Текст книги "Охота на «крота»"

Автор книги: Кристофер Дикки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава 10

Кассета все еще крутилась. Блондинка находилась в помещении, похожем на большую комнату в отеле. Белые шторы опущены, и все же в комнате достаточно светло. На ней уже знакомая шляпа-сафари. Она смотрела на свой живот и расстегивала пуговицы на рубашке, под которой была короткая футболка, не доходившая до пупка и плотно облегавшая тяжелые груди. На футболке было что-то написано. У нее был плоский живот, и она слегка напрягла мышцы, позируя перед камерой. Блондинка расстегнула парусиновый пояс.

Женщина стояла у кровати, а на переднем плане я видел голые мужские ноги. Правая была высохшей, ее покрывали шрамы. «Дай мне пояс». Он протянул руку. Она смотрела в объектив, раскачивая перед ним поясом. Только теперь я узнал в ней Пилар.

Она сняла рубашку, бросила брюки на пол и встала перед камерой, положив руки на бедра. На ней не было ничего, кроме трусиков, шляпы и футболки. На футболке я прочитал надпись: «Дружок». Потом она сняла шляпу и потрясла головой. Светлые крашеные волосы, густые и тяжелые, как грива, каскадом упали ей на плечи.

Это была женщина, которая так тепло пожала мне руку, так больно била меня металлическим прутом и так быстро умерла. Пленка продолжала крутиться.

Она сняла футболку и трусы и стояла перед камерой нагая. В ней не было ничего возбуждающего фантазию. Никакой скромности. Обнаженная, она была полна такой же решительной самоуверенности, как и задрапированная с головы до ног. На руках и животе у нее мягко вырисовывались мускулы. Ее тело было совершенно лишено волос.

В зеркале позади нее я увидел человека с камерой. Рубашка расстегнута, без брюк, и он был явно возбужден. Но камера скрывала его лицо. Я разглядел только седые волосы и черную, с проседью, бороду.

«Положи камеру на стол», – сказал он. Она взяла продолжавшую работать камеру. Теперь было видно всю кровать, но свет, падавший из окна позади нее, превращал мужчину в темный силуэт.

Пилар развела его ноги и стала тереться о его пах, опутывая поясом его талию и связывая руки. Она поднялась на коленях, он изогнулся под ней и перевернулся на живот. Она целовала и кусала его плечи, затем – поясницу, спускаясь все ниже. Когда она приблизилась к заднице, то просунула руку между его ног и сжала член. Теперь ее язык был у него между ягодиц. Она задержалась там на некоторое время, потом стала целовать его ноги, лаская языком шрамы, потом спрыгнула с кровати и стала лизать его ступни, пальцы и… конец пленки.

– М-да, – сказал я в пустой квартире, – да ты просто больной сукин сын! Но как же ты выглядишь?

Я снова стал просматривать отдельные фрагменты пленки, где, как мне казалось, можно было бы рассмотреть его лицо. Я настраивал цвет и контрастность; самое лучшее изображение, которое мне удалось получить, было в сцене, где он лежал, распростершись на кровати, глядя в объектив камеры. Но его лицо было сильно затемнено и искажено экстазом или ужасом, а может, и тем и другим. Поэтому я не был уверен, что смог бы узнать его при встрече.

На следующее утро я отправил кассету Маркусу Гриффину, здание ведомства № 2А, Лэнгли, Виргиния. К кассете приложил записку без подписи:

«Тебе это понравится. Обязательно посмотри кино до конца. Женщина – Пилар Алшами, она умерла. Мужчина – скорее всего доктор Бассам Алшами. Он провел десять лет в сирийской тюрьме Тадмор. Возможно, участвовал в исламском сопротивлении. Теперь он торгует медом. Я уверен, что он знает, где плавают акулы».

Я послал кассету обычной почтой. Это давало мне немного свободного времени.

Южная Африка
Октябрь-ноябрь 2001 года

Глава 11

Мухи с ярко-красными глазами ползали по карте Кении, висевшей на стене благотворительного фонда помощи развивающимся странам. Карта была усеяна крошечными коричневыми точками в районе озера Виктория и на западе страны, но было трудно понять, какие из этих точек обозначали населенные пункты, а какие – засиженные мухами места. Однако опасная зона на востоке была обозначена четко: целая провинция у границы с Сомали, окрашенная в черный цвет.

– Похоже, по этой стране опасно путешествовать без охраны, – заметил я.

