Текст книги "Генерал дракон моей сестры (СИ)"

Автор книги: Кристина Юраш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 45

Я легла спать, как будто умирая.

Не просто «легла» – упала. Как солдат, выживший после боя, но уже не верящий, что мир ещё может быть тихим.

Платье, подаренное им, всё ещё лежало в коробке – нераспакованное, будто прикосновение к нему снова вызовет те же мурашки, тот же жар, что и прикосновение его губ.

Я велела себе: «Забудь. Забудь его взгляд. Забудь его руки. Забудь, как его палец касался твоего языка, как его голос шептал: “Ты моя”».

Но тело не слушалось. Оно помнило. Оно жаждало. И стыдилось своего желания. Теперь, когда я знала вкус его губ, мне стало еще хуже. Раньше я еще могла придумать себе отговорку, что мне что-то показалось в его взгляде, что я просто себе придумала его страсть, его желание, его жажду. Но сейчас нет. Я ощутила ее. Попробовала на вкус и… пропала.

Во сне он пришёл. Не как жених сестры. Как хозяин. Обнажённый, с расправленными крыльями, с чешуёй на шее и огнём в глазах. Он не говорил. Он просто снял с меня всё – платье, стыд, прошлую жизнь – и прижал к себе, будто я – его дыхание, без которого он задохнётся.

Я проснулась с криком, сжимая простыни, с горячими щеками и пульсацией между бёдер.

И сразу же – стыд. Такой глубокий, что хотелось провалиться сквозь пол и никогда не возвращаться.

Я лежала, считая секунды, которые отмеряли старые часы. И пыталась понять, как теперь жить дальше. Да, сон немного стёр воспоминание. Казалось, что всё, что вчера происходило в здесь, в комнате, было лишь сном. И что этот поцелуй мне тоже приснился. От этой мысли мне стало чуточку легче.

Служанки вошли без стука – уже не как тогда, когда я пришла в лохмотьях, а с почтением, почти с трепетом.

Они несли тёплую воду, шёлковую рубашку, корсет и – да – то самое зелёное платье, скромное, без кружев, без блёсток. То, что говорит миру: «Я не претендую. Я – тень».

Я молчала, пока меня одевали. Мои пальцы дрожали, когда служанка застёгивала пуговицы. Сердце – тоже дрожало. Не от страха перед мужем. Не от бабушки. А от одного только мысли: «Как я посмотрю в глаза Витте после того, что случилось?»

Она – свет.

Я – пепел.

А вчера ночью я целовалась с её будущим мужем, как будто он был моим.

Как будто весь мир рухнул, и мы остались вдвоём среди руин.

– Вас ждут за завтраком, в столовой, – послышался голос Присциллы. Я кивнула, чувствуя, как меня мутит от одной мысли, что сейчас мне придётся это сделать. Посмотреть ей в глаза.

О, как же счастливы такие, как мой муж! Как же счастливы люди, у которых нет ни капли совести! Они могут смотреть в глаза после предательства, улыбаться, пряча за спиной нож или шаря рукой в чужом кармане, вытаскивая оттуда всё, что загребут. Они могут хохотать над твоей шуткой, заверять в вечной дружбе, но стоит тебе только уйти, тут же облить тебя помоями.

Я вышла в коридор. Шаги – тихие, будто я не имею права на шум. Сердце колотилось громче, чем часы на стене.

В столовой уже пахло свежим хлебом и кофе. Казалось, этот уютный запах всегда пробуждал во мне желание жить, но не сейчас.

Бабушка сидела во главе стола – прямая, как штык, с чашкой чая в руке. Однажды мы с Виттой считали, сколько кружек чая бабушка может выпить за день. И сбились на сорок восьмой.

Это воспоминание чуть-чуть согрело мне душу, словно на мгновенье я снова оказалась в тех временах, когда меня ещё не выдали замуж и когда я не встретила его.

Рядом с бабушкой на месте почётного гостя восседал Гессен.

В алом мундире, с орденами, с теми же чёрными волосами, с теми же серыми глазами, которые вчера смотрели на меня так, словно я – весь его мир. Он поднял на меня глаза, я почувствовала дрожь. Он не мог скрыть то, что прячется в глубине души. Его глаза выдавали его и губили меня.

