Текст книги "Спаси меня"

Автор книги: Кристофер Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

А еще я просто лежу на диване и дни напролет мечтаю, как брошу когда-нибудь эту жизнь, поселюсь в деревенском доме и буду писать оперы, которые станут гордостью нашего столетия. Уеду на живописное побережье Корнуолла или в Камбрию, к Озерному краю и Камберлендским горам. Перед мысленным взором предстают чайки, шотландские пейзажи, горящие торфяники, вересковые пустоши, атлантические буруны, кучи армерии на берегу, корюшка, тюлени…

И конечно – девушка. Обязательно. Без нее никак. Большеглазая местная девчонка в свитере из грубой шерсти и с лентой в волосах. Элиза или Лизи. Она будет невинна, романтична и мечтательна.

Глава 8

На Рождество – домой.

Все хорошо, если бы не одно «но»: как прикажете сообщить родителям новость о том, что зарабатываете на жизнь древнейшей профессией на земле?

По крайней мере надеюсь, не придется рассказывать об этом сестре: моя странница-сестрица, объездившая полмира, теперь пребывает где-то между Катманду и Дарвином (точное местонахождение неизвестно). Правда, остается еще парочка родственников.

Возможно, мамуля возражать бы не стала – она принимает все, что бы я ни делал: я для нее ясно солнышко при любой погоде. Всегда был и останусь любимым дитятком.

Отец же, по здравому размышлению, найдет мое нынешнее занятие неприличным. Раньше (теперь он на пенсии) папа работал главным бухгалтером на фирму, которая занималась аксессуарами для ванн. Почтенные отцы других семейств со временем становятся пышными и розовощекими, они полны важности и холены как люди, выполнившие свой долг перед обществом и в достатке доживающие свои дни. Один такой джентльмен способен заполнить собой весь ресторан, так что остальным посетителям приходится жаться по углам. Мой же папа совсем не таков. Вот он, ничем не приметный человек в скромном свитере из акрила с «Дейли телеграф» в руках. А с другой стороны, мало у кого отец получил медаль в Корее.

Вернувшись с войны, он женился на скромной юной прелестнице по имени Сьюзан. Они нажили двоих детей, мальчика и девочку, и некоторое время все было хорошо, как вдруг в конце шестидесятых – как вы сами понимаете, еще до моего рождения, – Сьюзан внезапно сбежала в Данию и поселилась в женской общине. Я, конечно, не утверждаю, что мой отец самый замечательный муж в мире. (И не представляю его пламенным любовником – хотя отца всегда трудно представить в постели пылающим страстью.) А все-таки, на мой взгляд, женушка его поступила несколько опрометчиво: не стоило забирать с собой детей. Последовавшая затем тяжба за опекунство затянулась надолго и поглотила немало средств. Однако в конце концов дети вернулись в нормальное, разнополое общество пригородного Суррея, а Сьюзан и отец развелись.

В 1971-м папочка поверг округу в немалое изумление, женившись на роскошной молоденькой красотке Джессами Нэсмит, которая впоследствии стала моей матерью. Что она в нем нашла – ума не приложу. Может быть, ее очаровало некое затаенное благородство одинокого мужчины (да еще c медалью), безропотно сносящего тяготы и лишения одинокого отцовства. Видимо, она не смогла преодолеть притягательной меланхолии дома, не знавшего женской руки, где обитал, не жалуясь на судьбу и не оплакивая своей несчастной участи, достойнейший человек, мой отец.

Спустя год родился я, единственный сын Джессами и свет ее очей – по крайней мере до тех пор, пока не пришла в этот мир моя сестра.

Я почти не сомневаюсь, что у матери бывали романы на стороне, и все же точно утверждать ничего не стану. Как бы там ни было, родители по-прежнему без ума друг от друга, хотя сдержанны в своих чувствах и не демонстрируют их на людях, как и положено настоящим англичанам. Даже если у матери и были какие-нибудь интрижки, ветреницей я бы ее не назвал: ее поколение, а тем более поколение моего отца, не столь беспечно и романтично, как наше, – боюсь, мы просто слишком торопимся жить.

