Текст книги "Спаси меня"

Автор книги: Кристофер Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава 16

Поднимаюсь по малой нужде и вижу – светает. Расцвеченная флюоресцирующими огнями лондонская ночь уступает серому дню. Удивительно, но в темное время суток наш город ярче, чем днем, – наверное, в природе что-то встало с ног на голову. Утро. Оживают дороги, воздух наполняется звуками моторов и запахом выхлопа. А еще гудками и сиренами, которые сливаются в нервозный пульсирующий гул, подводящий черту под недолгим ночным покоем.

Вернувшись в комнату, не забираюсь обратно в постель – просто стою рядом со спящей Бет, и в голове бушуют самые сумасбродные идеи. Я искренне верю, что спонтанным импульсам и сумасшедшим идеям всегда лучше подчиняться.

К тому же по одному из нас давно плачет отпуск.

Я быстро одеваюсь и, огромными шагами меряя квартиру, собираю рюкзак: зубная щетка, паста, шампунь, одежда, сигареты, курево, полбутылки джина… Стучусь к Кэт – никто не отзывается, захожу – она, видно, еще не вернулась. Знаете, некоторые девчонки способны устроить настоящую головомойку, если узнают, что ты без спроса копался в их нижнем белье. Но моя домовладелица ничего подобного делать не станет. Во всяком случае, когда узнает все обстоятельства. Набираю охапку лифчиков, трусиков и отправляю их туда же, куда минуту назад бросил травку, джин и зубную пасту. Подбираю самые рваные и потертые джинсы. Из своего шкафчика хватаю две старые рубашки и пару джемперов, сбегаю к машине и сваливаю все барахло в багажник. На столике в коридоре оставляю записку:

«Кэт, уезжаю на пару дней. Позаимствовал твои штанишки и прочее – хочу узнать себя с женской стороны. Объясню позже.

Позвоню. Целую, Дэн».

Бет в глубоком забытьи и вообще не реагирует на внешние раздражители, что упрощает мою задачу, хотя я и начинаю сомневаться – стоило ли сыпать в горячий шоколад столько снотворного? Правда, у нее был такой видок, что меньшее количество могло и не сработать.

Пытаюсь стащить с этой сони одеяло и водрузить ее на ноги, но она только с большим остервенением хватается за него, как утопающий за спасательный круг. В конце концов плюю на все, делаю огромную самокрутку – внутри Бет, снаружи одеяло – и взваливаю сверточек на плечи.

Уже в коридоре замечаю ее босые ноги, высовывающиеся из одеяльного рогалика, – как кстати, чуть про ботинки не забыл. Кладу свою ношу на диван, заглядываю в квартирку Кэт и заимствую пару ботинок и толстые носки. Помимо всего прочего потребуется атлас автодорог, а утащить все это за один присест нет никакой возможности. Так что затыкаю носки за пояс, сую атлас в зубы, крякнув, расшнуровываю ботинки и надеваю их на босые ноги моей спящей красавицы. Холодная обувь явно ей не по душе, бедолага корчится и бормочет что-то спросонья. Наконец закидываю ее себе на плечо и выхожу из квартиры, не забыв захлопнуть ногой дверь.

Кладу Бет на пассажирское сиденье, откатываю его до предела и шлепаюсь рядом. Она все спит. В лифчике, в панталонах, укутана в одеяло по самые плечи, грубые коричневые ботинки надеты на босу ногу. Голова на подголовнике, губа рассечена, левый глаз заплыл, неприбранные спутанные волосы рассыпались вокруг…

Какая прелесть!

Целую ее в щечку, бедняжка мурлычет что-то спросонья и зарывается поглубже в одеяло. Завожу машину – и в путь.

Останавливаюсь в конце улицы и ныряю в магазинчик индуса купить горячего шоколада. К великой моей радости, индус сегодня не слишком разговорчив и, более того, удручен: стоит и помалкивает. Дело в том, что очень ответственный международный матч по крикету «Индия – Пакистан» прошел не совсем так, как он надеялся. «Гнусные пакистанцы, подлые жулики», – бормочет индус, угрюмо поедая перченую лапшу с приправами.

Впрочем, он немного приободряется, когда я выкладываю почти десять фунтов за горячий шоколад, и еще больше оживает, вспомнив о некой статье в свежей газете.

– Вот забавно, – говорит он. – Телевизоры из губки. Что за бред он несет?