– Мистер Фаридун скоро примет вас. Не хотите присесть? – произнес с индийским акцентом секретарь.

– Спасибо, – сказал я и вернулся к карте. Даже в мирное время номады[12]12
  Номады – кочевники-скотоводы.


[Закрыть] кочевали по провинциям у границ Сомали. Но мирные времена остались теперь лишь в воспоминаниях. Войны стерли, перечертили, а затем снова стерли проходившую там границу. Сотни тысяч беженцев из Сомали прятались в окрестностях города под названием Дадааб. Засуха и наводнения, голод и жажда превратили это место в пустыню, где каждый мог найти убежище при наличии денег, оружия и покровительства правильно выбранного Бога. Посредине выкрашенного в черный цвет участка были воткнуты три маленькие булавки – проекты фонда.

– Мистер Фаридун готов принять вас, – сообщил секретарь.

За большим металлическим столом сидел человек лет сорока, в белой рубашке с короткими рукавами и галстуке, лицо – чисто выбрито. Его кожа имела серый оттенок. Он поприветствовал меня дружелюбной, но сдержанной улыбкой. Было видно, что он пытается вспомнить меня.

– Когда я был в Боснии, то носил бороду, – сказал я. – Но это было девять лет назад.

Он заглянул мне в глаза, потом посмотрел на руки, затем – снова в глаза.

– Подрывник! – вспомнил он.

– Меня так называли?

– Да, а еще Американец.

– Конечно.

– Вы были одним из тех, кто взорвал тюремный лагерь четников?

– Да.

– Потрясающе. Это, наверное, самый смелый поступок из тех, что были совершены в те дни. Вы многим спасли жизнь.

– Ладно, – отмахнулся я, – это давняя история.

Мистер Фаридун посмотрел на меня с улыбкой.

– История все учитывает, – заметил он.

– Каждый из нас получает свое, – сказал я.

– Да, – согласился он, – верно! – Он раздвинул бумаги на своем столе, словно убирал все, что разделяло нас. Затем жестом пригласил меня сесть. – Что привело вас сюда?

– Мне всегда хотелось побывать в Африке. Мой брак… понимаете, у меня возникли кое-какие личные проблемы и много свободного времени. Поэтому я и приехал.

– Зачем?

– Я прибыл сюда, как говорится, на честном слове и на одном крыле. А потом я вспомнил о вас.

– Правда?

– Да, – подтвердил я. Он знал, что я лгу. Ему просто хотелось узнать почему. – Да, – повторил я, – и пока я здесь, я могу быть вам полезен.

– Понятно, – протянул мистер Фаридун. – Хотите сказать, что вам нужна работа?

– Я хочу сказать, что если у вас найдется для меня какое-нибудь дело, которое может занять несколько недель или месяцев, то буду счастлив помочь вам. Даже на добровольных началах.

Мистер Фаридун рассмеялся:

– Вы хоть знаете, чем мы занимаемся?

Я не знал. Я даже не знал, на чьей они были стороне. Когда я увидел этого Фаридуна и его благотворительный фонд в адресной книге Абу Сейфа, то не был до конца уверен, что это тот самый человек, которого я встречал в Боснии. На Балканах было очень много благотворительных организаций, и с ними было связано слишком много народу из самых разных мест земного шара. Были люди из Саудовской Аравии, из Ирана, но попадались и более загадочные типы. Например, сотрудники Исмаилитской благотворительной конторы. А на тот момент я не имел ни малейшего представления о том, кто такие исмаилиты. Я не знал ничего о древнем культе ассасинов или современной благотворительной деятельности Ага-Хана. Мне было лишь известно, что у них был свой благотворительный проект в Боснии. Они помогали распространять среди населения пожаробезопасные печи, которые могли служить отличным прикрытием для перевозки тяжелых металлических предметов: ружей, гранатометов или даже минометов. Тогда я думал, что именно этим они и занимались. Помню, мне понравился Фаридун. Интуиция и то, что я читал об исмаилитах, подсказывали мне, что он мог дружить с британскими и индийскими спецслужбами. Или вести собственную игру. А может, он и на самом деле занимался добрыми делами. Не исключаю, что был и четвертый вариант. Я рассмеялся:

– Честно говоря, нет. Я не знаю, чем вы занимаетесь.

– Уверен, что не знаете. Мы главным образом занимаемся изготовлением ульев. Помогаем людям, у которых ничего нет, превратить их примитивную экономику в нечто большее. У нас вряд ли найдется работа для подрывника.

– Последние восемь лет я работал плотником.

