Текст книги "Генерал дракон моей сестры (СИ)"

Автор книги: Кристина Юраш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Глава 69

Моё тело узнаёт его раньше разума.

Вместо паники – распахнутые лёгкие, жадно ловящие его запах. Дым. Полынь. И что-то тёмное, древнее – запах зверя, вырвавшегося из клетки долга.

Это – запах моей собственной погибели.

Его пальцы впились в мои губы не больно – окончательно. Словно стирая всё, что я говорила себе последние дни: «Не смей. Не смотри. Не желай».

Он словно знал, что я буду стоять у порога, дрожащая между «хочу» и «не должна».

Знал, что не сломаюсь первой.

Моё тело предало меня мгновенно, едва почувствовав близость его тела.

Оно тут же страстно прильнуло к его телу, словно наслаждаясь каждой секундой, хотя разум кричал: «Не надо!».

Я не сопротивлялась. Не могла. Всё, что было между нами – ложь при свете дня – теперь рвалось наружу в этой тьме, как рана, наконец-то разорвавшая швы.

Руки Гессена подхватили меня, вынося на балкон. Он закрывал дверь в комнату сестры, а я почувствовала колючие снежинки, которые жгли лицо. Среди завываний вьюги я слышала взмах крыльев. Ещё один, ещё…

Я ничего не вижу, лишь чувствую жар его тела, чувствую, как снежинки тают на моём разгорячённом лице.

Мягкое приземление, лёгкий звон стекла и скрип дерева.

Дверь моего балкона распахивается без скрипа.

Я почувствовала, как он тут же прижимает меня к стене, как его колено раздвигает мне ноги, натягивая рубашку на его груди.

Я чувствую эту жадность каждой клеточкой своего тела. Чувствую, что он едва сдерживается. Его тело трясёт, а из его груди вырывается приглушённый стиснутыми зубами стон дикого желания.

– Ты думала, я уйду? – прошептал, задыхаясь, Гессен, и голос его – не голос человека. Это рёв. Это молитва. Это приговор. – Ты думала, я позволю тебе стоять рядом с ней и делать вид, что ты ничего не чувствуешь? В тот момент, когда я сгораю от желания…

Он не ждал ответа. Он его чувствовал рукой, скользнувшей вниз.

Другая его рука впилась в мои волосы, запрокидывая голову, чтобы обнажить шею. Беззащитную шею, по которой он скользил языком и впивался поцелуями.

– Ты сама виновата, – прошептал Гессен, пожирая взглядом мои губы. – Зверь слишком долго желал тебя… Слишком долго… Чтобы быть нежным…

Я чувствую не губы, не поцелуй.

Укус.

Горячий, влажный, жестокий. Он целует меня так, будто вырывает душу через рот. Я стону – и он ловит звук языком, проглатывает, как трофей.

Прижимаясь ко мне всем телом, словно хочет, чтобы я почувствовала его. Ещё глубже. Прямо.

Меня опрокинули на кровать. Я отскочила от шёлка, вспоминая, как эти простыни впитывали мои слёзы, мои стоны, мои проклятия себе. А теперь… теперь они впитают его.

Его руки быстро расстёгнули мундир, бросая его возле кровати. Сильное тело просвечивалось сквозь тонкую рубашку, и это сводит меня с ума. Одной мысли о том, что я буду целовать его, прижиматься к нему, скользить по нему достаточно, чтобы потерять голову.

Гессен нависает надо мной.

– Он хочет насытиться тобой, – шептал он, расстёгивая ремень. – И пока он не насытится, пока не поймёт, что ты принадлежишь… ему… Он не успокоится…

Он сглотнул, глядя на меня взглядом, опьянённым страстью.

Крылья – чёрные, как пепел мёртвых звёзд, расправлены за спиной, отбрасывая тень, что пожирает свет.

Его глаза – не серые. Вертикальные зрачки, раскалённые изнутри. Животные. Безнравственные. Мои.

