за неделю до Рождества кто-то повадился ездить в этот Дейлов лес и вывозить живые сосны целыми грузовиками. И Дейл уже заманался отвечать перед окружной администрацией за высадку новых деревьев. То есть на сами сосенки ему было наплевать вприсядку, но будь он проклят, если станет мириться, когда на него снова и снова спускают сторожевых полканов округа. Своим корешам по Оленьему обществу он уплатил сполна – раздал подарки с сюрпризами и им, и женам ихним, а теперь он пойдет ловить вора. И вора он поймает – это будет его личный рождественский подарок себе. Немножко справедливости. А больше ему ничего и не надо – немножко справедливости, и капец.

И веселенький гоблин свернул с Кипарисовой и направился прямиком в гору, к церквушке, похлопывая по тупорылому револьверу 38-го калибра, засунутому за широкий черный пояс.

Лена втащила вторую рождественскую елку в кузов своего маленького пикапа «тойота» и утвердила ее в одном из десятигаллонных кедровых коробов, которые сама же специально для этого сколотила. В этом году неимущие получат лишь четырехфутовики – ну, может, вместе с коробом на фут больше. После октября дождь шел всего раз, поэтому у Лены почти час ушел на то, чтобы выкопать из неподатливой сухой почвы только два саженца. Ей, конечно, хотелось, чтобы у людей на Рождество были елочки, но если бы она замахнулась на семифутовые, то проторчала бы тут всю ночь и раздобыла лишь пару. Вот это – настоящая работа,– думала Лена. Вообще-то она управляла недвижимостью – подбирала жилье на съем для отпускников в местном агентстве, и в самый сезон рабочий день ее затягивался до десяти-двенадцати часов, но теперь она осознала: часы на работе и реальная работа – большая разница. Она осознавала это каждый год, когда приезжала сюда сама по себе и брала в руки ярко-красную лопату.

По лицу стекал пот. Лена тыльной стороной замшевой рабочей перчатки смахнула с лица волосы, оставив на лбу грязный мазок. Выпуталась из фланелевой рубашки, надетой по случаю ночной прохлады, и осталась в узком черном топе и грязновато-оливковых штанах от робы. С красной лопатой в руках на этой лесной опушке она походила на бойца какого-то рождественского спецназа.

Лена вонзила лезвие в хвойную подстилку примерно в футе от ствола следующего намеченного дерева, поднажала ногой и слегка попрыгала, чтобы лопата вошла поглубже. Когда она раскачивала черенок, чтобы поднять пласт дерна, яркий дуплет фар обмахнул закраину леса и замер на «тойоте».

«Не о чем волноваться, – думала Лена. – И не собираюсь я прятаться, не собираюсь никуда нырять.» Ничего плохого она не делает. Ничегошеньки. Ну, говоря строго, это, конечно, воровство и нарушение пары указов окружной администрации о рубке монтерейских сосен, но, говоря так же строго, она же их не рубит, правда? Она их просто пересаживает. И… да, ради неимущих. Она – как Робин Гуд, вот. А Робину Гуду слова поперек не скажи. Но все равно Лена улыбнулась в окуляры фар и пожала плечами с таким видом – «ну что ж, похоже, меня замели», – который, надеялась она, сочтут прелестным. К глазам она поднесла козырьком ладонь и прищурилась, чтобы разглядеть получше, кто сидит в грузовике. Да, Лена не сомневалась, что это грузовик.

Двигатель его пофырчал и заглох. У Лены в горле шевельнулась тошнота – она поняла, что грузовик дизельный. Открылась дверца, и, когда на миг в кабине вспыхнул свет, ей показалось, что за рулем – фигура в чем-то красно-белом.

Чего?

Из пучка слепящего света к Лене шел Санта-Клаус. Обычный Санта – с фонариком. Но что это у него в другой руке? А в другой руке у Санты был пистолет.

– Черт бы тебя драл, Лена, можно было и догадаться, что это ты, – сказал он.

У Джоша Баркера были крупные неприятности. Крупнее не бывает. Ему всего семь лет, но он абсолютно уверен, что жизнь навеки испорчена. Он несся по Церковной улице, лихорадочно соображая, как объяснит все мамочке. Опоздал на полтора часа. Вернулся домой сильно затемно. И не позвонил. А Рождество – всего через несколько дней. Ладно мамочке объяснять, но как он объяснит все это Санте?