– Полезные навыки, – признал Фаридун.

– И конечно, есть еще одна область, где я мог бы вам пригодиться. Обеспечение безопасности.

– Безопасность. – Фаридун откинулся на спинку стула и покачал головой, по-прежнему улыбаясь. Он о чем-то раздумывал. – Чем конкретно вы занимались после того, как покинули Боснию? Вы сразу порвали с джихадом?

– После Боснии… после того, как я провел ту ужасную ночь в лагере пленных… да, я ушел. Я понял, что подобная война ничего не решит. Я вернулся домой. Осел там.

– Вы со Среднего Запада, не так ли? Это заметно по акценту, хотя точнее определить не могу.

– Из Канзаса, – уточнил я, немного озадаченный.

– Ну конечно. – Он снова откинулся назад. – Совершенно верно. – Его улыбку было нелегко понять. – Мы многому научились в Боснии, не так ли, Курт?

– Но этого было недостаточно, чтобы остановить то, что случилось одиннадцатого сентября.

– А если бы вы могли это предотвратить, вы бы сделали это? – Он наклонился вперед. – Не торопитесь отвечать.

– Да.

– Я имею в виду тогда, – сказал он. – Стали бы вы делать это, если бы вернулись в то время? Когда вы были в Боснии? – Он прислушался к моему молчанию. – Вы были в доме Ансара в декабре 1992 года?

– Да.

– Высокий вежливый араб, который приходил туда. Очень высокий. Очень вежливый. И, говорят, очень богатый.

– Я видел его. Но издалека. Это было ночью.

– И вы знаете его имя?

– Усама.

– И если бы вы знали, что он сделает, убили бы его тогда?

– В то время я был совершенно другим человеком.

– Да. Наверное. – Фаридун откинулся на спинку стула, кивнул и улыбнулся: – Что вы делаете завтра утром? Я сомневаюсь, что смогу взять вас на работу, но, возможно… – похоже, он подыскивал нужное слово, – нам понадобится консультант.

* * *

– Ресторан «Джамп-старт», лучшие гамбургеры в Канзасе, чем могу помочь? – Рут снова работала в паре с моей женой.

Я повесил трубку и опять лег на огромную кровать в гостинице «Найроби-холидей». Боже, как я устал. Боже, как у меня все болело. Мини-бар манил меня, но подняться сил не было. Я закрыл глаза и попытался вспомнить вкус холодного пива. Прошло не так уж много времени с тех пор, как я в последний раз его пил, но это было в Канзасе. Еще до того сентябрьского четверга, когда все изменилось. Когда это было? Недели три назад? Чуть меньше трех недель. И я пил пиво… в воскресенье. Мы поехали с Мириам на пикник у озера. Туда вели безлюдные, даже по воскресеньям, тропинки. Несколькими годами ранее мы с Бетси нашли чудесное место, где деревья росли около самой воды, и нам казалось, что оно принадлежит только нам. Наверное, именно так это и было. Мы стали брать с собой Мириам, когда ей не исполнилось еще и года, а теперь она сама показывала нам дорогу. В то воскресенье мы ели приготовленные Бетси фаршированные яйца, жареного цыпленка и картофельный салат. Я запивал все это пивом «Корс-лайт» из кулера. Оно было таким холодным, что напоминало родниковую воду. О Боже, когда это было…

– Ресторан «Джамп-старт», лучшие гамбургеры в Канзасе, чем могу помочь? – снова подошла Рут, и я опять повесил трубку.

Взяв экземпляр «Кения лайф мансли» с прикроватного столика, я стал пролистывать страницы с фотографиями знаменитостей, приезжавших в страну на сафари или с благотворительными визитами. Среди них был бывший президент США Джордж Буш-старший, сфотографированный с Ага-Ханом на открытии культурного центра в Момбасе. На снимке старый Буш выглядел почти таким, каким я запомнил его на фотографиях времен войны в Кувейте. Он держался с достоинством, но был немного смущен. Ага-Хан стоял перед ним, преисполненный уверенности в себе, с улыбкой, уютной, как старые деньги. Преданные исмаилиты привыкли высоко ценить своего лидера. Так всегда писали о них; об этом складывалось много историй и мифов. Но теперь исмаилиты изменились. Они стали другими. Скрытными. Современными. Заботились о себе, защищали свои представления о вере. У них не было мечей, их заменили портфели.