Мой собеседник берет из стопочки свежий номер «Дейли мейл». (Индус – большой почитатель популярной прессы консервативного толка.)

– Здесь печатают много хороших статей о семье, – говорит он. – Эти люди из газеты хорошие, они уважают семейные ценности и не любят полумальчиков-полудевочек, как и я. Терпеть их не могу – все вокруг заполонили.

На девятой странице крохотная затейливая статейка – одна из тех коротеньких заметок из-за рубежа, над которыми принято потешаться. Так вот, в ней говорится, что на балтийское побережье, где-то в районе Гданьска, в огромных количествах выносит крохотные телевизоры из пористой резины с очаровательными мордашками (помеси шакала со спаниелем). Эти крохотульки плотно забили прибрежные воды до самого Калининграда. И что же учудили русские? Начали охотиться на эти телевизоры, чуть ли не вырывая их друг у друга из рук, и, движимые неуемной жаждой наживы, стараются наложить свои меховые варежки на последнюю модель западных цифровых телевизоров. И все из-за меня! «Первоначальный замысел неудачно окончившегося трюка принадлежит вундеркинду пиара, молодому сотруднику «Орме, Одсток и Олифант» Дэниелу Своллоу, который с недавнего времени оставил компанию». Вот мерзавцы. Не знаю, что хуже: когда тебя постоянно пинают за обидную промашку или когда на всю страну объявляют «вундеркиндом пиара». Наверное, стоит написать в газету гневное письмо и потребовать опровержения – пусть укажут, что сейчас я работаю в увлекательнейшей сфере интимного обслуживания и не имею никакого отношения к рекламе и связям с общественностью.

– Вот посмотри. – Индус облокачивается на прилавок и тычет пальцем в газету. – Опять твой однофамилец Дэниел Своллоу. Чудеса, да и только!

– Ты совершенно прав, индус.

– И ему тоже пришлось уйти с работы. А ты, между прочим, тоже не на работе. А сегодня уже понедельник.

Я смотрю на него и улыбаюсь.

– Дружище, уж не хочешь ли ты сказать…

Индус покатывается со смеху.

– Ну конечно же, нет, Дэниел Своллоу, мой друг. – И тут же он снова делает серьезное лицо. – Вот посмотри, «пористая резина». Дочка говорит, это губка. Верно?

– Истинно.

Мой собеседник светится от гордости.

– Умница у меня дочурка. Она уже сейчас первая в классе. – Индус заговорщически склоняется к моему уху. – Ты же знаешь великую миссис Тэтчер, защитницу мелких бизнесменов, как я. Так вот, у ее отца тоже был свой магазинчик. – Он выпрямляется. – Жизнь не стоит на месте. Конечно, моя девочка выйдет замуж за хорошего сикхского парня. Только кто может поручиться, что однажды и она не станет премьер-министром этой великой страны?

– Нисколько не сомневаюсь, индус. Нисколечко.

И вот мы едем по Голдхок-роуд, сворачиваем на Чисвик-лейн, оттуда на Грейт-Вест-роуд, а дальше прямо на запад. Как чудесно вырваться на эстакаду и купаться во внезапно нахлынувшем ощущении свободы, когда машина выдает шестьдесят миль в час, а позади быстро тает Лондон. Моя спутница все спит.

Немного погодя я заруливаю на автостанцию: ехать придется долго, неплохо и подзаправиться. Там же покупаю два стаканчика кофе.

Когда мы снова трогаемся, Бет ворочается и открывает глаза, подслеповато щурясь вокруг и пытаясь рассмотреть что-нибудь за окном. Вижу, она хочет сформулировать какой-то вопрос, но ей не слишком-то удается – сказывается действие лекарства.

– Мы на четвертой автостраде, ведущей в Южный Уэльс, – оживленно поясняю я. – Направляемся в Корнуолл. А к берегам Гданьского залива пристало десять тысяч маленьких телевизоров-губок.

Наверное, для начала это слишком. Я ее не виню. Такого никто бы не выдержал. Бет опускает голову на подголовник, потом снова ее поднимает и хрипло, еле ворочая языком, спрашивает:

– Зачем в Корнуолл?

– Тебе надо развеяться. Да и мне отдых не помешает.

Тут она окончательно просыпается и широко открывает глаза.

– Но…

– Выпей кофе, – говорю я, указывая на приборную доску, где дымятся два горячих стаканчика.