Возвращаясь в родительский дом, я всегда поражаюсь роскоши, в которой живут мои родители: на одну уже немолодую чету приходится четыре семейные спальни, бескрайняя кухня, гараж на две машины и безупречные газоны, каждый размером с футбольное поле. Рад сообщить: у них нет ни теннисного корта, ни бассейна. Зато не обошлось без лужайки для крокета.

Все в моей бывшей спальне напоминает о годах минувшей юности: на стенах висят плакаты ушедших в небытие трэш-групп; здесь же коллекция подставок под пивные стаканы; под кроватью валяются старые зловонные кроссовки – носить их я уже не стану, а выбросить рука не поднимается. Заглянул в ящик письменного стола – все по-прежнему: сточенные карандаши, стертые ластики и среди прочего крошечный Винни-Пух – точилка, которую я, по всей видимости, лет двадцать назад нашел в рождественском чулочке. Среди моих сокровищ игральные карты и коробка четверостиший на магнитах, школьная фотография и баночка краски для моделирования… Какая непреодолимая ностальгия охватывает при виде всех этих вещей из прошлого!.. Господи, опять икота.

– Ну, рассказывай, дорогуша. Есть уже какое-нибудь прелестное создание на примете?

Мамуля сидит со мной рядом, положив ногу на ногу – ноги у нее, надо заметить, бесподобные – и небрежно закинув руку на спинку дивана. Она всегда обращается со мной так, точно хочет соблазнить. Тех из моих читателей, кто успел испугаться, спешу успокоить: не волнуйтесь, эта история не выльется в рассказ о кровосмесительной связи матери с сыном. Просто мы с ней частенько флиртуем. Возможно, кто-то примет нашу игру за чистую монету и даже отвернется, но я вас заверяю: это не больше, чем результат негласной договоренности, – мы так развлекаемся. Ну вот, теперь матушка откровенно заигрывает со мной: приподняла бровь, чуть подрагивающие губы расплываются в улыбке, задает вопросы о личном.

– Ну же, не ломайся, разве могут быть секреты от мамочки?

– А если я встречаюсь с несколькими?

(Я все чаще отвечаю именно так.)

– Надеюсь, ты лукавишь – мне бы не хотелось думать, что мой сын, – тут она склоняется поближе, – вырос сердцеедом и волокитой. – Мамуля уже снова сидит как прежде и невинно справляется: – А что случилось с Мирандой? Девочка показалась мне такой милашкой…

Я горестно вздыхаю, и она берет меня за руку.

– Назвала меня бесчувственным, безответственным мальчишкой. Сказала, что давно пора было повзрослеть, а наши отношения зашли в тупик. – При этих словах мама легонько сжимает мою руку, и я добавляю: – Ах да, и еще я трачу время попусту, слишком много думаю о сексе, и у меня нет определенной цели в жизни. Или отсутствует мотивация? Нет, вряд ли, Миранда так не выразилась бы. – Пожимаю плечами. – Просто… наверное, сначала я показался ей интересным, умным, загадочным, а потом это прошло. Я как-то по радио слышал, что любовь длится максимум два года.

– Они ничего не смыслят, – отвечает мамуля. – Большей глупости в жизни не слыхивала. Я, кстати сказать, по-прежнему люблю твоего отца.

Она говорит это без иронии, что особенно приятно.

– Ну, может, я не так выразился. Не любовь, а пыл. Ну, знаешь, страсть и все такое…

– А-а, страсть, – задумчиво повторяет она. – Да… – И выпускает мою руку.

Не замечал за собой комплекса нелюбимого сына, но столь внезапное охлаждение несколько задевает меня.

– Давай лучше о тебе поговорим. Что новенького на любовном фронте? Небось какого-нибудь молоденького кавалера подцепила или завела интрижку с управляющим банка?

– Не надо, дорогой. – Сразу три укоряющих слова. – Лучше принесу джина с тоником. Ты как?

Меня только что посетила ужасная мысль: а что, если однажды меня направят в отель и там окажется моя мать? Да уж, хорошенький поворот событий в моей судьбе. Ведь такого не бывает, правда? Припоминаю один фильм, где престарелый джентльмен вызывает девушку сопровождения, и к нему является его собственная дочь. В моем случае получилась бы замечательная смена ролей. Этакое метафоричное действие в современной феминистической трактовке: наделенные экономическим могуществом женщины-хищницы паразитируют на бедствующих, сексуально подчиненных мужчинах.