Горный старец больше не руководил ими. Его крепость в Аламуте была разрушена монголами, а последователи превратились в малочисленную религиозную секту в Персии, которую объявили вне закона. В Британии решили, что они могут быть полезны, и перевезли их в Индию во времена Раджа. Британцам всегда нравилось работать с меньшинствами, которые видели в них защиту. В Индии исмаилиты не обрели ни одного друга, кроме английской короны, и поэтому служили ей верой и правдой более сотни лет. Они расселились по империи: от джунглей Уганды до самых далеких гор на северо-западе Пакистана. Когда империя рухнула, они пошли своим путем, стали отстаивать свои интересы, в чем бы они ни заключались. Агаханы превратились в плейбоев, филантропов и проводили время с экс-президентами. Но почему адрес Фаридуна был в компьютере Абу Сейфа?

Я погасил свет и, нащупав рукой пульт, стал нажимать на кнопки, пока не нашел Си-эн-эн. На экране выступал президент Буш. «Битва началась», – объявил он.

Глава 12

По мере развития военных действий в Афганистане в телевизионных выпусках сообщалось только о крылатых ракетах и истребителях. Из Кабула пришло несколько видеорепортажей на тему «бомбы разрываются в ночном небе», их крутили снова и снова. Они выглядели так, словно их хорошенько перемонтировали. Но ничего нельзя было сказать наверняка.

Я позвонил в Канзас.

– Ресторан «Джамп-старт»…

– Рут, я хочу поговорить со своей женой.

– Это ты, Курт?

– Рут, поскорее. Пожалуйста.

– Ты слышал, война началась?

– Я слышал. Пожалуйста.

– Ты где-то там, рядом? Понимаешь, о чем я?.. А, Бетси! Бетси, это Курт. Он говорит, что…

По-видимому, Бетси вырвала трубку из руки Рут.

– Курт, ты где?

– Это очень-очень далеко от Афганистана.

– Ах, – вздохнула она, – слава Богу! У тебя все хорошо?

– Все отлично, за исключением того, что я по тебе скучаю! У вас с Мириам все нормально?

Она на секунду заколебалась.

– Да. Все замечательно. Мириам скучает по тебе. И я тоже.

– У тебя точно все хорошо? – Мне хотелось успокоить ее, да и себя тоже. – Если что-то случилось, я вернусь, не важно что.

– Нет! – Голос у нее сорвался. – Нет, нет. Не говори так, Курт.

– Я…

– Послушай меня, Курт. Я не знаю, где ты, и не знаю, чем ты занимаешься, но ты ведь должен это сделать, не так ли? – В ее голосе слились ужас и сила, гнев и любовь, и на секунду я потерял дар речи. Затем слова стали приходить сами собой.

– Это надо сделать.

– И никто больше сделать этого не может. Скажи мне это. Скажи, что никто больше не сумеет сделать то, что делаешь ты.

– Это так.

Она заговорила, но у нее перехватило дыхание. Я тоже ничего больше не мог сказать. На мгновение мне показалось, что связь оборвалась.

– Бетси?

– Я слушаю, Курт.

– Бетси, в чем дело? Ты от меня что-то скрываешь?

– Курт, послушай. Нам здесь с Мириам очень одиноко. Ты это понимаешь?

– Но у вас есть друзья, и у вас есть…

– Послушай меня. Когда тебя нет, нам очень одиноко, – сказала она. – Я хочу тебе кое-что сказать. Мне страшно. Я боюсь за тебя, за наш мир, боюсь этой войны, и следующего платежа и… я так боюсь потерять тебя. Я могу это сказать? Я смотрю телевизор, и мне становится страшно. Ты слышишь меня?

– Я не в Афганистане.

– Послушай меня! То, что ты там делаешь… чем бы это, черт побери, ни было, и где бы ты ни был… ты должен это сделать. Так? Да? И не говори мне, что ты можешь просто взять и все бросить, чтобы приехать домой только потому, что переживаешь за нас!

– Но я просто хотел…

– Ты должен закончить то, чем занят сейчас. Я говорю себе это каждое утро и каждую ночь. Это единственное утешение. Единственное!

На линии снова стало тихо, и я снова испугался, что связь оборвалась. Потом она заговорила:

– Курт?

– Да.

– Просто возвращайся к нам, – сказала она. – Когда все будет кончено, просто вернись к нам.

Глава 13

Мы летели навстречу восходящему солнцу, и утренние тени очерчивали мельчайшие подробности местности, находившейся под нами. Около Найроби все было заполнено фермами, среди которых виднелись похожие на заплатки кукурузные поля, росшая рядами агава с листьями, похожими на скрещенные штыки.

