Текст книги "Генерал дракон моей сестры (СИ)"

Автор книги: Кристина Юраш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Кристина Юраш
Генерал дракон моей сестры

Пролог

– Я думала, у меня есть… дом, – прошептала я дрожащим от слёз голосом. – Я думала… что у меня есть место, где меня ждут… и примут. Любой. Где меня защитят от всего… Я шла двадцать лиг! Пешком! Проваливаясь в снег! И ты… ты просто выставляешь меня из дома?

Мои посиневшие от холода губы едва выговаривали слова. А голос срывался от отчаяния. По щекам текли слёзы – такие горячие, будто тело ещё помнило, каково быть живым, даже когда душа уже замёрзла.

Я стояла в дверях уютной, обставленной со вкусом гостиной. Снег таял, и вода капала с моих волос прямо на роскошный ковёр. Двадцать лиг пешком. Без плаща. Без имени. Только с этим платьем, разорванным у плеча, и туфлями, вышитыми жемчугом, а теперь покрытыми коркой льда – будто их украсили для бала в аду.

Бабушка не подняла глаз. Она сидела у камина в позолоченном кресле и невозмутимо размешивала ложечкой сахар в фарфоровой чашке. Тиканье часов на каминной полке было громче моего дыхания.

Она наконец посмотрела на меня. Не с сочувствием. Не с гневом. С тем выражением, с каким хозяйка смотрит на пролитое вино: досада, раздражение, необходимость убрать.

– Вилена! Твой дом там, где твой муж, – строго произнесла она, позвякивая кружкой горячего чая. Хоть бы мне предложила! Я такой путь проделала! – Поэтому я немедленно сообщу твоему мужу, барону Димеру Раумбалю, что ты здесь. Пусть приедет и заберёт тебя в Мариедал!

– Нет!!! – закричала я, задыхаясь от отчаяния.

Слово вырвалось громче, чем я хотела. Я сжала пальцы в кулаки – от холода или от страха, не разобрать.

Я представила, что меня ждет дома, у меня сразу началась паника. Силы мне изменили, и я опустилась на роскошный ковёр.

– Димер запер меня в комнате, – продолжила я тише. – За то, что я увидела, как он привёл в дом ту певичку, Сесиль с «Роуз Гардена»… за руку, будто она – хозяйка. А когда я заговорила… – Я запнулась. Не от стыда. От ярости. – Он снова проигрался в карты. Я просила его прекратить играть, иначе он проиграет всё, что у нас есть! Но он сказал, что я сошла с ума. И, чтобы показать, что я в этом доме не имею права голоса, ударил так, что я не могла говорить два дня. Димер сказал, что объявит меня сумасшедшей! И запер в комнате! Что он получил своё приданое, а меня ждёт лечебница! Или… или хуже! Что мне никто не поверит! И я остаток дней проведу в заточении в собственном доме! В одной комнате! Без слуг, без свежего белья, без новой одежды, пока он спускает всё моё приданое на актрисок и певичек!

Бабушка не подняла глаз от кружки. Просто сказала – так, будто вытирала пыль с фарфора:

– Мне всё равно, что у тебя там происходит!

– Что значит «всё равно»?! – задохнулась я. – Он меня избивает! Я прошла…

– Молчи и слушай внимательно! – резко повысила голос бабушка, вставая с кресла. Её тонкие ноздри свирепо раздувались, а глаза обжигали холодом. – У нас сегодня помолвка! К твоей сестре приезжает её жених! И мне не нужен скандал в доме! Так что убирайся! Я прикажу немедленно подать карету, чтобы тебя отвезли в ваше поместье! Чтобы ты не портила помолвку своим неподобающим приличной женщине поведением! Не хватало, чтобы господин генерал решил…

– Я не вернусь! – задохнулась я, уцепившись пальцами за столик. – Я к нему не вернусь!

– Вернёшься, как миленькая! Ты понимаешь, что ты портишь репутацию семьи? Не сумела быть хорошей женой – так тебе и надо! – скрипнула зубами бабушка. – Почему-то других жён не бьют! Бьют только тебя! Тебя это ни на какие мысли не наводит?

– Может, другие терпят, но я терпеть не стану! – произнесла я, обнимая себя за плечи. Я говорила это так, словно давала клятву самой себе.

