Текст книги "Охота на «крота»"

Автор книги: Кристофер Дикки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Сумерки стали сгущаться, и воздух раскололся от сильного электрического разряда. Электрический ток загудел у нас над головами, и холодные лучи прожекторов залили клетки светом. Потом затрещал громкоговоритель. «Аллах акба-а-а-ар!» Бог велик. Они крутили кассету, призывавшую к молитве. «Проклятая политкорректность», – подумал я. На авианосце такого и в помине не было. Один за другим мы стали подниматься.

Я отличался от окружавших меня людей, но в тот момент я понимал, что значит быть частью уммы – великого мусульманского собрания верующих. Во что бы я ни верил, обряд я знал. Водой из ведра я вымыл ступни, руки и лицо, а затем повернулся лицом к солнцу. Я склонил голову в молитве и приготовился преклонить колени в знак повиновения перед Господом, обратившись лицом условно на восток.

– Квибла? – крикнул кто-то. Направление на Мекку. Я поднял голову. Одноглазый суданец, который мерил шагами свою клетку, как судья на поле, посмотрел в направлении севшего солнца, потом – в сторону наползающего из-за горизонта ночного сумрака и сделал круг по клетке, словно что-то искал. Так поступают дервиши, когда ищут знак, который подскажет им, где находится Мекка.

Видимо, начальство капитана Джексона не учло этого момента. В Саудовской Аравии и в Афганистане, в Пакистане и в Индонезии Мекка находится на Западе. Ну а здесь, в этом затерявшемся во времени и пространстве месте? Верующие не знали, в какую сторону им обратить лицо. «Квибла!» – кричал суданец снова и снова, с каждым разом все громче. «Квибла!» – раздался другой голос в соседнем ряду клеток. Остальные подхватили клич. Квибла! Где находился самый святой и любимый мусульманами город? В какой стороне Кааба – святилище города Мекки? Конвоиры орали на пленных, приказывая им успокоиться. Но на них не обращали внимания. Некоторые из заключенных трясли проволочные стены клеток, действуя одновременно, чтобы расшатать всю конструкцию. Другие стояли, полуголые, с полотенцами в руках, пытаясь найти место и возможность помолиться. Суданец справа от меня с размаху ударил ногой в дверь клетки. Человек слева от меня сделал то же самое. Теперь вся умма Гуантанамо кричала, улюлюкала и скандировала. Голос, призывавший к молитве, потонул в вое сирены.

Отряд морских пехотинцев в шлемах и бронежилетах, вроде тех, что носят на кораблях, выбежал на гравийную дорожку перед клетками. Скандирование продолжалось. Солдаты повернулись лицом к клеткам. Они искали зачинщика. Но зачинщика не было. Позади них, за ограждением, развернулся отряд с автоматами М-6 и гранатометами М-79, чтобы обеспечить прикрытие, в случае если охрана потеряет контроль над ситуацией. Один из замотанных Дартов Вейдеров вышел вперед и приблизился к моей клетке.

– Что это за дерьмо? – спросил он.

Я улыбнулся, но не ответил и, повернувшись на восток, расстелил полотенце для молитвы.

– Ты! – крикнул охранник.

Я покачал головой и закрыл глаза, показывая, что общаюсь с Богом, а затем услышал, как на грунтовую дорогу за ограждением выкатили тяжелую машину. Я прочитал первую строку Фатиха – исламской молитвы Богу:

– Слава Аллаху, милостивому и милосердному…

Они привезли водяную пушку.

– Прекратите! – прокричал в громкоговоритель женский голос.

Люди в соседних клетках переглянулись и посмотрели на ближайшую сторожевую башню, где стояла полная женщина со светлыми, собранными в хвост волосами, одетая в форму, с фуражкой на голове. Она пыталась перекричать их. Черный араб взобрался вверх по прутьям своей клетки и стал бить кулаком по рифленой крыше. Остальные пленные последовали его примеру. Это продолжалось, пока по лагерю не прокатился раскат грома.

