Текст книги "Генерал дракон моей сестры (СИ)"

Автор книги: Кристина Юраш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава 38

Дверь открылась, а я услышала, как в комнату входит бабушка, шурша платьем. Она посмотрела на коробки, потом на меня.

– Ты понимаешь, что ты ставишь меня в неловкое положение! – произнесла бабушка, высокомерно осматривая мою комнату. Ее голос был негромким, но я слышала ее отчетливо.

– И чем? – спросила я, натягивая одеяло. Оно не грело. Оно притворялось, как и всё в этом доме.

– Тем, что твоё существование – угроза. Ты – пятно на белом платье Витты! – процедила бабушка.

– И к чему ты клонишь? – спросила я, зябко кутаясь в одеяло.

– К тому, что ты ставишь репутацию сестры под угрозу! – резко произнесла бабушка, подходя к окну. – Любой скандал – это угроза ее репутации! И даже титул герцогини не спасет. Ты подставляешь свою сестру! Ты уже подставила ее! Ты! Из-за тебя я столько времени не могла найти ей жениха! Еще бы! Кому охота жениться на той, у которой сестра – сумасшедшая!

– Я никого не подставляю, – твердо произнесла я. – И если кого-то в этом винить, то не меня точно! Не я же распускала про себя гнусные сплетни! А мой жадный до денег муж и твоя дорогая подруга, которая везде и повсюду толкает свою дочку! И такие же, как они!

– Да, но ты дала повод! Не было бы повода – не было бы сплетен! – отрезала бабушка.

Я скрипнула зубами.

– Хорошо, объясню по-другому, – вздохнула бабушка, глядя на меня как на недалекую. – Рано или поздно она перестанет с тобой общаться. Герцогине не пристало иметь сумасшедшую сестру. Ты хочешь этого?

Она сглотнула, скользнув по мне взглядом, а потом присела на кровать.

– Разве не лучше было бы, ты вернулась к мужу и попыталась улучшить с ним отношения. Он обещал мне, что больше пальцем тебя не тронет!

– Да, но он запрет меня в комнате, – с гневом в голосе произнесла я. – В комнате с решетками. Такие, которые строят для умалишенных родственников! И в следующий раз, когда я ее покину, все будут одеты в черное, а меня будет ждать место в фамильном склепе!

Её пальцы сжали край одеяла.

– Еще говорю. Мне не нужен скандал! Никакой! Тем более перед свадьбой! Я вижу только один выход! Напиши записку. Скажи генералу, что решила вернуться к мужу. Что просишь прощения за беспокойство.

– И что?

– Соберёшь вещи. Уедешь. Сегодня. Я распоряжусь подать тебе карету.

– А если я откажусь?

Глава 39

– Тогда ты подставишь под удар свою сестру! – произнесла бабушка. – Герцогиням не нужны сумасшедшие родственницы! Потом, когда ей придется выдавать замуж дочерей, общество припомнит твое безумие! И ей придется приложить много усилий, чтобы хоть как-то замять скандал! Ты этого хочешь?

– Но ты знаешь, что я не сумасшедшая! – произнесла я. – Тебе сегодня доказали! Ты даже извинилась!

– Я – не светское общество! А они считают тебя сумасшедшей! – произнесла бабушка. – Но я тоже могу тебе припомнить, как ты тут визжала, глядя на себя в зеркало! Как ты плакала, забившись в угол! Как ты бегала и умоляла всех сказать, что это не сон! Может, тебе еще что-то припомнить? О, поверь, у меня есть! Так опровергни слухи. Вернись к мужу.

– Я против! – внезапно послышался голос генерала, а он открыл дверь балкона, входя вместе с метелью прямо в комнату.

На этот раз мы вздрогнули вместе с бабушкой.

– Вы… вы… – закашлялась бабушка, глядя на генерала.

– Я, – усмехнулся генерал.