Она остановилась. Повернулась. Впервые за всё время – по-настоящему посмотрела на меня. Не как на внучку. Как на проблему, которую надо решить.

– Тогда уходи, – сказала она. – Пешком. Как пришла.

Я поднялась. Медленно. Дрожа, но не падая. Подошла к зеркалу над камином – не чтобы привести себя в порядок, а чтобы увидеть, кем я стала: мокрые волосы, ссадина на скуле, взгляд… в котором читались отчаяние и сталь.

– Пусть будет так, – сказала я, глядя не на неё, а на своё отражение. – Я лучше умру на дороге, чем вернусь к нему. Лучше замёрзну насмерть, чем…

Я не договорила. Горло сжалось от чувства захлестнувшей обиды. Резко развернулась, распахнула дверь и бросилась в коридор.

Ледяной воздух хлестнул в лицо, словно напоминая: за этим порогом – уже не дом. Да и здесь мне никто не рад.

Я не смотрела вперёд. Не думала. И врезалась во что-то твёрдое, горячее – будто в стену живого пламени. И схватилась за него, чтобы не потерять равновесие.

От удара я отшатнулась – но сильная рука взяла меня за локоть, не дав упасть. Не нежно. Не осторожно. Просто – взял.

Я подняла глаза, пытаясь отдышаться от слёз, и замерла. И только сейчас разжала пальцы, чувствуя неловкость. Рефлекторно я выставила вперёд руку, легонько по привычке едва-едва погладив его одежду в качестве извинений за свою неловкость.

Передо мной стоял мужчина.

Чёрные короткие волосы. Глаза – цвета стали, что остыла после боя. Они смотрели не просто на меня. Через меня. Прямо в ту боль, которую я пыталась спрятать под дрожью и мокрыми прядями. На его груди сверкали ордена – будто звёзды, сбитые с неба войны. Эполеты подчёркивали ширину плеч. У него была такая широкая грудь, что если бы я попыталась его обнять, то у меня бы не сомкнулись руки. Мундир, безупречно сшитый, облегал тело, как будто каждая линия была выкована в битвах и дисциплине.

Он пах дымом, дорогой кожей, парфюмом с нотой полыни – и чем-то острым, неуловимо звериным.

Я выдохнула. Не от страха. От шока. От того, как тело моё вдруг вспомнило, что значит быть женщиной.

Незнакомец не отпустил мой локоть. Я не могла дышать. Не могла шевельнуться. Его прикосновение жгло. Я хотела отстраниться – и в то же время прижаться ближе, спрятаться в его тени, где меня спасут, защитят, укроют.

Его взгляд медленно скользнул по моему обнажённому плечу – не с жалостью, а с оценкой. Как торговец оценивает сломанную вещь: можно ли отремонтировать… или лучше выкинуть. Но в его глазах читалось другое: он уже решал, кому позволено трогать меня – и кому нет.

Я открыла рот, чтобы что-то сказать… но вырвался только дрожащий выдох.

Я снова попыталась что-то произнести.

– А… – прошептала я, сжимая озябшую руку в кулак. – П-простите…

Незнакомец не ответил. Просто поднял свободную руку и медленно, почти лениво, смахнул каплю тающего снега с моей щеки. Его палец коснулся кожи – и я задрожала, как будто он вогнал в меня нож.

– Не извиняйся за то, что живая, – сказал он наконец. Голос – бархатный, но с ледяной жилой власти внутри. – За такое не извиняются.

Он кивнул – едва заметно – и прошёл мимо. Его плечо почти коснулось моего, и от этого лёгкого контакта колени ослабели. Когда он миновал меня, воздух в коридоре стал плотнее, тяжелее – будто сам дом задержал дыхание.

Дверь гостиной прикрылась за ним. Не закрылась плотно, а просто прикрылась, оставляя щель.

Глава 1

– О, господин генерал! – тут же защебетала бабушка.

Голос её звучал подчёркнуто радостно и взволнованно, почти испуганно.

– Вы так рано! Мы ждали вас через четверть часа!

“Господин генерал? Жених сестры?!” – пронеслось у меня в голове. И сердце бешено заколотилось. Не от страха. От чего-то другого. От ощущения, что этот человек – не просто жених сестры. Что он… опасен. Для всех. Особенно – для меня.

– А вы… – вдруг голос бабушки стал неуверенным. – Вы давно прибыли?

Я замерла. Подошла ближе к двери.