Хотя Санта как раз может понять – понимает же он про игрушки. А вот мамочка все равно никогда не поведется. Он играл в «Большой крестовый поход Варвара Джорджа» на «плейстейшн» у своего друга Сэма, и они углубились на территорию неверных и поубивали тысячи «ракцев», и выйти из игры было никак нельзя. Ее так сделали – специально, чтобы нельзя было выйти, и Джош глазом не успел моргнуть, как за окном стемнело, а он совсем про все забыл, и Рождество наверняка уже погибло навсегда. Ему-то хотелось «Икс-Бокс 2», но вряд ли Санта принесет его теперь, если в списке у него будет значиться «вернулся домой затемно»И В ПРИДАЧУ «даже не побеспокоился позвонить».

Провожая Джоша до двери, Сэм взглянул на ночное небо и подытожил:

– Мужик, ты обмишулился.

– Ничего я не обмишулился, это ты обмишулился, – ответил Джош.

– Я-то не обмишулился, – возразил Сэм. – Я еврей. Нет у нас никакого Санты. У нас и Рождества не бывает.

– Значит, ты и обмишулился.

– Заткнись, ничего я не обмишулился.

Но, едва сказав это, Сэм сунул руки в карманы, и Джош услышал, как он постукивает своим дрейделом об ингалятор против астмы: вид у его друга и впрямь был какой-то обмишуленный.

– Ладно, ты не обмишулился, – сказал Джош. – Извини. Я лучше пойду.

– Ага, – сказал Сэм.

– Ага, – сказал Джош, сообразив, что чем дольше он будет добираться до дома, тем больше обмишулится.

И вот, несясь по Церковной улице к дому, он вдруг понял, что, весьма вероятно, сейчас получит экстренную отсрочку от обмишуливания: ибо на лесной опушке прямо перед ним стоял Санта собственной персоной. Хотя он, казалось, очень злился, злость его, похоже, изливалась на женщину с красной лопатой в руках, по колено стоявшую в яме. А Санта вопил на нее, светя ей прямо в глаза тяжелым черным фонариком, который держал в одной руке.

– Это мои деревья. Мои, черт бы их драл, – орал Санта.

Ага! – подумал Джош. Раз уж Санта выражается так, «черт» – не так плохо, чтобы загреметь в список непослушания. Джош мамочке так и говорил, но она не поверила и наложила на «черта» запрет.

– Я же взяла всего несколько, – отвечала женщина. – Для тех, кто не может себе позволить елочку на Рождество. Нельзя же такое жалеть для пары-другой несчастных семей.

– Еще как, блядь, можно.

Да-а… Джош даже не сомневался, что из-за слова на букву «б» в список загремишь надолго. Он был в шоке.

Санта ткнул фонариком женщине прямо в лицо. Она отмахнулась.

– Послушай, – сказала женщина. – Давай я вырою последнюю и уеду?

– Ничего ты не выроешь. – Санта еще раз ткнул фонарик женщине под нос, но, когда она и теперь отмахнулась, стукнул ее по голове другим концом.

– Ай!

Наверняка больно. Джош через дорогу слышал, как от удара у женщины лязгнули зубы. Должно быть, эти новогодние елки Санте чем-то очень дороги.

Женщина опять отмахнулась, только теперь уже – черенком лопаты. И Санта опять стукнул ее фонариком – уже сильнее; женщина взвыла и упала в яме на колени. Санта сунул руку за черный пояс, вытащил пистолет и направил на женщину. Немедленно подскочив, та замахнулась лопатой, и лезвие с тупым металлическим лязгом столкнулось с головой в красном колпаке. Санта пошатнулся и вновь навел пистолет. Женщина съежилась, прикрыв голову руками; лопата торчала у нее из-под мышки лезвием вверх и вперед. Но, прицелившись, Санта потерял равновесие и рухнул прямо на подставленную лопату. Лезвие вошло ему под бороду, и та вдруг покраснела – так же ярко, как его костюм. Он выронил пистолет и фонарик, булькнул и свалился в яму. Только Джош его и видел.