Сначала из водяной пушки текла тонкая вялая струйка воды, но мгновение спустя вырвалась мощная струя, нас отбросило от стен клеток, сбило с ног, и мы отлетели назад, как ветки, смытые с тропинки водой из шланга. После первого выстрела большинство людей отступило в дальний угол клеток. Но я по-прежнему стоял в центре, повернувшись на восток, и, послав их всех куда подальше, продолжал обряд молитвы. Я замер с закрытыми глазами, но слышал, как вода приближается ко мне, словно маленький шторм. Струя ударила мне в грудь и в голову, но я наклонился и сумел удержаться на скользком цементном полу и снова встал. Вода опять обрушилась на меня, но я поднялся, вернулся на середину клетки и продолжил молитву. Новый удар воды – на этот раз они не отводили струю, и она сбивала меня с ног, бросала из угла в угол, и я захлебывался. Группа из четырех конвоиров собралась около двери в клетку. Кувейтец из дальнего угла своей клетки наблюдал это, а потом стал передавать какие-то знаки суданцу и остальным пленникам, которых я не видел. Какой-то человек неподалеку снова стал призывать к молитве. Неожиданно поток воды прекратился. Я видел, что в соседних клетках все пленные поворачивались на восток – в том направлении, что и я. Потом Дарты Вейдеры набросились на меня, прижали к мокрому цементному полу. На мгновение мне показалось, что я лежу в луже на шоссе Уэстфилда, вокруг жара, а мне только три или четыре года. Просто запах воды и цемента будил во мне приятные чувства и словно возвращал домой.

На меня надели наручники, сковали ноги и унесли.

Глава 23

– Хорошо спали? – Надо мной склонился врач в зеленом халате. Все расплывалось, и я видел лишь его темный силуэт на фоне белой брезентовой крыши больничной палатки.

Я покачал головой и вытянулся на носилках, к которым был привязан.

– Я решил, что вам что-то дали, – сказал он.

– Дали.

– Понятно.

Зрение сфокусировалось, и теперь я мог разглядеть доктора. Ему было лет тридцать пять или сорок, крупный мужчина с воспаленными и настороженными глазами, у которого начало расти брюшко. Когда он говорил, голос его заполнял все вокруг. Он был небрит, а мятый халат наводил на мысль, что он в нем спал. Глядя на врача, я бы не сказал, что он следует всем этим глупым правилам и инструкциям. Его внешний вид совершенно не вписывался в обстановку военной базы. Но если он хорошо справлялся с работой врача – а возможно, это было единственное, что он умел делать хорошо, – то этого было вполне достаточно.

– Док…

– Да?

– Я – американец.

– Конечно, – сказал он. – Очень похоже на то.

– Я должен выбраться отсюда. У меня жена и маленькая дочка.

– Не могу вам помочь. Как вы себя чувствуете?

– Как будто оказался под водой и не могу выбраться на поверхность.

Он посмотрел на диаграмму, висевшую над носилками.

– Да, могу себе представить. Похоже, они немного переборщили с дозой.

Врач кинул на меня взгляд. Я был совершенно голым, не считая полотенца, которое мне накинули на бедра.

– Почему у вас синяки справа?

– Водяная пушка.

Он дотронулся до них, и я почувствовал прикосновение его пальцев. Он слегка надавил, я ощутил боль.

– Вы доставили некоторые неприятности капитану Джексону, не так ли? – спросил он.

– Я занимался своими делами.

– Вот поэтому вы и здесь. Вы – обычный женатый американец, который занимается своими делами.

– Док?

– Да?

– Почему вы здесь?

– Я состою в резерве военно-морских сил.

– Вы выполняете свой долг перед Америкой?

– Да.

– Я тоже.

– Тогда почему же вы здесь?

– Потому что… потому что правительство было сбито с толку.

– Сбито с толку? – Он улыбнулся. – Какая интересная формулировка.

– Док?

– Да.

– В Америке все в порядке?

Он на секунду задумался.

– Да, – сказал он.

