Текст книги "Спаси меня"

Автор книги: Кристофер Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Стоп, – говорит Оливия. Да, так просто: «стоп».

Майлз замирает.

Леди Крэйгмур подходит к нам, берет меня за руку и поднимает на ноги. Я бы предпочел лежать, если честно. Но что поделать, покачиваясь, точно пьяный, встаю – невежливо отталкивать протянутую руку хозяйки дома. И еще почему-то я боюсь открыть глаза. Конченый трус, согласен.

– Прочь из моего дома, – говорит Оливия. – И больше никогда не показывайтесь в этих стенах.

Несколько секунд пропитанного ненавистью молчания, и я слышу шаги Майлза по паркету библиотеки, затем хлопок двери.

Открываю глаза – по крайней мере тот, что открывается. Оливия отпускает мою руку и направляется к Бет помочь ей подняться.

– Извините, – начинает оправдываться Бет. – Я все объясню.

– Ничего не желаю слышать.

И ни слова больше. Мы выходим вслед за Оливией из библиотеки, и она ведет нас на верхний этаж, в ванную.

Оливия мягко массирует Бет шею, просит открыть рот, заглядывает в горло и обнимает ее, видя, что та не в силах сдержать столь красноречивых слез, едва на улице взревел мотор и по гравию захрустели широкие резиновые шины – явно отъехал «мерс». Леди Крэйгмур продолжает держать бедняжку в объятиях, укачивая, как ребенка, даже когда та уже прекратила плакать. Потом она шепчет ей на ушко – очевидно, что-то личное и смешное, и Бет тихонько хихикает сквозь боль. А после они обращают внимание на меня: раздевают до трусов и, присвистывая, начинают шутить о моих ранениях, хотя когда дело доходит до размозженных кровавых пальцев, они резко умолкают. Оливия говорит, что надо поехать в больницу, я киваю, и неожиданно на меня наваливается безмерная усталость.

– Прости, я повел себя как трус. – Язык еле ворочается.

Бет присаживается рядом и хлопает по моей руке. Вернее сказать, лупит. И это после всего, что мне довелось пережить.

– Не говори ерунды, – упрекает она. – Ты спас мне жизнь. В очередной раз.

– Да?

Оливия прерывает наше объяснение.

– Ну что ж, я вас оставлю домываться и приводить себя в порядок. Только будьте добры, потом снова спуститесь к гостям. Да, и не вздумайте завалиться в постель! Уважительные причины не принимаются.

И уходит.

Мы сидим рядышком в компанейском молчании. Наконец я говорю:

– Знаешь, я сейчас тяжело соображаю, не сердись. Но когда я мысленно прокручиваю все назад и пытаюсь разобраться… Ты мне столько врала…

Она вздыхает.

– И себе врала. Всем врала. Правда, сомневаюсь, что тебе от этого легче.

– Хм… Вообще-то нет.

Немного поразмыслив, я говорю:

– Так, значит, ты надела перчатки из-за синяков. А синяки у тебя из-за Майлза.

– Из-за него, – подтверждает она. – Можно и так выразиться.

– Так, значит, ты слезла с иглы?

Бет кивает.

– Я была паинькой с тех пор, как ты появился. И все равно принимала незаслуженное наказание.

Я качаю головой.

– Зачем… Да, сейчас я припоминаю, что уже какое-то время не видел тебя в футболке или в чем-нибудь открытом. Всегда укутана снизу доверху. Из-за побоев?

Тихий смешок.

– Я бы наверняка после Корнуолла снова завалилась с тобой в постель, если бы не боялась, что ты все увидишь. Потому так долго воздерживалась. Наверное, это покажется тебе дикостью, но я хотела сберечь вашу с Майлзом дружбу.

– А сама поберечься не хотела?

– Ну, у меня ведь есть большой сильный рыцарь в сияющих доспехах, правда? – говорит Бет и крепко меня обнимает – даже больно стало.

– Да какой я рыцарь…

– Ну конечно, твои бойцовские навыки оставляют желать много лучшего. – Встает и наливает стакан холодной воды. Делает глоточек и протягивает мне.

– И, очевидно, в тот раз, когда ты вся побитая возникла у меня на пороге, – это тоже поработал Майлз?

– Разумеется.

– Я подозревал, что ты лжешь, когда с тобой беседовала инспектор. Только не мог понять зачем. – Отпиваю воды. – Неужели ты не боялась?..

