Текст книги "Спаси меня"

Автор книги: Кристофер Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Вы только подумайте – какие черви! – говорю я.

Кэт бряцает по столу чашкой, обводит взглядом кухню и устремляет на меня непонимающий взор.

– Какие черви? – вопрошает она, и ее голос медленно окрашивается в мрачные саркастические тона.

– Вот, в газете, заметка о червях. Ученые провели специальные исследования…

– Да? Только не говори, пожалуйста, что мальчики-червячки были гораздо счастливее, когда имели как можно больше девочек-червячков. И что девочкам-червячкам для полного счастья нужно только уютное гнездышко, где кишмя кишат детишки, пока их папочка отдыхает где-нибудь с друзьями, попивает червячное пиво и гоняется за девочками-червячками. Да, и не говори, что ученый, который проводил исследования, был мужчиной – толстопузым импотентом лет за сорок, который в своих постельных неудачах винит жену. Как же, она совсем себя запустила – неудивительно, что у него не возникает эрекции. Вот и приходится ломать голову – а не приударить ли за новенькой ассистенткой с пышной прической. Как там ее зовут? Сюси-пуси? И тут по какому-то удивительному совпадению наш ученый муж обнаруживает, что ему действительно стоит попытать счастья с Сюси-пуси, потому что его испытуемые червячки именно так и поступили бы. И значит, супружеская неверность – подсказка самой природы. При этом необходимо напомнить, что все научные исследования строго объективны.

Я так и разинул рот:

– Ого! Не ожидал от тебя такого цинизма.

– Кэт прекрасно разбирается в ученых, – вступается за старшую сестрицу Джесс, дружески похлопывая ту по плечу. – Она у нас встречалась с физиком-ядерщиком.

– Да, мне уже страшно. Но, возвращаясь к червям, как я уже сказал… – Кэт и Джесс в изнеможении мычат. – Да нет же, вы послушайте, это действительно интересно и совсем не то, что вы думаете. Биологи взяли специальных червей – что-то вроде нематод. Так вот, суть эксперимента сводится к следующему: мальчикам-червячкам было, как ты выразилась, гораздо радостнее, и, что немаловажно, жили они дольше, когда поблизости вообще не было девочек-червячков и им не приходилось все время думать о сексе. Улавливаете? Это лишний раз подтверждает мою мысль. Нам, парням, было бы гораздо легче жить, если бы вокруг не сновали женщины и не заманивали нас своими прелестями, запахами и нежными голосами. Мы постоянно находимся под огромным напряжением и поэтому быстрее старимся.

– Почему бы тебе тогда в монахи не податься? – подкалывает Кэт.

– Я не говорю, что от женщин одна только мука и ничего хорошего. Я вовсе так не считаю.

– Ах как вы добры. Кстати, а про девочек-червячков там что-нибудь написано? Их пробовали держать в изолированных, однополых… как это у них называется, червячных фермах?

– Сейчас не припомню, – хмуря лоб, отвечаю я.

– Ничего удивительного. – Кэт настоящий скептик. – Не убедил ты меня своими червячками.

– Знаешь, а мне кажется, я поняла, – вступается за меня Джесс. – Смысл в том, что мы все в какой-то мере черви.

– Я за вас рада, – отвечает Кэт.

Позже девчонки уходят за покупками, а я остаюсь дома и предаюсь безрадостным размышлениям, сидя на диване. Можно было бы прогуляться в парк, но за окнами серое тяжелое небо, а с северо-востока дует промозглый колкий ветер – совсем не до прогулок в такую погоду. Можно было бы не спеша дойти до лотка мистера Индаита Сингха, купить «Прайвитай», устроиться за столиком в кафе и попивать маленькими глотками горький эспрессо, посмеиваясь в душе над причудливой суетой «человеков». Если повезет, сяду в уголке, где можно оставаться незамеченным и при этом сохранять прекрасный обзор. Сяду и стану читать о позерах и посредственностях, обманщиках и политиках, публицистах, сутенерах и сводниках; о звездах «мыльных опер», о медиумах, мелких князьках, ростовщиках, о пустоголовых знаменитостях, развратниках и своднях; о ворах, кляузниках и крючкотворах, лжецах, головорезах и яйцеголовых умниках; о литературных поденщиках, торговцах шедеврами, адвокатах и разноперой толпе трещоток, болтунов, балагуров и пустомель, которые верещат, словно стая мартышек, и разряженными бабуинами шествуют в сиянии прожекторов по вымощенному золотом бульвару среди восторженных криков и даже не подозревают, что скоро бульвар закончится, они все рухнут в разверзшуюся под ногами дыру и полетят в пустоту – в черную бездну, откуда веет слабым душком обезьяньих экскрементов и больше ничем.