– Скажи, что ненавидишь, – хрипит он, хватая за ворот моей рубашки двумя руками. Ткань рвётся с глухим треском, будто сама совесть лопается по швам, а рука лишь отбрасывает лохмотья на пол. – Скажи, что я ошибка. Скажи, что ты предпочла бы умереть, чем снова оказаться в моих руках.

Где-то внутри ещё живёт Вилена – та, что прячет слёзы и кланяется.

– Да… Это ошибка, – прошептала я, судорожно хватая воздух. – Мы не должны… Нет… Так нельзя… Это… Это… Ты же чувствуешь… Я… Я… горю.

Я простонала, видя, как он наслаждается этим мгновеньем. Этой секундой невозврата. И понимаю, осталось мгновенье до того момента, когда я почувствую его полностью. Всей душой, всем телом, всем сердцем.

– Ты дрожишь, – поцелуями шепчет он, и его голос дрожит тоже. – Но не от страха. От нетерпения. От голода, который ты скрываешь даже от самой себя.

И никто не остановится. Ни он. Ни я… Воздух обжигает, близость его горячего тела сводит с ума. Его ладонь накрыла мою грудь, словно забирая её, словно давая мне почувствовать страсть, которую он прятал под мундиром.

Я выгибаюсь не от боли, а от предвкушения. Я чувствую, что он голодный. Чувствую в его руках, в его губах, в его теле, которое с глухим стоном качнулось вперёд.

Он снова впился губами в мои губы, чтобы подавить и проглотить мой первый мучительный стон, рвущийся наружу в ночной темноте. Я чувствовала, что с каждым движением он проникал всё глубже и глубже. В самое сердце.

Я чувствовала не мужчину. Дракона. Зверя. Готового растерзать мир за право обладать мной.

– Больше никто не посмеет, – яростно рычал и задыхался он, и чешуя проступила на его шее, по скулам, будто кожа не выдерживает зверя внутри. – Больше никто не прикоснётся. Не взглянет. Не посмеет дышать в твою сторону. Ты же чувствуешь… Ты теперь моя…

– …. Если придётся сжечь этот дом, чтобы никто ничего не узнал, я сделаю это….

– … Что ж ты делаешь… – шепчу я, ловя губами воздух.

– … Люблю… мою… маленькую, – услышала я задыхающийся голос. – … Так было ей было хорошо…

Он двигался, как зверь, рвущий добычу: резко, точно, без пощады. Каждое погружение – не ласка, а заявление: «Ты уже забыла, чья ты!».

– А если кто-то услышит… – простонала я.

– Мне плевать, кто войдёт в эту комнату. Я убью любого… – слышала я задыхающийся шёпот и рычание.

Его движения были жестокими и страстными. Я не сопротивлялась. Я была его зеркалом, отражающим каждое его движение.

Каждое движение его тела отзывалось во мне стоном, но это была не боль, а эхо его страсти. Каждый его вздох сливался с моим выдохом, создавая иллюзию, что мы были одним целым.

Мы были не двумя телами, а единым целым, одним преступлением, в котором не было места ни жалости, ни раскаянию.

Меня развернули, давая буквально мгновенье передышки.

Перед глазами всё расплывалось, а я кусала губы, чтобы не стонать в голос. Руки впиваются в простыни, я задыхаюсь собственным стоном, чувствуя его руки на своих бёдрах.

– Ах… до чего же ты сладкая… – шёпот обжигал моё ухо. – Я дам тебе всё, что ты захочешь… Деньги, золото… Ты будешь одета лучше, чем принцессы… Все будут видеть, чья ты… Кто желает тебя каждую ночь…

Не выдержав, я закричала, но мой крик тонет в подушке, которую я вцепилась зубами. Мои пальцы впивались в простыни, будто цепляются за последний обломок разума.

Но разум уже умер.