– А зачем, по-твоему, я попросила тебя зайти, когда Майлз вернулся из Германии?

– Черт. Ведь я же тогда ушел. Он тебя снова побил?..

Она кивает.

– Как обычно.

– Убью эту скотину.

– Не говори ерунды – ты и мухи не обидишь. К тому же все в прошлом. Давай пойдем вниз.

Голова идет кругом, да еще и больная нога дергает. Однако я, спотыкаясь, все-таки бреду за своей избранницей.

Остальные гости при виде нас сначала решили, будто мы с Бет подрались и она с легкостью выиграла раунд. Но Оливия тихонько пустила слушок, а потом и Клайв догадался, что произошло, и очень скоро меня стали считать чуть ли не героем, хотя и законченным профаном в искусстве рукопашного боя. И вот я сижу в уголке, рядом пылает огонь в камине, надо мной стена, увешанная чудовищными клейморами и алебардами; на глазу повязка, а левая нога перевязана таким слоем бинтов, что по размеру напоминает младенца в пеленках.

– Мне он всегда не нравился, – сообщает Клайв. – Эти его поросячьи глазки.

Я качаю головой.

– А я сейчас вообще ничего не чувствую. Хотя нет. Скорее ощущаю жалость.

Бет сидит по другую руку и нежно баюкает бокал.

– Ты только представь, – говорит она, – представь, что бы он с тобой сделал, если бы знал все.

– Ты о…

Она кивает.

– Да, это он просто приревновал меня к Гектору, а на тебя набросился за то, что ты посмел вмешаться. Знай Майлз, что мы спали, он бы убил тебя.

Отпиваю виски, и из раненых губ капает на рубашку.

– В университете он был совсем не такой. Работа, стресс – думаю, тут любой бы с ума сошел.

Бет пожимает плечами.

– Люди меняются. Он кое-что узнал, когда я вернулась из Корнуолла, – говорит она. – Правда, не о тебе.

Смотрю ей в глаза:

– Расскажи.

Она вернулась из Корнуолла, Майлз купил тот самый пирог с ветчиной и говяжьими почками и нежно уложил ее в постель, потому что видел, как она устала.

А потом склонился к ней и прошептал на ушко:

– Почему ты не позвонила?

Бет замерла, застыла и ничего не могла с собой поделать, хоть и старалась расслабиться: если вдруг на нее посыплются удары – с напряженными мышцами больнее.

– Я была занята, – с запинкой произнесла она.

Такая неубедительная ложь. Бет сама понимала: вдруг взять и исчезнуть после побоев на прошлой неделе, ни разу не позвонив. Любому ясно, что она просто сбежала. Тогда Майлз наклонился к самому ее уху и нежно так, ласково сказал:

– Ты мерзкая развратная лгунья. Ты только и делаешь, что врешь, гадкая похотливая тварь. Гадина. Кто он? Или, может, ты на женщин перешла? Признавайся! Пристрастилась развлекаться с подружками? Отвечай!

Теперь он лежал на ней, схватив за запястья и всем весом прижав к постели. Она не могла и шелохнуться, не могла закричать, потому что лицо ее было зарыто в подушки.

На следующую ночь Майлз снова ее мучил. Все началось с невинной детской забавы: Бет нарядилась для него школьницей, и он ее наказывал. Но скоро началась игра куда более жестокая. Она извивалась на постели, пытаясь порвать стягивающие ее запястья шелковые ленты, а наш герой пристально смотрел ей в глаза, будто не в силах отвести взгляд, точно Бет была для него центром вселенной. Он так и говорил. Говорил, что запрещает ей уходить, что он не сможет жить без нее, что она для него – весь мир.

– Я так тебя люблю, – говорил Майлз.

А после, когда он снял с ее губ пластырь и разрезал путы на покрасневших руках, натер порезы и синяки антисептическим кремом, он снова так нежно, так ласково прошептал, что любит ее. А Бет была столь измождена и расстроена, что уже не могла понять: любит она его или нет. И нравится ли ей такое обращение. Она только подумала, что, наверное, действительно это заслужила.