Нет, на данный момент мне совсем не хочется иметь что-нибудь общее с собратьями-людьми. Да и надобность в прогулке отпала. Просто буду сидеть и думать о Бет…

Ах, роковая мысль. Какие у Бет глаза, какая улыбка, волосы ниспадают на мое лицо. Вот она говорит, чуть приоткрывая завесу над мраком тайн, о своем развращенном и нездоровом прошлом, делает какие-то тонкие намеки… Тогда мы будто колебались между жизнью и смертью, и казалось, что я не властен над судьбой…

Нет, хватит – так я, пожалуй, сойду с ума. Надо радоваться жизни, шутить, острить, сорить деньгами, любить ради приятности и не впускать никого к себе в душу. Гоняться за удовольствиями и отдаваться всей душой покупке нарядов – одним словом, вести себя как денди. Я отказываюсь сохнуть по Бет.

Итак, набираю горячую ванну, добавляю пенку со свежим лиственным ароматом, вешаю в гардероб костюм, а остальное отправляется в корзину для грязного белья. Тщательно и с изыском подбираю новую одежду: шелковые трусы-боксеры, клетчатые носки, черные джинсы… Нет, зеленые вельветовые брюки, нет, все-таки джинсы… Хорошо, пусть будут черные молескины. Теперь свежевыглаженная рубашка кремового цвета с двойными манжетами и шелковые ленты вместо запонок. Галстук? Слишком – нечего так расфуфыриваться. Пусть воцарится галантность денди… И не забывай смотреть на мир поверхностно! Пока наполняется ванна, я делаю двадцать отжиманий и пятьдесят раз поднимаю корпус, а затем изучаю свое голое тело в зеркале. Можно сказать, не самая плохая фигура – бывает и хуже. Правда, колени меня подвели, прямо-таки несчастье, а не колени. Бледные круглые булыжники в обрамлении редких черных волос. Да, лучше не смотреть. И лодыжки вполне уместно смотрелись бы под брюхом какой-нибудь крупной птицы. Но в целом не так уж и плохо.

Я лежу в ванне, закрываю глаза и думаю о том, что неплохо бы выпить джина с тоником. А вместо этого начинаю ломать голову над трудными для понимания вопросами этики и эстетики, как и должен был бы поступить в подобной ситуации денди. Тру себя мочалкой, мою голову, обильно смачиваю щеки пенкой и бреюсь с особой тщательностью, пока щеки не становятся гладкими словно яйцо. Приходит мысль выщипать брови – мои роскошные кустистые брови, но я все-таки решаю воздержаться. (Нелепость какая, брови выщипывать.) Не надо думать, будто все денди – суетливые, самовлюбленные воображалы с припорошенным кокаином носиком. (А вот от растительности в носу, к сожалению, все-таки придется избавиться.) Натираюсь бальзамом после бритья с «экстрактом коры баобаба», как говорится на этикетке, под мышки – дезодорант, тальк как обычно и легкий намек на лосьон после бритья. И, наконец, облачившись в подобранное заранее одеяние, неторопливой, но уверенной походкой (хотя, увидь меня Кэт в эту минуту, она наверняка подумала бы, что я недавно заработал чрезвычайно болезненную мозоль, – да что с нее взять, не разбирается в таких вещах) прохожу в гостиную. Задерживаюсь на краткий миг в библиотеке, беру с полки словарь и нахожу слово «иератический», подношу к губам палец и, в напряженной задумчивости эстета глядя в окно, размышляю про себя: «Иератический. Да-а…» Затем возвращаю на место словарь, беру яркое подарочное издание под названием «Золотой век», ставлю компакт-диск с музыкой Шопена и растягиваюсь на диване. Настоящий денди. Не томящийся меланхоличный жиголо, безнадежно и безответно влюбленный, а эстет, чей разум занят более возвышенными вещами.