Мчась домой изо всех сил, Джош уже почти не слышал, как кричала женщина: кровь звенела в его ушах праздничными колокольчиками с саней. Санта умер. Рождество испорчено. Джош обмишулился.

Он был не один такой обмишуленный: в трех кварталах от него по Вустерской улице в хандре и унынии волокся Такер Кейс. Он собирался развеять последствия употребления дурной еды из забегаловки энергичной прогулкой, но к земле его пригибало бремя жалости к себе. Дело шло к сорока, он был подтянут, светловолос и загорел – в общем, стареющий сёрфер или профессионал гольфа в самом расцвете. В пятидесяти футах над ним верхушки деревьев обмахивал гигантский крылан. Кожистые крылья безмолвно рассекали ночь. «Умеет же шпионить за персиками и прочими фруктами, – думал Такер, – и никто его не засечет».

– Роберто, делай свои дела и давай-ка в гостиницу, – крикнул он в небеса.

Крылан гавкнул в ответ и зацепился на лету за сук, по инерции едва не описав вокруг него мертвую петлю, но, покачавшись маятником, застыл вверх тормашками. После чего огрызнулся еще разок, облизнул собачью мордочку и запахнулся в огромные крылья, защищаясь от сквозняка с моря.

– Прекрасно, – сказал Так, – но в номере тебе не бывать, пока не покакаешь.

Плотоядная летучая мышь досталась ему в наследство от штурмана-филиппинца, когда Кейс водил частный реактивный самолет для одного врача в Микронезии. На такую работу он согласился только потому, что лицензии пилота США его лишили: Так разбил розовый самолет корпорации «Косметика Мэри-Джин», увлекшись посвящением одной молодой особы в члены клуба «Миля вверх». Пьяный. После Микронезии вместе с крыланом и прекрасной молодой женой-островитянкой они переселились на Карибы и основали чартерную компанию. Теперь же, шесть лет спустя, его прекрасная жена-островитянка управляла чартерным бизнесом вместе с семифутовым растаманом, а у Такера Кейса за душой не осталось ничего, кроме летучей мыши и временного контракта с Администрацией по контролю за применением законов о наркотиках: он должен был летать на вертолетах и выискивать в глухомани Биг-Сура пятаки с марихуаной. Это и привело его в Хвойную Бухту и загнало в комнатенку дешевого мотеля за четыре дня до Рождества, одного. Одинокого. Обмишуленного.

Во время оно Так был дамским угодником высочайшего порядка – Дон Жуаном, Казановой, Кеннеди (только без налички); теперь же он очутился в городе, где не знал ни души и не встретил пока ни единой женщины, которую стоило бы соблазнять. Несколько лет семейной жизни едва не доконали его. Он слишком привык к нежному женскому обществу, которого можно добиться без особых манипуляций, уловок и ухищрений. Такого ему не хватало. Ох как же не хочется ему проводить Рождество в одиночестве, черт возьми. Однако вот он.

А вот и она. Дамочка в беде. Одна, посреди ночи, плачет – и, судя по тому, что Так различал в стереолучах фар, очертаний эта женщина самых приятных. Отличные волосы. Красивые высокие скулы, исполосованные слезами и грязью, но, знаете, такие экзотичные, что ли. Такер проверил, по-прежнему ли Роберто безопасно для окружающих висит наверху, затем одернул летную куртку и двинулся через дорогу.

– Эй, послушайте, у вас все в порядке?

Женщина дернулась, даже чуть вскрикнула и бешено заозиралась – пока не заметила его.

– Ох господи, – сказала она.

Таку отвечали и похуже. Он стоял на своем.

– С вами все в порядке? – повторил он. – Похоже, у вас были неприятности.

– По-моему, он умер, – сказала женщина. – Мне… мне кажется, я его убила.

Так перевел взгляд на красно-белую кучу на земле у своих ног и только тут до него дошло, что это: мертвый Санта. Нормального человека сразу бы закоротило, и он дал бы задний ход и попытался как можно быстрее отрулить, но Такер Кейс был летчик, приученный действовать в любых чрезвычайных ситуациях жизни и смерти, натренированный вести себя учтиво под любым давлением, а кроме того – одинокий. Женщина, тем временем, была действительно что надо.

– Стало быть, мертвый Санта, – сказал Так. – Вы тут где-то рядом живете?

