Текст книги "Охота на «крота»"

Автор книги: Кристофер Дикки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 25

– Американцы напуганы, – прошептал кувейтец через проволоку, когда погасили свет. – Они наконец-то боятся. Поэтому, Квибла, они разбили тебе губу на прошлой неделе. Поэтому сегодня они так долго допрашивали меня. Они… как там, в Америке, говорят? Просто наклали в штаны.

Повисла долгая пауза. «Наконец-то боятся». Эта ломаная фраза эхом отразилась у меня в голове: «Наконец-то боятся. Наконец-то боятся». Боже всемогущий… «Наконец-то боятся».

– Они знают о свадьбах, – сообщил я.

– Они ничего не знают.

– Им известно достаточно, чтобы испытывать страх.

– Хамдулиллах, – засмеялся кувейтец.

– После свадеб начнется настоящий джихад, – сказал я.

– Война повсюду, – прозвучало в ответ.

– «Неужели жители селений полагали, что Наша кара не настигнет их ночью, когда они спят?» – Я процитировал строку из Корана, которую запомнил когда-то и снова прочитал в книге, оставленной в моей клетке американскими моряками. – «Неужели жители селений полагали, что Наше наказание не настигнет их засветло, когда они предаются потехам? Неужели они не остерегались замыслов Аллаха?» Слова, сказанные Пророком, да прибудет с ним мир.

– Да пребудет с ним мир, – повторил кувейтец.

– Скоро замысел Аллаха откроется. Но…

– Но?

– Думаю, одна свадьба была остановлена, – сказал я. – Возможно, и не одна.

Кувейтец молчал.

– Когда они задают вопросы, – сказал я, – ты кое-что узнаешь. Начинаешь понимать, что они хотят выведать у тебя.

– Да.

– Они спрашивали о кораблях. А я ничего не знаю о кораблях.

– Да. Они говорили о кораблях. – В соседней клетке воцарилась тишина. Наконец кувейтец заговорил: – А они не очень-то умные.

– Не говори им ничего, – сказал я. – Молчание во имя джихада.

Примерно час спустя, уже засыпая, я услышал, как кувейтец, сидя в углу своей клетки, перешептывался с индусом на неизвестном мне языке. Но, несмотря на шепот, его тон был очень настойчивым.

Почти весь следующий день кувейтец держался поодаль от меня. Я даже не пытался заговорить с ним. Но что бы ему ни было известно и что бы он ни узнал от индуса, он обязательно скажет мне в свое время. Я знал, что он это сделает. Он любил поговорить. Этот кувейтский ребенок. Я понимал, что все произошедшее в сентябре и в последующие месяцы казалось ему не совсем реальным. Мне было интересно, видел ли он когда-нибудь мертвого человека, а если и видел, задумывался ли о том, что увидел. Кровопролитие во имя его вымышленного Бога было для него чем-то вроде кровавой видеоигры. Он говорил о нападении на Америку, как подросток, который только что с успехом прошел очередной игровой уровень.

Индуса было почти невозможно раскусить. Он часами сидел на корточках и очень медленно осматривался по сторонам, словно птица на проводах. У него были черные глаза и черная кожа, но не как у африканца, а как будто она была обуглена, словно он был дьяволом, сидевшим на скале в аду. Иногда я смотрел, как он сидел так часами, эта блестящая черная жаба, эта покрытая сажей ворона, и я чувствовал, как по коже у меня начинают бегать мурашки, почти так же, как в корабельной тюрьме. Тогда я закрывал глаза и начинал один за другим забивать гвозди в доски в своем доме около пруда. У меня сложилось впечатление, что индус вообще не говорил по-английски, и за все время, что мы провели с ним в соседних клетках, он ни разу не посмотрел мне в глаза. Но каждое утро, когда священник начинал обход, индус поднимался, чтобы поговорить с ним.

После допроса Гриффина прошло, наверное, два или три дня. Наконец ночью я снова услышал шепот кувейтца.

– Они говорят, что ты американец, – сказал он. – Я ответил, что нет, ты босниец. Но они утверждают, что уверены в этом.