Само спокойствие и умиротворенность.

Глава 10

И вот тогда-то и начали происходить удивительные совпадения.

Наименее примечательным из них стала встреча в одном низкопробном, декорированным под ирландский бар заведении. (Из тех, которые никто никогда не посещает.) Мы с Майлзом забежали туда чего-нибудь выпить, как вдруг совершенно неожиданно наткнулись на… кого бы вы думали? – на Клайва с Амритой, которая только что вернулась из Дели, с празднования «свадьбы века».

– Вот так встреча! Привет-привет! – восклицаю я, устремляясь прямиком к нашей парочке. Оглядываюсь через плечо и представляю друзьям Майлза: – Познакомьтесь, мой старый приятель, Майлз. Майлз, это Амрита. Она устроилась в «Орме, Одсток и Олифант» незадолго до того, как я сам трагически оставил свой пост. А с Клайвом вы уже встречались. Мы к вам присоединимся, не против?

Клайв смотрит на меня с зарождающейся ненавистью: придя сюда с Амритой, он сильно рисковал, зная, что в любой момент может выплыть его полное невежество в области палеоантропологии, зубов, деревянных башмаков и прочего, и он будет позорнейшим образом изобличен. Ну вот, а теперь и подавно произойдет что-нибудь ужасное – раз поблизости сидит Дэниел Своллоу. Дружок просто ради забавы его поднимет на смех. Подлый завистник.

– Итак, – говорю я, ловко подтягиваю табурет ногой и усаживаюсь напротив Амриты, устремив на нее пытливый, смешливый и обезоруживающий взгляд. – Как поживает антропология?

– Ну, вот, приехали, – бормочет себе под нос Клайв.

Красотка-индианочка улыбается и кивает, изящно потягивая из бокала коктейль: водку с тоником. Боюсь, она уже смекнула, что я собой представляю, – судя по ее взгляду.

– Думаю, вы с Клайвом уже выяснили – у вас общие интересы, – поясняю я.

– Да, ты не ошибся, – говорит мой друг, нисколько не меняясь в лице. – Правда, мы занимаемся немного разным.

– Правда? А я думал, у тебя тоже палеоантропология.

– Дэниел, палеоантропология – обширнейшая область знаний, – покровительственно говорит достопочтенный. – Амрита исследует переходные этапы развития гоминидов примерно во время первого появления Homo sapiens. Я же работал с более ранним периодом. – Его спутница скромно возражает, но Клайв настаивает: – Нет, поверь мне, это так. Я, говоря по-простому, ишачил, классифицируя перемены в технике вытачивания кремневых орудий между поздним Homo habilis  [20]20
  Homo habilis (лат.) – человек умелый.


[Закрыть]и ранним erectus  [21]21
  Homo erectus (лат.) – человек прямоходящий.


[Закрыть].

Второй раз в своей жизни я потерял дар речи. (Примерно так я был сильно потрясен только в раннем детстве, когда в меня запустили праздничным тортом.) Вот ведь пройдоха! Не поленился наведаться в библиотеку и покорпеть над книгами. Поверить не могу. Сижу и таращусь на Клайва. Никогда бы не подумал, что эта штучка так его зацепила. Клайв смотрит на меня без всякого смущения и с победоносным видом приподнимает бровь, ликуя в душе.

– Не расстраивайся, – утешающе говорит Амрита. (Я же от ее мягкого снисходительного тона, напротив, чувствую себя полным ничтожеством.) – Это знают далеко не все.

– Я… да…

– А вот я неплохой знаток антропологии, – радостно встревает Майлз. – Однако сейчас меня больше интересуют сделки с иностранной наличностью. Это гораздо интереснее, вам не кажется?