– Я не хотела его убивать. Он кинулся на меня с пистолетом. Я просто нырнула, а когда подняла голову… – И она махнула на огромный дохлый крендель праздничной расцветки. – Наверное, лопата задела его по горлу.

Кажется, она помаленьку успокаивалась. Такер глубокомысленно кивнул:

– Значит, на вас бросился вооруженный Санта? – Женщина показала на пистолет, валявшийся на земле рядом с фонариком. – Понимаю, – сказал Так. – А вы были знакомы с этим…

– Да. Его зовут Дейл Пирсон. Он сильно пил.

– А я нет. Бросил много лет назад, – ответил Так. – Кстати, я Такер Кейс. Вы замужем? – Он протянул ей руку. Женщина его будто впервые увидела:

– Лена Маркес. Нет, я в разводе.

– Я тоже, – сказал Так. – Тяжко на праздники, да? Дети есть?

– Нет. Мистер э-э… Кейс, послушайте, этот человек – мой бывший муж, и он мертв.

– Н-да. Я вот своей бывшей просто отдал дом и бизнес, но так и впрямь дешевле.

– Вчера мы поссорились на глазах у десятка человек на стоянке у магазина. У меня был мотив, была возможность и были средства… – Женщина показала на лопату. – Все решат, что я его убила нарочно.

– Не говоря о том, что вы действительно его убили.

– И думаете, журналисты не присосутся? У него из шеи торчит моя лопата.

– Может, лучше стереть с нее отпечатки пальцев и все остальное? Вы ДНК на него не роняли?

Женщина растянула полу рубашки и принялась возить ею по черенку лопаты.

– ДНК? Это, например?

– Ну, знаете, волосы, кровь, семя? Ничего такого?

– Нет.

Она яростно полировала рукоять лопаты рубашкой, стараясь не слишком приближаться к тому концу, который застрял в покойнике. Странное дело, но Так находил процесс несколько эротичным.

– По-моему, с отпечатками вы разобрались, но меня вот что беспокоит: тут ваше имя явно выписано черным маркером. Может вас выдать.

– Садовые инструменты никогда не возвращают, если их не подписать, – ответила Лена. И снова заплакала. – Ох боже мой, я его убила.

Так подошел к ней ближе и обхватил рукой за плечи.

– Эй, эй, эй, все не так плохо. По крайней мере, у вас нет детишек, которым все это пришлось бы объяснять.

– Но что же мне делать? Моя жизнь кончена.

– Не болтайте глупостей, – сказал Такер, стараясь, чтобы прозвучало бодрее. – Послушайте, у вас тут вполне качественная лопата, а яма почти готова. Что скажете, если мы Санту немножко утрамбуем, вокруг чуточку подчистим и я приглашу вас на ужин? – Он ухмыльнулся.

Женщина посмотрела на него:

– Вы – кто?

– Приятный парень, который пытается помочь даме, попавшей в беду.

– И вы хотите пригласить меня на ужин?

– Ну не прямо сейчас. После того, как мы тут возьмем все под контроль.

– Я только что убила человека, – сказала она.

– Да, но не нарочно же.

– Человек, которого я когда-то любила, мертв.

– Черт, вот незадача, – ответил Так. – Вам нравится итальянская кухня?

Лена шагнула вбок и оглядела его с ног до головы, особое внимание обратив на правое плечо летной куртки, где бурая кожа была так исцарапана, что выглядела замшей.

– Что с вашей курткой?

– Моему крылану нравится по мне лазить.

– Вашему крылану?

– Слушайте, нельзя ведь летать по жизни вообще без всякого багажа, верно? – Так для наглядности кивнул на усопшего. – Я объясню за ужином.

Лена медленно кивнула.

– Надо будет спрятать его грузовик.

– Конечно.

– Тогда ладно, – сказала она. – Вы не дернете лопату? Д-до сих пор не могу поверить.

– Понял, – сказал Так, спрыгнул в яму и извлек лопату из шеи Святого Николая. – Считайте, что это подарок к Рождеству.

После чего скинул куртку и вгрызся в неподатливую почву. На сердце было легко, немножко кружилась голова, и Так был в полном восторге – в обществе летучей мыши встречать Рождество ему больше не придется.