Я никогда не видела его таким. Крылья! У него за спиной были настоящие крылья… Сердце забилось, когда я увидела узор чешуи на его скулах и шее. И те самые змеиные глаза. Не человеческие. Животные.

– Вы что здесь делаете? – произнесла бабушка, вставая с кровати. – Как вы посмели находиться здесь… Или…

Она посмотрела на меня, словно сделала открытие.

– Вы… вы любовники! – произнесла бабушка, медленно поднимая голову. – И вы прячетесь на балконе… Точнее, спрятались, когда я вошла в комнату! Какой позо-о-ор! – Я здесь потому, что меня попросила моя невеста, – заметил генерал с улыбкой. – Можете ее спросить. Прямо сейчас. Витта очень боится, что супруг Вилены решит ее похитить. Поэтому она попросила меня защитить ее сестру. А я не могу отказать моей невесте.

– Знаете, звучит не очень убедительно! Но я проверю! – кивнула бабушка.

– Ладно, признаюсь честно. Быть может, я хочу, как драконы в древности, собрать свой гарем. И вот уже присмотрел три невесты! – рассмеялся генерал.

– А кто третья? – произнесла бабушка.

– Вы! – заметил генерал, обольстительно улыбаясь. – Несмотря на возраст, вы еще очень даже интересная женщина. Глупая, но интересная.

И он рассмеялся. Я никогда в жизни не видела, чтобы у бабушки был румянец. Мне казалось, она вообще не способна краснеть. Но сейчас она покраснела так, что это было видно даже сквозь слой пудры.

– Глупости все это! – резко произнесла она, а я увидела, что румянец все еще крепко держался на ее впалых щеках.

– Твоя подруга Флинниган уже присмотрела себе молодого дворецкого, – мягко сказал он. – А ты? Ты не хочешь быть чьей-то королевой хотя бы на ночь?

Она вылетела из комнаты, как будто за ней гнался сам ад.

Я не выдержала – рассмеялась, прикрыв рот ладонью. Впервые за долгое время – искренне.

Но смех оборвался, когда Гессен повернулся ко мне.

Крылья исчезли. Чешуя – тоже. Но глаза остались.

Те самые. Животные. Порабощающие.

– Она правда просила? – прошептала я, чувствуя, как сердце бьётся не в груди, а прямо в том месте, где на мгновенье задерживался его взгляд.

Глава 40

– А тебе бы хотелось, чтобы это была моя инициатива? – спросил генерал, и его голос опустился до шёпота, от которого по коже побежали мурашки, а внизу живота вспыхнул жар.

Я не ответила. Но моё тело ответило за меня – дрожью, жаждой и тихим, беззвучным «да», которое я никогда не произнесу вслух. Оно предало меня раньше, чем разум успел соврать. Пальцы сжались в кулаки – не от страха, а чтобы не протянуть руки и не впиться ногтями в его грудь, требуя: «Признай меня. Забери. Сожги этот мир ради меня».

Сейчас я должна ответить, как приличная женщина. Я встала, потому что разговаривать с мужчиной в постели может позволить себе только роженица или умирающая.

Я не знаю откуда, но во мне вдруг взыграли правила приличия, словно ими я пыталась защититься от собственных мыслей.

– Мне было бы приятней думать, – прошептала я, понимая, что такие слова не шепчут, а говорят вслух. – Что это была ее просьба… Я имею в виду… просьбу Витты…

– Тогда вам будет неприятно знать, что она меня об этом не просила, – послышался голос.

И тут я вспомнила, что Витта ушла спать раньше. И никак не могла попросить генерала.

– Я помню, сегодня в карете вы готовы на все, лишь бы я вмешался…

Я отступила. Ноги дрожали. Сердце – нет. Оно больше не билось. Оно горело.