– Откуда они знают?

Парень замолчал.

– Им об этом сказал имам?

– Нет-нет, – быстро возразил он.

– Послушай, я – босниец, но у меня американский паспорт. А ты?

– У моего брата есть паспорт.

– И кто он – кувейтец или американец?

– Да. Ты прав. Но Ахмед все равно не доверяет тебе.

– Ахмед? Тот человек в соседней клетке? Я тоже не доверяю Ахмеду. Слишком много он говорит с имамом. Но мне от него ничего не нужно. Поэтому какое мне дело?

Повисла пауза.

– Он говорит, что ты шпионишь на американцев.

– А имам – нет?

– Он сказал только о тебе.

– Тогда он не очень умный.

– Ты не прав. Он очень, очень умен. Он знает о свадьбах. Он знает о свадьбах очень много.

– Тогда да благословит его Аллах. Я его друг, доверяет он мне или нет. А теперь давай немного поспим, пока стало чуть-чуть прохладнее.

Кувейтец замолчал на пару минут.

– Только две свадьбы были отменены.

– Хамдулиллах, – сказал я. – Теперь я могу спать спокойнее.

Через две недели после первого посещения Гриффина, тридцать два дня спустя после моего прибытия в Гуантанамо и восемьдесят два дня спустя после того, как на меня впервые надели кандалы, Гриффин привязал меня к каталке и покатил в помещение для допросов на нашу вторую встречу. Он прислонился к столу, глядя на меня сверху вниз. Конвоиры хотели привязать меня к стулу.

– Оставьте нас одних, – сказал он им.

– Сэр? – спросил один из конвоиров.

– Оставьте нас одних. Следователь имеет эту привилегию. И я хочу воспользоваться ею. – Гриффин посмотрел в нетерпении на свои часы.

Конвоиры ушли. Дверь за ними закрылась, и мы остались запертыми в комнате для допросов. Я стоял, но ноги у меня по-прежнему были в кандалах.

– Им бы пришлось остаться, если бы они сняли это дерьмо, – объяснил он. – Не могут оставить меня один на один с таким опасным сукиным сыном, как ты.

– Кажется, у меня есть кое-что, – сказал я.

– Правда?

– Еще шесть кораблей.

– Мы это знали.

– Хочешь сказать, что вы слышали об этом? А я это подтверждаю. Есть и еще кое-что, но сначала расскажи мне, как там Мириам и Бетси.

– У них все хорошо, – сказал Гриффин, но его лицо тронула какая-то легкая грусть.

– Что-то не так?

– С твоей семьей все в порядке. – Он уже владел своим голосом. – А теперь рассказывай, что у тебя.

– Гриффин, дружище… что-то не так?

– Скажи, что у тебя есть. – Он снова посмотрел на свои часы – большой стальной «Ролекс». – Ты знаешь мишени, по которым будет нанесен удар? Сколько кораблей?

– Шесть.

Он кивнул.

– Из какого порта они вышли?

– Думаю, где-то в Индонезии. Не могу точно назвать остров. Но с тех пор прошло время. Идея заключалась в том, чтобы потерять корабли, а потом полностью изменить их названия и всю документацию во время долгого путешествия вокруг света.

– Мишени?

– Две новые цели в США: Хьюстон – из-за Буша и нефти.

Гриффин опять кивнул.

– И Чикаго, потому что он находится в центре страны. «Самое сердце страны», – так они говорят. Но в любой момент все может измениться.

– Где еще?

– В Нью-Йорке и в Бостоне, как нам уже известно. И за пределами США – в Гибралтаре и Панаме.

– Отличный результат, – воскликнул Гриффин. – Что-нибудь еще? Имена? Даты? Способы?

– Индус со мной не разговаривает. Он общается с кувейтцем. И он считает, что я американский шпион. Кто-то сказал ему, что я американец. Как думаешь, кто, мать его, это сделал?

– Не знаю. Но я проверю.

– Хорошенько проверь этого гребаного имама, которого прислал нам морской флот.

– Обязательно, – заверил Гриффин, не глядя на меня.