– Я думал… – Мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум двигателя «сессны»… – Я думал, что увижу диких животных.

– Их здесь не много, – крикнул Фаридун. – Фермеры стараются прогнать их.

– А около лагерей?

– Шифта давно их перебили. Там, где много оружия, не может быть много животных.

– Шифта?

– Сомалийские рейдеры – воины, бандиты и браконьеры в одном лице. Сядь на место.

Я кивнул и сел назад. Не было смысла кричать.

– Не возражаешь, если я вздремну?

– Ты мой гость, – прокричал в ответ Фаридун.

Возможно, я уснул минут на десять. Неожиданно самолет резко накренился влево так сильно, что один из приборов издал предупредительный сигнал. Самолет продолжал крениться, и сигнал зазвучал более настойчиво, но Фаридун лишь улыбался. Сняв одну руку со штурвала, он указал вниз. «Слоны», – пояснил он. Мы сделали крутую спираль над ними, но «сессна» был явно не приспособлен к таким трюкам.

Я не сразу заметил животных, так как поначалу не мог понять, что это такое. Земля под нами была густого медно-красного цвета, и по ней двигались огромные существа. В тот момент мы находились всего лишь в нескольких сотнях футов над ними. Я никогда не видел животных такого размера. Они не имели ничего общего со слонами в цирках и зоопарках. Между ними была примерно такая же разница, как между машиной скаутов и боевым танком.

Самолет снова издал сигнал.

– Что это за звук? – крикнул я.

– Индикатор снижения скорости. Ничего страшного.

– Хорошо.

– Нет, правда, – сказал он, – не переживай.

Он выровнял самолет, и мы снова полетели навстречу поднимающемуся солнцу и земле, которая с каждой милей становилась все более плоской и пустынной. Самолет медленно набирал высоту, пока где-то на уровне трех тысяч футов мы не перешли в горизонтальный полет, а земля под нами не стала красной, как пустыня на какой-нибудь другой планете. Мотор «сессны» гудел уже не так громко, и нам было проще говорить.

– Какие у вас самые серьезные проблемы с безопасностью? – спросил я.

– Изнасилования, – ответил он. – Изнасилования – это самое худшее.

– Ты видел, кто это делает?

– Бывало.

– Разве нельзя от них просто избавиться?

По выражению лица Фаридуна я понял, что, видимо, провалил этот экзамен.

– Нам не нужна война. В этих местах круг мести никогда не замыкается, и мы не хотим в это ввязываться. Нам нельзя ввязываться, но надо что-нибудь придумать.

– Ты надеешься, что у меня есть какие-то идеи?

– Надеюсь, – подтвердил он. – Среди лучших сотрудников моей организации есть женщины. Но они не хотят… и даже думать не могут о том, чтобы работать здесь. За исключением… – Фаридун усмехнулся, – за исключением Кэтлин.

– И что же в ней такого особенного?

– Увидишь. – И Фаридун снова улыбнулся.

Солнце скрылось за облаками, и тяжелые капли дождя забарабанили по самолету, как автоматная очередь. Мы медленно и низко летели над умирающей от засухи и искалеченной наводнениями равниной. Наконец под нами появилась группа людей, напоминавшая рассыпанный на земле пепел. Самолет сделал круг над потрепанными палатками, маленькими хижинами, выстроенными на скорую руку из прутьев и мусора, и несколькими низенькими строениями, отделанными штукатуркой. Пока мы подлетали к скользкой от дождя посадочной полосе, я разглядел крупную фигуру в длинной белой рубахе и синих джинсах. Это была женщина с платком на голове, она разговаривала с тремя мужчинами в помятой форме, стоявшими рядом с пикапом «тойота». Фаридун осторожно посадил «сессну» на посадочную полосу, которую развезло от дождя, и мы не то катились, не то скользили по ней, пока не поравнялись со встречавшими. Через секунду мотор перестал работать и женщина открыла Фаридуну дверь.

– Ты должен поговорить с этими ублюдками! – потребовала она.

– Доброе утро, Кэтлин! – приветствовал ее Фаридун.

– Да уж. Доброе. Ты собираешься говорить с ними или нет?

– Для этого я и прилетел, – сказал он, выбираясь из самолета. – Кэтлин, познакомься с Куртом. Надеюсь, он поможет нам решить некоторые наши проблемы.

– Рада встрече! – бросила она и направилась обратно к солдатам.

Фаридун положил ей руку на плечо:

– Подожди.