А потом ей, как бывало частенько, приснился страшный сон. Ночь. Она бредет по темному лесу. Стоит зима, и деревья голые, без листьев; ледяная синяя река покрыта замерзшими цветами – и волки в темных пещерах, в непроглядных бесконечных лабиринтах, по которым она ходит, тоскующая и одинокая…

Я слишком зол, чтобы сочувствовать. Слишком зол на них обоих, я их почти презираю. Что ее так долго удерживало рядом с ним? Неужели быть счастливым настолько немодно?

– А когда ты вся побитая пришла ко мне, то на кого свалила? На какого-то толкача…

– На Стэна. – Она чуть не рассмеялась. – Стэн и мухи не обидит. Он даже тебя не смог бы побить.

Мне не до смеха.

– Значит, ты и полиции порядком наврала. А раньше… Когда ты вызвала меня в гостиницу и заставила себя обслужить – это ведь было не совпадение. Ты так решила отчебучить забавную шуточку.

Она опускает голову.

– Прости. Я поступила очень жестоко. Просто хотела отомстить Майлзу. Логики тут немного. Вроде бы как ты бьешь меня – я пересплю с твоим лучшим другом. К тому же ты делал свою работу. – Она вздыхает. – Помнишь, я рассказывала про своего друга Алекса, модель. Он тоже приторговывает собой на стороне, когда с деньгами неважно. Вообще-то я искала его в интернете, ради смеха, и вдруг увидела тебя на той же странице. «Гровенор для дам». – Бет невесело улыбается. – Извини. Я не знала, что ты… то есть что мы… так увлечемся.

– Ты попользовалась мной.

– Ох, ради бога, не говори так. Ты не имеешь никакого права… – Бет умолкает, когда к нам приближается Амрита. Но та, заметив, что у нас разговор по душам, тихонько выскальзывает за дверь.

– Переезжай к нам с Кэт.

– Нет, я не могу.

– А где же ты тогда собираешься жить?

Она улыбается.

– Забавно все-таки жизнь устроена, да? Еще недавно у меня был особняк моего приятеля в Челси, временами я гостила в отеле в Вест-Энде, когда снималась для «Аманьюна». А теперь мне негде преклонить бедную голову, хотя любой живой твари и птице в небе, и все такое… – Бет отпивает виски. – Поживу немного у Лесбо-Ливви, а со следующей недели мне предоставят бесплатную квартиру на время съемок «Без пощады». Потом придется что-нибудь самой подыскать.

– Выходи за меня.

– Дэниел, ты… нет, не пьян, конечно, но, похоже, получил сотрясение мозга или контузию. Я еще не сошла с ума, чтобы выходить замуж. Мне всего двадцать шесть. А когда и выйду через много-много лет, то за какого-нибудь маразматика-миллиардера. – Она глядит на меня в упор. – Ты ведь и не любишь по-настоящему. И уж тем более тебе не управиться со мной.

– Мы будем счастливы до конца своих дней.

– Это сколько? Два месяца? А потом наши трупы найдут на обеденном столе с разделочными ножами в спинах. – И, немного подумав, повторяет: – Ты ведь меня не любишь.

– Да? А кто тебя любит? Уж не Майлз ли?

– Ничего ты не знаешь, тебе не понять. – Бет отчаянно пытается подобрать нужные слова и хлопает себя по шее то ли раздраженно, то ли от отчаяния. – Ты думаешь, он это сделал бы, если б не любил?

– А-а, понятно. Это знаки внимания. Надо же. А я-то, глупенький, решил, что мой дружище Майлз – законченный подонок и садист.

Она качает головой:

– Ты просто не знаешь. – И, немного помолчав, добавляет: – Ты не знаешь, что я ему сделала. Я нехорошая.

– И что же ты такого натворила? Я все прекрасно знаю – ты сама мне рассказывала. Так что с того?

– Я поступала плохо. Очень плохо.

– Так ты теперь его оправдываешь! Ушам своим не верю.

– Нет. Не оправдываю и не защищаю. Просто я хотела сказать… Ты не понимаешь и не имеешь права осуждать.

Мы молча пьем, тягостно размышляя.

Наконец я говорю:

– Хорошо, не мне, конечно, судить. Ну кто я такой? Проститутка.

– Бывшая проститутка. – Бет улыбается. – Несостоявшийся альфонс.

Тогда я беру ее ладонь в свою, внезапно снова посерьезнев.

– Знаешь, нас обоих нужно спасать.

Она отнимает руку.

– Нет, все совсем не так.