– Все развивается очень медленно, но все-таки развивается, – продолжил я. – Но мне неизвестно, много ли знает индус о том, что сейчас происходит. Корабли отправились в плавание в ноябре. А скоро уже март. Они плывут медленно, делая множество остановок в маленьких портах. Названия кораблей меняются. Бумаги подделываются. Но настоящий груз остается прежним – вроде того, что вы нашли в Англии и Японии. Сейчас так много нитратов и радиоактивных отходов, что их вполне хватит, чтобы вызвать панику, когда облако пыли рассеется и заработает счетчик Гейгера. Вы не поймали другие корабли, потому что они сильно отстают от первых. Те, которые вы захватили, были чем-то вроде пробного запуска. Остальные шесть ждут приказа.

– Когда он будет отдан? И кто это сделает?

– Я не знаю. И я не уверен, что кто-нибудь из пленных знает об этом. Но я скажу тебе, что они думают. Они уверены, что человек, который все это спланировал, находится в США.

Гриффин посмотрел на часы. Потом заглянул мне в глаза.

– Да, – сказал он, медленно кивая головой, – «крот».

– Может, и так, – согласился я. – Мозг всей операции. Человек, который умеет смешаться с толпой, и никто не замечает его. Он ведет все шоу. А может, это все сказки, которые они придумали в лагерях Афганистана.

Гриффин посмотрел на меня, выжидая чего-то.

Затем свет в помещении погас.

В маленьком домике не было окон, поэтому теперь мы находились в кромешной тьме. Кондиционер тоже отключился.

– Не двигайся, – сказал Гриффин. Его голос гулко прозвучал во внезапно воцарившейся тишине. – Микрофоны и камеры не будет работать, пока не дадут электричество. Все заработает через пару минут. Но пока мы можем говорить откровенно.

Я решил, что это представление разыграно специально для меня. Небольшой психологический трюк, чтобы вызвать мое доверие.

– Говори, – сказал я.

– Сейчас в правительстве идет война, – начал он. – Война из-за будущей войны. Это я и пытался сказать тебе во время нашей последней встречи.

– Что значит – «война из-за будущей войны»?

– Ты ведь борешься до победного конца? Я тоже. Ты сражаешься до полной победы, чтобы тебе больше не пришлось сражаться в будущем. По крайней мере с этим врагом.

– Да, черт побери!

– Но некоторые люди считают иначе. Они хотят, чтобы война продолжалась, а если эта война кончится, они будут стремиться начать новую.

– Это безумие.

– Да. И тем не менее это так. Я до сих пор не могу понять, что их к тому побуждает. Жажда власти? Денег? Послания Господа? Они живут в своей отдельной безумной вселенной политической тусовки Вашингтона. И кроме всего прочего инициаторы войны в Вашингтоне считают, что могут создать новый мир. А для этого нужно постоянно поддерживать горение.

Тьма сгустилась вокруг меня.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

– Потому что этим выродкам плевать на плохих парней… по-настоящему плохих парней. Мы охотимся на них, некоторых удается поймать. Тебе удалось сорвать пока самый большой куш. Но типам, заинтересованным в войне, плевать на Абу Зубаира. Знаешь, что я тебе скажу? Если бы мы поймали самого Усаму, думаю, они обосрались бы от огорчения, потому что это могло бы положить конец их мечтам о непрекращающейся войне.

– Продолжай.

– Так что те, кто знает о тебе…

– Ты сказал, что никому не известно, что я здесь.

– Почти никому. Их немного. Но те, кто знает, очень влиятельны и не хотят, чтобы ты отсюда выбрался.

– Получается, они не хотят, чтобы я охотился на плохих парней? Но ведь я делал все это не ради них. И я могу остановиться. Отправь меня домой, и я буду сидеть там.

– Курт, послушай, я твой друг. Но, признаюсь, будет чертовски трудно вытащить тебя отсюда.

– Вот проклятие!

– Могут возникнуть большие проблемы. Им нужно еще несколько побед, чтобы подогреть аппетит перед надвигающейся войной. Они ищут «кротов» в США. Людей, на которых они смогли бы указать как на внутреннего врага.