– Достаточно, чтобы, стоя в коридоре, услышать ваш разговор с внучкой, – произнёс он. Голос – бархатный, но с ледяным лезвием.

– Так вы подслушивали? – опешила бабушка.

– Ну почему сразу подслушивали? Судя по вашим крикам, подслушивать вас могли только в королевском дворце в самой столице. Остальные просто слышали! – в голосе генерала послышалась насмешка. – Ужасно неудобно для слуг, правда? Приходится постоянно притворяться глухими, чтобы не мешать вашему... э-э... семейному общению.

Тишина. Потом – шаг. Медленный. Тяжёлый. В щели мелькнул алый мундир.

– О, не обращайте внимания! – поспешила бабушка с ответом.

Ее голос растекался в оправданиях.

– Она у нас немного… того! С приветом! Но это не наследственность! В роду у нас таких не было! С тех пор как пять лет назад она упала с лестницы, с ней явно что-то не так! И я бы на вашем месте не воспринимала её слова серьёзно!

– Вы правы, совершенно нет повода для беспокойства! Ну и что с того, что продрогшая женщина в порванной одежде просит убежища в собственном доме? – его слова, словно лезвие меча, рассекли липкое кружево оправданий и лжи. – Пустяки. Видимо, у вас это происходит слишком часто.

– Она сама ушла от мужа! – взвизгнула бабушка. – Он, бедняга, терпит все её выходки! Даже после того, как она устроила истерику при гостях!

– Выходит, он терпеливый человек, – сказал генерал. В его голосе прозвучала такая ледяная насмешка, что у меня по спине пробежали мурашки. – Жаль. Я не люблю терпеливых. Особенно – когда они бьют женщин.

Моё сердце остановилось.

– Понимаете, тут еще не доказано. Она вполне может придумать это! Или повредиться сама! – бабушка понизила голос до шёпота, но мне было прекрасно слышно, – она часто ведёт себя как… сумасшедшая. Девочка при падении повредилась головой… Мы были уверены, что она умерла! Доктор сказал, что она не дышала! Но тут случилось чудо, и её сердце снова забилось! Правда, теперь с головой у неё не всё в порядке…

Я сжала зубы, чтобы не вскрикнуть. Всё в порядке. Всё. Я просто из другого мира! Я не сумасшедшая! Просто попала в это тело! И я бы посмотрела на эту старуху, если бы вдруг она пришла в себя посреди незнакомых людей, в совершенно другом мире!

– Видимо, настолько повредилась, что согласилась на брак с негодяем, – настойчиво произнёс генерал.

Бабушка никогда не признает своих ошибок. А мой брак с бароном был ошибкой с первого дня.

– Ах, выдумывать она умеет! Чего она только не выдумывала! Но по секрету скажу, она просто завидует сестре! И хочет испортить помолвку! Её муж – барон, а вы… вы герцог! Очень завидная партия! И большая честь для нашей семьи!

– Тогда позвольте выразить эту честь конкретнее, – сказал он. – Я хочу, чтобы старшая внучка леди Хейверинг стала подружкой моей невесты.

“Жених моей сестры”, – вновь пронеслось в голове. И в этот миг что-то внутри треснуло. Не от горя. От желания – жгучего, непозволительного – сбежать не от мужа, не от семьи… а к нему.

– Что?! – выдохнула бабушка. – Но она не подходит! Она… непредсказуема! Мы не знаем, что ей взбредет в голову! Я лучше позову нашу соседку, Мариэтту Флинниган! Она отлично справится. Девушка послушная, хорошая, благопристойная, из очень хорошей семьи!

Он не ответил сразу. Я видела, как генерал медленно повернулся. Почти чувствовала его взгляд сквозь дерево двери – тяжёлый, внимательный, оценивающий.

– Я, конечно, глубоко уважаю ваше мнение, но не настолько, чтобы наплевать на собственное, – сказал он наконец. – Подружкой невесты будет она.

Или помолвка отменяется.

Тишина. Густая, как кровь.

И этого было достаточно, чтобы в моей груди вспыхнула не искра надежды —

а пламя гибели.

Когда дверь гостиной распахнулась, он вышел, не глядя на меня. А потом остановился посреди коридора. Замер.

– Завтра в девять мы едем выбирать платье невесте. Не опаздывай.