– Были ли еще атаки после…

В его глазах вспыхнул огонек подозрения.

– Не пытайтесь выведать у меня подобную информацию, – оборвал он меня.

– Если вы знаете кого-нибудь…

– Я не могу помочь вам в чем-либо, кроме того, что касается вашего здоровья. – Он послушал меня через стетоскоп.

– Маркус Гриффин, ЦРУ, – сказал я.

– Кто?

– Просто передайте сообщение Маркусу Гриффину из ЦРУ о том, что я здесь.

– Он здесь?

– В Лэнгли должны знать, где он.

– Не могу помочь.

– Знаю, – настаивал я. – Знаю. Но если вы все-таки сможете…

– Вы будете лежать смирно, или мне дать вам еще успокоительного?

– Я буду лежать смирно.

– Вот и лежите, а я посмотрю, что смогу сделать, – сказал он мягким голосом, который успокаивал, но звучал не совсем убедительно. Потом он направился к другим носилкам, где лежал без сознания еще один заключенный. Я подумал, что он просто хочет, чтобы я заткнулся. Он совершал обычный обход в тюремной больнице.

– Док?

Он посмотрел на меня через плечо, но не остановился.

– Моя фамилия Куртовик, – сказал я. – Курт Куртовик.

К полудню меня вернули в клетку. Когда конвоиры сняли с меня цепи, я услышал, как пара других пленных закричали:

– Квибла! Квибла!

Но сейчас было не время молитвы. Я ничего не понимал.

– Квибла! – орали они.

– Это твое имя, – сказал кувейтец в соседней клетке.

Одноглазый араб с другой стороны услышал его и усмехнулся.

– Квибла! – крикнул он.

– Видишь? – сказал кувейтец. – Ты указал нам путь в Мекку. И смотри, – он показал на сторожевую башню, ту самую, где вчера стояла женщина-охранник с хвостиком и кричала на нас, – они написали твое имя на сторожевом посту.

Большая белая тряпка свешивалась с башни, стоявшей по отношению к нам на востоке. На ней зелеными буквами было написано всего одно слово – «квибла».

Я сел в противоположном углу клетки и посмотрел на северо-запад, в сторону Канзаса. «Это продлится недолго, – прошептал я про себя. – Это продлится недолго».

Я положил голову на колени и мысленно вернулся в свой дом на лугу около пруда: мой большой пустой дом, над которым еще нужно было много работать. Стены еще не покрашены. Еще не было кухни. Еще надо принять столько решений, что мне казалось, я не справлюсь с этим, по крайней мере в одиночку.

Небо потемнело. Молитва закончилась. Время было уже за полночь, а я все наблюдал за москитами базы Гуантанамо, кружившими вокруг прожекторов. Я впал в некий транс, глядя на облако насекомых-самоубийц, несущихся навстречу золотистому жару, кружащихся вокруг него, постепенно подлетающих все ближе и ближе к своей гибели.

– Квибла? – снова сказал кувейтец. – Квибла, ты не спишь?

– Нет, – отозвался я.

– Давай поговорим, – предложил кувейтец.

– Хорошо.

– Как думаешь, они нас здесь долго продержат?

– О да.

– Квибла, ты босниец?

– Да.

– Ты – брат?

– А ты?

– Я не помню тебя по Кандагару.

– Нет.

– Или Гардежу. Или Тора-Бора.

– Да.

– Где они тебя взяли?

Это было не его дело. Не нужно было это говорить.

– Когда они тебя взяли? – спросил он.

– А тебя?

– В конце Рамадана.

– Получается, ты знаешь.

– О чем?

– О свадьбах, – сказал я.

– Много свадеб, – подтвердил он.

Внутри у меня все сжалось.

– Много, – повторил я.

– О да. Больше, чем Нью-Йорк. Больше, чем Вашингтон.

– Да! Но когда, брат?

– Скоро.

– Хамдулиллах, – сказал я. – Хвала Господу.

– Скоро, брат.

– Тсс, – произнес я.

– Я слышу тебя, – отозвался он и замолчал.