– «Кроты» есть, и они очень опасны.

– Но они могут не найти их.

– Хорошо. Я их найду.

– Ты не понимаешь. Они не могут найти настоящих «кротов» или не хотят этого делать, но они должны указать на кого-то. И сделать это как можно быстрее. Учитывая твое окружение, думаю, они собираются выбрать тебя. Если это случится, то для общественности ты станешь врагом государства, чем-то вроде «американского талиба». И тебя уже никогда не освободят.

На этот раз мне нечего было возразить. Гриффин обладал только частью информации… но то, чего он не знал… и что я уже почти узнал, было гораздо хуже.

– Не сдавайся, – сказал Гриффин, – у меня есть пара идей, и я уже начал продвигать их. Надеюсь, все получится.

– Что?

Зажегся свет.

– Сеанс окончен, – сказал Гриффин.

Дверь, ведущая в одну из спален на втором этаже моего дома около пруда, имела для меня особое значение. Это была самая обычная дверь, в верхней части ее я выпилил три сердечка. Я подумал, что раз это будет комната маленькой девочки, это прекрасный способ проверять, как у нее дела, не заходя к ней слишком часто. И я надеялся, что сердечки понравятся Мириам, когда она их увидит. Но дверь висела неправильно. Когда я попробовал закрыть ее, она уткнулась в притолоку. Я снял ее с петель, кое-что поправил, но она по-прежнему не закрывалась. Сколько мне еще предстояло работы. Так много работы! И у меня все никак не получалось!

Крики в соседней клетке разрушили мои видения. Прожекторы не горели, значит, было где-то между двумя и четырьмя часами утра, но света со сторожевой башни было достаточно, чтобы увидеть, как голый индус корчился на цементном полу своей клетки, сдавливая живот, словно пытался удержать разливавшийся внутри огонь. В уголках его рта слюна пузырилась, а по полу растекалась лужа мочи. Я отодвинулся от его клетки и сел, наблюдая за происходящим из другого угла. Теперь индус только тяжело дышал, боль стала слишком сильной, чтобы кричать. Его тело резко согнулось, потом разогнулось. Он яростно сжимался и разжимался в ужасных конвульсиях.

– Яд. – Голос суданца прозвучал у меня прямо над ухом. – Это наверняка яд. – Он потряс проволоку клетки. – Убийцы! – закричал он.

Зажглись прожекторы, и отряд конвоиров высыпал на дорожку около клеток.

– Убийцы! – кричал суданец, и остальные присоединились к его скандированию.

Неожиданно из громкоговорителей прозвучал призыв к фаджр – утренней молитве: «Бог Велик. Молитва лучше, чем сон…», – заглушая вопли пленных. Четверо конвоиров распахнули дверь клетки индуса и попытались прижать его к полу, чтобы надеть на ноги кандалы и цепи, но он извивался, как одержимый, словно в него вселился джинн, более сильный, чем он сам и окружавшие его люди. Имам, пришедший, чтобы совершить молитву, заглянул в клетку индуса. Он обошел вокруг конвоиров и корчащегося, извивающегося на земле человека, словно судья на чемпионате по командному бою.

– Убирайся! – крикнул один из конвоиров, но имам продолжал ходить по кругу. Он прошел мимо перевернутого ведра с нечистотами и матраца. Индус всегда складывал пластиковые коробки из-под еды по углам своей клетки. Имам-рефери нагнулся, подобрал пустой пакетик из-под изюма и положил «Солнечную девушку» в карман своей формы. Если бы клетка не находилась так близко, я бы не догадался, что он делает.

– Яд, – сказал я так, чтобы суданец услышал меня. – Они отравили его пищу.

– Это так, Квибла, – сказал суданец. – Яд за разговоры.

– Разговоры?

– Ты говоришь слишком много, ты говоришь слишком мало, – пояснил суданец, – но разговоры все равно убивают тебя.