Осталось только тело – и оно хочет ещё…

Каждый вздох, каждый стон – его имя.

Каждая дрожь – его право.

Каждый пик наслаждения – предательство, которое я совершаю с восторгом на измятой страстью постели.

– Смотри на меня, – приказывает он, хватая меня за подбородок. – Смотри, как я разрушаю всё, что ты построила. Пока я стираю чужие имена с твоих губ. Пока ты не поймёшь, чьё имя ты должна шептать в темноте.

И я смотрю в глаза чудовищу. В его холодные тонкие зрачки, в которых нет ни чести, ни совести, ни правды, есть только я.

Когда волна накрыла меня – я не закрыла глаза.

Я смотрела, как его лицо искажается от экстаза и боли, как чешуя вспыхивает по телу, как крылья сжимаются, будто защищая нас от всего мира, а из его стиснутых зубов вырывается тихое сдавленное рычание и стон.

Он не отвёл взгляд. Даже сейчас, всё ещё задыхаясь, прижимая моё тело к своему, он исступлённо шептал моё имя.

Мы упали на кровать – мокрые, дрожащие, опустошённые. Я чувствовала, как моё обнажённое тело ещё вздрагивает, как его жадные руки вбирают эту дрожь. Одна рука остановилась на моём горле и легонько сжала его. Большой палец скользнул по моей щеке и раздвинул мои губы.

– Моя, – услышала я хриплый голос. – Запомни. Моя.

Глава 70

– Как мне теперь смотреть Витте в глаза? – прошептала я, чувствуя, как вместо жара приходит холод осознания. Осознания глубины предательства.

– Я готов взять всю вину на себя, – послышался хриплый голос, а моему телу скользнули губы.

Я понимала, что эти слова ничуть не утешают мою совесть. Я ведь сама хотела этого, сама мечтала, сама мучилась, задыхалась этой мыслью, сама горела этим желанием. И теперь наступило утро. Холодное утро, когда внутри снова появился тот самый жгучий стыд, разрушающий мою душу.

– Пора, – прошептала я, понимая, что у меня нет рубашки, чтобы надеть.

Я встала и бросила ее в камин, видя, как огонь пожирает тонкую ткань.

Укутав меня в свой мундир, Гессен вынес меня на балкон. Я глубоко, до боли внутри вдохнула запах морозного утра.

Он мягко приземлился на балкон, спуская меня с рук. Я посмотрела в покрытое изморозью окно, видя, что сестра еще спит и вздохнула.

Жаркие губы оставили поцелуй на моем плече, а я отдала мундир, скользнув в теплую комнату прямо к комоду. Стараясь не дышать, я выдвинула ящик и схватила первую попавшуюся сорочку и быстро натянула ее на себя, мягким движением задвигая шкаф обратно.

Немного постояв возле камина, я чувствовала, что сегодня ночью душа треснула на две части. Мучительный приступ угрызений совести заставил меня нервно закрыть глаза.

Я вздохнула и поплелась на кровать, ложась на самый край, словно не заслуживаю большего.

Разбудили нас примерно в десять. Привезли свадебное платье.

И началась знакомая канитель с примерками, доработками, беготней.

Но на этот раз я была рада всей этой суете. Рада, что мы не остались с сестрой наедине, и теперь мне не придется прятать взгляд. Я быстро находила себе заделье, словно избегая ее. То проверить зал, то выбрать закуски, то проверить список гостей. У меня был предлог, чтобы избежать встреч, и я им пользовалась.

К вечеру у меня так болела голова, что я едва могла ею поворачивать.

– Проверили? – спросила я уставшим голосом.

– Да, – кивнул Хорас. – Всех гостей я проверил. Все отозвались.

Я покивала, направляясь в комнату сестры. Сестра выглядела не лучше. Ее сегодня просто загоняли примеркой.

– Мне кажется, что я до сих пор стою на пуфике с поднятыми руками и меряют платье… – простонала Витта.