Лицо ее покраснело, было видно, что ее раздирают эмоции: гнев и беспокойство, облегчение и опустошенность. Кэтлин была очень крупной женщиной с огромным бюстом, тяжелыми руками и такой силой в движениях, что казалось, она в любую минуту может взорваться. Но этого не происходило. Она ждала. Фаридун один пошел разговаривать с солдатами.

– В чем дело? – спросил я.

– Маленькие девочки, – ответила она. – Вы думаете, они щадят маленьких девочек? – Она покачала головой. Нет, она не собиралась ждать. Кэтлин двинулась к солдатам, и я последовал за ней. – Неужели они ни черта не могут сделать? – крикнула она Фаридуну и солдатам.

Фаридун повернулся и направился к ней.

– Мы обсудим это, когда вернемся в поселок, – сказал он Кэтлин. Несмотря на то что она выглядела взбешенной, Кэтлин подчинилась ему.

– А теперь давайте разгрузим самолет, – предложил он.

Перед зданием фонда, как гигантские блоки конструктора «Лего», были сложены коробки из-под патронов 50-го калибра.

– Создается впечатление, что вы готовитесь к войне, – заметил я. – У вас здесь боеприпасов для целой армии.

– Нет-нет, – возразил Фаридун. – Это пустые ящики. Но их очень много, особенно по ту сторону границы, и мы пришли к выводу, что из них получаются отличные ульи.

– Жаль, что у нас нет боеприпасов, – посетовала Кэтлин.

– Давайте сначала выпьем чаю, – предложил Фаридун, когда мы вошли в самую просторную в доме комнату, выполнявшую одновременно функции гостиной и кухни. – Большая карта еще здесь, в шкафу? – Он развернул карту на старом, пятидесятых годов, столе с алюминиевыми ножками и столешницей из огнеупорной пластмассы. Мы сели на раскладные стульчики, ткань на которых истерлась, а в некоторых местах ее и вовсе не было. Кэтлин поставила на стол чашки, чайник и разлила чай.

– Это граница с Сомали, – сказал Фаридун. С востока на запад протянулась прямая розовая линия. – Вот здесь – мы. Сразу слева от границы, на расстоянии восьми километров в глубь территории. А теперь, – обратился он к Кэтлин, – расскажи, что случилось.

– Еще хуже, чем обычно, – начала Кэтлин. – Намного хуже. О, Фаридун, там маленькая девочка, которую принесли вчера вечером… О Боже, тебе надо пойти к ней. Ей десять лет, Фаридун. С каждой ночью их все больше. И мы все понимаем, что знаем лишь об отдельных случаях.

– Это дело рук шифты? – спросил я. – Этих сомалийских бандитов?

– Нет, – возразила Кэтлин. – Я здесь уже давно и знаю их лучше, чем своих кузенов из Дублина. Люди из шифты полагаются на удачу. Они берут то, что могут взять. Но эти похожи на организованную компанию. Какая-то специфическая безумная система.

– В смысле? – спросил я.

– Эти больные ублюдки пытаются взять нас «под крышу». И ни больше ни меньше как во имя Аллаха. Местные мужчины понимают, что не могут защитить своих жен и дочерей. Они видят солдат и полицейских, которые не выполняют свои обязанности. А здесь… – она указала на город, который назывался Волла-Джора и находился по другую сторону границы, – здесь много людей из группировки «Айтихаад». Когда число изнасилований возрастает, их проповедники появляются в лагерях. Очень тихо и незаметно. Они говорят, что будут выполнять работу, с которой не справляются полицейские. Они обещают людям защитить их достоинство и их женщин. Понимаете, ислам как своего рода решение проблемы.

– И никто ничего не делает.

– Нет. Несколько лет назад вот сюда, в северные области, приехали эфиопы. – Она показала в угол карты. – У них были свои счеты с «Айтихаад». Но понимаете, это все равно что мыть пол грязной шваброй. Только размазываешь грязь. Потом в прошлом году мы услышали, что сюда стали прибывать новые люди. – Она очертила пальцем круг. – Не знаю точно, кто они, но на людей из «Айтихаада» новые гости произвели сильное впечатление. Это можно понять. Они были лучше вооружены, и у них были более мощные грузовики. И знаете, изнасилований стало еще больше.

– «Аль-Каида»?

– Отборные части, – подтвердила Кэтлин.

– Они проделали очень долгий путь.

– Для них изнасилование – своего рода дополнительная плата. Разве вы не знаете?