Глава 2. Дракон

Общество давно меня научило, чем белее и пушистей человек, тем больше это плесень. И сейчас я слышал голос старой плесени, доносившийся из комнаты. Он резко изменился после разговора со мной.

– Вилена, дорогая, – послышался елейный, словно яд в меду голос леди Хейверинг.

Я не двинулся с места, стоя у двери гостиной, наблюдая, как она входит – мокрая, дрожащая, словно призрак, вырвавшийся из собственного кошмара.

Вилена.

Имя ударило в грудь, как удар сабли. Короткое. Острое. Знакомое – хотя при мне его говорили крайне редко.

Теперь у моей проблемы появилось имя. Не только глаза, красивые губы, нежное лицо и хрупкие плечи.

Я вспомнил, как ее рука едва-едва коснулась моей груди и легонько провела по ней, словно пытаясь загладить вину.

«Моя!» – зарычал дракон во мне, и я пошатнулся от силы этого зова.

Я не ожидал этого. Не готовился. Не разрешал себе даже думать, что однажды это случится – что я встречу её. Свою.

Я не двинулся с места. Не потому что слушал – я контролировал. Контролировал дверь, за которой исчезла та, чьё имя я только что узнал.

– Я не заметила, что ты приехала! Ах, эти слуги… Заняты подготовкой помолвки твоей сестры и совершенно забыли о своих обязанностях! Доложить мне о приезде моей драгоценной внучки!

Я не ушёл. Не мог. Мои ноги будто вросли в пол, а мой взгляд запомнил – каждую каплю талой воды на ресницах, каждый синяк, спрятанный под растрепанными прядями, каждый изгиб её тела под мокрой тканью порванного платья.

Боги… Она была хрупкой. Но не сломленной.

– О, неужели? У тебя сломалась карета, и ты шла пешком через метель?

Я слышал каждое слово. Слышал, как эта старая салфетка, леди Хейверинг лжёт – легко, как дышит. Как будто не она пять минут назад сказала внучке: «Уходи пешком, как пришла».

Вилена молчала. И в этом молчании было больше правды, чем во всех фразах старухи, вместе взятых.

Я сжал челюсти так, что заскрипели зубы.

– Ты вся продрогла, девочка моя! Сейчас тебе принесут одеяла и чай! Присцилла! Как ты посмела! Ты должна была сразу же бежать ко мне и кричать, что приехала моя дорогая внучка! – в интонациях старой салфетки прозвучал явный укор.

– Госпожа! – в голосе служанки – страх, но и упрёк. – Я вам сразу же сообщила! Вы сказали прогнать её и не пускать на порог!

– Я? Я не могла такого сказать! Ты, видимо, все неправильно поняла! Ты позоришь меня перед господином генералом!

Господином генералом.

Как будто я не стоял у двери пять минут назад. Как будто не видел, как Вилена вылетела из гостиной – дрожащая, мокрая, с лицом, изуродованным слезами и ужасом. Как будто не чувствовал, как её лоб врезался мне в грудь, и как её пальцы впились в мою ткань, будто я – последняя опора в этом проклятом мире.

Моя.

Слово ударило изнутри – не мыслью, а рёвом. Глубоким, первобытным, таким, что я пошатнулся.

Моя. Моя. МОЯ.

– Быстро! Чего встала! Чай для моей внучки! О, милая, сядь поближе к огню! Ты совсем продрогла! Полагаю, твой муж не смог приехать? Опять дела? Ну ничего… Сейчас мы выделим тебе комнату. И поищем что-то из твоих старых нарядов. Не волнуйся, дорогая. Ты дома.

Вилена ничего не ответила, и дверь в гостиную мягко закрылась.

Я медленно отступил в коридор. Сердце стучало так громко, что, казалось, стены вибрировали.

Я становился у окна, оперся ладонями о подоконник – и сжал его так, что дерево заскрипело под пальцами. Холод стекла обжигал лоб, но не мог унять жар, разливающийся по венам.

Эта женщина… должна принадлежать мне. Так решил дракон внутри.

Когда она выбежала из гостиной – ослепленная слезами, ничего не видя, – я едва успел среагировать. Она врезалась в меня всем своим хрупким телом, и в тот миг что-то внутри меня взорвалось.

Я почувствовал её – не просто плоть, не просто тепло. Я почувствовал своё. Как будто моя кровь узнала её, как будто зверь внутри меня впервые за долгие годы нашел то, что было предназначено мне задолго до моего рождения.