– А мне кажется, что я стою над душой слуг, считая столовые приборы, – сглотнула я. – И проверяю оттенок цветов в вазах. И расставляю свет так, чтобы арка была освещена. И командую магами, которые …

Я не договорила, и зевнула, чувствуя, как меня погружает в сон.

Утром я проснулась от того, что мне привезли новое платье. Которое я, кстати, не заказывала. Его привезли в десять утра, доставая из коробки как драгоценность. Оно было мятным, сверкающим, нежным. К нему прилагался роскошный гарнитур и туфли, вышитые так, что если я немного сдвину юбку, все гости уйдут слепыми.

– Ничего себе! – восхитилась Витта, пока служанки застегивали на мне платье. – Ты выглядишь, как королева!

Я сглотнула, глядя на сияние драгоценностей.

– Я уверена, что все просто умрут от зависти! – послышался голос Витты. – Подумают, что ты чья-то любовница!

От ее слов я дернулась, а Витта хихикнула и тут же прижала к себе Хораса, почесывая его под подбородком.

“Она догадывается? Что-то заподозрила? Или просто пошутила в точку?”, – пронеслись мысли, сбиваясь в комок страха и паники.

– Зато теперь никто не скажет, что ты – сумасшедшая! – заметила Витта. – Сумасшедше красивая – да!

– Госпожа! Вам пора! – послышался голос, а меня отпустили с миром, и мое место на пуфике заняла Витта. Я смотрела на искрящееся платье, на роскошный шлейф, на безупречный фасон, но в груди давило чувство лжи. Она верит в счастье, а я отнимаю его… И ведь я ничего не могу поделать… Дракон не отпускает… Что она скажет, если вдруг застукает нас? Сколько это будет продолжаться?

Я попыталась представить лицо Витты, когда она открывает дверь и видит предательство. Неужели я буду кричать эту глупую фразу: “Это не то, что ты подумала!”, пытаясь прикрыться одеялом.

Время шло, котенок бесился с обрезком кружева, катаясь по полу и хватая его обеими лапами, чтобы засунуть в рот. Счастливый, беззаботный…

Не выдержав, я встала и вышла в коридор. Слуги суетились, а я терпеть не могла эту суету. Я хотела найти Хораса, чтобы уточнить, у кого список гостей…

– Где дворецкий? – спросила я, видя как мимо меня метеором проносится служанка с платьем для бабушки.

– Не знаю, миледи! Я видела его в последний раз в коридоре, возле дальней комнаты… – на бегу ответила служанка, неся нарядное бабушкино платье в сторону ее покоев.

Я направилась к дальней комнате, которая была самой холодной и самой пустой. Бабушка использовала ее для наказания, чтобы мы “подумали над своим поведением”. Мы часами просиживали в этой комнате, пока я не сломала стул и не сумела разжечь огонь, чтобы согреться. После этого комнату перестали использовать для наказания и оставили как есть, в надежде, что однажды до нее дойдут руки. А пока что в нее сваливали ненужный хлам для праздников, используя как кладовку.

Я подошла к ней, решив постучать на всякий случай. Мне никто не ответил, но я слышала, что в комнате кто-то есть.

Осторожно открыв дверь, я вошла и увидела Хораса, который стоял ко мне спиной. Его плечи вздрагивали, а голова была низко опущена.

– Хорас, – позвала я, видя, как он отвернулся от меня. – Хорас, ну ты чего?

– Все в порядке, мадам, – произнес дворецкий дрогнувшим голосом. – Не обращайте внимания.

Он украдкой вытер щеку и сделал глубокий вдох.

– Хорас, я понимаю, – сглотнула я, видя, что он плакал.

– Все в порядке, мадам, – произнес он. – Я сейчас же приступлю к своим обязанностям!

Я взяла его за руку и сжала ее, словно пытаясь успокоить. Он повернулся ко мне, а я увидела покрасневшие от слез глаза.