Мне порой кажется, что я стал героем «Красотки» наоборот. Правда, пока никто из моих клиенток не догадался подхватить меня на руки и унести в сказочную страну навстречу любви и счастью. Да и я далеко не так хорош в мини-юбке и ботфортах, как Джулия Робертс.

Напитки готовы, я выпиваю свой коктейль залпом. Ледяной бокал обжигает пальцы, и я прижимаю их ко лбу.

Рядом, на узеньком пятачке, пристраивается мамуля и, обвив меня рукой, тихонько прижимается ко мне. Повеяло духами. Кажется, она пользуется «Живанши». Похоже, матушка полностью уверена, будто я сижу и грущу по Миранде или ломаю голову, где бы найти работу. Ей даже невдомек, что моя единственная профессиональная деятельность в настоящий момент – карьера проститутки. Только пока ей знать об этом рано. Мамуля ворошит пальцами мои волосы.

Пикантность наших отношений усиливается и тем, что по возрасту мать ближе ко мне, чем к отцу, – пусть и не намного. Между нами разница двадцать один год, а между ней и отцом – двадцать один год и три месяца. Ну или около того. А потому, когда мы с ней решаем чуточку подразнить нашего почтенного папашу (а это случается отнюдь не редко), мы превращаемся чуть ли не в брата с сестрой.

Хорошо, хотя бы, что она мне не мачеха… Иначе одному богу известно, до чего бы мы дошли.

Слепое обожание матери имело и положительные для моего становления моменты. Разумеется, при таком отношении я мог бы превратиться в крайне разболтанное существо – благо нелегкая миновала. Что я получил? Во-первых, мне нравится находиться в обществе женщин, а во-вторых, смею надеяться, и они с охотой принимают меня. И вообще должен заметить, что лучше всего мою скромную персону встречают именно представительницы прекрасного пола. Я далеко не красавец и не ловелас, просто женщины по доброте душевной с радостью принимают тех, кто их любит. Большинство же мужчин – а в особенности англичане – слишком глупы, чтобы оценить этих милых существ по достоинству. Или слишком ленивы – ведь куда проще якшаться с себе подобными, не рискуя быть непонятым и не опасаясь недосказанности.

Утро выдалось на удивление солнечным и теплым для этого времени года, и «мужское общество» отправляется играть в крокет. «Общество» – это мы с отцом.

Спозаранку папочка облачился с особым шиком: безбожно потертые сандалии, носки цвета черносмородинового концентрата, светлые саржевые брюки для верховой езды и хлопчатобумажная рубашка с эмблемой «Нэшнл Траст»  [19]19
  National Trust for Historic Preservation – Национальный доверительный фонд охраны памятников истории.


[Закрыть]. Рубашка, вы представляете?! Старина, где твое достоинство?

Но, конечно же, с достоинством у моего отца все в порядке. Только оно находится несколько глубже одежды, внутри, как раз там, где надо.

Мы не болтаем почем зря. В какой-то момент мне удается провернуть удивительно ловкий маневр через центральные ворота и аккуратненько щелкнуть папочкин шар с подветренной стороны. Потом я возвращаюсь назад, снова ударяю по шару и отправляю его на несколько сотен ярдов от желанной цели. Папуля поглаживает усы и бормочет: «Довольно жестоко, Дэниел». И неспешно отправляется в исходную точку.

Вот это я и называю настоящей мужской дружбой.

Удивительно, но, прожив много лет в Суррее, мой отец так и не пристрастился к гольфу. Зато никогда не откажется сыграть пару раундов в крокет.

После игры убираем мячи и молотки в ящичек, сильно смахивающий на гроб, относим его в сарай, и Своллоу-старший во второй раз нарушает обет молчания:

– Кстати, сынок, как дела с работой?

На глаза случайно попадается моя старенькая железная дорога – пыльные вагончики по-прежнему стоят в дальнем углу на тонкой дощечке с деревьями и рельсами. Болью в душе отозвались воспоминания, как я часы напролет возился в сарае со своими игрушками, и подумалось, что витые украшения, которые я когда-то припрятал за ящики с яблоками, так, наверное, и дожидаются своего маленького хозяина…

– Ничего стоящего, – отвечаю я. – Так, подрабатываю время от времени.