Он сказал «скоро». Значит, второй атаки еще не было. Хамдулиллах за это. И информация от Абу Зубаира, вероятно, поможет остановить ее. Но какую я получил награду? Свет прожекторов, проволочная клетка, изоляция от людей, которых я любил. Свет погас. Москиты улетали, утратив огонь, но мне казалось, что в темноте я вижу, как продолжает собираться рой смертников.

Глава 24

Раза два в Гуантанамо мне снился мой отец и Чарльз Атлас.

В нашем доме в Канзасе отец никогда не говорил об исламе, который был его религией и с которым была связана его жизнь, совершенно не известная мне в детстве. Тогда мне казалось, что отец преклонялся только перед одним человеком – Чарльзом Атласом. «Он был одним из тех, кто помог мне попасть в Америку», – говорил отец, хотя это было не совсем так. В детстве Чарльз Атлас был для меня прекрасным примером того, чего может добиться человек своими силами. Отец всегда пользовался одним и тем же выражением. «Это настоящее воскрешение. – Да, именно так он и говорил: – Понимаешь, этот Чарльз Атлас был слабаком, который весил девяносто семь фунтов. Но он сделал свое тело одним из самых совершенных в мире». Когда отец был ребенком, он заказал себе по почте одну из брошюр Атласа, и каким-то образом она дошла до него. Он говорил мне, что это была первая книга на английском языке, которую он прочитал. И когда он мне ее показывал – а это случалось довольно часто, – она всегда напоминала мне о том, каким он был старым и сколько всего пережил.

В семье я был любимчиком и намного младше сестер. Мне было всего четырнадцать, когда отец умер в возрасте шестидесяти четырех лет. Поэтому, когда я разглядывал те страницы, исписанные коричневыми чернилами, мне казалось, что они пришли из другого века. Не думаю, что отец читал это по моим глазам. По крайней мере я на это надеюсь.

«Метод Атласа заключается в динамическом напряжении, – говорил отец, сжимая руки вместе так, что мускулы вздувались буграми у него на груди и плечах. – Никаких подъемов тяжести. Тело разрабатывает само себя. Теперь этому способу дали мудреное название. Но смысл все равно тот же. Один мускул развивает другой. Вел-ликолепно. – Его акцент давал о себе знать, когда он произносил „л“. – Вел-ликолепно. А знаешь, где он этому научился?» – «В зоопарке, папа». – «В зоопарке. Правильно. Он наблюдал за пантерами в клетках и не мог понять, как им удается оставаться такими сильными и у них такие мускулы, несмотря на то что они все время сидят в клетках. Он видел, как они упирались в стены клетки и толкали их. Это и есть динамическое напряжение».

Я думаю, что Чарльз Атлас был кумиром моего отца, и теперь, когда я оказался в клетке, его идеи внушали мне оптимизм. Я очень давно не вспоминал о динамическом напряжении и об Атласе и очень долго не позволял себе думать об отце. Но человеческий зоопарк в Гитмо был словно создан для подобных тренировок.

Через три дня наконец-то появился священник: маленький человечек с таким круглым животом, словно он проглотил пляжный мяч. Форма сидела на нем почти без единой морщинки. У него была темно-серая, как хорошо прожаренный бифштекс, кожа, бороду тронула седина, а коротко остриженные волосы покрывала тюбетейка. Тем утром священник останавливался перед входом в каждую клетку, представляясь как Ахмед Ал-Бакш, и говорил с теми, кто хотел с ним пообщаться. Одноглазый суданец не стал к нему обращаться, а когда он подошел ко мне, я просто уставился в рифленую крышу своей клетки. Но индиец заговорил со священником на языке, понятном только им обоим. Мне было интересно, как этот божий человек получил свою работу. И меня интересовало, проверили ли его при приеме на службу.

– Он шпион, – прошептал мне однажды утром через проволоку кувейтец.

Я молча кивнул. Да. Но на кого он работает?