И Витта – чуть впереди, сияющая, как солнце после метели. Она ела пирожное маленькой ложечкой, мечтательно листая каталог.

Когда я вошла, Витта подняла голову и улыбнулась. Не вежливой улыбкой светской гадюки, не скучной улыбкой: «А, привет, это всего лишь ты!», а искренней, настоящей улыбкой, которая проникала лучом света в любую душу.

– Велли! – прошептала она, и в её голосе – только радость. – Ты пришла! Как ты себя чувствуешь после вчерашнего? Прости, я уснула… Ты же мне расскажешь, что вчера было!

«Вчера. Было», – пронеслось в голове, я лишь кивнула, понимая, что Витта жаждет подробностей моей встречи с мужем, которого она ненавидела всей душой.

Я попыталась улыбнуться в ответ.

Растянула губы. Сжала челюсти – чтобы не дрожали. Но внутри всё трещало.

– Конечно, расскажу, – прошептала я, усаживаясь на своё место.

Глава 46

Дворецкий галантно отодвинул стул, а я присела, поднимая руки, чтобы служанка расстелила у меня на коленях салфетку.

Бабушка кивнула мне – вежливо, холодно. Словно приглашение на этот семейный ужин было для меня милостью.

Но её взгляд…

Он скользнул по мне, как штык по горлу.

И тут я присмотрелась и заметила: она выглядела иначе. Сегодня – не старая салфетка в скучном домашнем платье, а леди. Самая дорогая брошь на воротнике – та, что она надевает только на балы. Причёска – аккуратная, с завитками, не просто пучок. И… губы подкрашены. Не ярко. Едва. Но сам факт!

Если честно, то такой бабушку я видела крайне редко. А без повода – вообще никогда.

Что-то мне подсказывало, что она пыталась впечатлить.

Но кого? Генерала?

Было бы забавно.

Они говорили о помолвке. О гостях. О цветах. О том, как Витта наденет бриллианты, полученные от него в подарок. О том, что бабушка лично проверит каждое блюдо – «чтобы ни одна муха не испортила впечатление». Всё должно было быть идеально.

Я ела.

Механически. Каждый кусок просто попадал в рот, потом пережевывался и глотался. Я не чувствовала вкуса, не наслаждалась ароматом. Я просто уставилась в тарелку, лишь бы не поднимать глаз на сестру.

– Ты плохо ешь, – тихо сказала Витта, наклонившись ко мне. – Тебе нехорошо?

Я посмотрела на неё.

В её глазах – забота. Не подозрение. Не страх. Просто: «Ты моя сестра. Я волнуюсь».

– Всё в порядке, – выдавила я, улыбаясь. – Просто… немного тяжело… Да…

Витта кивнула, но не отвела взгляд.

– Я понимаю, – шепнула она, склонившись ко мне. – Ничего страшного. Я же сказала, что мы защитим тебя? Значит, защитим. Ты не вернешься к этому мерзавцу. Больше никогда. Обещаю…

А потом протянула руку – и сжала мою под столом.

Тёплая. Доверчивая. И в этом прикосновении я почти расплакалась. Потому что я её предала. Поступком. Мыслью. Желанием. Поцелуем.

И в этот момент бабушка заговорила.

Голос её был ровный. Спокойный. Почти ласковый.

– Кстати, Витта…

Она сделала паузу. Помешала ложечкой чай, звякнула ею о край кружки и отложила на салфетку.

– Правда ли, что ты попросила господина генерала вчера ночью подежурить ночью у твоей сестры?

Вилка выскользнула из моих пальцев.

Звон по фарфору – как выстрел.

Тишина обрушилась на стол, как гробовая плита, придавив все мои мысли, чувства, надежды.

“Она не просила. Гессен сам сказал. Витта об этом не просила”, – эти мысли ураганом вертелись в моей голове.

Витта замерла. Мои пальцы сжали край скатерти – белые от напряжения. Я чувствовала, как кровь отхлынула от лица, как сердце перестало биться, как воздух в лёгких превратился в лёд.