Я понял, что никто не будет давать объяснение случившемуся. Индуса унесут, и он просто исчезнет. Возможно, умрет. Возможно, его отвезут в больницу. А может быть, в другую клетку на другой стороне лагеря. Возможно, его подвергнут суровому допросу. Никто не узнает об этом. Имам отравил его, чтобы заставить молчать? Я посмотрел на кувейтца, который, похоже, первый раз в жизни потерял дар речи. Наконец на индуса надели цепи. Привезли каталку. Да, мы не должны были ничего знать, и мне больше не удастся получить от индуса новые сведения, ни сейчас, ни когда бы то ни было.

Вскоре после восхода солнца имам вернулся. Он осмотрел пол в клетке. Там не осталось ничего, кроме перевернутых ведер, потрепанного пенопластового матраца, кучи грязных полотенец в углу, коробок из-под еды и вонючей лужи жидкого дерьма. Похоже, имам искал что-то определенное. Он нагнулся и подобрал одну изюмину, затем – другую и продолжил поиски. Потом его словно осенило. Он поднял валявшееся в углу полотенце и вытряхнул из него Коран. Все пленные, в поле зрения которых была клетка индуса, наблюдали за тем, как имам вытер ладонью Коран, прижал его к груди и ушел.

– Внимание! – пролаял через громкоговоритель невидимый армейский чин. – Соберите свои вещи. Сегодня вас переведут в новые камеры. Повторяю, соберите вещи. Вы больше не вернетесь сюда.

Ни у кого из нас не было вещей, но сообщение повторялось каждые пятнадцать минут, и некоторые заключенные начали медленно скатывать постельные принадлежности и завязывать их полотенцами. Другие прижимали к себе Коран. Большинство же, в том числе и я, ничего не делало. Незадолго до полудня началось движение. Одного за другим пленных выводили из клеток, опутывали цепями и тащили в автобусы – те, что много недель назад доставили нас сюда из аэропорта. За мной пришли в четыре часа дня. Я был одним из последних. Восемь или девять пленных и примерно столько же конвоиров уже сидели в автобусе. Этих людей я никогда не видел.

Опутанных по рукам и ногам цепями, нас отвезли в большой ангар рядом со взлетной полосой. Через перегородки из грубой фанеры было слышно, как в соседних помещениях открывались и закрывались двери. Некоторые заключенные кричали, кто-то жаловался. Я сидел молча и в своем воображении все еще делал дверь с сердечками для комнаты Мириам.

Позже, наверное, несколько часов спустя, фанерная дверь бокса, где я находился, открылась, и меня забрали двое конвоиров. Мы вышли на улицу, уже наступила ночь. Несмотря на слепящие огни взлетной полосы, было видно усеянное звездами небо, и сердце у меня заныло. Сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз видел звезды! Мы тащились через огромную приангарную площадку, и я все время оглядывался, надеясь увидеть автобус. Я устал. Мне не хотелось долго идти в этих чертовых цепях. Наконец мы остановились около одного из двух военных самолетов, стоящих перед ангаром.

Конвоир открыл и снял цепи с ног.

– Залезай, – приказал он.

– Что, черт побери, происходит?

– Залезай, – повторил он.

Я взобрался по трапу в темную кабину и увидел Гриффина, в одиночестве сидящего на заднем сиденье. Через маленький иллюминатор он разглядывал стоящих внизу конвоиров.

– Все! – крикнул он.

Конвоиры спустились и отошли в сторону. Трап поднялся. Зажегся свет.

– Иди сюда, дай я сниму с тебя наручники, – улыбнулся Гриффин, доставая ключ.

– Что происходит?

– Сейчас?

– Да, сейчас.

– Ты летишь домой, в Канзас.

– Не шути со мной.

– А я не шучу.

– Ты говорил, что это почти невозможно сделать.

– Да. Если только кто-нибудь не позвонит президенту.

– Безусловно.

– Вот кое-кто и позвонил.

Канзас
Апрель-июнь 2002 года

Глава 26

– Президенту Соединенных Штатов? О чем ты, черт возьми, говоришь?