Шли дни, и мы хорошо изучили нашу охрану и их обязанности, особенно полной блондинки с конским хвостиком. Она стояла на смотровой башне с биноклем и наблюдала за всем, что происходило внизу с 6 до 11 часов. Мы справляли большую и малую нужду, спали, а она смотрела. Большинство из нас больше не носило комбинезоны – нам вполне хватало полотенец. И когда дама с хвостиком оставалась на башне одна, кривой суданец разыгрывал для нее представление.

У него был самый большой член, какой я когда-либо видел. Даже в вялом состоянии он выглядел как дубинка. Когда у дамы с хвостиком было дежурство, суданец наблюдал за линзами ее бинокля и ждал, пока они окажутся направленными в его сторону. А это обязательно происходило, потому что она следила за всеми. Тогда полотенце падало. Он хватался руками за проволоку у себя над головой и просто смотрел на нее, слегка покачивал бедрами, заставляя эту штуку мотаться туда-сюда. Член быстро твердел и увеличивался, набухая, как пожарный шланг. Линзы бинокля уходили в сторону, но суданец знал, что чуть позже дама-надзиратель обязательно повернет бинокль в его сторону. Надо было просто подождать. Как миномет под углом в шестьдесят градусов, его член точно целился в сторожевую башню. Одним глазом суданец следил за дамой с хвостиком. Когда он видел, что бинокль возвращается, то наконец-то хватался рукой за свой член. Одного прикосновения было достаточно. Толстая струя выплескивалась на проволоку его клетки. На башне не было никакой реакции. Бинокль продолжал осматривать клетки и животных внутри их.

Примерно через две недели заключения конвой стал использовать каталки с большими колесиками. Путешествие со скованными ногами занимало слишком много времени. Постоянно спотыкавшиеся люди были слишком неуклюжи. Поэтому конвоиры клали заключенных на каталки, как тела в морге, и везли их в помещение для допроса. На восемнадцатый день после моего прибытия в Гуантанамо каталка приехала за мной.

Меня привезли в холодную от работающего кондиционера комнату без окон и посадили спиной к двери напротив стального стола. Двое конвоиров крепко связали меня и ушли. Долгое время никто не приходил. Холод начал пробирать меня до костей. Потом дверь позади меня открылась. Влажное тепло наполнило комнату легким, прозрачным туманом.

– Это продлится недолго, – послышался знакомый голос. Ужас и надежда, отчаяние и гнев прокатились во мне, как приступ тошноты. Гриффин сел на край стола, лицом ко мне. – Это продлится недолго, – повторил он.

Я покачал головой.

– Где мои жена и ребенок?

– У них все хорошо. Очень скучают по тебе, но Бетси держится молодцом.

Каждое слово давалось мне с трудом:

– Ты видел их?

– Последний раз – на прошлой неделе.

– И ты не лжешь?

– Не лгу.

– Они знают, что я здесь?

– Никто не знает, что ты здесь. Им известно только, что ты на задании.

– Где они?

Гриффин отвел взгляд и стал смотреть в угол потолка и на пол.

– Когда ты выйдешь, мы отвезем тебя к ним.

– Когда?

– Я не могу тебе сказать.

– Тогда кто мне сможет сказать, когда я выйду?

– Возможно, президент.

Шум кондиционера наполнил комнату.

– Пока все идет хорошо, Курт. Очень хорошо. Мы остановили корабли, о которых ты нам говорил.

Я кивнул.

– Хамдулиллах, – сказал я.

– Да, – согласился Гриффин. – С твоей и с Божьей помощью.

– Хватит вешать дерьмо мне на уши.

– Это правда. Я не хочу говорить тебе, что ты спас Америку. Но, черт возьми, это действительно так! По крайней мере на данный момент.

– Так дай мне медаль.

– Когда-нибудь в другой раз.

– И вытащи меня из этой дыры.

– Скоро.

– Да.

– Давай я расскажу тебе, что случилось с кораблями.

– Это поможет мне быстрее отсюда выйти?

Он снова осмотрел углы помещения, в котором мы разговаривали.