Глава 47

– Да, – улыбнулась Витта, кивнув бабушке. – Я просто очень переживала, что… ее муж что-нибудь придумает… Ну… Попытается похитить ее…

Бабушка кивнула, удовлетворенная ответом. Я выдохнула и взяла вилку в руку. Теплая рука сестры все еще держала меня за руку, словно пытаясь поддержать.

И тут я поняла, что Витта умеет лгать. Лгать с невинным лицом, глядя прямо в глаза. Я вспомнила, как она сказала в карете: «Я сказала бабушке, что платье будет готово в полдень! Чтобы погулять с сестрой!».

Это было не злорадное чувство: «А! Ты тоже не святая!», нет! Ни в коем случае! Это было маленькое открытие, которое меня поразило. Нет, я не осуждала ее. Я просто была удивлена. Удивлена тому, как она мастерски это делает, не меняясь в лице, как убедительно звучит ее ложь…

«И когда она научилась?» – пронеслось в голове, а я вспоминала те два года, что мы пробыли вместе до моего замужества. Она никогда не лгала. Всегда говорила правду.

Завтрак закончился, а я Витта потянула меня к себе в комнату.

– Ну, рассказывай! – прошептала она, глядя на меня жадными глазами. – Что вчера было?

И я рассказала ей все с того момента, как я переступила порог гостиной. Витта перебивала, а ее глаза горели мстительным огоньком: «Неужели? Наконец-то эту старую сплетницу кто-то поставил на место! Так ей и надо!». Я видела восторг в глазах Витты, улыбку, слышала ее хохот, когда я описывала многократные попытки к бегству леди Флинниган и как они пресекались генералом.

– О, это было невероятно! – шумно вздохнула Витта, словно втягивая в себя воздух победы. – Я готова слушать об этом бесконечно!

Потом я стала рассказывать о муже, и лицо Витты стало встревоженным. Она слушала внимательно, пока я говорила о том, как он ползал в ногах у бабушки.

Только сейчас я поймала себя на мысли, что смотрю ей в глаза. Так, словно ничего не произошло. Наверное, воодушевление рассказом так подействовало на меня, что я забыла о том, что было дальше.

– Я рада, что Гессен решил покараулить на балконе, – вздохнула Витта. – Но в следующий раз пусти его в комнату. На улице зима! Он может замерзнуть!

– Да, – возразила я, краснея. – Но это неприлично! Чужой жених сидит в моей комнате…

– Плевать на приличия! – твердо произнесла Витта, глядя мне в глаза. – Всю жизнь бабушка твердила: «Приличия, приличия!». И что? Кому помогли эти приличия? Никому! Приличия еще никого не сделали счастливым! Тем более, что этот мерзавец вполне может подкупить слуг и открыть дверь в твою комнату!

Она промолчала, задумчиво глядя на мои руки.

– Жаль, папы нет, чтобы защитить нас, – вздохнула Витта, а ее голос вдруг стал грустным. – Он бы никогда не дал нас в обиду. Он бы никогда бы не позволил этому негодяю так с тобой обращаться. Он бы приехал и забрал тебя. И даже бы ударил его! А может даже и убил бы!

Я никогда не знала «папу». Его знала настоящая Вилена. Но то, что я слышала о нем, вызывало щемящую грусть о человеке на портрете, который был настоящим мужчиной, отцом, защитником. Мне было так обидно, что он прожил так досадно мало.

– Если бы был жив папа, мы бы никогда не жили с бабушкой, – вздохнула Витта. – У нас были бы игрушки, а не куклы, которые нам давали поиграть на один час в день, потому как безмерные игры и увеселения приводят к развращению души. Все было бы по-другому.

– Наверное, – эхом ответила я, поджимая губы.

– Я столько раз вспоминала те времена, – вздохнула Витта. – И мечтала, что однажды придет тот, кто сможет защитить. Когда ты уехала, мне стало совсем тяжко.

Я смотрела на ее хрупкие плечики, понимая, что хочу ее обнять. Две маленькие девочки с портрета в ее комнате смотрели на нас с грустью в глазах. Все время, что мы жили с Виттой под одной крышей, мы защищали друг друга. Я защищала ее от бабушки. От ее бесконечных придирок, наказаний и нападок. Она пыталась выгородить меня, подставляя себя под удар.