Она подняла глаза. Большие, тёмные, полные слёз – но в них не было покорности. Только гордость, ярость и отчаяние. И в этом взгляде я прочёл всё: побои, предательство, одиночество… и несокрушимую волю.

Я не заметил, как схватил её за локоть. Не из вежливости. Из инстинкта – чтобы удержать, чтобы не ускользнула.

Я смахнул снег с её виска – не задумываясь. Просто нужно было коснуться.

Я не осознал, что держу её за локоть. Что касаюсь пальцами её ледяной кожи. Что смахиваю кусочек льда с её влажных волос. Что смотрю на неё так, будто мог бы сжечь весь мир, лишь бы защитить её.

Жар поднялся от живота к груди, и я едва сдержал стон.

Хочу её. Хочу. Хочу.

Сейчас. Здесь. Сорвать это жалкое платье. Прижать к стене. Скрыть от всех. Увезти. Сделать своей – навсегда.

Но…

Она – сестра моей невесты.

Глава 3. Дракон

Если я нарушу помолвку – если хоть на шаг отклонюсь от пути – Виталия будет уничтожена. Её репутация, её будущее, её жизнь. Леди Хейверинг не просто выбросит её – она сотрёт её с лица земли, как свою ошибку, как свой позор.

Столько лет я строил себе клетку из чести, долга, клятв и титулов. И теперь она держала меня крепче, чем цепи. Я не мог позволить себе даже взглянуть на неё – не так, не с таким жаром. Не с такой жаждой.

Я – человек долга. Я – герцог. Я – жених.

А это… Это было не человеком. Это был зверь. Мой зверь. Дракон, которого я годами держал на цепи. И вот он рванул – не из-за золота, не из-за власти…

А из-за неё.

И тогда я почувствовал.

Не только жар от прикосновения.

А тягу.

Как будто сердце давно билось в такт её пульсу, и сейчас, наконец, их ритмы совпали – с такой силой, что в груди заныло.

А потом – ниже.

Жгучая, неумолимая волна прокатилась по телу. Кровь хлынула вниз, и штаны вдруг стали тесными, почти мучительными.

Я хотел её. Не просто обладать.

Я хотел разорвать этот мир, который посмел поставить между нами стену.

Но я – не зверь.

Я – человек, и мой долг – выше желания.

Сестра моей невесты.

Эти слова – как цепь на шее. Я вспомнил Виталию – нежную, покорную, с глазами, полными надежды. Она ничего не заслужила, кроме чести. А я?

Если я сейчас сделаю шаг… Если позволю себе даже взглянуть на Вилену с тем, что горит во мне…

Я прижался лбом к холодному стеклу окна. Ледяной холод – как напоминание: ты в клетке.

Не из золота. Не из этикета.

А из клятвы.

Я вдохнул. Глубоко. Словно пытался выдавить из лёгких не только воздух, но и желание. Дракон внутри взревел в бессилии, но я сжал его железной волей.

Даже если я умру от этого желания – я не подам виду.

Даже если дракон внутри будет рвать меня на части – я не позволю ему вырваться.

Пусть лучше сожрёт меня изнутри, чем погубит её.

Но… Я не мог просто уйти.

Не мог оставить её в этом доме, где её предали, где её боль – повод для театрального лицемерия.

Поэтому я вошёл.

Сказал, что хочу видеть её – Вилену – подружкой невесты.

Знал, что леди Хейверинг будет против. Женским чутьём она чувствовала – старшая внучка опасна. А я?

Я дал Вилене крышу над головой.

И одновременно – новую клетку.

Но сейчас я понимал. Я не мог ее отпустить. Вернуть домой, где ее ждет ее супруг, про которого уже давно ходит слава как о человеке, готовом спустить все на карточные игры и красивых девиц. Я должен был вступиться, даже если бы это была не она…

Я сжал кулаки.

Что же я наделал? По-хорошему бы не видеть ее никогда. Что стоило нам разминуться на пару минут? И никогда не встречаться? Буквально несколько минут решили бы судьбу, но нет…

Я не могу ее отправить из дома, чтобы не видеть ее. Не могу вернуть к мужу. Не могу попросить уехать. Ведь этот дом – ее убежище.

Зато теперь она будет рядом.

Каждый день.

Каждый вздох.