– Нет, у меня назначены встречи. Мне надо… Что у нас сегодня?

– Понедельник.

– Господи! Вечером у меня показ, и надо еще выяснить, как дела с прослушиванием для фильма… Мой агент ради него с ног сбился, не могу же я взять и… Просто невероятно.

– Дорогая, мне очень жаль, но тебе все равно пришлось бы отложить планы. – Сам удивляюсь своей непреклонности. – Или ты думаешь, капелька тонального крема скроет такое?

Она откидывает козырек на пассажирском месте и долго глядит на себя в зеркало. Наконец убирает козырек и молча о чем-то думает.

Я наклоняюсь к двери, достаю из кармана мобильный телефон и протягиваю попутчице. Бет понимает намек и начинает набирать номер.

– И все-таки мне непонятно, почему нам надо непременно ехать в Корнуолл. Именно в Корнуолл.

– Там оловянные рудники, – говорю я. – Пирожки, селедка и всякая всячина.

На том конце линии поднимают трубку, и Бет принимается объяснять своему менеджеру или агенту, как там называют этого никчемного горемыку, что прошлой ночью ее избили. Нет, о том, чтобы появиться на работе в таком состоянии, не может быть и речи – как минимум неделю. Сидит в такси, едет в больницу показаться врачу – убедиться, что нет переломов. Слышите шум? (Умная девочка, за словом в карман не полезет.) Никчемный горемыка сочувственно кудахчет и желает любимой клиентке скорейшего выздоровления. Бет дает «отбой».

– Готово, – говорит она. – А сам звонить будешь?

Я качаю головой.

– У меня с этим проблем нет – один из плюсов вольной жизни. Захотелось в Корнуолл – пожалуйста, гони себе за милую душу. Кстати, если хочешь знать, лично я ни единому твоему слову не верю.

– В смысле?

– «Я почти ничего не видела», «наверное, они напали сзади…» Врать подучись. – Молчу, даю ей время спокойно закурить сигаретку, пока в машине повисает напряженная тишина. Наконец я осмеливаюсь ее прервать: – Так могу я узнать, что же на самом деле случилось?

– Я сказала: не знаю.

Снова молчание. Я гляжу на Бет, точно следователь на допросе – с явным недоверием. Потом пробую еще один профессиональный прием: ошеломить подозреваемого неожиданным вопросом.

– Где ты берешь наркотики? И что ты делала посреди ночи в забытом богом Шёпердз-Буш?

Мне показалось, будто Бет судорожно вздохнула и замерла. Дышит тихо, почти неслышно.

– Не знаю, – сбивчиво объясняет она. – Я совсем не помню. – Замолкает и, уронив голову на грудь, заслоняется локтем, точно от яркого солнца. Потом опускает руку и, снова облокотившись на спинку, откидывает с лица волосы. Теперь ее плечи расслаблены, она несколько раз неторопливо затягивается сигаретой, поворачивается ко мне, точно желает что-то сказать, но, передумав, отворачивается и опять вздыхает.

– Ладно, это мой поставщик, Стэн. Доволен?

– А за что, интересно? Заплатить не смогла? Опомнись, милочка, ты же у нас новая девушка «Аманьюна».

Бет отвечает на мой сарказм ледяным презрительным молчанием.

Пусть и уличил ее, а легче мне не стало: не отыгрался я на ее унижении – просто понял, что все гораздо сложнее, чем я подозревал. Где-то с час мы едем молча, как вдруг Бет подает голос:

– Мне надо в туалет.

– Остановлю на ближайшей заправке.

– А поскорее нельзя? Не могу больше терпеть.

Требует в приказном порядке – попробуй ослушайся.

Эта штучка привыкла к первоклассному обслуживанию, у нее дорогая страховка и низкий уровень надежности, а каждые три тысячи миль необходимо перебирать коробку.

На следующей развязке включаю сигнал поворота, съезжаю налево и, сделав петлю назад над шоссе в Малмесбери, сворачиваю на маленькую, уходящую на запад проселочную дорогу. Проехав чуть вперед, притормаживаю у небольшой рощицы. Выхожу из машины, открываю багажник и достаю джинсы Кэт, одну из своих рубашек и джемпер.