Родители давно уснули, а вот мне не спится. Весь вечер мы смотрели какую-то комедию, старики покатывались со смеху, мне же было совсем не до веселья – я едва досидел до конца. Мог, конечно, взять что-нибудь почитать, но побоялся огорчить родителей.

Теперь лежу в постели без сна и мучаюсь от того, что наше общество так нездорово. У нас испорчены нравы, и сам я стал совсем другим, не таким, как раньше, когда все виделось в ярких красках и помыслы были чисты. И еще вспомнилась Кэт с ее горестями и невзгодами.

Сейчас, побывав у родителей, я понял, в каком убожестве живу. Что моя крохотная комнатушка против шикарных родительских угодий? Раз в два года они по новой моде обставляют ванные, здесь большая теплая кухня с огромным буковым столом, полы устланы мягкими пушистыми коврами. Размер холодильника поражает воображение, а сад пышет таким разнообразием клумбовых цветов, какого, пожалуй, не сыщешь и в природе.

А Кэт, наверное, все-таки стоит завести кота.

Глава 9

В первые же дни нового года меня буквально сбивает с ног бурный водоворот потрясающих событий и совпадений (как выяснится позже, не совсем случайных).

Начнем по порядку.

Кэт. К роману добавляется новая увлекательная глава.

* * *

Не успеваю я выйти из такси, как Джесс распахивает парадную дверь и оглашает округу пронзительным криком: «Мужики! Какие же вы все подлецы!»

Я моментально обращаюсь в ледяную глыбу, язык прилипает к нёбу, и в голове с бешеной скоростью проносится мысль: «Неужели она что-то… Нет, не может быть».

Тут Джесс хватается за животик и, чуть не падая от смеха, хлопает себя по коленкам.

– Ну и ну! – кричит она. – Глядите, как он перепугался! Что, на совести нечисто?

Я улыбаюсь, облегченно сглатываю и отдираю примерзшие к тротуару подошвы (позади остаются два заиндевелых отпечатка). Небрежно перекидываю через плечо куртку, неторопливо поднимаюсь по крыльцу и невозмутимо целую подставленную щечку.

– Здравствуйте, младшая сестрица хозяйки дома. Ну, что у нас опять случилось? С чего вы изволили назвать негодяем своего покорного слугу?

Она обнимает меня и тут же отстраняется, чтобы пояснить:

– Ничего не поделаешь – такова статистика, как любит говаривать наша любимая Кэт. Вы все такие, все без исключения. – И, вздохнув, добавляет: – Очередная история с Томом.

– Как, он же отправился восвояси?

– Это другой.

– Сколько Томов-то развелось, поразительно. И все как один мерзавцы.

Поднимаюсь в квартиру.

Кэт сидит за обеденным столом и смолит по-черному.

– Так, так, – говорю я за неимением умных мыслей в неожиданно опустевшей голове. Подсаживаюсь к домовладелице и обнимаю ее как можно нежнее с искренним намерением выразить самое искреннее сочувствие (и с ужасом замечаю, что завожусь от этого простенького действия). «Господи, да что с тобой творится, парень, – думаю я. – Сейчас же возьми себя в руки». – Типичный случай, очередной Том.

На лице Кэт кислая улыбка. И тут у меня в голове возникает презабавная мыслишка.

– Знаешь, – говорю я. – А ведь жизнь – утомительная штука.

– Спасибо, Дэниел.

– Видишь ли, нельзя позволять приятелям помыкать собой. А то ишь, бросил на девушку томный взгляд и решил, что можно вертеть ею и крутить, будто она не человек, а томагавк. Дикарь.

– Спасибо, Дэниел.

– Надеюсь, ты хотя бы уговорила его надеть кондом.

– Ты когда-нибудь заткнешься?

Убираю руку с ее талии.

– Прости, пытался взбодрить тебя как мог. Раскисла ты что-то.

– У меня прекрасное настроение… было до твоего прихода. Иногда у тебя такие шуточки, что плакать хочется, – жалуется моя милая домовладелица и тут же, похлопав меня по ладони, чтобы подсластить пилюлю, добавляет: – Не бери в голову, ты здесь ни при чем. Зато вон посмотри, как Джесс покатывается, дурочка ненормальная.

– Ну все, все, – ретируется ее сестрица к плите. – Хочешь, кофе сварю?