Амрита смеется:

– Очаровательно.

Она хлопает в ладоши, браслеты на запястьях, позвякивая, сползают по ее стройным рукам, сияя на фоне смуглой, кофейного цвета кожи. Клайв тут же переключает ревностное внимание с меня на Майлза. Я же тем временем нахожу успокоение в циничной философии лисы, которой не досталось винограда. «Хороши, нечего сказать, – молча рассуждаю я. – Три взрослых человека, двое из которых связаны с другими женщинами теми или иными узами, собрались вокруг одной девчонки – да, согласен, эта индийская милашка пугающе мозговита, бесспорно красива, экзотична и даже чуть-чуть загадочна, – сидят и облизываются. Да если бы мы проявляли столь завидное усердие с девяти до пяти, уже давно стали бы миллионерами. Какое жалкое зрелище! Неужели совсем не осталось силы воли, стыда или совести?»

Нет, ни капельки.

Наконец мы встаем, чтобы сходить куда-нибудь перекусить, и Амрита говорит, что ей пора.

– Работа ждет.

– Сортировать кремневые наконечники?

– Вот именно. Сортировать, подписывать, смывать частички грязи – и так изо дня в день.

Уже на улице я улыбаюсь до ушей, склоняюсь к красавице и кладу руку ей на талию.

– И слышать ничего не желаю, – говорю. – Артефакты подождут. Ты идешь с нами.

– Дэниел, ты слишком назойлив, – осуждает Майлз.

– Ведешь себя глупо, – добавляет Клайв.

– Спасибо за компанию, – подает голос Амрита, мягко отстраняясь. – Если хотите, я, может быть, присоединюсь к вам попозже. Где вас искать?

Мы говорим.

– Ну хорошо. Тогда до встречи, – прощается она. Уходя, делает нам пальчиками «пока» и исчезает в смахивающем на склеп переходе подземки.

– Роскошная девчонка, – говорит Майлз. – А какая умница.

– Да, – соглашается Клайв, провожая ее взглядом.

– Ладно, ребята, – прихожу в себя я. – Пойдемте лучше напьемся вдрызг и поболтаем о девчонках.

Она так и не пришла.

Глава 11

А дальше произошел другой невероятный случай – еще то совпаденьице.

Я особенно и не вспоминал о Бет после вечеринки. Прошло уже несколько недель, и меня посещали лишь бесплотные сновидения, когда, бывало, воскресным утром я просыпался в собственной постели на мятых простынях и, разинув рот и глупо пялясь по сторонам, пытался сообразить, где нахожусь.

Была у меня подруга, Миранда, самая последняя – так вот, если их сравнивать, то Бет выше и смуглее. А какие у нее сумасшедшие зеленые глаза! Как она умеет смотреть из-под полуопущенных век! Опасный взгляд. И смеется она с вызовом, а если чуть зазеваешься – гляди, поймает тебя на свои крупные локоны длинных каштановых волос. Миранда же совсем другая: всегда улыбается, всегда рада чему-то своему, «мое солнышко», да и выглядит она по-другому: вьющиеся светлые волосы, розовые щеки и здоровый цвет лица, привыкший к вольным ветрам. Как добродушно она презирала модную и бессмысленную показуху городской жизни и без устали удивлялась проявлениям незамысловатой и чистой природы. А еще она совсем не умела лгать и была предельно честна. (Ее честности хватило бы на нас двоих. Ох-ох-ох.) Бет я могу представить себе где угодно, в любых обстоятельствах. Когда же вспоминаю о Миранде – то мы всегда на свежем воздухе. Вот так: мы бредем рука в руке, гуляем в каком-нибудь красивом месте, в лицо дует ветер, над головой необъятное небо, а впереди расстилаются нетронутые девственные холмы Эксмура, горы на юге Уэллса, морской берег в Корнуолле или старинный Риджуэй. Да, то были счастливые деньки.