Гриффин сидел ко мне лицом, но если он как-то и отреагировал на мои слова, то я этого не заметил. Единственными источниками света были узкая тусклая светящаяся полоска, тянувшаяся по полу, и огни на крыльях самолета.

– Кто звонил президенту? – снова спросил я.

– Не могу сказать. Наверное, твой друг.

– У меня нет таких друзей.

– Так, значит, у тебя нет друзей? Тогда у тебя есть ангел-хранитель.

– Никто не знал, где я нахожусь. Если только ты не рассказал.

– Давай не будем об этом, – предложил Гриффин. – Не будем переживать по поводу твоего освобождения. Лучше подумаем о том, как удержать тебя в стороне от происходящего. Но при этом ты всегда должен быть готов действовать, на случай если понадобишься.

Я вспомнил кенийский журнал с фотографией Буша-старшего и Ага-Хана. Вспомнил долгие ночи, проведенные вместе с Кэтлин, и все, что она рассказывала о друзьях своего босса в высших кругах.

– Фаридун, – осенило меня. – Фаридун вытащил меня.

– Не будем об этом. Не стоит к этому возвращаться, – повторил Гриффин. – Не говори больше о Гуантанамо. Потому что ты там никогда не был.

– Да. Я никогда не был там целых пять месяцев. Это ты позвонил Фаридуну.

– Когда-нибудь я тебе все расскажу. Но не сейчас. – Гриффин повернул свою черную голову и посмотрел в окно.

Я уснул и проснулся, когда мы взлетали, и снова погрузился в сон.

– Мы летим над Миссисипи, – сообщил Гриффин. Два освещенных огнями корабля плыли сквозь ночь по черной реке. Похоже, мы следовали за ними вверх по течению.

– Большая мутная река, – ответил Гриффин.

В этот момент я понял, что мы действительно летели домой. «Большая мутная река». Помню, как повторил эти слова, а потом – все. Я погрузился в такой глубокий сон, что проснулся, только когда мы катили по посадочной полосе.

– Курт.

– Да?

– Ты почти дома.

В кабине зажегся свет, и я стал моргать, пробуждаясь ото сна.

– Что?

– Мы почти дома. Мы в Макконнелле.

– Хорошо. Слава Богу!

– Тебя здесь ждут. Думаю, ты хотел бы их увидеть.

Они стояли перед большим старым «шевроле-сабербаном» в свете прожекторов, ярких, как на концерте. Я помахал им рукой через крошечное окошко самолета, и Бетси сказала что-то Мириам, поднимая ее на руки и указывая куда-то. Но Мириам смотрела по сторонам. Она выглядела немного растерянной – вокруг все было таким незнакомым.

Трап самолета опустился, и Гриффин взял меня под руку, словно мне была нужна помощь. К моему удивлению, именно так оно и было.

– Я понял, я понял, – сказал я.

Мы вышли из самолета. В воздухе пахло только что вскопанным черноземом. Наверное, мы находились на окраине базы, потому что здесь пахло фермами, землей и сеном, и это был лучший запах на свете. Потом Бетси бросилась ко мне вместе с Мириам. Я взял своего ребенка на руки, обнял Бетси, крепко прижал их к себе и не хотел отпускать. Волосы Бетси пахли духами из маленького флакона с хрустальными голубями. На мгновение я отстранился из-за неприятных воспоминаний о том происшествии на палубе корабля. Бетси вскинула на меня глаза, а потом посмотрела очень серьезно:

– Это ты, Курт? Тебя трудно узнать из-за бороды.

Мириам стирала поцелуи с лица и выглядела немного напуганной.

– О, малышка! Я сам не могу поверить, что это я. И что вижу тебя и Мириам. Иди сюда, кроха, давай поцелуемся, как эскимосы.

Она отстранилась.

– Я не могу… не могу поверить в это. Пойдем, малыш. Пойдем отсюда к чертовой матери… Пойдем скорее домой.

– Нам придется остановиться на ночь в мотеле.

– Раз мы вместе – значит, мы дома.

– Нам нужно о многом поговорить, – сказала Бетси.

– Да, – отозвался я. – Наверное.