– Лучше налей вина.

Сестренка-хиппи бросает взгляд на настенные часы и говорит:

– Не советую с утра начинать. По мне, так ты и вчера неплохо набралась.

– И курить бросай, – наставляю я.

– Внемлите, о народы, к нам снизошел мессия!

– Занялась бы, что ли, велосипедом: спорт, как и здоровая супружеская жизнь, омолаживает наше бренное тело.

– Не знаю, что и выбрать, – размышляет страдалица. – А можно и то, и другое?

– Знаешь, если подумать, и велоспорт не лишен романтики, – отвечаю я.

Похоже, мой хитроумный план начинает работать.

– Кстати, – говорит Джесс, – Кэт поведала, ты все куда-то бегаешь по ночам. Раскалывайся, с кем познакомился?

Мой рот расплывается в широченной улыбке.

– А если сразу с несколькими?

– Да, все мужчины одинаковы. Невоздержанные двуличные развратники.

– И не говори, – соглашается Кэт. Яростно вминает сигаретный бычок в пепельницу и вытягивает из пачки следующую сигарету. – Все как один.

– Так уж и все? – вопрошаю я.

Джесс приторно улыбается.

– Разумеется, кроме тебя, дорогуша. – Треплет меня за щечку.

– Знаете, девчонки, – говорю я, отчаиваясь, – может, и есть среди нас ветреные личности, но только делают они это не со зла.

– Бедные овечки, они просто не могут с собой справиться.

– Ну а что ты скажешь о мужчинах-проститутках? – мямлю я.

– Какая нелепость. – Кэт затягивается.

– Ну и бог с ними, – говорю я. – Так что у тебя случилось?

– Ничего интересного.

– Может, все-таки поделишься?

Кэт выпускает необъятное облако дыма и начинает рассказ:

– Знаешь, сначала он показался мне таким милым. Нет, «милый» – дурацкое слово. Он был добрым и заботливым. Я подумала: ну вот, наконец-то хоть один взрослый человек. К тому же не противный, и с чувством юмора вроде бы все в порядке – не разыгрывал из себя шута. Да, у Тома были уместные шутки.

– Где вы повстречались?

Кэт смущенно улыбается.

– Как обычно: на улице.

– Класс! Что, правда?

– Да. Мы с Кэтти – ну, ты ее знаешь, Катриона…

– У которой классные ляжки?

– Вот-вот, классные ляжки… Так мы пошли в кино, и пока в кассе за билетами стояли, я ей все уши прожужжала про последнего Тома. Она слушала-слушала, а потом положила руку мне на плечо и сказала запросто: «Да забудь ты о нем. Том – паршивец». И вдруг сзади кто-то вежливо кашляет и говорит: «Вы ко мне несправедливы».

Я рассмеялся.

– Тогда мы поворачиваемся и меряем бедняжку презрительным взглядом, думая про себя: «Что это еще за умник?» А Кэтти, она церемониться не любит: «Ты еще кто такой?» А он так забавно пожимает плечами и…

– И в этот момент ты на него запала?

– С чего ты взял?

Я откидываюсь на спинку дивана и с возмутительно всезнайским видом поясняю:

– Это явствует из твоих собственных слов. Ты сказала, что он забавно пожал плечами. Заметь, не просто пожал плечами, а именно «забавно»! Вне всякого сомнения, тебе этот жест был приятен и вызвал расположение. К пожимальщику.

– Пожимателю, – приходит на выручку Джесс.

Кэт меряет нас по очереди взглядом и говорит:

– А я смотрю, вы неплохо спелись. Так, чего доброго, и поладите.

– Эту тему я отказываюсь обсуждать, – смешался я, взволнованный подобной перспективой. – Итак, ты ведь не станешь отрицать, что все решил один жест. Именно в этот момент Амур запустил предательскую стрелу, и ужимка незнакомца стала первым аккордом на струнах твоего сердца, выражаясь фигурально.

– Будешь дальше слушать? Ладно, короче, этот парень пожимает плечами и говорит: «Я Том». А Кэтти спуска ему не дает: «Очевидно, вы – другой Том. Лондон кишмя кишит всякими кретинами». Он умолкает, а мы продолжаем поносить несчастного Тома до самой кассы. Дальше: сидим в зале, кто-то подсаживается на соседнее место. Я, конечно, не стала поворачиваться. Что мне, весь кинотеатр рассматривать? Как вдруг он говорит: «Хочешь конфетку?» Это оказался тот самый парень.