У меня по щеке покатилась слеза. Словно ил, только-только осевший в луже, снова поднялся из глубин души, растворяясь в чистой воде.

– Теперь нас есть кому защитить, – прошептала Витта, шмыгнув носом. – У нас есть Гессен. Нас больше никто не обидит. Никогда… И я так счастлива от этой мысли… Ты себе не представляешь! Честно сказать, я сначала его побаивалась немного… Особенно, когда он приказал вылечить птичку, я поняла, что он не страшный…

– Птичку? – спросила я.

Глава 48

– Я тебе писала в письме, – вздохнула сестра. – Но, видимо, ты его не получила.

И она рассказала мне, как нашла во время бала птичку с перебитым крылом, как генерал оказался единственным, кто позвал слуг и магов, чтобы те починили крыло. А потом он подошел к бабушке и долго с ней разговаривал. После этого последовало предложение.

– Интересно, – вздохнула Витта, глядя в окно, за которым валил снег. – Как себя чувствует сейчас эта птичка? Счастлива ли она? Или уже забыла?

– Не знаю, – вздохнула я, тоже глядя в окно. – Но мне кажется, она благодарна. А что это хоть за птичка была?

– Она не представилась! – вздохнула Витта. – Но она была почти белой. У нее на крылышках были такие серенькие перышки и красная точка на груди. Я сначала подумала, что это – кровь…

Я понимала. Это была моя обязанность, как старшей сестры, первой вышедшей замуж, вытащить Витту из дома бабушки. Но тащить ее в дом, где что ни вечер, то пьянка и разврат, было кощунственным.

Я вспомнила, как в самом начале брака, когда судьба создала иллюзию, что все хорошо, я часто думала об этом. Но потом поняла, что тащить ее в этот ад нельзя. Самой бы выбраться!

– Мисс, – раздался стук.

На пороге стоял Хорас. Безупречный. Холодный. Как будто вырезан из льда, а не рождён женщиной.

Лицо Витты мгновенно изменилось – не в страхе, нет. В нём вспыхнула привычная, почти автоматическая маска: покорность поверх бунта.

– Вы нужны для украшения зала, – произнес дворецкий, глядя на нас холодным взглядом. – Нужно утвердить украшения. Господин генерал хочет знать ваше мнение.

Я снова бросила взгляд на лицо Витты, потом на дворецкого. И тут я заметила, как он сжимает левую руку в кулак так, что даже белая перчатка натянулась, что вот-вот лопнет.

– Вас требуют для украшения зала, – произнёс он, не глядя на меня. – Нужно утвердить декорации. Господин генерал желает услышать ваше мнение.

Моё сердце замерло. Господин генерал.

Я снова бросила взгляд на Витту, потом – на дворецкого. И в этот миг заметила: его левая рука сжата в кулак так, что белая перчатка натянулась до предела – будто кожа вот-вот лопнет, обнажив кость. Уголки губ сестры на мгновенье приподнялись в едва заметной улыбке, словно она не могла ее сдержать.

Мы молча вышли в коридор.

Зал уже пах снегом и магией. Голубой и серебро сплелись в единый сон – хрупкий, ледяной, безмолвный. Как будто Снежная Королева лично выбрала каждую деталь. В вазах – розы, окрашенные заклинанием: лепестки – нежно-голубые, края – окутаны мерцающей серебряной пылью. Служанки смеялись, завязывая банты на бокалах, скалывая их серебряными брошками в форме снежинок.

Красиво. Невыносимо красиво.

Но это был не мой мир. Это был мир Витты – светлый, чистый, целый. А у меня… У меня был только пепел и поцелуй, который я не имела права помнить.

– Что скажете? – спросил Хорас, и в этот миг я увидела его.

Генерала.

Он стоял у камина, плечи широкие, как стена, которую невозможно обойти. Мундир – алый, как кровь на снегу. Взгляд – прикован к сестре.

Но я чувствовала, как его внимание тянется ко мне. Как невидимая нить – леска, обмотанная вокруг сердца, натягивается, сжимая сердце до крови и заставляя дышать чаще.

– Сойдёт, – усмехнулась Витта, и Хорас сжал зубы так, что я слышала хруст.