Захлопнув багажник, вижу перед собой дрожащую от холода Бет в нижнем белье и тяжелых ботинках. Молча протягиваю ей одежду. Рубашку она надевает тут же, натягивает через голову джемпер и, зажав джинсы под мышкой, удаляется в заросли. Рубашка и джемпер ей по бедра, и смотрится она что надо: настоящая нечесаная бродяжка, этакий цыганский оборвыш. Невероятно – как она умудряется быть такой притягательной в столь страшном убранстве? Ни дать ни взять молодая лань: ступает с грацией, аккуратно выбирая дорогу между кустов папоротника и куманики, высоко поднимает коленки и скоро исчезает среди деревьев.

Возвращается моя ненаглядная уже в полном облачении. Джинсы ей коротковаты, и над ботинками белеет голая лодыжка – настоящая беспризорница. Мало того что брюки коротки, так они еще и упасть вот-вот готовы. И вот представьте: идет моя Бет – одной рукой придерживает на поясе штаны, другой – волосы, чтобы на лоб не падали, и дрожит, как осиновый лист на ветру, – бедолага. Пришла, стоит у дверцы – хочется небось в тепло-то, сиротка ты нечесаная…

Бет забирается в машину и заворачивается в одеяло.

– Ну и холодрыга же там, – бормочет она, стуча зубами.

– Поедим – сразу согреешься.

– Что, здесь? Соломы, что ли, пожуем?

– Когда-нибудь слышала, что в деревнях бывают трактиры?

– И где ты собираешься их искать?

– Понятия не имею. – Вдруг мне стало так смешно – как я вообще сорвался в такое приключение?! – Понятия не имею, куда мы едем и что будем делать. И вообще – мы заблудились.

Моя оборваночка тоже заходится смехом, и мы, нервно хихикая, как две сбежавшие лабораторные мыши, тихо шуршим по асфальту в поисках Его Величества Сельского Трактира.

Поиски наши довольно, скоро увенчались успехом – такой уж выдался денек.

И вот перед нами заведение: деревянные балки, выложенный плиткой пол, огромный очаг и страдающий ревматизмом охотничий пес по имени Оскар: зловонный, слюнявый, невообразимо добродушный и мучимый патологической тягой к чипсам с барбекю. Вместо короткой привычной вывески «Треска и жареный картофель» или «Омлет и жареный картофель» висит грифельная доска, перед которой надо стоять и минут пять вчитываться. Зато у них есть мое любимое пиво, а за стойкой вместо обросшего полупьяного работяги, который смылся в деревню, дабы не расплачиваться с кредиторами, стоит улыбчивая бабушка.

Себе беру пинту пива и пирог с дичью, спутнице – бокал шардоне и суп из лобстера, традиционное меню западной Англии. Чуть позже повторяем напитки и выкуриваем по сигарете. Бет удобно устроилась в кресле с подголовником, разложив локти и откинув голову.

– И зачем мы сюда приехали? – неохотно протягивает она, закрыв глаза.

– Развеяться и отдохнуть.

– От чего тебе отдыхать?

– От жизни.

Милашка обдумывает мои слова, едва заметно кивает и, приподнявшись с подголовника, почему-то смотрит в упор.

– Ты и правда хороший, – говорит она с улыбкой. – Спас меня.

– Да нас обоих надо спасать, – ворчу я. – Ну и… Часто он тебя бьет?

Бет глазом не моргнув ставит на стол бокал и с невозмутимой улыбкой отвечает:

– Стэн? Он вообще никогда рук не распускает. Я сама виновата. И деньги здесь ни при чем. Я повела себя по-свински. – Бет вздыхает и качает головой. – Ты ведь совсем не в курсе наших дел. Так что давай не будем об этом.

Да, лгунья она хорошая, в этом я уже убедился. А может, в конце концов, ее действительно Стэн побил. Допивает вино.

– Ладно, давай отдыхать, раз приехали. Тоже мне похититель.

Бет настаивает, чтобы трапезу оплатила она. (Говорит – достаточно того, что я раскошелился на заправке.) Мы садимся в машину и направляемся на запад. Уже в пути, спустя какое-то время, она спрашивает:

– Значит, Корнуолл?

– Ага.

– Ты когда-нибудь видел соломенные чучела?

– Нет. А ты?

Долго думает о чем-то своем и неожиданно заявляет:

– И я тоже. Едем дальше.

– Это чаевые, пожируй чуть-чуть. Благо могу себе позволить – я же, в конце концов, новая «Аманьюна», – поясняет Бет и с отстраненной улыбкой снова ложится на спину.