– И ты взяла у него конфетку?

– Ну да.

– Ага!

– А что с того?

– Если девчонка принимает от тебя сладости, значит, дело в шляпе: задирайте, девки, юбки, наш корабль заходит в порт.

– Какие юбки? – оскорбляется Кэт. – Какие девки?

– Не увиливай, – загораюсь я. – Угостил конфеткой и бери тепленькой. Раз – и в дамки.

Сестры обмениваются взглядами: ничего не поделаешь, неисправимый болван.

– Начался фильм, и мы не разговаривали. Зато потом он спросил – не хотим ли мы выпить. Кэтти сразу отказалась, сославшись на то, что ей домой пора – из вежливости, наверное, не знаю. Ну а я согласилась и сказала, что, если ему так хочется, он может угостить меня выпивкой. Мы направились в ближайший бар и всю дорогу болтали о фильме. Он – прекрасный, обаятельный собеседник и от кино был в восторге. Знаешь ведь, когда смотришь с кем-нибудь фильм, обязательно хочется поделиться впечатлениями. Слово за слово, стали обсуждать любимые картины – и разговорились. Он агитировал меня за свои ленты, я – за свои. Ведь особенно заводишься, когда собеседник придерживается противоположных взглядов. Скажем, Том терпеть не может «Париж, Техас», говорит, это скукотища и претенциозная чушь, а я не люблю «Апокалипсис сегодня», да и Питера Гринуэя не переношу. В общем, постепенно речь зашла о личном, и он захотел узнать, кто же такой тот злополучный Том, которого мы так бранили. Я и рассказала все. Вроде как душу излила…

– Ага! Излила ему душу. Получается, открыла, что на сердце, вот как. И сразу попалась.

– То есть?

– Когда ты кому-то изливаешь душу, это своего рода знак. Указание на то, что готова продолжить, так сказать, перейти к близости иного рода.

– Ну ты лапшу-то на уши не вешай, – возмущается Кэт.

– Да никакая это не лапша, здесь все яснее ясного!

– Пошло и не оригинально, – обижается моя домовладелица. – Послушать тебя, так получается, если я делюсь неприятностями с друзьями, значит, хочу завалиться с ними в постель?

– Нет.

– Или с матерью, скажем?

– Нет-нет, что ты! – отрицаю я, пожалуй, слишком пылко (неожиданно вспомнился недавний страшно правдоподобный сон, будто мы с мамулей поженились). – Ни в коем случае.

– Послушай, в твоей теории, может, и есть здравое зерно, – говорит Кэт, – но остальное слишком надуманно. Откровенный бред.

– Да нет же, нет! – говорю я, исступленно шаркая под столом ногами в неосознанной попытке обрести равновесие. – Ты меня не совсем правильно поняла. Я хотел сказать, что эмоциональное сближение между двумя людьми может навести на мысли о продолжении в физическом плане. Конечно, при условии, что тот, кто открывается, – подходящий партнер. Вот моя мысль.

Девчонки на некоторое время задумались.

– Пустословие и есть пустословие, – наконец изрекает Кэт.

– Хм, не знаю, – произносит Джесс. – В чем-то он прав.

– Ладно, ну так что там было дальше с этим Томом?

– Ах да. Мы еще долго беседовали о личном, о всяких серьезных делах. Потом он предложил поймать такси и отвезти меня домой, и мы решили продолжить разговор за кофе. Я пригласила нового знакомого к себе, а дальше… ну, ты сам понимаешь…

– Нет, не совсем. Что же дальше случилось?

Кэт глядит на меня.

– Ну, чем вы занимались? – подталкиваю я.

– Какой ты извращенец.

– Вот именно, – вступается Джесс, указывая на меня пальцем. – Он пошляк.

– Нет, мне просто любопытно. Хорошо, опустим этот момент. Ну а после?

– На следующее утро, – продолжает Кэт, – он вылезает из постели, одевается, подходит ко мне и, присев на краешек кровати, говорит: «Я должен тебе кое в чем признаться. Знаешь, я всегда очень откровенен в таких вещах. Взрослые люди должны быть честными друг с другом» – и подобная чушь. Я говорю: «Валяй». Он глубоко вздыхает, демонстрируя, каких неимоверных усилий ему стоит быть честным, и говорит: «Я женат».