– Вот только у меня совсем нет вкуса. Так что в плане украшений… Я бы положилась на мнение господина генерала и сестры.

Хорас вздохнул, а я смотрела на ленты, на всю эту нежность и понимала, что она не для меня.

Хорас ушел, пока мы расхаживали по залу, рассматривая убранство.

– Мне очень нравится, – прошептала она, касаясь лепестка розы.

– Тогда почему ты не сказала, что это красиво? – спросила я, нарочно отворачиваясь, будто ленты на бокалах внезапно стали жизненно важны.

– Не заслужил похвалы, – отрезала она. – Бабушкин прихвостень. Глаза – как у коршуна. Всё видит. Всё доносит.

Я кивнула. Да, Хорас был не просто дворецкий. Он – шпион. Охранник. Страж порядка, выкованный из льда и тщеславия бабушки.

– Мисс Витта, – снова раздался его голос. – Вас просит к себе госпожа. Для важного разговора.

Глава 49

Сестра вздохнула, но подчинилась – лёгким шагом, как птица, взмыла и исчезла за дверью.

И тогда в зале стало тихо. Слишком тихо.

Слишком… пусто.

Я сделала вид, что рассматриваю бокалы.

Он – будто изучал ленты. “Это фамильная реликвия или можно выкинуть?” – послышался голос генерала, а я невольно посмотрела на вазу, которую принесли со второго этажа. “О, нет, что вы! Это – любимая ваза госпожи!” – слышались голоса слуг.

“Понятно!” – мрачный голос генерала заставил меня усмехнуться.

Мы оба лгали.

Нам было плевать на бокалы. На ленты. На цветы. На вазы. На помолвку. На весь этот проклятый дом.

Мы просто боролись.

С собой.

С памятью.

С тем, что осталось между нами после той ночи, когда его губы сожгли мою совесть.

Я избегала его целый час. Даже когда принесли обед, я все еще продолжала его избегать. Мне казалось, что так будет легче всем.

Не смотрела. Не дышала, когда он проходил мимо. Делала шаг в сторону, как только чувствовала, как его запах – дым, полынь, сталь – врывается в лёгкие, будто яд, будто лекарство.

Нашла десяток причин перейти в другую часть зала: «бант кривой», «розы не той высоты», «свечи слишком яркие».

Всё, лишь бы не оказаться рядом.

Всё, лишь бы не услышать его дыхание.

Всё, лишь бы не вспомнить, как его палец касался моего языка, а шёпот обжигал шею: «Ты моя».

Но даже сейчас – даже в этом напряжённом молчании – я чувствовала его.

Как будто он стоял не в трёх шагах, а внутри меня.

В каждой клетке. В каждом учащённом вздохе. В каждой капле пота под корсетом.

Наконец, я не выдержала.

Отдала последние распоряжения и направилась к своей комнате.

– Мадам, – послышался голос Хораса, который остановил меня перед дверью. – Госпожа выразила свое неудовольствие вами и вашим поведением.

Я напряглась. Неужели бабушке стало что-то известно? Но как? Она почувствовала? Увидела? Заметила?

Сердце заходилось в панике, а я боялась, что старая карга уже обо всем в курсе. Может, она даже послала кого-то из слуг подслушивать, что происходит в комнате. И ей об этом доложили!

Несколько секунд мне понадобилось, чтобы взять себя в руки и спросить холодным голосом:

– А чем именно я провинилась перед бабушкой? – спросила я.

– Вы дурно влияете на вашу сестру! – произнес дворецкий. – Вы оказываете на нее дурное влияние, поэтому госпожа попросила ограничить ваше общение. Она не хочет, чтобы ваша сестра перед браком понахваталась от вас всяких вольнодумств! С этого момента бабушка лично займется просвещением вашей сестры в плане брачной жизни. И мне приказано следить за тем, чтобы ваши разговоры с мисс Виттой не происходили наедине.

Он поклонился и направился по коридору, а я открыла дверь комнаты и вошла. Дожили!

Помолвка завтра.

Эта мысль должна была утешать. Напоминать: это конец. Конец борьбе. Конец лжи. Конец этой мучительной близости, которая разрывает душу пополам.