Сидим небольшой компанией – я, Кэт, Клайв, Амрита, Эдвард – и беседуем. Вдруг к нам этаким черным шелковым облачком подплывает Оливия и представляет двух новых гостей: некую Венецию и какого-то брюзгу с кирпично-красным лицом. Мы замолкаем, принимая в компанию новых собеседников.

– Должна извиниться за своего дражайшего супруга, которому недуг не позволяет присоединиться к нам в этот час, – говорит Оливия. – Хотя не исключено, что он найдет в себе силы спуститься позднее. И все-таки, мне кажется, вечеринка удалась на славу, несмотря на отсутствие нашего прославленного bonhomie  [49]49
  Добряк, милый человек (фр.).


[Закрыть]. – Встречаем эту фразу дружным смехом. – И, разумеется, если на время забыть о неприятной вспышке насилия в библиотеке.

Засмеялись лишь мы с Бет, да и то несколько неуверенно. Мне сразу стало понятно, что парочку новичков матушка Клайва привела, дабы опробовать на них свои колкие остроты.

– Итак, мой друг Дэниел Своллоу, – Оливия демонстративно берет меня за руку и обводит взглядом слушателей, – расстался с девушкой почти год назад и с тех пор вел, боюсь, довольно беспутный образ жизни настоящего альфонса. – Она от всего сердца хохочет, а я пискляво и нервозно хихикаю. – Да-да, дорогуша, – говорит Оливия, устремив на меня ослепительно ясные синие глаза. – Тут уж не поспоришь!

Что она делает? Так и знал: быть мне опозоренным. Бет стискивает мою руку, искренне забавляясь.

– Но теперь я вам с радостью сообщаю, что наш друг осознал свои ошибки и искренне в них раскаялся. – Оливия продолжает развлекать собравшихся. – Он поработал над своим поведением и через пару недель заступает на службу в моей галерее Пимлико. – Гости одобрительно хмыкают. – Что же касается его нелегкой и опасной личной жизни, тут уж судить не нам. Хотя у меня имеются некоторые подозрения…

Бет опускает взгляд, однако не спешит отпускать мою руку.

– А вот Эдвард и мой старший сын, Гектор…

Наверное, приблизительно в этот момент лорд Крэйгмур, недавно восставший с одра болезни, присоединяется к нам и начинает слушать вместе со всеми, оставаясь никем не замеченным.

– Гектор, – продолжает Оливия, – как хорошо известно близким ему людям, встречается с Эдвардом вот уже много лет, и теперь я рада сообщить гостям: наконец наш Гектор сделает из своего друга уважаемого человека. В следующем месяце наши влюбленные летят в Калифорнию, где состоится их венчание в настоящей церкви, с соблюдением необходимых ритуалов. Разумеется, все присутствующие приглашены!

Из задних рядов слышится глухой сдавленный стон, на который никто не обращает внимания.

– И, наконец, я с огромным удовольствием представляю вам новую подругу моего третьего сына, Клайва: принцессу Амриту!

Амрита с очаровательной застенчивостью делает элегантный реверанс, неудачным образом изгаженный громогласным выкриком из-за спины Оливии: «Да она же черная!»

Мы оборачиваемся и видим, как седьмой барон Крэйгмур, четырнадцатый Великий Магистр Лиги Защитников Альбиона, хватается за грудь и опускается на пол в глубоком обмороке.

* * *

А затем следует захватывающий перелет на вертолете «скорой помощи» над укрытыми снегом формациями дымчато-бурой разновидности кварца. Лорд Крэйгмур лежит с синим лицом под кислородной маской, а Оливия изо всех сил флиртует с темноглазым нежноголосым врачом. Она настаивает, чтобы я тоже летел – провериться, нет ли переломов.

Как выясняется, я действительно разжился переломами – вернее, для меня постарался Майлз. Дежурный врач утомленно рассматривает мои размозженные пальцы, бурые от запекшейся крови, и в его усталых, обведенных темными кругами глазах читается апатичное недоумение.

– И что вы хотите? – спрашивает он. – Мы не ставим таких мелких шин. Люди то и дело ломают пальцы: кто о мебель споткнется, кому бывший лучший друг отдавит. И ничем тут не поможешь – заживут до свадьбы. А пока ноге нужен покой.

А вот лорду Крэйгмуру придется задержаться в больнице подольше: ему очень нездоровится.