– Ну ты погляди! – восклицаю я.

– Вот мерзавец, – поражается Джесс.

– Ну ты погляди! – Я возмущен.

– Я так и обалдела, – говорит Кэт. – Швырнула в него подушкой и заорала: «Ты это называешь честностью?! Сначала заваливаешься ко мне в постель, а потом между делом объявляешь, что женат! Да ты понятия не имеешь о честности!» Он принимает обиженный вид, будто я напала на него, бедненького, ни за что ни про что, и начинает что-то там объяснять про жену в отъезде, и как ему одиноко, и что они не ладят последнее время. И он сам не рад, что не сказал раньше, что я ему очень нравлюсь и он хотел бы со мной еще встретиться.

– Ну ты погляди! – говорю я.

– Вышвырнула этого подлеца вон и больше о нем не слышала и слышать не желаю.

Кэт раскуривает сигарету, и в разговоре наступает некоторое затишье.

– Все они такие, мужчины, – говорит Джесс.

– Ну ты погляди! – снова восклицаю я.

Кэт смотрит на меня в упор.

– Что ты все заладил «погляди, погляди», и вообще – почему так происходит?

– Прости.

(На самом деле, восклицая «Ну ты погляди!», я подразумевал: «Ну и влип. Оказаться один на один с двумя взбешенными кровожадными мегерами, готовыми вот-вот наброситься на меня и оскопить голыми зубами!» Что прикажете в таких случаях говорить?)

– Я спросила тебя, почему мужчины такие?

Пожимаю плечами.

– Так не только с мужчинами. На мой взгляд, и женщины вполне способны на непорядочность.

– Ну ладно. А для чего вам вся эта состязательность? Словно вы пытаетесь что-то доказать друг другу, кто больше самок соблазнит, у кого, так сказать, «на флаге больше зарубок».

– Ничего мы не пытаемся доказывать, – говорю я.

– Ну а в чем же тогда дело?

Опять пожимаю плечами.

– В удовольствии.

(Не могу отделаться от впечатления, что разговор приобретает невероятно ироничный оборот.)

– И не надоедает? Извечно одна и та же история: увидел, схапал и снова на поиски?

– Конечно, надоедает, – говорю я. – Между прочим, есть и такие, кто мечтает найти свою единственную, жениться, завести детишек.

(О, Бет, Бет!)

– Ненадолго, – говорит Кэт. – А через пару недель так и начинает свербить в одном месте и хочется непременно пуститься в новое плавание. – Я пристально изучаю поверхность стола. – Разве не так?

Поднимаю глаза на Кэт.

– Но ведь это заложено в природе, согласись. – Меня разбирает, и я продолжаю спорить уже из азарта, сам не веря ни одному своему слову. – Один спутник на всю жизнь – странная мысль, не находишь?

– Разумеется, женщины не больше настроены на моногамию, чем мужчины, – сообщает милая сестренка нашей хозяйки. – Иногда хочется скрасить однообразие.

– Вот в этом я согласен.

– Женщины – реалистки. В отличие от вас.

– Не возражаю, – говорю я, с радостью пользуясь возможностью уйти от скользкой темы. – Слабый пол в таких вопросах проявляет беспощадный реализм. А мы – безнадежные романтики. Цветочки, финтифлюшечки – только видимость. Настоящие мечтатели – мы. – Джесс начинает яростно возражать, но я настаиваю на своем: – Да ни один парень не способен на то, что сделала со мной эта сирена, злодейка, эта адская гадина, дочь Вельзевула и подручная Люцифера. Как она меня бросила!

– Ах ты, бедняжечка, – усмехается Джесс.

– Да, тебе легко смеяться, тебя бы на мое место. Как она все это преподнесла: «Кончено, и не о чем тут разговаривать. Я ухожу». Вот так запросто – коротко и ясно. Ни один парень не способен на такую черствость. Хладнокровно распрощалась, будто уходила с деловой встречи.

– Да уж, тут ты прав, – соглашается Кэт. – Парень бы стал цепляться до последнего, юлить, хитрить и врать напропалую. И все равно не перестал бы путаться с другими женщинами.