Но вместо облегчения – боль.

Раздирающая. Острая. Глубокая, как рана, в которую снова и снова тычут пальцем.

Потому что завтра он станет её официальным женихом. А это значит, что пойдет обратный отсчет.

А я… Я навсегда останусь тенью.

Тенью, что целовалась в темноте.

Тенью, что желала невозможного.

Ужин мне принесли прямо в комнату, как вдруг во время ужина послышался настойчивый стук в дверь.

– Мадам! – послышался испуганный голос Хораса. – Ваша сестра…

Глава 50

Я забыла обо всем на свете! Что с ней? Что случилось?

– Что?! – вскочила я, видя, как Хорас побледнел.

– Она вернулась после разговора с госпожой и ревет не переставая… – прошептал Хорас. – Я не знаю, что там случилось, но… Я прошу вас, помогите…

Впервые за все время я видела дворецкого таким бледным. Он нервничал так сильно, что я бросилась мимо него в комнату сестры, забыв обо всех наставлениях бабушки.

Открыв дверь, я увидела рыдающую Витту, которая подняла на меня заплаканное лицо.

– Что случилось? – прошептала я, приседая рядом с ней и прижимая ее к своему плечу. – Что эта старая лепешка тебе наговорила?

– Она мне все рассказала… Про то, как… О боги! Это ужасно! – прошептала Витта, а я вздрогнула, боясь, что бабушка сказала что-то о нас с генералом.

Когда ты лжешь, ты не можешь жить спокойно. Ни секунды. В любой момент правда, словно уродливый кусок железа из раны. Ты постоянно живешь в страхе разоблачения, и это невыносимо. Словно удавка на шее, которая затянется в любую секунду.

Витта повисла на мне, вздрагивая от рыданий.

– Что она тебе сказала? – прошептала я, обнимая сестру.

– Она позвала меня и сказала, что теперь я достаточно взрослая, чтобы рассказать мне о брачных обязанностях, – вздохнула Витта. – Она сказала, что как только свадьба кончится, я должна подняться в комнату и ждать мужа. Когда он придет, я ни в коем случае не должна снимать рубашку. Он положит меня на кровати, придавит собой, и мне будет очень больно. Но я должна терпеть и думать о детях, которые у нас будут. Потом муж встанет с меня и уйдет в свою спальню. А я должна закинуть ноги на спинку кровати и лежать так два часа, чтобы у нас побыстрее были дети…

Мои глаза расширились от ужаса.

– Я должна разрешать мужу это делать столько раз, сколько он хочет. И если вдруг мне станет приятно, я должна ущипнуть себя за руку или думать о чем-то плохом, чтобы муж вдруг не решил, что мне приятно… Потому что если я покажу ему, что мне приятно, он выгонит меня из дома и скажет, что развратная жена ему не нужна! – выдохнула сестра, глотая слезы.

Сейчас мне хотелось пойти к бабушке и отвесить ей смачную оплеуху. Но я сдерживалась, понимая, что у сестры истерика.

– Нельзя это делать при свете. Только в рубашке и только в темноте. Я не должна издать ни звука… – выдохнула сестра, уткнувшись в меня.

Так, надо ее утешить. Иначе с таким настроем выходить замуж – как на казнь идти.

– Милая, – улыбнулась я, целуя ее в висок. – А теперь забудь обо всем, о чем говорила бабушка. Если у бабушки все было именно так, то это не значит, что все именно так будет у тебя. На самом деле это очень приятно. Я бы даже сказала больше… Это невероятно. Особенно, когда мужчина относится к тебе с любовью и терпением…

И вдруг мне стало так больно, когда я представила их первую брачную ночь. Я представила обнаженного генерала, мою сестру, и умолкла, чтобы попытаться проглотить горький ком в горле.

– И молчать ты не должна, – заметила я. – Мужчины наоборот не любят, когда женщина молчит. Знаешь, была такая история год назад, что одна очень благопристойная леди умерла через три месяца после свадьбы. Она умерла вечером, а муж узнал об этом только утром, когда она не вышла к завтраку.

Витта прыснула.

– Он даже не заметил? – спросила она полушепотом.