Наверное, все дело в памяти. Чем дольше ты с человеком, тем больше у вас общих воспоминаний. Может быть, со временем вы начнете друг друга раздражать, может, приедитесь друг другу, и вас перестанет бесконечно радовать, как он (или она) смешно, по-своему, открывает пакет с молоком… Но что бы с вами ни происходило, плохое ли, хорошее, – у вас будут накапливаться воспоминания, накапливаться с процентом. Те, кто давно вместе, – они точно остров в бесконечно растущем море того, что когда-то было. И если кто-то вдруг решается уйти, то прежде чем он снова ступит на землю, ему придется переплыть это море прошлого в одиночку. Много-много миль горькой воды…

Вот почему женатые мужчины, сколько бы они ни обещали юным, красивым, очаровательным подругам и любовницам, на самом деле очень редко бросают жен. Гораздо реже, чем могло бы показаться, – слишком страшно переплывать море воспоминаний в полном одиночестве.

Это море теперь переплываю я.

И вот однажды вечером меня вызывают в один из дорогих отелей в Мэйфэре  [22]22
  Мэйфэр – фешенебельный район Вест-Энда, известен дорогими магазинами и гостиницами. В старину был местом весенних ярмарок.


[Закрыть], и с этого момента моя жизнь приобретает совсем иной оборот.

Я захожу в огромный, размером с собор, вестибюль и докладываюсь портье за обитым кожей мраморным столом. Называю номер, где меня ждут, бородавчатый лакей делает дежурный звонок, с равнодушным кивком выслушивает ответ и сообщает, что мне велено проходить. Поднимаюсь на лифте на четвертый этаж, выхожу в коридор и, осторожно ступая по пунцовым коврам, подхожу к двери номер 404. Стучусь. Обычное ожидание. Дамы всегда заставляют тебя долго ждать: им надо еще раз припудриться, подушиться, поправить прическу, освежить помаду, а потом, наверное, еще некоторое время порассматривать предоставленную фирмой игрушку в дверной глазок. Наконец дверь открывается.

Долгая незабываемая пауза: она пристально смотрит на меня холодными зелеными глазами, а мои собственные порхают по ней, точно одурманенные ядовитым газом мотыльки. Наконец она с присущей ей издевкой протягивает:

– Так-так. Значит, решил последовать моему совету. – Я молча пялюсь на нее, и она поясняет: – Насчет работы – поторговать собой.

Я выхожу из оцепенения:

– А-а, ну да. Правда, не на вокзале. Способный я ученик?

Мы стоим в неловкой тишине друг перед другом. Я даже не представляю, что теперь делать: рассмеяться? заплакать? убежать? притвориться, что все в порядке, и делать то, зачем пришел?

Благо Бет приходит на выручку и принимает решение.

– Что ж, проходи, – говорит она и ведет меня в комнату. Вернее сказать, в шикарный номер-люкс.

– Вот черт! – говорю я.

Она оборачивается, с улыбкой смотрит на меня, и сразу становится понятно, что у нее на языке крутятся остроты в ответ на мое восклицание. Только пошлить Бет не стала, а вместо этого объявила, что она теперь новая «девушка Аманьюна». (Поясняю: «Аманьюн» – отвратительное, недавно выпущенное на рынок приторное пойло из сока манго, этилового спирта и сахара – один из излюбленных «ликеров» не самых искушенных представителей среднего класса, употребляемый главным образом под Рождество.) Контракт подписан на серию рекламных роликов. Номер ей выделили на неделю – на время съемок на киностудии «Шеппертон». Речь идет о нескольких чудовищно дорогих и неправдоподобных подводных сценах, где Бет, находчивая героиня фильмеца, заткнет дыру в стене бутылкой упомянутого напитка и тем самым спасет от гибели подводный город капитана Немо.

– Гадость невероятная, – глубокомысленно добавляет она. – Зато платят хорошие деньги.

Дома ей жить не позволено – по контракту она обязана всегда находиться в отеле. Еще у нее есть личный шофер, который каждый день отвозит ее на киностудию, и персональный стилист.

– Знаешь, – говорит Бет, взглянув на огромные настенные часы с позолотой под стиль «золотого века» времен короля Людовика XIV, – я вынуждена тебя поторопить: через час Фатима придет. Поэтому…

И начинает раздеваться.