В замок я возвращаюсь на такси – долгая, нудная поездка. А по прибытии становится ясно, что вечеринка закончена. Наверное, не слишком вежливо продолжать отплясывать, когда хозяин дома лежит с обширным инфарктом из-за того, что его первенец оказался недолжным образом ориентирован, а третий сын вступил в плотские отношения с чернокожей.

Клайв угощает всех чаем, и мы разбредаемся по спальням. На лестничной площадке я спрашиваю Бет, видит ли она что-нибудь. Качает головой.

– Нет ее, – говорит, – исчезла.

Луна зашла. Бухта и горы – сплошная чернота. Мы стоим рядом у окна и дрожим от холода, виски, пережитого потрясения и не знаю чего еще.

Наконец я кладу руку Бет на плечо.

– Пошли. Ни за что на свете не стану спать один после такой ночки.

Большая кровать по-прежнему холодна. Но уже не настолько.

Бет почти спит, но я не могу справиться с искушением задать бесконечно тревожащий меня вопрос. Приподнимаюсь на локте и гляжу ей в лицо – такое детское и невыразительное, какое бывает у всех во сне.

– Что ты подумала, когда впервые меня увидела?

– М-м? – Она поворачивается, но глаз не открывает. Затем говорит: – Я сразу поняла, что не безразлична тебе. – И, когда я начинаю самодовольно улыбаться в темноте, добавляет: – Всегда знала, что беспокойства от тебя будет порядком, зато ты станешь краеугольным камнем в моей судьбе.

Ах.

– Как песчинка в раковине?

– Не преувеличивай. – Бет открывает глаза. – Ты смешной, забавный, очаровательный и прочее. Но мне все это уже попадалось, и далеко никогда не заходило. – Она думает. – Ты был растерян и беспомощен, хотя и не как маленький мальчик. И в конце концов я поняла – у нас с тобой совпадают взгляды на многие вещи. Меня даже разозлило, что твой любимый фильм «Добрые сердца и диадемы», потому что он у меня второй или третий среди особенно нравящихся. И еще ты вроде как взрослый. Я не скажу, что ты невероятно зрел для своего возраста, – все в меру. Среди твоих ровесников такое встречается редко. Была в тебе какая-то усталость от жизни. Не наигранная, как у подростков, которые делают вид, будто познали жизнь, а настоящая. Это хорошо. – Она вздыхает. – Думаю, я всегда была к тебе в чем-то неравнодушна.

– А сейчас?

– Я по-прежнему к тебе неравнодушна, – осторожная улыбка, – в чем-то.

Опускаюсь на постель. Проходит довольно долгое время, как вдруг Бет снова шевелится, кладет руку мне на плечо и бормочет:

– И всегда буду.

Воскресенье выдалось странное. Рано утром раздается звонок, и наследникам сообщают, что ночью лорд Крэйгмур ушел в мир иной. Из больницы приезжает Оливия, и каждый понимает, что должен пребывать в глубоком трауре, однако никакой подавленности не чувствует. А у меня вообще такое чувство, будто хозяйка вот-вот прикажет подать на завтрак шампанское.

Гектор теперь новый лорд Крэйгмур и владелец наследного замка. Он преисполнен планов все здесь переоборудовать и устроить лучший в Европе гольф-клуб для гомосексуалистов. С подачи матери он даже предлагает превратить огромные заброшенные парники викторианской эпохи в сауны и парильни.

Наверное, что-нибудь из этого выйдет.

Кэт бросает на меня неоднозначные взгляды. Наконец я решаюсь поинтересоваться, в чем дело.

– Я все никак не могу забыть вчерашнюю шутку Оливии. Будто бы ты в последнее время был кем-то вроде альфонса. Ты не обижайся, но я хочу спросить, это правда?

Я вздыхаю, кладу ложку в тарелку с овсянкой и с одухотворенным лицом, выражающим, как ранят меня подобные нелепые предположения, говорю:

– Кэт, мы ведь давно знакомы. Неужели ты могла такое подумать?

– Вообще-то, – задумчиво протягивает она, – я и сейчас в это верю.

После воскресного ленча мы все набиваемся в микроавтобус и отъезжаем в Лондон. Включая Бет, которая решительно отказывается поселиться у меня и намерена пожить некоторое время у Лесбо-Ливви. На следующей неделе у нее начинаются съемки в низкопробном блокбастере «Без пощады», и ей выделят квартиру в Камберленд-террас. Договор действует на все время съемок, хотя главную героиню пускают в расход в течение первых пяти минут.