Той ночью в «Рамаде» мы не занимались любовью. Мириам лежала на кровати рядом с Бетси, с другой стороны – ее сон был беспокойным. Но это была не единственная причина. Мы не ссорились, но что-то повисло в воздухе между нами, и мы молчали.

– Расскажи, как ты жила все это время, – нарушил я молчание.

– Мне было одиноко, – ответила Бетси. – Так одиноко, что это не передашь словами. Вот так я и жила.

– Но Гриффин заботился о вас.

– Так это был Гриффин? Кто-то побеспокоился о том, чтобы нам было где жить, чтобы были пища и телевизор. Мы жили в Арлингтоне, в штате Виргиния. Но с тем же успехом можно сидеть и в тюрьме. Ни друзей, ни работы, никаких телефонных звонков без присмотра. Боже всемогущий! Курт! Ты уехал, а мы с Мириам оказались за сотни миль от дома под арестом, и я до сих пор не имею понятия, где ты был, чем занимался и зачем.

– Я хотел бы рассказать тебе все, Бетси, но если я начну, то уже не смогу остановиться. А мне нельзя этого делать.

– Тогда скажи мне только одно, – начала Бетси, но в этот момент Мириам издала протяжный стон – ей снился какой-то кошмар. – Просто ответь мне, – снова прошептала Бетси. – Ты спас мир?

– Я остановил нескольких мерзавцев.

Мы лежали рядом, и я чувствовал тепло ее тела, но между нами как будто образовалось силовое поле. Время от времени к парковке подъезжали автомобили. Свет их фар скользил по оштукатуренному потолку, как луч прожектора. Маленькая красная лампочка на телевизоре горела змеиным глазом. Я старался думать о доме на холме около пруда. Но мысли путались. Теперь это была просто мечта, а мне хотелось жить в реальном мире.

Я думал о Гуантанамо, вспоминал обитую войлоком камеру в трюме корабля, я думал о пустыне и о пыли, об ульях и о Нуреддине, идущем в ночи, о Кэтлин и о ее бутылке «материнского молока», о Фаридуне, об исмаилитах и об их друзья, некоторые из которых, возможно, находились в Белом доме. Я удивлялся, как мне удалось побывать в стольких местах и сделать столько дел, но я не мог заговорить с женщиной, которую любил. Я видел Уорис и руки ее отца и снова вдыхал запах смерти, витавший вокруг нее в госпитале. Я вспомнил видеоигру в Гранаде, снова ощутил, как холодная вода льется на мое разбитое тело, лежащее на полу погреба, и снова вонзал лезвие в бычью шею Абу Сейфа…

– Что случилось? – взволнованно спросила Бетси.

– Ничего, – ответил я. – Наверное, дурной сон.

Пленка воспоминаний продолжала крутиться у меня в голове, образы сменяли друг друга, и каждый следующий хуже предыдущих, пока я не дошел до видеозаписи из Гранады. Женщину, которую я убил, и едва различимое лицо Алшами, кем бы он, черт побери, ни был. Алшами был в Гранаде. И я совершенно уверен, что он приезжал и в Сомали. Теперь он пробрался в мой сон. Везде, где бы я ни оказывался, он был со мной.

Окончательно проснувшись, я все еще лежал, глядя на шероховатый потолок.

– Бетси?

– Что, Курт? – Она тоже не спала. Ее шепот выдавал беспокойство. Мириам, повернувшись во сне, обняла маму за шею.

– Почему вы уехали из дома, Бетси? Гриффин мне ничего не рассказывал.

– Забудь об этом, Курт.

– Пожалуйста, расскажи мне… что произошло?

– Я так хотела тебе все рассказать, Курт. Обо всем. Я была так напугана. Но тебя не было рядом.

– Теперь я с тобой.

Еще одна машина подъехала и припарковалась неподалеку от нашего окна. На нас упал луч света. Я услышал, как открылась и закрылась дверь в соседнем номере. Наконец фары погасли.

– Пожалуйста, постарайся, – попросил я, пытаясь совладать с охватившим меня волнением. – Пожалуйста.