Думаю, вряд ли кто-нибудь бы захотел оказаться на моем месте: я проститутка и обязан обслужить любимую девушку своего давнего друга – первосортную, несравненную гадину.

Но ничего не поделаешь – такова жизнь, и подобное происходит на каждом шагу.

А потому мне не остается ничего другого, как хладнокровно снять то немногое, что осталось, забраться на Бет и сделать свое дело.

Она лежит, плотно смежив веки.

После.

– Ну, взбодрись, совсем приуныл, – говорит Бет, закуривая сигарету и бросая другую мне на колени.

– Путаешь уныние с сочувствием.

– Ой, только, пожалуйста, не надо меня жалеть. Не выношу.

– Да ты-то тут при чем? Дура самовлюбленная, только о себе и думаешь. Мне Майлза жалко.

Она в ярости оборачивается.

– Ты Майлза в это не впутывай!

– Да уж точно, здесь он не при делах.

– Вот именно.

Я закуриваю, и в комнате повисает враждебная тишина. Приятно все-таки нежно поворковать на ложе любви. Просто прелесть.

Прошу Бет изобразить что-нибудь из ее реплики в рекламе «Аманьюна», но она отвечает, что у нее вообще никаких реплик нет.

– Я ничего не должна говорить, – объясняет наша молодая актриса. – Я просто должна быть в кадре, и все. Мне платят за тело. – Протягивает руку и щелкает меня по носу – больно, надо сказать. – Как и тебе, мой дорогой.

* * *

Магнитола затягивает тоскливую песню: «И я скучаю по тебе, как пустыня о дожде…» До меня не сразу доходит, что моя спутница плачет. Беру ее за руку, и мы молча сидим, сцепившись пальцами. А потом я спрашиваю:

– Что случилось?

Она не торопится с ответом, а чуть позже говорит уклончиво – так, что я все равно ничего не понимаю:

– Знаешь, иногда мне кажется – я получила по заслугам.

– Какая ты глупышка, – ласково ругаю ее я.

На минутку выглядывает солнце – мы как раз проезжаем Бодмин-Мур. Облака разошлись, яркий свет залил дорогу, и посреди пустоши вдруг засеребрилась асфальтовая река. Миновали Дозмари-Пул, открытую гранитную жилу, потом разработки фарфоровой глины и дымоход, одиноко торчащий из давно оставленной оловянной шахты. Все так необычно – Бет глядит как завороженная. Она никогда прежде не была в Корнуолле; Мальдивы, Куба, Вьетнам – да. Но не Корнуолл.

– Слушай, я будто на Луну попала, – говорит она.

Все хорошо, и такое чувство, будто само солнце за нас радуется – так ярко светит. Знаю-знаю, это не больше чем сентиментальное заблуждение, но, как и все сентиментальные заблуждения, оно очень доброе.

Наконец останавливаемся.

– Где заночуем? – спрашивает Бет.

– Не дрейфь, есть наметки, – откровенно лгу я, поскольку никаких планов у меня вообще нет. Однако и здесь помогает случай: иду я, неторопливо направляясь в сторону главной улицы, разузнать, нет ли мест в здешней гостинице, как вдруг на витрине газетного киоска вижу объявление:

«Сдается рыбацкий домик с видом на море. Имеется все необходимое, две спальни».

Со всех ног припускаю к машине, отчаянно стараясь удержать в памяти номер из объявления, хватаю сотовый телефон и набиваю заветные цифры.

Все как по маслу. Мне тут же отвечает мягкий женский голос с корнуолльским выговором. Хозяйку зовут Маргарет, домик свободен, и на следующие три недели пока желающих нет. Хотите погостить? Прекрасно. Восемьдесят фунтов в неделю. Нет, что вы, разумеется, центральное отопление, но если хотите погреться, в гостиной есть камин и электрообогреватель в спальне. Да не волнуйтесь, у нас маленькие комнаты – не замерзнете. Бывает, только натопишь – и хоть двери открывай, так жарко. Хозяйка дает нам подробнейшие инструкции, как ее найти, и мы договариваемся встретиться через час.

Убираю телефон в карман, захожу с пассажирской стороны и открываю дверь.

– Готово. Едем.

– Куда?

– По магазинам.