(Как бы между прочим перехожу к общим наблюдениям, желая удалиться на некоторую дистанцию от опасного вопроса.)

– Поймите, – пространно начинаю я в манере мистера Блэра. – Нельзя сравнивать мужчин и женщин – между ними огромная разница. Предположим, некая современная девица без тормозов, любительница женских журнальчиков, захочет подцепить в баре какого-нибудь молодца и переспать с ним без взаимных обязательств и условностей. Секс чистой воды с первым попавшимся Диком, Гарри или Томом…

Оскал Кэт подобен взгляду Медузы горгоны.

– Вся разница в том – что парень будет благодарен за каждый подаренный ему миг.

(Боже, что я несу!)

– Это лишь доказывает вашу низменность, – говорит Кэт.

– Нет, неправда. Так природа распорядилась. Здесь все замешено на физиологии: у нас нет выбора. Ну, подумай сама, будь у женщины хоть десяток мужей, она не произведет потомства больше, чем в ее силах. Максимум – один ребенок в год. Никакого смысла. Зато если дать мужчине дюжину женщин, он будет плодить детей в десять раз быстрее! Невероятная продуктивность! Так что, согласись, разница все-таки имеется.

– Но смысл-то не только в детях, – говорит Кэт. – Так что оставим треп о природе. Ведь ты сам только что признался, будто готов пожертвовать своими дикарскими позывами залезать на всех самок, которые появляются в поле зрения, и с удовольствием свил бы гнездышко с одной-единственной.

– Однако при этом я все равно буду испытывать дикарские позывы, как ты выразилась. Никуда от них не деться.

– А тебе они сильно докучают?

– Да не то чтобы очень… Пойми, от нашей ветрености не только вам плохо – нам она тоже здорово жизнь портит.

– Бедненький ты наш.

– Поверь, довольно мучительно оглядываться на каждую встречную симпатяжку. Без этого было бы гораздо спокойнее. И не в пример безопаснее. Ты только представь, сколько аварий происходит на дорогах из-за зазевавшихся водителей.

– Так ты на всех оборачиваешься?

– Скажем, временами. Парни заглядываются на девчонок, это вполне…

– Естественно, – хором заканчивают собеседницы.

Я улыбаюсь.

– Только не надо думать, будто я хожу по улицам и выкручиваю шею во всех направлениях, старательно пялясь по сторонам, дабы ни одна аппетитная попка в радиусе километра не осталась незамеченной. Так само выходит. – Я пожимаю плечами.

– Вот именно, ты же мужчина.

– Поверьте, я далек от старомодного донжуанства.

– А к чему близок? К новоиспеченному жигольству? – подкалывает Кэт.

Я игнорирую издевки.

– Ведь ты небось и сама не прочь полюбоваться каким-нибудь ладно сбитым парнишкой.

Сестры хихикают.

– Но не все же время, – говорит Кэт.

– Ах да, вы держите себя в узде: бьете по рукам и отводите взгляд.

В таком духе проходит наше утро: мы неторопливо попиваем кофе и обмениваемся недоверчивыми взглядами. Пока, думается мне, в этой рядовой, но, возможно, значимой схватке на извечном поле брани двух полов я держусь молодцом. Парочку ударов, может, и пропустил, но это чепуха, ссадины. Главное – честь гвардии джентльменов не задета, наш стяг гордо реет над головами. Счет у нас, пожалуй, равный, и я уверенно удерживаю позиции. А противник тем временем пытается вычислить, насколько крепки мои оборонительные сооружения, берет свои стерильные бинокли «противосамцовского видения» и внимательно изучает ощетинившиеся оружием укрепления, ищет бреши в земляных насыпях и окопах, чтобы при удобном случае предпринять массированную лобовую атаку.

Пока мои собеседницы пребывают в растерянности, я решаю прибегнуть к обманной тактике и переключить их внимание на отвлеченный вопрос, тем самым отводя угрозу от стратегически важного объекта – себя, и предпринимаю отважную вылазку в трудную для понимания область эзотерического факта. Это хорошо зарекомендовавший себя прием на случай, если ты оказался в одиночном окопе под жесточайшим пулеметным огнем вражеского батальона Неустрашимых Защитниц Курятника из полка Несущих Ужас.