Едем неимоверно долго. В голову не приходит забавных историй, чтобы хоть как-нибудь занять время. Я мог бы, конечно, рассказать один интересный случай из жизни, но не хочу, чтобы меня назвали лгуном. И еще не знаю, счастливый ли у моего рассказа конец. А это – как раз то, что нам сейчас так нужно.

Глава 29

Двумя неделями позже: пропитанный солнцем майский день, но на розах в Риджентс-парк лежит снег – искусственный снег.

– Не любопытно на съемки взглянуть? Приходи, – приглашает по телефону Бет. – Только близко не рассчитывай подобраться, – смеется она. – Сгоришь в лучах моей звездной славы.

– Ну-ну.

– Шучу. Тебя не пустят без пропуска. Но хотя бы издали полюбуешься.

– Как ты любезна. Спасибо.

И вот я на месте, вращаюсь по периферии всего этого действа, как рассеянный электрон, пока банды пузатых и бородатых здоровяков в футболках и бейсболках, усердно ругаясь, тягают ящики с оборудованием, ассистентки и помощницы жмут кнопочки своих сотовых телефонов и безрадостно щебечут друг с другом, а режиссер (тоже пузатый, бородатый и так далее) горланит на всех в мегафон.

Ах старые добрые времена!

Немного погодя мне надоедает все это зрелище, и я стараюсь проскользнуть мимо охраны, но не тут-то было. Тогда я нарочито ухожу, заворачиваю за угол к Камберлендским воротам и, когда охранник, патрулирующий эту сторону, отворачивается, одним махом перескакиваю через забор и, затаив дыхание от боли, приземляюсь на больные пальцы – как все-таки долго заживают, мерзавцы! – прокрадываюсь обратно и отыскиваю Бет.

Ей даже выделили отдельный фургончик. Правда, в нем переодеваются еще две актрисы, которых убьют чуть позже в ожесточенной перестрелке между женихом, обратившимся в машину убийства, и бандитами латиноамериканской наружности. Обе девицы одеты в мини-платьица, в которые только что умудрились запрятать целый набор самовзрывающихся псевдокровяных капсул.

– Брайан обожает кровь, – объясняет Бет. – Мы прозвали его Брайан-де-Плазма.

Брайаном, надо полагать, зовут их режиссера. Актрисы ослепляют нас на прощание улыбками и выскальзывают из фургончика.

– Милашкам, – говорит она, – пришлось здорово попотеть, прежде чем они получили эти роли.

Бет сидит перед зеркалом в фургоне в роскошном свадебном платье и курит марихуану.

– А тебя тоже снабдили самовзрывающимися капсулами с кровью?

– Не сомневайся, сладенький.

– Слушай… Фильмец-то – ширпотреб. Прости, конечно, за откровенность. Не подумай, будто я пренебрежительно отношусь к твоей работе, просто…

– «Всем до фени, – поет она, – лишь бы платили деньги». Такова жизнь, наивный мой мальчик. Хорошо хотя бы, что мне пока не приходилось обслуживать Брайана.

– Даже и не думай!

– Ах какой ревнивец!

– И не называй меня уменьшительными именами, – пригрозил я.

Бет безмятежно улыбается, выдыхая пьянящий дым.

– Тебе обязательно курить?

– Нет. И по двум причинам: во-первых, меня могут уволить, а во-вторых, я жду ребенка.

– Что?

– От тебя.

Фургон отчаянно дергается, будто в него только что врезался жирный бородатый оператор.

– Ты…

– Жду ребенка. От тебя.

– А с чего ты взяла, что от меня?

– Потому что за последние три месяца у меня больше никого не было.

Конечно, нашли дурака – так я и поверил. Она же сама говорила, что была с «одним или двумя». Да и Майлз к тому же… Не верю, не могу поверить. Или все-таки могу?

– Я… – Лучше присяду. Наконец обретаю дар речи: – Ну-ка брось сигарету. О чем ты вообще думаешь?

– А что еще прикажешь делать? Мой выход через пять минут. Пришлось тайно перекроить платье. – Она встает и разглаживает складки на животе. – Сильно выпирает? Пожалуйста, скажи «нет».