В аптеке Бет покупает кучу разных маскировочных кремов, лосьонов и примочек и, усевшись на заднем сиденье, накладывает их на лицо. Эффект поразительный. В невзрачного вида серенький универсам мы решили не заходить – кроме консервированных фрикаделек и бананов трехмесячной давности, там, пожалуй, и взглянуть не на что. Гораздо приятней пройтись по милым маленьким магазинчикам: в пекарне покупаем хлеб с хрустящей корочкой и булки; у мясника – курицу, говяжий фарш, бекон, сосиски, молоко и яйца; во фруктовой лавке – лук, морковь, брюссельскую капусту, мандарины, киви и яблоки. В винном берем виски и сухое красное кьянти (помните, раньше были такие пузатые бутылочки в плетеных корзинках). В гастрономе разжились рулетами, сыром и шоколадом, купили чая в пакетиках, оливок и мясных пирогов.

– Шесть пирогов? – вопрошает Бет.

Я прищуриваюсь.

– Элизабет Кессингтон, только не говорите мне, что относитесь к извечно голодающим моделям. Надеюсь, вы не собираетесь слопать вкуснейший пирожок с овечьим ливером и редькой, а через минуту пойти в дамскую комнату и, засунув два пальца в рот, изгнать ни в чем не повинное кушанье из желудка?

Хитрюга ловко обходит вопрос.

– Я не модель. Я – актриса, которой приходится подрабатывать на подиуме, чтобы оплачивать непомерно растущие счета.

– А-а, понятно.

– И, между прочим, здешние женщины не отличаются стройностью.

– Бред какой-то, – говорю я, осматриваясь. – Не вижу ни одной пухленькой.

– У тебя что-то со зрением. Да взять хотя бы толстуху, которая стояла перед нами в гастрономе. Она, наверное, в двери не пролезает.

– Глупости. Корнуолльцы славятся своей миниатюрностью. Я пока не приметил ни одного настоящего толстяка.

– Все еще впереди, – заверяет меня Бет.

С главной дороги мы сворачиваем на узкую улочку с высокими живыми изгородями и цветущим терном, которая петляет, постепенно сужаясь, спуск становится все круче и круче, и наконец мы выезжаем на открытое пространство к самому морю. У Бет даже дух захватило – такой открылся чудесный вид. Ослепительно чистое весеннее небо отражается в воде, и на волнах играют серебром солнечные блики. Под утесами и в тени легких облачков море кажется иссиня-черным и бездонным. У подножия уходящих под самые облака скал приютилась компактная деревушка: домики с крошечными оконцами, узкие пешеходные улочки. Дорога в одну полосу отделяет крайние дома от волнолома, за которым белеет неширокая полоска гальки, а у самой воды блестят мокрые от влаги и водорослей черные булыжники. В воздухе стоит плотный морской дух – хоть на хлеб намазывай. В маленькой бухточке построен искусственный волнолом – крепкая длинная стена, уходящая в море на пятьдесят ярдов. Под стеной приютилась горстка рыбачьих лодок и шаланд. Широкая, как дом, стена завалена цепями, канатами, пластмассовыми ящиками и вершами для омаров.

Проезжаем деревню насквозь и оставляем машину на небольшой автомобильной стоянке у волнолома, возвращаемся пешком и находим «Хижину капитана» и ее владелицу. Маргарет непомерно толста. Бет выразительно смотрит на меня, но я прячу взгляд.

Сказать по правде, наша хозяйка воистину гигантских размеров – настоящий Гаргантюа. Она толста настолько, что не может подняться по лестнице. Впрочем, виной тому не только ее комплекция. Лестница на верхний этаж спиралью поднимается из гостиной – крохотной комнатушки восемь на десять футов, выходящей сразу на улицу. Здесь умещаются камин и изможденный диван. В задней части дома крошечная кухня, а наверху – спальня под покатой крышей, покоробленные оконные рамы и роскошный вид на гавань. За дверью туалет, душ и встроенная в низкий стенной шкафчик раковина.

Я пошел вниз, а Бет осталась у окна любоваться морем.

В ответ на мой вопрос, принимаются ли чеки, Маргарет кивает.

– Превосходно, – говорю я.

Она протягивает мне ключ и снова делает какой-то знак.

– Сюда захаживает привидение. Правда, нечасто. И бояться его не надо – это маленький ребенок. Сидит на ступеньках и поет.

С этими словами домовладелица тяжеловесно удаляется.