– Возможно.

– Тогда рассказывай.

– В информации от Абу Зубаира, которую ты сообщил нам, указывалось шесть возможных целей и три корабля.

– Да.

– И на каждом корабле было по бомбе.

– Да.

– Мы захватили все три корабля.

Я кивнул.

– Мы перехватили одно грузовое судно в Ла-Манше сразу после Рождества. Его держали в течение трех дней, пока проводился «досмотр». Все это время мы пытались понять, что нам делать с тем, что мы нашли на борту в первые часы обыска.

Я кивнул:

– Нитраты? Как в Найроби или в Йемене?

– И кое-что похуже.

– Насколько хуже?

– Цезий и другие радиоактивные изотопы.

– Чертова бомба.

– И не говори. Взрыв был бы очень мощным. Возможно, в пятьдесят раз сильнее, чем в Оклахома-Сити. А потом возникла бы паника, вызванная выбросом радиации. И это было бы намного хуже. Счетчик Гейгера начал бы зашкаливать, людей прямо у них дома настигала бы медленная беззвучная смерть; всеми овладел бы ужас от возможности заражения, которое длилось бы… кто знает, сколько времени? Не исключено, что целое поколение.

– Их целью был Лондон?

– Целью была американская атомная подводная лодка, находившаяся в устье Темзы. Это идеально подходило для «Аль-Каиды»: уничтожаешь военный объект, нападаешь на символ американской мощи, терроризируешь мирных граждан и вбиваешь мощный клин между Соединенными Штатами и их ближайшим союзником – Великобританией.

– Но вы это остановили.

– Остановили. Мы наблюдали за кораблем из Джибути, а потом захватили, когда он доплыл до канала.

– А два остальных?

– Вторым оказалось грузовое судно у побережья Японии. Японские моряки потопили его во впадине глубиной в милю. Говорили, что оно было северокорейским. Говорят, что вся команда погибла. И знаешь что? Сейчас об этой истории уже совсем забыли.

– У него была какая-нибудь цель?

– Точно такая же. Американские военные корабли в районе Окинавы.

– А номер третий?

– В море постоянно исчезают корабли. Они выходят из одного порта и никогда не приходят в другой, – улыбнулся Гриффин. – Этот мы взяли сами, и гораздо тише, чем британцы или японцы. «Аль-Каида», возможно, до сих пор его ищет.

– А матросы?

– Они все утонули.

– Хорошая новость. Правда, хорошая. – Я посмотрел на путы, привязывавшие меня к стулу. – Так ты вытащишь меня отсюда или нет?

– Скоро.

– Гриффин, посмотри на меня.

– Да.

– Ты спас мне жизнь.

– Думаю, что да.

– И ты сказал, что спас Мириам и Бетси.

– Мы заботимся об их безопасности.

– Но это не удержит меня от того, чтобы убить тебя, в случае если ты лжешь. Последние два месяца я провел в аду. А в аду быстро учишься ненависти.

– Я слушаю тебя.

– Так меня вытащат отсюда?

– Да. И если кто-нибудь прислушается к моим словам, ты выберешься отсюда гораздо быстрее.

– Мне не нравится это «если».

– Мне тоже не нравится. Ты и я, Курт, мы оба впутались в это дело.

– Но я в цепях, а ты – нет.

– Это твое прикрытие.

Я посмотрел на него.

– Мы нужны тебе, Курт. А если говорить точнее, то я нужен тебе. И я нужен тебе прямо здесь и сейчас, в этом месте. Потому что эта война еще не закончилась. – Он остановился и посмотрел в угол комнаты, а потом – на поверхность стола.

– И мне придется торчать здесь всю войну?

– Если только я не помешаю этому… и ты не поможешь мне… всем нам.

– Пошел ты! Я оплатил свои долги с лихвой!

– Помоги Бетси. Помоги Мириам.

– Это угроза? Только тронь их, и ты – труп! – предупредил я.

– Нет, приятель, – сказал Гриффин. – Ты должен помочь нам всем выжить.