– Нет, – соврал я. – Беременна!

У меня нет слов.

– А что тут скажешь…

Да уж. Перед глазами помутнело, а вы хотите, чтобы голова была ясной! Протягиваю руку, беру сигарету и от души затягиваюсь. Надо собраться с мыслями.

Выдыхаю и говорю:

– Кажется, мы с тобой все сделали наоборот.

– То есть?

– Сначала переспали, – гневно смотрю на нее. – Да, попросту переспали. Надеюсь, ты не станешь утверждать, что между нами было нечто большее. В некой безымянной гостинице Вест-Энда. – Она не возражает. – Потом устроили себе что-то вроде медового месяца в Корнуолле. Тогда же впервые поцеловались и занялись любовью. Потом я сделал тебе предложение. А потом… – Хмурю лоб. – Проблема в том, что твоя беременность совсем не вписывается в общую картину. Это должно было случиться в самом начале, если взглянуть на события с точностью до наоборот.

Что за чушь я несу? Так хладнокровно толкать какие-то теории, когда она сидит передо мной с моим же отпрыском в животе. Нашим отпрыском, судя по всему. Еще затяжка. Новые раздумья.

– Ну что ж, – говорю я. – Теперь тебе придется на мне жениться.

Она похлопывает меня по голове.

– Считай, что ты получил отказ, сладенький.

Бет направляется к двери, и я бросаюсь к ней:

– Иди к черту.

– И тебя туда же, сахарный.

Что ж, пока все складывается удачно.

На противоположной стороне парка, где я перелезал через ограду у Камберлендских ворот, висит воздушный шар. По крайней мере этот объект кажется шаром. Воздушное судно так и рвется с канатов, горя нетерпением взмыть в лондонское небо и начать рекламировать зубную пасту, или страхование жизни, или саму жизнь, или что-нибудь еще.

И тут меня посещает совершенно бредовая идея, которая, может быть, даже сработает.

По пути я задерживаюсь у клумбы и набираю целый букет темно-красных роз. Ах, черт, палец уколол…

Что ж, мой конец станет моим же началом. Последний раз, когда я связался с воздушными шарами, чуть было не погибли три не слишком выдающиеся, но горячо обожаемые публикой телезвездочки. Это произошло… девять месяцев назад. Почти день в день. Знаменательный срок, носящий предсказание!

Ну а что получится из моей нынешней встречи с воздушным шаром? Буквально следующее: три не слишком выдающихся, однако в ограниченных кругах горячо обожаемых человека, не имеющих никакого отношения к телевидению, вернутся на землю, причем один из них совершит это сказочное путешествие прямо в животе. Таков мой замечательный план.

И тут я понимаю, что задумка моя, прямо скажем, никуда не годится и так я ничего не добьюсь. Забираться в шары, улетать, спасаться… Шутовство закончено, занавес пал. Теперь все будет по-настоящему, мы больше не в кино, и заключительную сцену придется играть, твердо стоя на грешной земле. Хватит, больше никаких побегов.

Разворачиваюсь и бреду прочь, прямиком к залитой светом прожекторов съемочной площадке.

Свадебная церемония вот-вот начнется. Вокруг все завалено розами и сугробами – то-то будут красивые кадры! Представьте, когда Бет расстреляют бандиты, на белоснежный снег прольется кровь – алая, как лепестки нежных царственных цветов. Только не пойму, как киношники собираются объяснить зрителям, откуда взялись бутоны в разгар зимы? Скорее всего вообще никак – это же кино. Эх ты, дурень, ничего не смыслишь в искусстве! Простофиля.

Невеста несравненно хороша в белых кружевах и муслине, жених – широкоплечий молодой красавец – да простят меня читатели! – с головой не больше апельсина. Сейчас начнут снимать сцену расстрела невесты. Вот уже банда смуглых убийц в черных костюмах смешалась с толпой гостей и зевак, наезжают камеры, и свадьба в считанные секунды превратится в кровавую бойню. Затем безвольный и мягкотелый, женоподобный кривляка-муж произнесет красивую клятву над угасающим телом несостоявшейся супруги, чтобы тут же превратиться в безжалостную машину-убийцу с адским пламенем в глазах. Но все это позже. А пока я кое-кому подпорчу планы.