– Это было… в панике, – выдавила я, чувствуя, что правильнее бы выбежать из комнаты, но я не могла… – Вы же понимаете! Мой муж…

Я прижалась спиной к двери. Холод дерева впивался в лопатки – напоминание: за этой дверью – мир, который я должна защищать. А передо мной – тот, кто его сожжёт ради меня. И в этом была вся моя беда: нет пути назад. Только вперёд – в его огонь.

– Не лги, – прошептал он, и в этом слове не было гнева – только боль. – Ты сказала это мне. Не сестре. Не богам. Мне.

Он наклонился. Его губы почти коснулись моего виска.

От одного дыхания колени ослабли.

– Ты звала не защиту. Ты звала меня.

Шёпот разлился по коже, как яд – сладкий, липкий, неизлечимый.

Я закрыла глаза.

Пыталась вспомнить лицо Витты. Её улыбку. Её доверие.

Его палец медленно провёл по линии моей нижней губы.

Я задрожала.

– Я… – голос предал меня. Ломкий. Слабый. – Я не имела права…

– Нет, – согласился он. – Не имела.

Его рука скользнула по моей щеке, потом – ниже, к завязке ночной сорочки.

Пальцы замерли. Не тянули. Не развязал.

Просто напомнил, что может.

Его пальцы касались завязки, будто спрашивали разрешения, которое он знал – я не дам.

Его шёпот мурашками разлился по моей коже. Я прикрыла глаза, пытаясь справиться со своим желанием.

Он выразительно посмотрел мне в глаза, а я увидела опьянённые страстью глаза чудовища.

Глава 41

Я глотала воздух, мои губы беззвучно шевелились, а Гессен склонил голову набок, а потом плавно склонился ближе к моему лицу.

Достаточно, чтобы я почувствовала его дыхание на губах.

Его дыхание – горячее, чем поцелуй.

Оно обжигало не кожу, а совесть.

Его палец медленно провёл по линии моей нижней губы. Я резко выдохнула, а его палец чуть приоткрыл мои губы, проникая между ними и касаясь моих разомкнутых зубов и кончика языка. Я почувствовала, как колени подкашиваются, как внизу живота вспыхивает жар, как тело готово сдаться – даже если душа кричит: «Нет! Это предательство».

– Я тоже не имею права, – задыхаясь прошептал Гессен. Его руки скользнули по моей тонкой ночной рубашке, натягивая ткань так, чтобы она обрисовывала мой силуэт.

Его рука скользила по моей груди, а тело откликалось на его прикосновения.

– Бросить тебя сейчас на кровать, – прошептал он, а я едва не простонала от этих слов. – Зажать тебе рот, чтобы ни единая душа в этом доме не услышала твои стоны… Подо мной…

Он провёл пальцем вдоль линии моей шеи – от ключицы до уха. Он касался меня с нежностью – но его пальцы дрожали от сдерживаемого зверя. Каждое его движение было борьбой между «хочу» и «нельзя».

Медленно. Обжигающе.

В тот миг я перестала дышать.

– Это неправильно, – прошептала я, и в голосе дрожала не вина, а предательство – по отношению к себе, к сестре, ко всему миру. Грех, уже совершённый в мыслях.

– Да, – кивнул он. – Неправильно. Как неправильно то, что мы встретились. Как неправильно то, что я мечтаю увидеть тебя обнажённой, с разведёнными коленями, с пальцами, впившимися в простыни, пока я заставляю тебя забыть, кто ты.

Я задохнулась от его слов.

Потому что это – именно то, чего я хочу.

Даже если это убьёт меня.

Он приблизился ещё. Так близко, что его грудь почти касалась моей.

– Я не должна… – вырвалось у меня.

– Нет. Вы не должны.

Он отпустил мой подбородок.

Но тут же его рука скользнула к моей талии – не грубо, но без спроса.

– Но вы хотите. Так же, как хочу и я… Так же сильно… Так же страстно…

Его зрачки – вертикальные, как у зверя – смотрели на меня с такой жаждой обладания, что я пошатнулась.