– Я не знаю, как вас утешить, – прошептала я. – Не знаю, как облегчить вашу боль. Но единственное, что я могу вам сказать – вы не один.

Он крепко сжал мою руку.

– Она назвала котенка в честь меня, – прошептал Хорас. – Разве я котенок? Разве я на него похож? Или что? Поиграла и выбросила?

– Я слышала, что вы с ней поругались из-за меня, – произнесла я, радуясь, что можно поговорить о чужой боли, а не о своей.

– Да, – сглотнул Хорас. – Я имел несчастье назвать вас сумасшедшей. Но я не знал вас. Я решил, что люди просто так говорить не станут… И… Я помню, однажды, после очередных смотрин, после которых не поступило ни одного предложения, я сказал Витте, что это – наш шанс. Что сумасшедшая сестра – это шанс быть вместе. Если ей не поступит предложений вообще никаких, то я смогу просить ее руки. Не как дворецкий, а как чародей. На что Витта спросила: “Ты не смеешь называть ее сумасшедшей! Ты ее совсем не знаешь!”. И мы поругались. Сильно… А теперь она, словно издеваясь, назвала кота моим именем.

– Может, потому что она зовет тебя во сне? – спросила я. – Может поэтому?

Хорас посмотрел на меня и вздохнул.

– Я не знаю, что у вас были за отношения, – продолжила я. – Но я знаю, что ты многое для нее значишь. Понимаю, это кажется еще больнее… Но, быть может, вы сможете хотя бы остаться друзьями?

Я сжала его руку. Больше ничего сказать не могла. У меня и своей-то боли – на десять жизней вперед.

– Вы правы, мадам, – кивнул Хорас и задумчиво повторил. – Хотя бы друзьями…

Я пожала его руку, а он вытер глаза и стал доставать какую-то ткань, чтобы отнести ее вниз.

Я осталась в пыльной комнате одна, глядя как за окном падают снежинки, присев в кресло, я смотрела на снегопад, пытаясь понять, как жить дальше…

Свадьба началась ровно в шесть, когда в зале яблоку негде было упасть. Бабушка вела Витту к алтарю. Лицо сестры было покрыто белоснежной вуалью. Платье сверкало, как свежевыпавший снег, вызывая восхищение гостей. Дамы даже рассматривали его в монокли, боясь пропустить малейшую деталь.

Я шла впереди нее, рассыпая лепестки белых роз из корзиночки, видя как возле красивого, украшенного цветами алтаря стоит генерал.В алой форме, с глазами, в которых уже нет человека. Только дракон. Только обещание: «Ты моя. Даже сегодня. Даже сейчас».

Лепестки цеплялись за пальцы, холодные, как её душа. Каждый шаг к алтарю – будто ступаешь на гвозди.

Я не упала. Не закричала. Рассыпала лепестки, механически, даже не задумываясь над тем, что делаю..

Но внутри – всё кричало ему: «Забери меня. Забери сейчас. Пусть рухнет мир. Я не выдержу этого зрелища».

“Просто невероятное убранство! Интересно, кто же это придумал!”, – шептались гости.

Я усмехнулась. Я надеялась хоть так искупить вину перед сестрой. Вину за грех, о котором она не знает. Поэтому я очень старалась.

Я посыпала лепестками пару, на мгновение встретившись глазами с генералом. На секунду его глаза стали нечеловеческими, драконьими, словно обещание, словно напоминание.

Я сглотнула и отошла в сторону, видя, как бабушка подводит сестру к алтарю.

Жрец что-то говорил, а меня мутило. Я улыбалась, но внутри была жгучая боль. Тайна, которая выжигала мою душу. Нет, я не завидовала сестре. Теперь нет. Мне было жаль ее. Жаль, что она проживет всю жизнь с тем, кто желает другую. Она будет чувствовать это. Но будет молчать.

– Да, – произнесла Витта, кивнув.