* * *

Я возвращаюсь к машине и выгружаю вещи, потом бегу еще раз. А после, уже распаковываясь на кухне, громко кричу Бет, чтобы не волновалась, поскольку я справлюсь сам. Ответа не слышно. А когда я поднимаюсь к ней с чашкой чая, вижу: моя дорогая спутница давным-давно спит прямо в одежде на заправленной кровати. Я склоняюсь к щеке Бет, целую, а она, что-то пробормотав, переворачивается на другой бок. Чай оставляю на тумбочке у кровати.

Управившись с вещами, накладываю дров в камин и развожу огонь. Когда первые языки пламени принимаются за трапезу, выхожу с черного хода во двор, где стоит аккуратная поленница, набираю охапку сухих дровишек и вываливаю их у очага – пригодится. Наливаю в бокал неразбавленного виски и, развалившись на диване, представляю, как здорово быть древним человеком, заниматься охотой и собирательством и как сейчас я близок к своему доисторическому предку, который, устроив свою пещеру, пригласил в нее женщину и теперь, покончив с делами, греется у живого огня. Я лежу и зачарованно смотрю на пляшущее в каменном зеве пламя, мне грезятся горящие мосты, объятые пожаром замки и яркие рыжие тигры.

Дверь на лестницу со скрипом отворяется, и, робко улыбаясь, входит сонная Бет.

Оставшуюся часть вечера мы валяемся на диване и пьем виски, почти не разговаривая и ничего не делая – только глядим в огонь, убаюканные и загипнотизированные теплом и неожиданностью нашего приключения. Потом Бет идет на кухню и готовит сандвичи с беконом.

Часов, наверное, в одиннадцать она неожиданно начинает ворочаться, садится и еле слышно говорит, что пора ложиться. Пристроившись на краешке дивана, поворачивается ко мне и очень серьезно говорит:

– Ты был прав.

А потом, склонившись ко мне, крепко обнимает.

Моя ненаглядная уходит наверх первая, и я жду, когда она уляжется, чтобы потом последовать ее примеру. Я уже хотел и сам идти спать, как вдруг немного погодя слышу – Бет снова спускается вниз, только это с трудом ей удается. Она возится и бранится – никогда еще не слышал, чтобы плед посыпали такими отборными ругательствами. Я сижу и наблюдаю, а губы сами так и расплываются в улыбке. Наконец дверь со скрипом открывается, и я вижу Бет. Теперь ясно, почему она так долго возилась: сняла с постели все белье, да еще прихватила четыре подушки.

– Там сыро, – говорит. – Буду здесь спать.

Она переоделась в длинную футболку, умылась – лицо розовое, в ссадинах и расчесах. И если ее сейчас поцеловать, то она наверняка пахнет зубной пастой, как в детстве. Такая забавная. Правда, моего умиленного взгляда Бет не видит – спит на ходу. Стелет на коврик у камина одеяла, сверху подушки, заворачивается в плед и валится с ног.

– А-а, кстати, – в полусне мямлит она, – здесь живет привидение. Ребенок на лестнице.

Так-так, значит, мало того что Бет психопатка с большими проблемами, она еще и ясновидящая. Вот удружили, премного благодарен. И как мне теперь с ней быть?

Точно вам скажу, одного меня наверх теперь калачом не заманишь. Полюбовавшись на Бет немножко, я допиваю виски, встаю и иду проверить, закрыта ли дверь на лестницу. Выключаю свет и в полной темноте любуюсь пламенем, которое танцует и кружится в камине, как хорошенькая девчушка на вечеринке – она веселится, и ей донельзя приятно быть единственным источником тепла и света. Раздеваюсь в оранжевом зареве камина и заползаю под плед. Бет верно сделала: здесь действительно тепло и уютно. Она прижимается ко мне, воркует и бормочет что-то. Я обнимаю ее за плечи, склоняюсь и целую на ночь, а потом укладываюсь сам и убираю руку. Только что-то ей не лежится спокойно – прислоняется к моему боку и мурлычет:

– Руку.

Я снова обнимаю ее, и теперь она довольна.

Единственное, что меня беспокоит, – камин без решетки. Я даже подумываю, не загасить ли огонь. А потом решаю плюнуть на все – так хорошо с огнем. Сгорим так сгорим.

И вот я проваливаюсь в сон, и мне снится, как дом пылает, а на ступеньках, в адском зареве, сидит одинокий, всеми забытый ребенок-призрак и тихонько поет.