И тогда он притянул меня к себе – резко, без предупреждения, будто больше не мог сдерживать то, что рвалось наружу с первого взгляда. Его рука скользнула к моей спине – не касаясь синяков, обходя их с такой нежностью, что боль превратилась в сладость.

– Я искал тебя, – слышался голос, а я закрыла глаза, чувствуя, как по щекам потекли слезы. – Искал… женщину, которую буду желать больше всего на свете. Ту, которую выберет зверь внутри… И когда не нашел, решил жениться на твоей сестре, чтобы однажды увидеть тебя в коридоре…

– Я не могу, – прошептала я, и в этом «не могу» было всё: и страх, и отчаяние, и молчаливое «возьми, даже если это убьет нас обоих». – Это было бы ужасным преступлением… Прости всего… Против моей сестры… Я люблю ее, понимаете? Люблю... Она для меня – самый дорогой и близкий человек… Вы не понимаете, о чем просите…

Я была в таком отчаянии, что мне хотелось умереть. Упираясь лбом в его грудь, я вдыхала его запах, беззвучно плача над несправедливостью судьбы.

– Я никогда не нарушал свое слово, – слышала я страстный шепот. И только сейчас понимала, что в этом аду нас двое. – Мое слово всегда было законом. Я никогда не посмел бы опорочить честь мундира…

Его пальцы впились в мои волосы с жадностью. Хриплое дыхание, глухой стон, вырвавшийся из его груди, – все тут же отозвалось внутри меня желанием.

– Если бы не ты… – прошептал он, скользнув дыханием по моим губам.

Глава 42

Его губы впились в мои – не нежно, не осторожно, а с жадностью, с яростью, с отчаянием, будто это был последний поцелуй перед казнью.

И он вошёл глубже, завладев моим дыханием, моим вкусом, моей болью. Он не целовал меня – он врывался. Его язык в моём рту – не ласка, а приказ: забудь, кто ты. Забудь, чья ты. И я забуду на мгновенье о чести мундира, о своем слове, которое я дал другой.

И я знала: если я отвечу ему – я отрекусь от всего, что имела. От сестры. От чести. От себя. И я отвечала. С мучительным стоном, словно разрываемая на части болью и наслаждением.

Я вцепилась в его мундир – не чтобы оттолкнуть, а чтобы не упасть, когда земля уходит из-под ног.

В этом поцелуе не было надежды. Была только горечь от мысли, что он последний. Последний, потому что после него я не смогу дышать чужим воздухом.

После него все мужчины будут – тенью.

Я вцепилась в его плечи, чувствуя, как под тканью мундира проступает чешуя, как крылья рвутся из плеч, но сдерживаются силой воли.

Он целовал меня так, будто выжигал моё имя на своей душе.

И когда он отстранился – я едва могла дышать.

– Это неправильно, – прошептала я, все еще задыхаясь от поцелуя.

– Я знаю, – задыхаясь прошептал Гессен. – Я знаю, что это неправильно… Я не могу разорвать помолвку и отложить свадьбу… Это убьет твою сестру. Ее репутацию. Ее имя.

– Ты ее любишь? – спросила я, а сердце замерло в груди, словно готовясь к ответу.

– Да. Но это другая любовь, – услышала я выдох. – Я готов сжечь весь мир, если кто-то посмеет ее обидеть. Но я не желаю ее как женщину… Я хотел ее любить, хотел о ней заботиться, хотел, чтобы она была рядом. Маленькая, светлая, безгранично добрая…

Каждое его слово вызывало у меня мучительный, удушающий стыд.

– Я решил жениться на ней потому, что никогда не встречал такую светлую душу, способную на искреннюю любовь. Потому что я видел, как под гнетом старой салфетки погибает самое прекрасное и искреннее создание, которое я когда-либо видел…

– Да, она такая… – прошептала я, сглатывая горючий ком боли. – Когда она входит в комнату, в ней сразу становится светлее… Это да…

Я сделала несколько глубоких вдохов.