Я покачал головой.

– Курт, есть и еще корабли. Вероятно, их гораздо больше. Может, девять, десять, двенадцать. Некоторые из пойманных нами матросов рассказали достаточно, чтобы мы поняли это. Тогда эти корабли еще не были готовы. Но сейчас, возможно, все изменилось. И единственный способ остановить их – это получить информацию. Если один из них с полным грузом войдет в порт Бостона или Нейплс, в Гибралтар или Майами… даже если они окажутся в отдалении от этих мест, нам всем придется туго.

– Я ничего не могу поделать.

– Думаю, у нас есть один человек, который знает об этом больше.

– Абу Зубаир?

– Нет. От него ничего не осталось, кроме оболочки. – Гриффин сглотнул, как будто в горле у него застряло что-то горькое. – Есть еще один человек. Когда мы только подобрали его, то думали, что это просто матрос с корабля, затопленного у побережья Японии.

– А теперь?

– Теперь один из пленных сказал, что именно он все планировал. Но он не говорит на допросах.

– Продолжай.

– Мне кажется, что некоторые из здешних заключенных уважают тебя. Думаю, что они могут разговориться с тобой. Похвастать перед тобой.

– И?..

– И они могут посвятить Квиблу в происходящее.

– Вот почему я провел семь недель в той дыре, где мне не задавали ни единого вопроса? Да? Вы опять хотели сделать меня одним из них?

– Ты находился в «этой дыре» для твоей же безопасности.

– А кто мне угрожает?

Он лениво развел руками, словно показывая на окружавшие нас стены.

– Никто не поверил мне, когда я сказал, что я американец, – произнес я.

Гриффин кивнул.

– Ни у кого не было данных на меня, – продолжил я.

– Возможно, так было лучше для тебя, – сказал Гриффин. – Не исключено, что нам это пошло только во благо. Американца должны были доставить в тюрьму на территории США, не так ли? Американцу должны были предъявить обвинения, судить его.

– Но неамериканец… он – никто… с ним вы можете делать все, что угодно.

– Верно, – согласился Гриффин. – Все, что угодно. И знаешь что? Мы даже можем отпустить его.

– Скажи мне только одно: кто теперь мой враг? Засранцы в клетках или засранцы за их пределами?

– Я – твой друг, Куртовик.

– Я это запомню.

– Тебе придется это сделать. – Без предупреждения он со всей силы ударил меня кулаком в лицо.

На мгновение у меня потемнело в глазах. Я почувствовал соленый привкус крови во рту.

– Ты умрешь, урод, – сказал я, сплевывая кровь.

– Ты уверен, чванливый кусок дерьма? Дай я тебе кое-что скажу. – Он нагнулся надо мной и, обнажив зубы в гневе, заговорил шепотом: – Сейчас мы с тобой против всего мира. Мира, где дерьмо исчезает и снова всплывает наружу. И я твой друг. Твой единственный друг.

Я только кивнул, чувствуя, как боль отпускает лицо и челюсть, и слыша страх в его шепоте.

– Теперь ты очухался, урод? – крикнул он.

Я снова сплюнул.

– Послушай меня, парень, – сказал Гриффин. – Ты хочешь выбраться отсюда… значит, ты должен сыграть в одну игру. – Он плюнул на пол. – Подумай об этом.

После долгой паузы я только сказал:

– Я должен быть быстрее, сильнее и выносливее.

Гриффин улыбнулся:

– Теперь ты понял, рейнджер.

– Если я дам то, что тебе нужно, ты меня вытащишь? Без трепа?

– Так точно.

– Да. Конечно.

Он лгал. Но, насколько я понимал, это был единственный способ выбраться из этого места через недели, а возможно, месяцы или даже годы. Мы могли рассчитаться за ложь и свести счеты потом.

– С кем ты хочешь, чтобы я поговорил?

– Он уже разговаривал с тобой. Он сидит в соседней клетке.

– Суданец? Кувейтец?

– Пакистанец… на самом деле белудж.

– Индус, – произнес я.