– Подожди, ты что, серьезно?

Она останавливается и смотрит на меня, в лице – ни намека на юмор: зеленые глаза, холодный пронизывающий взгляд, за которым не различишь ничего. Бет молчит, никак не выдавая своих намерений.

– Мы ведь почти не знаем друг друга…

Да, что касается нелепых высказываний, мой аргумент явно вне конкуренции и достоин самого почетного места в «Лиге нелепых мыслей всех времен и народов». Когда проститутка отказывается спать с клиентом на том основании, будто они недостаточно хорошо знакомы, – это случай из ряда вон выходящий. Только я-то прекрасно знал, что имею в виду, в отличие от нее. Правда, может, ей так проще.

Платье тихо падает на пол, под ним – ничего больше. Она ложится голая, словно труп, на незаправленную кровать: маленькие грудки, ровный темный треугольничек, бледная кожа, не знавшая загара. Уставилась в потолок, а глаза подернуты пеленой смертной тоски.

– Слушай, – говорит, – дорогой. Ты проститутка, и ничего страшного в этом нет. – По ее губам пробегает усталая улыбочка, словно она ведет забавную беседу с потолком. – Все мы проститутки. У меня есть друг, Алекс, он тоже модель. Так вот даже он, когда заказов нет, занимается в точности тем же, чем и ты, – работает по вызову. Причем он гораздо симпатичнее тебя и зарабатывает раз в десять больше, при этом стараясь в десять раз меньше. – Она вздыхает – видно, собственная речь ей наскучила. – Ладно, а теперь, пожалуйста, принимайся за дело.

Я начинаю раздеваться, и вдруг меня останавливает какой-то внутренний протест: за что мне такое – не знаю, высокомерие или недружелюбие… И еще нечто неопределенное, только разбираться мне сейчас некогда.

– Скажи, а почему ты выбрала именно меня?

Бет приподнимается, опираясь на локоть.

– Потому что я вряд ли тобой увлекусь, согласись. Кто ты? Нищий жиголо с фигурой как у инопланетного пришельца.

Скидываю трусы-боксеры – теперь я почти голый – и с милой улыбочкой говорю:

– А к какой разновидности шлюшек ты причисляешь себя, дорогуша?

Молчание. Уязвленное молчание, хотелось бы думать.

– Да, и кстати, я беру вперед. Знаешь, в наши дни никому нельзя доверять.

Она несколько секунд лежит неподвижно, потом резко садится на постели, поворачивается к прикроватному столику и достает из ящика чековую книжку. Ручкой с золотым пером выписывает чек и вручает его мне.

Выписан на дорогущий банк. (А чего еще ожидать?) Вижу: двойной гонорар, жду комментариев.

Хочется спросить ее, что она такое творит? И что я здесь делаю? Если ей так надоел несчастный, надежный и такой зависимый Майлз, почему она просто не пошла в бар и не подцепила кого-нибудь на свой вкус? На уме крутится лишь один очевидный ответ. Она покупает не партнера, а возможность его быстро выпроводить. Платит за отсутствие некоторых вещей: обязательств, эмоций, душевной близости, постоянства.

И все-таки как же насчет Майлза?

Тем не менее этот вопрос мы обходим стороной, исполняя этакое неуклюжее, неромантичное, деланное па-де-де вокруг незаданных вопросов. И еще: у нее на руках следы от уколов. Хоть одно утешение, пусть и злорадное: она тоже на крючке, да и посильнее меня зацепилась.

Забираю деньги и бегу прочь. Я тут совсем ни при чем, не нужны мне чужие проблемы. Может, скажете, что я черств или бессердечен, только я-то прекрасно знаю, в чем дело: другого просто не остается. Бет – далеко не та девочка, которая станет распространяться первому встречному о своих «пранблемах». Бет – Снежная королева, она может легко лечь с тобой, щедро отвалить тебе денег, но никогда не откроет своих чувств и сокровенных мыслей.

Я даже не стал целовать ее на прощание. Не тот случай.