– Я… – прошептала я, кусая губы, которые хранили еще его вкус. – Я не прошу разорвать помолвку. И никогда не попрошу… Я не хочу, чтобы она была таким же изгоем в обществе, как и я… Я не хочу, чтобы она прошла сквозь это презрение, насмешки… Общество всегда выбирает себе жертву, чтобы наслаждаться ее мучениями. Они напоминают разодетых и надушенных охотников, которые выбирают дичь, чтобы затравить ее до конца… Только не она… Только не Витта… Я люблю ее… И мне… мне ужасно стыдно перед ней за то, что случилось… Ты себе не представляешь как… Понимаю, глупо каяться за то, что уже случилось…

Он просто обнял меня, а я прижалась к нему, чувствуя, как слезы стыда душат меня. Зубы стучали от беззвучного плача, тело вздрагивало, а я старалась дышать глубже.

– Вот как мне завтра смотреть ей в глаза? – прошептала я, спрашивая не у него, а у своей совести.

– Я готов взять всю вину на себя, – послышался голос, а я почувствовала, как он выдохнул в мою макушку. – Вы не виноваты в том, что я так сильно желаю вас… Хоть на мгновенье…

Мы молчали, а я чувствовала, как его рука гладит мои волосы. Его слова не облегчили мою совесть, ведь я знала. Я тоже хотела этого. Больше жизни.

– Я всегда, что бы ни случилось, буду рядом… – послышался голос, а от этих слов мне стало так больно, словно в сердце вошел нож. – Слышишь меня? Всегда… Даже просто другом. Хоть это и будет невыносимо… Но я не хочу тебя терять… Не сейчас… Никогда…

Он медленно разжал объятия, давая мне возможность вздохнуть. Я знала: с этого момента я буду ходить по миру как тень, потому что настоящая я осталась здесь – в его руках, в его поцелуе, в его преступном «да».

Глава 43

Я не закрыла за ним дверь на балкон. Я слышала, как его крылья ударили по воздуху, в последний раз вдохнула его присутствие и осознала, что только что предала самого дорого мне человека.

Я стояла, обнажённая не телом, а душой, и смотрела, как за балконной рамой Гессен исчезает в метели – не уходит, а растворяется, будто его и не было. Только следы на заснеженном балкончике, да холод, врывающийся в комнату, как наказание.

Да, я заслужила наказание. Заслужила!

И я позволяла холодному колючему ветру наказывать меня жгучей болью.

Снежинки касались моих щёк, плеч, шеи – и жгли, как раскалённые иглы. Мне было холодно, но я терпела. Потому что не должна была поддаваться, не должна была отвечать на поцелуй, не должна была позволять себя обнимать… Но я сломалась. Просто сломалась. И теперь я чувствую себя ужасно.

А завтра… завтра мне нужно смотреть в глаза сестре.

Той, что верит в счастье и любовь.

Той, что мечтает о нём.

Той, что выбрала мне платье, а не себе – потому что я достойна быть красивой, даже если мир считает меня сумасшедшей. Той, которая готова была защищать меня…

От этой мысли я зарыдала, оседая на пол.

– Прости меня, Витта… – прошептала я, и слёзы упали на пол, смешиваясь со снегом, вносимым ветром. – Прости за эту слабость. Прости, что позволила себе хотя бы на миг… забыть, кто я. Что я – не твоя соперница. Что я – твоя сестра. Твоя защитница. А не женщина, которая мечтает похитить твоё счастье. Я не заслужила быть твоей сестрой… Не заслужила твоей доброты… Всё, что я заслужила, – это твоё холодное молчание, презрение и… и…

Я сжала пальцы в кулаки. Ногти впились в ладони – не от боли, а от попытки вцепиться в реальность.