Я смотрела на алый мундир, на широкие плечи, вспоминая как мои руки скользили по его телу, как я целовала его грудь.

– А вы, господин генерал? Согласны ли взять в жены леди Виталию? – спросил жрец.

Тишина.

Весь зал затаил дыхание. И я – перестала дышать.

Потому что в этот миг генерал посмотрел не на невесту.

На меня.

Глава 71

Сердце рвалось на две части. Одна умоляла сказать: «Нет», а вторая умоляла сказать: «Да».

– Да. Согласен, – произнес Гессен, а я закрыла глаза. Та часть сердца, которая верила в чудеса, вдруг разорвалась от боли. Мир покачнулся перед глазами, но я взяла себя в руки, слыша, как все дружно поздравляют жениха и невесту. Генерал склонился к Витте и осторожным поцелуем коснулся ее губ.

Но даже этот невинный поцелуй заставил меня вздрогнуть.

Гости обступили новобрачных, а я нашла в себе силы поздравить их первой. Я улыбалась, обнимала сестру, давая ей букет в руки, чтобы она бросила его в толпу девушек. Каждая секунда причиняла боль. Каждое мгновенье жгло.

Я не выдержала и стала прорываться к выходу из зала, чувствуя, как слезы душат меня и не дают вздохнуть. Я вышла на опустевшее крыльцо, видя присыпанные снегом кареты. И почувствовала, как слезы сами побежали по моим щекам. Всё. Свершилось. Они теперь муж и жена. Зубы стучали, я сжимала кулаки, кусала губы, чтобы не чувствовать боли.

– Вот ты где, – послышался голос бабушки. Она вышла ко мне, а я постаралась сделать вид, что не плачу.

– Что вы хотели? – спросила я.

– Просто поговорить, – услышала я голос бабушки. – Может, пройдемся? Сейчас нам принесут накидки.

Она вернулась на секунду в холл, а я осталась стоять на месте.

– Да, – заметила бабушка, глядя на снег. – Попортила ты репутацию семьи. Но, как видишь, всё получилось как нельзя лучше!

Служанка уже бежала с накидками, набрасывая их на наши плечи.

– Хоть сестра настаивает на том, чтобы ты ехала с ними, я не советую, – произнесла бабушка. – Это плохое решение. Теперь твоя сестра – герцогиня. Ты намного ниже ее по статусу и должна приседать в реверансе перед ней, чего ты не сделала. Твоя задача теперь – делать всё, чтобы не бросить тень на ее безупречную репутацию! А то, что вы с мужем будете жить раздельно, уже бросает тень. Ты меня понимаешь?

Мы спустились по лестнице, пока в зале пировали гости и слышалась музыка.

– Нет. Не понимаю, – произнесла я, глядя на ряд черных карет. – Я не хочу возвращаться к мужу. И точка.

– Глупости, – помотала головой бабушка. – Выбрось это из головы. Если ты будешь вести себя как подобает, он тебя и пальцем не тронет.

– Это он тебе обещал? – спросила я с усмешкой.

– Это я тебе говорю, – кивнула бабушка.

– Я хочу попросить развод у короля, – произнесла я, глядя на присыпанные снегом гербы.

– Никто тебе развод не даст! Твой муж против, – вздохнула бабушка, останавливая меня и хватая за руку. – Он хочет семью, детей, любящую жену…

– Не хочет он! Денег он хочет! Только и всего! Ты удвоила приданое, а он только этого и ждал! – выпалила я, глядя в ее глаза.

– Слушай меня внимательно. Ты должна быть образцовой женой, – бабушка крепко вцепилась в мою руку.

– Я никому ничего не должна! – крикнула я ей в лицо. – Я не хочу жить с этим человеком!

– Хорошо. Тогда я расскажу сестре, что творилось в твоей спальне ночь назад! – резко с усмешкой произнесла бабушка. – Или ты думаешь, я не знаю? О, поверь, слуги мне всё доложили!