Охрана на удивление распущенна – совсем не ловят мышей. Я незаметно подбираюсь ближе среди снующих туда-сюда людей. Уже надвигаются камеры. Прохожу меж двух огромных, ощетинившихся прожекторами осветительных вышек, невольно сравнивая их со сторожевыми башнями Берлинской стены. Вот Бет идет под ручку с новым супругом и, заслонясь от яркого света, отводит в сторону глаза. Я упорно продвигаюсь вперед, не отрывая от нее цепкого взгляда, и крепко сжимаю в кулаке пунцовый букет.

Бандиты наводят оружие, и радиоуправляемые капсулы вот-вот полопаются по всему телу Бет – как вдруг в самый ответственный момент я подхватываю красавицу-невесту на руки, заслоняя ее от киллеров, оглядываюсь через плечо и щурюсь в ослепительном свете камер. Бандиты колеблются – и в этом их фатальная ошибка. Я вновь смотрю на Бет: она совершенно сбита с толку, ведь меня здесь не может быть по определению. Вот она вся вошла в роль, погрузилась в вымышленный мир, и вдруг с бухты-барахты в сказочную историю влезает кто-то из настоящей жизни. Так не бывает. Любой в подобных обстоятельствах смутится.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она.

– Спасаю твою жизнь в очередной раз, – отвечаю я. – Тебя вот-вот застрелят.

– Правильно, так написано в сценарии.

Откуда-то издалека до меня смутно доносится яростный рев режиссера: «Что это за уродский клоун на площадке?» Вопль я пропускаю мимо ушей. Рядом стоят бандиты и растерянно наводят на Бет бутафорские пистолеты.

– Вы что, знакомы? – строго спрашивает голова-апельсин. Не дождавшись ответа, высовывает свой фрукт из-за спины невесты и вновь вопрошает меня: – Она тебя знает? – Я не обращаю на псевдожениха ни малейшего внимания, чем привожу его в пущую ярость. – Эй, ты, я с тобой разговариваю или нет?!

– А я с тобой не разговариваю, у меня важная беседа с невестой, – отвечаю я. И, мельком взглянув на него, добавляю: – К тому же у тебя голова размером с апельсин. Послушай, Бет…

– Охрана! – плаксиво взвывает окончательно раскисший жених, отходя в сторону.

Киношники, включая латиноамериканских бандюг, потихоньку окружают нас.

– Ладно, парень, – говорит толстяк с бородой. – Не знаю, кто ты такой, только советую отпустить даму по-хорошему. Руки вверх, пять шагов вперед.

– Не дождетесь! – ору я, бешено озираясь. – Толстуха пойдет со мной!

– Какая толстуха? – шипит мне в ухо Бет.

Она восхитительна в свадебном платье. Мы долго смотрим в глаза друг другу, хотя все понятно без слов. Где-то далеко кричат и беснуются люди. Но это очень, очень далеко от нас…

– Выходи за меня, – икаю я. – Второй раз просить не буду.

Бет похлопывает меня по спине:

– Боже, какой ты зануда.

– Ну все, парень, считаю до десяти, и пеняй на себя! – вопит толстяк с бородой почти над самым моим ухом. – Если не хочешь неприятностей, советую ОТОЙТИ ОТ НЕВЕСТЫ!

– Не мели чушь, – огрызается на него Бет. – Это мой настоящий жених.

Я улыбаюсь.

– Я знал, что ты в конце концов согласишься.

– Не искушай судьбу, умник.

– А ты вбей себе в голову, что с мужем разговаривают уважительно.

– Сам вбивай.

– И не беспокойся, сладенькая, вобью.

Пока мы, держась за руки, проталкиваемся сквозь толпу зевак, толстяк с бородой бормочет:

– Так вы женитесь, что ли?

На Мэрилибон-роуд машин битком, накрапывает дождь, и у нас нет зонта. Небеса вот-вот разродятся настоящим летним ливнем и промочат нас насквозь. Бет подыскала себе первую настоящую роль в кино – в свадебном платье с радиоуправляемыми капсулами. Меня ждет увлекательная работа в художественной галерее Пимлико. Бет беременна, у нас нет ни денег, ни стоящей работы, ни статуса, ни закладной на дом, ни полиса, ни страховки. Стоим на тротуаре, нас окатывают грязью проходящие мимо автобусы, а мы глупо смотрим в глаза друг другу. Бет все крепче сжимает мою руку. Я накрываю ее ладонь своей.