Я знала, почему у Витты не было женихов. Почему бабушка каталась с Виттой по всем балам и званым вечерам в надежде найти хоть кого-нибудь, кто позарится на ее приданое. И если бы не генерал, она бы повторила мою судьбу. А он… он спас ее. Спас ее от таких, как барон Раумбаль, жадных, алчных, бессердечных калькуляторов на ножках, которые признаются в любви, мысленно считая будущие деньги.

Сейчас я ненавидела Димера сильнее, чем когда-либо. Он пустил слух, что я сошла с ума. Что в моей голове – хаос, а в крови – безумие. И этим погубил не только мою репутацию, но и репутацию сестры. Потому что кто захочет жениться, зная, что в этой семье уже был один безумец? Кому охота иметь наследников, склонных к безумным припадкам?

Безумие в высшем обществе хуже проказы. Никто не хочет запятнать свой род истеричными криками и хохотом в ночном поместье, припадками во время бала всем на посмешище, тихим испуганным шёпотом слуг: «Хозяин опять не в себе!».

И сейчас, когда судьба улыбнулась ей, я… я… целовалась с её женихом. И это самое страшное преступление, которое я могла бы совершить.

Глава 44

Ветер наказывал меня холодом, зубы стучали, но я понимала, что мне все равно больно. Больно так, что я не могу удержать в себе эту боль.

А потом я решилась.

– Нет, – выдохнула я, подступая к двери. – Больше никогда. Хватит лжи. Хватит. Больше никогда. Я не позволю… Не соглашусь… Да, это было моей ошибкой. Но она больше не повторится.

И от этой мысли мне вдруг стало легче. Словно я провела невидимую черту.

Я встала и с силой захлопнула дверь.

Так, будто затыкала крик в собственной груди.

Щелчок замка прозвучал, как приговор.

Это всё. Конец. Он больше никогда не поцелует меня. А если и поцелует – я вырвусь.

Я оттолкну. Не позволю. Ни себе. Ни ему.

Я добрела до кровати и опустилась на ее край.

Руки дрожали. Грудь – горела.

И в этой боли не было даже утешения.

Почему я не уехала, когда бабушка предложила? Если бы я уехала, этого бы всего не случилось.

Почему не послушала бабушку?

Пусть бы вернулась к мужу. Пусть бы заперли. Пусть бы назвали безумной.

Но я бы смотрела Витте в глаза, не пряча взгляд, не пряча мысли и чувства, не скрывая ложь, что растекается по стенкам моей души. Я бы говорила твёрдо. Без дрожи в голосе. Потому что моих губ никогда не касался его поцелуй.

Платья лежали в коробках. Нераспакованные.

Подарки – нетронутые. И все это смотрело на меня с немым укором: “Как ты могла? Почему ты разрешила? Почему не прогнала? Почему не выставила за дверь?”.

Я прижала ладонь к губам – к тем, что он целовал.

И заревела, пряча лицо в руках. Словно хотела слезами вымыть всю грязь из своей души.

С надрывом. С хриплым всхлипом. С ощущением, что душа покидает тело, потому что больше не может жить внутри него – тела, которое предало сестру одним дыханием. Одним поцелуем. Одним желанием.

Я просто хотела жить по правде… Я хотела быть честной… Перед ней.

Но если я скажу правду, то за правду придётся заплатить.

И платить буду не я.

А она. Моя светлая, добрая, невинная Витта заплатит за правду своей болью. Моя дорогая сестричка, которую я люблю так сильно, что готова отдать за нее жизнь. И если бы мне сказали умереть вместо нее, я бы сделала это не раздумывая.

– Прости, – прошептала я в пустоту, – я не имела права даже мечтать о нём.

То, что случилось, – это просто ошибка… Я не должна была так поступать. Не должна была… Он – твой. Только твой. И так будет… навсегда.

Даже если я сгорю заживо от этого «навсегда».