– Однажды к нам пришел человек. Он сказал, что он твой друг.

– Как он выглядел?

– Я никогда его раньше не видела, да он и не походил ни на кого из твоих знакомых. Не местный. Не военный. Одет слишком хорошо, как бы он ни старался это скрыть. Он был похож на богатого человека, который пытается выглядеть не слишком шикарно.

– Могу представить…

– Черные волосы с проседью. Волчьи голубые глаза. Средний рост. На вид сорок пять-пятьдесят лет. Он немного похож на актера Алека Болдуина, если знаешь такого. На нем были отглаженные брюки и мягкие коричневые мокасины, хорошо выглаженная голубая рубашка и блейзер, который сидел так, словно сшит на заказ. Тебе это о чем-то говорит? Он никак не подходил на роль твоего знакомого.

– Американец?

– Думаю, да. Мне кажется, он с восточного побережья. Возможно, из Нью-Йорка.

– Гриффин что-нибудь говорил о нем?

– Гриффин показал мне пачку фотографий. Много бородатых мужчин или обритых на компьютере, ты же знаешь, как это делается. Задавал очень много вопросов и все спрашивал, что тот парень говорил о Зу Бере.

– Так.

– Тот человек только однажды упомянул это имя. Сказал, будто ему известно, что ты его ищешь, и он думает, что сможет тебе помочь.

– Бетси, как тебе показалось, он не араб?

– У него такие же голубые глаза, как у тебя, Курт.

– У арабов такие тоже бывают…

– Вам с Гриффином виднее.

– Он хромал?

– Хромал? Нет. Не припомню такого.

– Он запугивал тебя? Угрожал?

– Он напугал меня только тем, что оказался перед дверями моего дома. Это было уже слишком. Этот незнакомец появился после тех мужчин, которые приходили ночью незадолго до твоего отъезда. Но разница в том, что теперь тебя не было, а он стоял на пороге. Знаешь, к нам ведь еще грабители забрались. Думаю, подростки. Но, Курт, я так люблю свой дом и не хочу, чтобы всякие незнакомцы стучались ко мне в дверь. Понимаешь? Нет, он не угрожал. Ничего такого. Он был очень вежлив. Сказал, что нам звонил, но никто не брал трубку. Может, так оно и было. Нам давно следовало выбросить тот телефон.

– Но ты запомнила его лицо?

– Да, черт возьми.

– Гриффин распорядился сделать фоторобот?

– Да.

– У тебя есть?

– Нет. Курт?

– Что?

– Я так давно не видела наш дом. Даже не хочется думать, во что он превратился.

– Да.

На этот раз пауза была слишком долгой. Мириам перестала ерзать на краю кровати, и дыхание у нее стало ровным и спокойным. Но как дышит Бетси, не было слышно – она, как и я, не могла уснуть.

– Бетси?

– Спи, Курт.

– Он сказал, что ему было нужно?

– Он сказал, что хочет помочь тебе, и что-то про Зу Бера. И еще он сказал, что одолжил тебе кое-что.

– Что?

– Думаю, деньги.

– Он так и сказал – деньги?

– Он сказал «кое-что».

– А что ты сказала?

– Я сказала: «О чем это вы говорите?» А он рассмеялся и ответил: «Я просто хочу увидеть его до того, как кто-нибудь выпустит джинна из бутылки».

– И после этого ты позвонила Гриффину?

– Нет. Это он почти сразу же позвонил мне. Я даже не знала, кто он такой. Понимаешь? Он позвонил и сказал, что работает на правительство, сотрудничает с тобой. И хочет поговорить со мной. Потом этот черный парень, «мистер Гриффин», пришел сюда и сказал, что нам придется переехать на некоторое время. Что-то вроде защиты свидетелей. Я, конечно же, отказалась. Но он сказал, что у нас нет выбора. Он сказал, что может увезти нас силой, но не хочет, чтобы дошло до этого. И знаешь почему? Потому что он тоже оказался твоим старым другом, Курт. У тебя столько чертовых дружков, что я не могу этого вынести!