Я вспыхнула от ужаса и стыда. Кто-то подслушивал нас! И тут же донес бабушке!

– Я сразу заметила, как вы смотрите друг на друга. А еще его появление в твоей комнате… Я сразу поняла, что дело нечисто! – усмехнулась бабушка. – Решила разрушить счастье сестры? Думаешь, я сразу не догадалась, что ты просто завидуешь ей! А когда генерал заступился за тебя, я уже тогда всё поняла. Ну что? Я иду сообщать Витте, какую змею она пригрела на груди, или ты добровольно садишься в карету и едешь домой?

Я задыхалась от такого поворота событий. Казалось, мне не хватает воздуха, словно меня ударили поддых.

– Именно поэтому ты сейчас соберешься и уедешь вместе со своим мужем, как приличная жена! – произнесла бабушка, глядя на меня ледяными глазами. – Чтобы разорвать эту порочную связь, бросающую тень на репутацию семьи. Чтобы никто ничего не заподозрил! Или ты думаешь, что сейчас никто не обсуждает, откуда на тебе такие бриллианты? О, поверь, такие драгоценности просто так не появляются в жизни женщины… Ты разве не слышала, как шепчутся за спиной? «Откуда у сумасшедшей такие бриллианты?»

Она сглотнула и посмотрела на меня с усмешкой.

– Как же ты похожа на нее, – заметила бабушка. – Ты всегда была на нее похожа. На мою сестру. Вылитая она. И даже поступила так же!

– В смысле? – прошептала я.

– В прямом. То, что я вам рассказывала, – не совсем правда. Правда заключается в том, что в ночь перед свадьбой я застукала своего будущего мужа на своей сестре! – произнесла бабушка, стиснув зубы. – Позорище! И я вынуждена была сказать «да» у алтаря, вынуждена была смотреть в его глаза, виноватые и полные мольбы, смотреть, как он дрожащей рукой надевает мне на палец кольцо, а я знаю, кого обнимали эти руки прошлой ночью! Сплетня быстро разнеслась. И я вынуждена была своими руками восстанавливать репутацию своей семьи, подкупать людей, чтобы они подтвердили другую историю. Как говорят, если скандала не избежать – попробуй изменить повод. Так что в этой истории Витта – это я. И я ненавижу свою сестру и тебя за то, что вы, поддавшись порочной страсти, предали тех, кто искренне вас любил!

Эти слова прозвучали как пощечина.

Она молчала. Она выбрала репутацию. А потом – ненавидела. Годы. Десятилетия. И теперь видит во мне ее отражение – и не может простить.

Грудь сжала невидимая рука – не от страха, а от внезапной, острой боли, будто рёбра впиваются в лёгкие. Я упала на колени в снег, но не от слабости. От того, что впервые в жизни поняла: нет пути назад. Нет прощения. Нет чуда.

– Поэтому даже если твой муж запрет тебя, – произнесла бабушка негромко, – это будет к лучшему! Может, хоть так ты осознаешь, что ты натворила! Так что садись в карету к мужу!

Только сейчас я поняла, что мы стояли возле кареты барона Раумбаля.

– Я искренне, от всей души желаю тебе смерти, – произнесла бабушка, открывая дверь кареты. Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Как сердце бешено колотится.

– Она в карете! – послышался голос бабушки, а я сидела на знакомом сидении, чувствуя, как меня тошнит. – Она обещала, что будет примерной женой.

Я увидела, как барон целует бабушке руку, а она улыбается.

– Я не знаю, как вам удалось ее уговорить, но спасибо вам, мадам, – произнес муж, открывая дверь кареты.

– Ну, здравствуй, дорогая жена, – послышался надменный голос, а я смотрела на лицо, от которого меня тошнило. – Мы возвращаемся домой. К новой счастливой жизни.

Он повернулся к кучеру и крикнул: «Трогай». Карета стала покидать двор.