Каждый взгляд.

Я буду стоять, как статуя, в железной рубашке долга, чувствуя, как под ней сгораю заживо.

Да.

Я хочу её.

Больше чести. Больше жизни.

Но она никогда об этом не узнает.

Глава 4

Я сидела в своей старой комнате – той, что когда-то была моим убежищем, а теперь казалась лишь клеткой с выцветшими обоями. В руках – кружка с чаем, горячая до боли. Озябшие пальцы цеплялись за неё, как за последнюю нить, связывающую меня с жизнью. На плечах – тонкий плед, словно издевательство: он не грел. Ничто не могло согреть то, что уже горело изнутри.

Потому что пламя уже бушевало.

Не в камине.

Во мне.

Он – жених моей сестры.

Не мой.

Чужой.

Запретный.

От этой мысли в груди будто разорвался сгусток боли – тупой, глубокий, почти физический. Я сглотнула, но горечь не ушла. Она осела в горле, в желудке, в каждой клетке. Судьба будто издевалась: бросила мне в лицо того, кого я даже во снах не смела себе представить… и сразу отняла.

Когда я впервые услышала о помолвке, я смеялась. Представляла себе какого-нибудь надутого старика в галунах, пузатого генерала с лысиной и глупыми шуточками или юнца-выскочку, получившего звание за богатую маменьку. Кого угодно – но не его.

Но он…

Он выглядел так, будто сошёл с гравюры моих самых тёмных фантазий. Его взгляд – как лезвие. Его тело – словно высечено из камня и огня. А когда он прошёл мимо, я почувствовала, как воздух задрожал. И в этом дрожании я прочитала всё: силу, опасность, власть… и нечто тёмное, древнее, что звало меня по имени.

И теперь я не могла думать ни о чём другом.

Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. От боли стало легче. Ненадолго.

Почему?

Почему мне?

Почему именно мне достался муж – подлый, жестокий, пустой человек, который не заслуживает даже моего презрения? А не он – тот, чей взгляд заставил мое сердце забиться быстрее, чьё молчание говорило громче любых клятв?

Я ненавидела своего мужа. Ненавидела его до глубины души.

Но теперь… теперь я ненавидела его ещё сильнее – за то, что он сделал меня недостойной.

Недостойной даже мечтать о других нормальных мужчинах! Я словно прикована к мужу брачными цепями. И вряд ли он даст мне развод! Приданое-то придется вернуть. Так что проще признать меня умалишенной и навсегда запереть в комнате.

Я заплакала. Тихо, без звуков. Слёзы катились по щекам, но я не вытирала их. Пусть стекают. Пусть вымывают эту гадкую, тёмную зависть, которая поднималась изнутри, как яд.

Зависть к сестре.

К её счастью.

К её будущему с генералом, который ее любит. Любит так, как не любил никогда мой муж! Зависть к тому, что ей достался благородный красивый мужчина, для которого честь – это не пустой звук. А мне? Мне достался моральный урод, которого мне придется терпеть всю оставшуюся жизнь.

От этой мысли мне стало тошно.

Я возненавидела себя. За слабость. За зависть. За счастье, которое я посмела представить. За то, что я на секунду представила, что сама выхожу замуж за такого же мужчину, как генерал.

– Я поищу вам платье, – раздался голос Присциллы. Она убрала кочергу, и её шаги мягко ступили по ковру. – К сожалению, ваши платья, которые остались здесь, были перешиты для вашей сестры… Вы же знаете, насколько экономна госпожа.

Конечно, знаю.

Бабушка считает каждый грош, будто мы на грани нищеты, хотя в подвалах хранятся сундуки с золотом. Она скорее отдаст моё платье нищей, чем даст мне носить его снова – ведь я не справилась с ролью хорошей молчаливой жены.

Все в этом мире – подлые лицемеры! Родители, которые играют роль заботливых и ищут дочерям хорошую партию, рассказывая всем, что желают ей добра. Хотя на самом деле алчут приумножить свое богатство и влияние.

Дочери, которые выходят замуж за тех, на кого указали, и вынуждены играть роль счастливых молчаливых жён.

Женихи, которые изображают пылкую любовь, в уме считая приданое. Мужья, которые относятся к жене, как к имуществу, на публике делая вид, что уважают и любят ее. Я вспомнила, что была приятно удивлена, когда увидела впервые своего мужа.